12. Людмила Никулина Не судимы будете
Людмила Никулина


Не судимы будете
«Сегодня день будет жарким, потому что с самого утра уже нечем дышать» - думала она, поднимаясь по лестнице здания суда в свой кабинет. Как всегда, она с восьми часов уже на работе, хотя рабочий день начинается с девяти утра. Но что поделать? Многолетняя привычка приходить пораньше, чтобы успеть подготовится к процессу, у нее выработалась давно. Сегодня она будет слушать уголовное дело по обвинению Зацепина Игоря Николаевича в совершении мошенничества. Перелистывая материалы дела, судья знакомится с фабулой обвинительного акта, делая отметки на отдельном листе бумаги.
- Так, ну и личность, - рассуждает она вслух.  - Ранее неоднократно судим, вновь совершил преступление в период условнодосрочного освобождения, взял у  прохожего мобильный телефон позвонить и скрылся, присвоив его. Да, еще тот голубчик, проблем не оберешься. А что у нас тут по доказательствам? В реестре перечислены дан-ные о потерпевших, свидетелях, протоколах следственных действий ¦Ладно, в заседании разберемся.
- Лена, - обращается она к своему секретарю, проверяй явку пока я выпью чашечку кофе.
Помощник судьи Марина - очень толковая девочка с двумя высшими образованиями, подает судье только что приготовленный свежий кофе. Вообще аппарат судьи состоит из трех человек - судьи, секретаря судебного заседания и помощницы судьи. На данный момент они все имеют высшие образования, юридически подкованные и достаточно грамотные. Еще бы, такая ответственная работа, связанная с судьбами людей.
- Вот что тут поделаешь? - говорит судья. - Не могу отказать себе в этом по утрам и именно в суде. Не пойму, с чем это связано? Но именно утром этот напиток заряжает меня на целый день. Именно утром, - повторила она, подходя к окну и открывая его настежь. - Вот жара будет, жаль, что кондиционер сломался, как мы перенесем это лето? Не знаю. Надо волосы подколоть, чтобы не было дискомфортно, да и дреcкода судьи не мешало бы придерживаться - размышляла она. - Марина, где ежедневник? Сколько еще сегодня предстоит дел рассмотреть кроме этого?
- Да вот же он, - помощник торопливо подает его судье.
- Ничего себе, еще пять гражданских дел и десять административных. Если уголовное пойдет, то по остальным делам пусть подождут, переносить на другую дату нежелательно.
В этот момент в окно залетела какая-то птица и стала кружиться по кабинету, цепляясь крыльями за стены, мебель.
- Марина, срочно иди сюда! - почти закричала судья.
Марина стала ловить ее руками, но птица металась из угла в угол, как сумасшедшая. Тогда девушка взяла папку и стала бегать по кабинету, размахивая ею во все стороны. Она нечаянно задела бумаги, которые находились на письменном столе, и они вместе с уголовным делом слетели на пол. Помощник вместе с судьей бросилась их собирать, а птичка незаметно выпорхнула из окна наружу, оставив после себя так внезапно возникшую неразбериху.
- Такая маленькая, а столько шума наделала! - запыхалась Марина, аж веснушки на ее раскрасневшемся личике выступили. - Пейте кофе, Галина Назаровна, а то остынет. Я сейчас все поправлю. Не волнуйтесь.
- Да, да… конечно, Мариночка… Я не волнуюсь, ответила судья, - а про себя с тревогой подумала: - Это не к добру, плохая примета. Мало того, что артериальное давление высоковато, а тут еще жара и это сложное дело.
После птицы у нее осталось какое-то неприятное ощущение дискомфорта, запаха какого-то - не то сырости, не то плесени, как из разрушенного погреба потянуло.
Пытаясь уйти от этого состояния, судья опять подошла к зеркалу, начала машинально поправлять прическу, увидев в нем отражение своего побледневшего лица, подкрасила губы, привычным движением надела мантию и направилась с делом к залу судебного заседания, где секретарь уже проверила явку лиц, прибывших в суд, ввела координаты дела в компьютер, чтобы при помощи звукозаписывающего устройства можно было осуществлять полную фиксацию судебного процесса.
Войдя в зал, она прошла к креслу и предложила присутствующим присаживаться, но тревожность нарастала и преследовала вместе с запахом этой внезапно залетевшей птицы. От выпитого кофе колотилось и вроде бы аж останавливалось сердце. Горло сдавливали спазмы. Это бывало с нею и раньше, она не переживала по этому поводу, знала, что начнется процесс и все пройдет, в худшем случае, можно незаметно выпить таблеточку.
Обвела взглядом присутствующих. В зале кроме отдельных граждан также находились журналисты с видеокамерами, конвоиры, доставившие ее подсудимого в суд из следственного изолятора.
А вот и группа поддержки на месте. Она встретилась взглядом с Точеным, который смотрел на нее вызывающе нагло. Здесь же находились Будуин и Белый, его дружки по отдаленным местам.
«Думаешь отведу, - думала про себя. - Нет, это ты блефуешь, мразь. Хватило совести в суд придти после такого. Он что, специально явился покрасоваться, может быть думает, что его взяла? Не парься, браток, скоро назад поедешь и никакой « Закон» Савченко» не поможет. Лучше бы на фронт пошел Украину защищать, но такие, как он, там не нужны, не достойны. Хотя почему ребята молодые в боях на Донецком направлении от пуль погибают, а Точеный и Зацепин живут? Пришел тут отслеживать, что будет говорить его дружок, какие показания будет давать. Да если Зацепин откроет рот, он не только в подельниках окажется, сам в подельники запишется, потому что такие все, как один, на самом деле, трусы. Смотрит он. Жаль, что судебный процесс является открытым для всех, а то я бы его на порог суда не пустила, чтобы не разводил тут…
Но почему этот навязчивый, сверлящий душу запах, раньше ведь такого не было?
Что смотришь, тварь, под амнистию попал? Долго не продержишься. И почему в этом законе не прописано таких, как ты, сразу же на передовую, на фронт отправлять. А то вон соседка моя воет по ночам, как одинокая волчица, сына убили, только гроб привезли, а его больше нет. Вот как такое пережить? Бедная, она так постарела, что узнать невозможно. А Точилины живут.
Таких уродов и земля не примет. А вот еще Дериев П. О., получивший пожизненное содержание. Работника полиции при преследовании застрелил, просто так, целился в ноги, а попал в сердце. Такое хладнокровие на процессе она еще не видела. Давал пояснения так, как будто бы ему все должны. Вот ничтожество! Тогда, после заседания она впервые за столько лет работы, закрылась в кабинете и не выдержала - расплакалась. Да потому, что каждый процесс судья через себя пропускает, а здесь молодой парень погиб, только что поступил на юрфак, мечтал быть юристом, мама не вынесла  - инсульт разбил. Господи, защити людей от преступников! Спаси и сохрани!»
Вообще судебный процесс за новым уголовно-процессуальным кодексом Украины, которым полностью изменен порядок возбуждения и рассмотрения уголовных дел, ей не совсем пришелся по душе, поскольку, следуя этому порядку, в суд прокуратурой передается лишь обвинительный акт и реестр материалов досудебного расследования. Все доказательства о виновности либо невиновности лица суд добывает самостоятельно в процессе рассмотрения дела по существу. Но самое существенное заключается в упразднении института доследования.
Итак, судебное заседание начато.
«Ну что такое? Просто тошнит от этого запаха. Ведь она раньше за свою судебную жизнь слышала разные запахи: и бомжей, и перегарных алкашей… Одним словом людей, опустившихся на самое дно и искалеченных своими руками судеб, но это ноющее подспудное предчувствие с запахом мрачной птицы…
Зацепин… Зацепин… Худощавый, среднего роста, уверенный в себе. Такой же циничный взгляд, как и у Точеного. Ничего, у суда найдутся доказательства, чтобы справедливость восторжествовала. Хотя, небось, он тоже амнистию дожидается. Ничего. Все равно назад вернется. Ведь зона - его дом родной».
Прокурор огласил обвинительное заключение, и судья приступила к установлению личности подсудимого. Он назвал свою фамилию имя, отчество, дату рождения, конечно же, не работает, а вот прежних судимостей букет, вновь совершил преступление в период условно- досрочного освобождения.
Она внимательно посмотрела ему в глаза, сейчас главное для нее определить его психологический портрет. Только между судьей и подсудимым может сложиться диалог без слов. Глаза преступника - вот истинное отражение его сути. И чем опаснее преступник, тем легче его обнаружить. Рецидив шлифуется годами, но его признаки опытный судья определяет без промаха… по взгляду …
В этот момент она почувствовала неожиданный дискомфорт в груди, сопровождающийся переходом в резкую загрудинную боль. Она потянулась рукой, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу на блузке, находящейся под мантией… Но все куда-то поплыло… И в таком полубредовом состоянии она ощутила тот же невероятно мерзкий запах, забивающий дыхание…
- Скорую, скорее вызывайте скорую - доносился издалека чей-то крик. - Зовите скорее председателя суда… Сверлящий взгляд Точеного… Да, он может убить ее… почему он на свободе? Недавно одного судью убили в его же квартире, и всех членов его семьи, среди которых была беременная женщина. Нет, не просто убили, а обезглавили … Это преступление до сих пор не раскрыто… А вот…
Её мысли начали путаться, перед глазами, как в тумане, поплыли лица… Зацепин… Точилин… Секретарь, где Зацепин? Почему темно… темно…
Она увидела себя со стороны, сидящую в зале судебного заседания и ведущей судебный процесс по делу по обвинению выдающегося писателя Н. В. Гоголя. Да, именно его. В судейской мантии, с нагрудным знаком судьи Украины, а он стоит за трибуной, вцепившись обеими руками в ее края. Маленький какой-то, совсем худой, с болезненно- блестящими глазами. Справа от нее сидит прокурор, важно перелистывая страницы уголовного дела, которое он по-своему ходатайству передаст суду в порядке разрешения ходатайств, слева - защитник подсудимого - молодой человек лет тридцати, который вместо того, чтобы думать о том, как правильно выстроить линию защиты, постоянно отвлекается, передает обвиняемому какие-то совершенно не относящиеся к делу документы.
В зале находятся какие-то люди, их много, но они одеты в старинные одежды, судя по красивым шляпам дам и черным фракам мужчин. Они о чем-то переговариваются, поддерживая свое общение аристократическими улыбками… Вот, в полуобороте от нее, стоит, поправляя пенсне, какой-то солидный дворянин…Вот чопорная дама, одетая во все синее, размахивает веером перед своим припудренным личиком… Зацепин, мелькнул между ними. Он…
Все, как в тумане, плавающем среди множества движений и жестов… Она пытается огласить от имени суда, какое дело будет слушаться, но губы не слушаются, а слова, как тянущиеся нити, становятся все протяжнее и длиннее. Но в этот момент громко открывается окно, и потоки свежего воздуха обжигают ее лицо, возвращая второе дыхание, после чего она устанавливает личность подсудимого.
- Гоголь Николай Васильевич, - спокойно отвечает он. - Родился восемьсот девятого года, марта двадцатого дня в местечке Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии в семье помещика, продолжателя рода Гоголь-Яновских. Меня назвали Николаем в честь чудотворной иконы святого Николая, хранившейся в церкви села Диканька, проживаю там же, работаю… пишу по-прежнему… ранее не судим…
Даже в таком отключении она понимает, что перед нею великий писатель, она спрашивает, признает ли он себя виновным и готов ли давать показания по предъявленному обвинению.
- Нет, не признаю, но показания давать буду, - сосредоточенно отвечает он, слегка покачиваясь.
- Тогда скажите, почему вы здесь?
- Ваша честь, - обратился он к ней, поправляя упавшие на восковой лоб русые волосы, позвольте сначала мне задать вам несколько вопросов?
- Суду вопросы не задают, - отпарировала она.
- Нет, вы все же ответьте, - уже несколько раздраженно настаивал он. - Почему вы, женщина, избрали себе такую профессию и по какому праву вы сейчас взялись судить меня? Разве это правильно? Возможно, вам и не понравились мои мотивы в комедии «Ревизор», связанные с образами судейских чиновников, судопроизводством, взятками и страхом перед ревизией. А может быть, вы осуждаете уездного судью Ляпкина-Тяпкина, который свои обязанности не выполняет, пусть городничий во всем разбирается. Но вы не забывайте, что при всей комичности моих образов, я всегда уповал только на Высший Суд.
- Не подумайте, что явились на какое-то судилище, лично я вас не сужу и не осуждаю, - торопилась объяснить ему она. И неожиданно для себя, вопреки своему статусу и процессуальному положению она вдруг перешла на позицию зашиты, обратившись к прокурору с такими словами:
- Господин прокурор, на каком основании вы выдвинули обвинение автору «Мертвых душ» и «Вечеров…» Это же вы довели его своими обвинениями до состояния неизбежности… Это из-за вас он сжег второй том «Мертвых душ»!!! - Кстати, подсудимый, - продолжала она, обратившись к Гоголю Н. В. - Николай Васильевич, в силу каких обстоятельств вы оставили родной дом и проживали в России?
- Я не помню, не знаю… Спросите у моей матушки… - По его лицу катился выступивший крупными каплями пот, подчеркивая и без того его серую бледность…. - И все же вы устроили суд надо мной, - настаивал Гоголь. - Тогда позвольте узнать и мое мнение. Я не буду осуждать вас, потому что вы моя землячка и любите мои края, как и я. Меня интересует лишь одно, почему вы выбрали меня и так же, как и я, обожаете уединение? - После этих слов он оставил трибуну и медленными шагами направился прямо к ней… Остановился… Прищурился, вглядываясь в черты ее лица… - Не отвечайте, не надо… И не вам меня допрашивать, хотя вы и судья, не судите меня судом земным, я многое не успел, но все мои повести еще впереди. Люди забрали мой череп, но не меня. Вот и вы, тоже, извольте хранить свою душу потому, что судья не может быть без души.
- Что вы! Разве судья на земле, перебирающий тома Законов, может судить такого одаренного писателя, как Вы, живущего вечно?
- Меня никто не может ни судить, ни осуждать! - почти вскрикнул он, судорожно держась за лацканы своего изношенного сюртука. - Потому, что я и не здесь, и не там, да и работу свою еще не закончил, продолжаю писать…
- А вы думаете, что судья  - это награда!? - продолжала оправдываться она. - Да это такая ноша, которую я держу много лет на плечах, боясь пошатнуться, чтобы другие не заметили… Моя должность забрала у меня, если не все, то всех, кого я любила и кем дорожила, эта рутинная работа привязала меня цепями к мантии, звенья которых могут разлететься в одночасье, вместе с заслугами и почетом под аплодисменты меняющейся власти… - говорила она, чуть волнуясь. - Но, хотя бы скажите, почему вы ездили в Италию? Вы были больны? - наставала она, снимая с себя мантию и приближаясь к подсудимому.
- Да, я был болен, но не телом, а душой, я прятался от нее, потому и путешествовал по Европе, уезжая так далеко…
- От кого? - продолжала допрос она, протягивая к нему свои руки и чувствуя холод, идущий от его пальцев.
- От смерти… Она гонялась за мной повсюду, но так и не догнала, понимаете, я не могу умереть…
После этих слов он взял ее за руку и повел из зала. Они долго шли по незнакомой дороге, устланной разноцветными мальвами. Вокруг никого, лишь густые кустарники по обе стороны кланялись своими ветвями, как бы участвуя в их потустороннем свидании.
- Смотрите, видите сколько я уже написал, а у вас еще все впереди, не останавливайтесь и не отвлекайтесь на пустяки, - тихо проговорил он, поднимая голову к небу, откуда посыпались бумажным дождем его рукописи, которые медленно кружились и с шелестящим шорохом опускались вниз, обволакивая их пространство прозрачной, переливающейся в движении белизной, с бегающими рядками живых букв неповторимого гоголевского почерка…
В этот момент ее что-то толкнуло, она очнулась, увидев наклонившихся над нею людей в белых халатах и масках, но невидимая волна отбросила ее назад и вновь понесла по длинному коридору далеко-далеко, где она гуляла по лугам, усеянных разнотравьем, пила хрустальную воду из бьющихся из- под земли родников, гонялась за махровыми бабочками….
- Мама, мамочка моя! Ты же тоже родилась и выросла на реке Псёл, ты там его встречала? Так и ты тоже до сих пор жива? А почему ты сейчас здесь?..
- Да, я сейчас здесь и хочу тебя предостеречь, если ты забыла, кого судишь, ведь это же сам Гоголь, который в своих произведениях так выстрадал нашу с тобой Украину, что тяжело смеяться сквозь его слезы и его незаметную для всех трагическую судьбу… Не судите его, да не судимы будете…
- Мамочка, если бы ты знала, как мне трудно, как мне тяжело… Многие этого не понимают, но крест, который я несу, избрав профессию судьи, с каждым годом становится все тяжелее. Только бы не упасть, не споткнуться, не подвести мой суд…
По ее телу пробежала легкая дрожь, и она судорожно открыла глаза. 
- Просыпайтесь, просыпайтесь. Операция закончена, - слышит она, как из трубы, чей- то голос и вновь проваливается…
Половина седьмого утра. В палате тихо, только легкий шорох жалюзи на окнах и чьи- то еле различимые шаги по коридору.
Она открыла глаза и осмотрелась по сторонам.
- Что со мной? Где я? - вопросы сменялись один за другим. Как же хочется пить…
- Не волнуйтесь, - раздался рядом чей-то женский голос. - Вы в реанимации, все уже позади.
- Меня что, с работы забрали? - спросила она, одновременно понимая, что случилась беда, ее сердце не выдержало нагрузки, оно остановилось на глазах у всех… Вот обидно, лучше бы никто этого не видел, не хотелось выглядеть беспомощной перед уголовниками. Ну, да и черт с ними, пусть порадуются.
Она тихонечко приподнялась.
- Родственникам сообщили?
- Да, они сейчас с вашим врачом общаются, там же и ваши коллеги по работе.
- Дайте мне мой мобильный телефон, - обратилась она к вошедшей дежурной.
- Вам нельзя сейчас, - тихо ответила медсестра.
- Тогда передайте, пожалуйста, моему секретарю пусть дело Зацепина переназначит на более близкое время, у него срок содержания под стражей заканчивается.
- Непременно передам, не волнуйтесь, вам сейчас надо спокойствие соблюдать. - И продолжила: - Вы бредили, с каким-то Николаем разговаривали.
Судья молча отвернулась к стене и закрыла глаза.
«Господи, значит, жива, значит еще успею закончить все свои дела. В Полтаву поеду, на родину к себе, тянет меня туда, Николай Васильевич, тянет…» - катились ее уставшие мысли к нему, своему спасителю…
ОЧЕРЕДЬ ЗА ПРОДОЛЖЕНИЕМ
Он стоял на балконе одной из киевских гостиниц и любовался купающимся в легких летних волнах воздуха, переливающимся разноцветными бликами, величественным столичным пробуждением, открывающим в его душе бескрайние горизонты непередаваемого утреннего наслаждения от того, что его жизнь, как и это необыкновенное утро, начинается с нового глотка воздуха, нового звука льющейся из крана воды, еле понятных, но уже уловимых ощущений никем еще не тронутого равновесия.
Да, есть у каждого начавшегося дня какие-то свои закодированные нотки, которые звучат поразному, а смысл один - жизнь продолжается.
Он приехал в этот город, расположенный на севере центральной части Украины, чтобы увидеться с той, которая тогда, в далеком 2010- м, на островке одного из самых известных горнолыжных курортов в Западной Европе - Буковель,удалённого от городской цивилизации, так понравилась ему своей непосредственностью, что до сих пор его не покидает ее нежный след на титрах своих воспоминаний. А ведь виделись они всего несколько дней и то при подъемах и спусках, потом неплохо провели вместе вечер в ночном баре и эта сумасшедшая ночь¦
Тогда он отдыхал в Буковеле один, пытаясь укрыться от нахлынувших отовсюду одновременно проблем на работе, от упреков жены дома, в конечном счете, от всего, что порядком надоело и тянуло вниз. Да что там вспоминать, думал уехать, куда глаза глядят, хоть на экватор, лишь бы побыть в одиночестве, стряхнуть с себя монотонность и зачастую бессмысленность проводимых впустую дней, освободиться от постоянных и разных мыслей, преследующих, как они это умеют, везде, и даже в самых казалось бы укрытых от них местах. Но куда уйти от своего сознания, от себя самого. Это же круг, по которому легко скользить, но даже упасть, если захочешь, невозможно. Там он увидел ее - женщину совсем молодую, где-то лет тридцати. Вначале он не обращал на нее никакого внимания, но уже на второй день своего пребывания на лыжне они опять встретились. Она спокойно смотрела вдаль, стоя у подъемника и пропуская лыжников вперед себя. Потом она сидела в баре одна у маленького окошечка, за которым кружились беззаботные снежинки, прилипая к стеклу, как бы заглядывая внутрь. Она наблюдала за этим бескрайним совершенством природы, держа в руках так мягко и естественно стакан с глинтвейном. В зале еле слышно звучала спокойная мелодия, и стоял убаюкивающий шорох общения находившихся там посетителей. Тогда он, сам не зная зачем, подошел к ней и молча, наблюдая за тем, как она увлеклась заоконным действом природы, как будто бы, вглядываясь, ждала кого-то издалека.
- Что там? - спросил он ее, дотрагиваясь рукой до стула, на котором она сидела.
- Где? - спокойно ответила вопросом она.
- Там, за снежинками - продолжил он, всматриваясь в черты ее лица, как бы изучая карту для определения места своего нахождения.
- А вы как думаете? - повернувшись и посмотрев ему прямо в глаза, ответила она.
- Я¦я так думаю, что тоже займу за вами очередь для просмотра зимних картинок из окна.
- Тогда занимайте - безучастно ответила она, проявив к нему не только равнодушие, но и неприкрытое безразличие. При этом, ее светлые глаза несколько раз прикрывались огромными махровыми ресницами, которые напоминали крылья птиц, ищущих место для приземления. В этот момент он, не думая ни о чем, неожиданно даже для себя самого протянул ей руку и уверенно представился:
- Александр.
Она также безэмоционально повернулась к нему и спокойно ответила:
- Саша.
- Вы шутите?
- Нет, меня зовут Сашей.
Вот это совпадение, он никогда не встречался с женщинами с таким именем.
- Это правда? - переспросил он.
- О чем вы? - продолжала она, посмотрев в его сторону уже несколько потеплевшими глазами.
- Так вас зовут Сашей? - поспешил опять уточнить он.
- Да, я Саша, Саня, Шура, Санек, Сюша, Александра - как хотите¦Меня по всякому называют.
- Я из Харькова, а вы? - продолжал он уже начавшийся диалог.
- А я из Киева, почти соседи.
Слова ¦слова ¦Они опутывали своими невидимым нитями, приближая и отдаляя их любопытные взгляды в этом спонтанном пространстве возникшего знакомства, возможно и не нужного и немного нелепого. Но через некоторое время они уже беседовали за ее столиком этого сказочно уютного бара, делились впечатлениями об отдыхе, рассказывали друг другу комические истории, каждый по- своему, пили вино и вдыхали аромат этого вечера, смешанный с теплом музыкальных звуков, улыбок и какого-то совершенно незнакомого ему ранее некого чувства гармонии. В тот момент он, кажется, находился в состоянии легкой невесомости, когда абсолютное безразличие сменялось улыбкой его новой знакомой, а окружающие вокруг лица казались такими же беззаботными, как и они с Сашей.
Уже за полночь они, не замечая никого вокруг, спешно оделись, при этом, с его стороны не было никаких подчеркнутых ухаживаний, вышли из бара. Звездное небо касалось своим освежающим дыханием их разгоряченных общением и вином лиц. И в этот момент он не думал ни о чем, всё и все отступили на безумно далекий задний план, а в его ощущениях и восприятиях была только она - непонятная и разная, непосредственная и настораживающая. Он не помнил, как они оказались в ее номере, о чем говорили. Лишь тонкий запах ее волос, смешанный с еле уловимыми нотками косметики, придавал ощущение такой необузданной близости, которая, как маленькая спичка, вспыхнула теплым огоньком, оставляя тени на стенах, обнажая ее плечи, руки, движения. А ее глаза своим необыкновенным свечением дотрагивались до самих потаенных уголков его уже давно зачерствелой души.
На следующий день он, как всегда, аккуратно сложил свои вещи в купленный перед самой поездкой новенький чемодан черного цвета на колесиках, попрощался на рецепшене с дежурным, молодым человеком с открытой улыбкой, и уехал в аэропорт, вспоминая по дороге об обретенном здесь спокойствии и переосмыслении многих до этого известных ему ценностей.
Прижав подбородок к теплому шарфу, окутывающему его шею, он абсолютно абстрагировался от мира, в котором барахтался в последнее время. Микроавтобус двигался тихо по заснеженной и гористой поверхности, оставляя позади смешанные блики оставленного позади курорта, а вокруг синели огромные ели, похожие на великанов, которые тянулись к нему своими хвойными, засыпанными снегом ветвями. Все это погружало его в какую-то невидимую до этого времени, охватывающую мистическим покоем и теплом атмосферу. И в этом невесомом окружении он неожиданно почувствовал себя каким-то собранным, абсолютно освобожденным от забот и теней. И только там, где-то подспудно, как мелкими иголочками, что-то касалось и подкалывало.«Саня ¦Саня¦Почему Саня? Кто она?»
И опять этот круг¦Он возникал и исчезал, переворачивая своим монотонным движением ее имя. «Конечно, она моложе меня и, возможно, многого еще не понимает,- думал он тогда о ней, - наверное, ей абсолютно все равно, просто эпизод, легкая царапина, сгоревшая в руке свеч঻ И пусть писатели сколько угодно пишут в своих романах о любви, они все равно проезжают в своих афоризмах мимо нее. Вот и он не сумел в очередной раз определиться?.. «Но почему? Значит, дружок, охотник из тебя уже не тот, если не уверен в своих действиях».
А микроавтобус, тем временем, уже прибыл в аэропорт, где доносились давящие на ушные перепонки звуки взлетающих и приземляющихся самолетов, а также постоянно повторяющиеся одним и тем же голосом объявления. Все как всегда. Он посмотрел на электронное табло, до начала посадки оставалось еще более часа, после чего опустился да диван в зале ожидания.
«Что это было? Сон, придуманная наспех история? Что с ним?» - размышлял он, беспорядочно перелистывая купленный здесь же журнал. И перед ним пронеслись со скоростью ветра воспоминания недавнего неожиданного отъезда. Где она сейчас, чем занимается? Они даже не простились, а он запомнил лишь номер ее комнаты. И больше ничего. Но почему так много, так много ее сейчас в нем?..
Он открыл глаза, посмотрел на электронные часы, висящие напротив, как на приговор, надо идти, скоро тот же голос объявит посадку на авиарейс Киев-Ивано- Франковск и он снова окажется в невыносимой очереди к трапу самолета и больше никогда не вернется сюда. А зачем? Ведь впереди все та же привычная и устоявшаяся во всех направлениях жизнь, работа квартира, где он, кажется, вечно проживает со своей любимой женой. Дети давно разъехались по миру, общение с ними в основном происходит по скайпу, и то  по воскресеньям. Его же супруга, как преданный охранник, всю жизнь стерегла их жилье и его верность, а как же иначе. На то она и жена. Их многолетняя совместная жизнь сделала свое дело - они превратились не только в родных людей, но и в тех, кому все это порядком надоело, однако семейный долг - это, как присяга, не подлежит обсуждению. Куда же девать совместные долги, хождение по гостям и родственникам. Романтики в этом давно уже нет, все в далеком прошлом, хотя он по-прежнему верен их семейным устоям.
А вот Саня ему -никто, так, мимолетное видение, буковельский эпизод, а свежий поток крови уже застучал, пробежался по венам у виска.
В этот момент его мысли оборвал все тот же навязчивый голос, призывающий к очереди в небо, но в голове у него почему-то неожиданно резко перевернулось и молниеносное решение остаться промелькнуло, как свет лампочки, неожиданно потухший и вновь вспыхнувшей среди ночного безмолвия. Он резко встал, схватил за выдвинутую ручку свой чемодан на колесиках и быстро направился к выходу. Нет, он не будет сдавать свой чемодан в багаж, а потом подниматься по трапу самолета в живой колеблющейся полоске, глядя в затылок кому-либо такому же, как и он. Нет, он сейчас же вернется обратно, туда в зимнюю белизну Буковельского движения, чтобы еще увидеться с нею, обнять и утонуть в том неповторимом запахе ее женственности. Хотя бы на миг вновь раствориться в том состоянии и ощущении, которому до сих пор человечество не может дать точное определение. Ни одна посторонняя мысль не могла перебить принятое решение, ни одно внутреннее чутье или интуиция, все, что угодно, не могли переубедить его в обратном. Он побежал к остановке все того же микроавтобуса, чтобы вернуться к ней и найти, наконец, ответ у этой, оставшейся там неопределенности и недосказанности ¦
Поспешно засунув чемодан в багажное отделение, он почти вбежал по ступенькам в салон, думая о том, что еще пару деньков у него есть, устроился у окна, довольный своим решением, и облегченно вздохнул. «Куда мне спешить? - сам себя успокаивал он, -домой всегда успею, а вот к не馻
И снова тот же вид из окна, мелькание титров уже просмотренного кинофильма, успокаивающая тишина и монотонный гул двигателя микроавтобуса, где было почти пусто. Он оглянулся на старика, который сидел сзади него, обняв мальчика лет семи, внука, наверное ¦Потом пробежался взглядом еще по нескольким фигурам, сидящим в салоне. «Где она сейчас, чем занимается, как воспримет его возвращение?»
В этот момент микроавтобус резко остановился, водитель выскочил из кабины и стал чтото осматривать, оживленно бегая вокруг машины, постукивая ногами по колесам.
- Что там?- поинтересовался один из пассажиров.
-Не знаю - ответил тот, -по-моему, бензин закончился.
«Этого только не хватало», - подумал он, выходя вместе со всеми из салона и вдыхая неповторимой свежести коктейль горного карпатского воздуха. Под ногами похрустывал недавно выпавший снег, а он, как невидимый странник, затерявшийся в этом остывшем от мороза времени, находился в состоянии своих пылавших от напряжения мыслей уже далеко от реальности. Так далеко, насколько позволяло ему это возникшее в глубинных прослойках мироздания чувство полета и огня, способного зажечь многочисленные костры на пути к ее образу.
¦Когда он подходил к подъезду отеля, было уже за полночь, и ее окно зияло темным пятном на светлом фоне внешнего фасада отельного корпуса, отчего по его телу пробежал тревожный холодок и наступило легкое подташнивание.
«Как она воспримет мое возвращение? - стучало в его висках. - Может, позвонить? Да, непременно позвонить. Возможно, это будет не совсем прилично, но другого выхода нет» - продолжал он перебирать свои соображения, судорожно нажимая пальцами на кнопки телефона, установленного здесь же, в холле отеля. Но никто не отвечал, повторяющиеся телефонные вызовы оборвались непрерывным зуммером.
Затем, подойдя к рецепшену, попросил дежурного пропустить его в 21-й номер, но тот удивленно на него посмотрел и как-то неоднозначно ответил:
- Они освободили номер два часа назад.
- Кто они? - почти задыхался он.
- Как это кто? Александра Евгеньевна Марченко и какой-то мужчина, который за нею приехал, - невозмутимо продолжал дежурный.
От этих слов у него закружилась голова.
«Зачем ¦зачем ¦она уехала с другим? Кто он?» Достав машинально из бокового кармана паспорт, он судорожно протянул его дежурному и тихо произнес:
- Оформите, пожалуйста, мое поселение на сутки в 21-й номер, если можно.
- В двадцать первый? - переспросил дежурный.
- Да, именно в этот номер, в двадцать первый, я что-то непонятно говорю? - уже почти задыхался он, до конца не понимая всей трагедии своего положения.
- Сдали номер и съехали ¦- рассуждал он вслух, - Почему съехали? Вы так говорите, как будто бы их было несколько,- продолжал он.
- Да,- повторил дежурный, -их было двое- женщина и мужчина.
- Так она же там проживала одна, - настаивал он на своем уже начавшемся внутреннем расследовании.
- Да, одна, но за нею приехал муж, наверное, она освободила номер, сдала ключи и они вместе покинули отель, что тут непонятного? - уже выходил из себя дежурный.
Александр, стоя у рецепшена, не мог двигаться, его ноги стали такими тяжелыми, а в голове так сильно билось отчаяние, что он на мгновение потерял дар речи. Он вернулся, бесшабашно отодвинув на задний план абсолютно все, что относилось к его повседневной жизни¦Он, как сумасшедший, примчался назад, невзирая ни на что и ни на кого, чтобы хоть еще раз увидеть ее¦А она уехала вслед за ним, Но с другим¦
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он, как убитый горем старик, нагнул голову вниз, увидев свои печальные ботинки, которые, устало, преодолевали одну ступеньку за другой¦      
«Вот и опять очередь, только в ней я не второй, а первый на пути к опустошенности - думал он. - Вот так получается, мой друг», - продолжал рассуждать, открывая ключом двери ее, нет, уже своей комнаты.
Он вошел, поставив чемодан в коридоре, как бы боясь кого-то побеспокоить, и, представляя, что вот она сейчас вернется в свой номер, осмотрелся, но было пусто, а на журнальном столике стояло два фужера с недопитым красным вином. Здесь же, в коричнево- красной разорванной упаковке, находилась надломленная плитка черного шоколада, а чуть дальше - маленький магнитик с изображением курорта Буковель, очевидно забытый хозяйкой. В состоянии смешанной неловкости он устало опустился на диван, закрыл глаза и, как загнанный зверь, застонал от осознания того, что не успел, не застал свою Саню, присутствие которой еще пребывало в этом номере, но с каждой минутой таяло и угасало под давлением уже наступившей неизбежности.
Его мысли катились одна за другой, перебивая друг друга, вытесняя и обрываясь в пропасть неожиданной пустоты. «Почему я не взял у нее номер мобильного телефона? Где она сейчас. С кем? Ведь я даже не знаю- замужем она или нет. На что я надеялся? Сбежал, как трус, тогда под утро, когда она еще спала, бесшумно прикрыв за собой дверь. Не разбудив, не сказав ей ничего¦Молча ¦Куда я бежал и от кого? Вернее, от чего?»
Между тем, бьющееся о камни непредвиденности, его отчаяние, постепенно перешло в легкую дремоту, сквозь туман которой он неожиданно услышал чьи-то голоса. Он открыл глаза и увидел молодых людей, проходивших мимо его номера, которые остановились и внимательно на него посмотрели, как бы спрашивая, почему настежь открыта дверь, перед которой стоит одинокий чемодан. Он быстро вскочил с кресла, втащил чемодан в номер и молча закрыл за собой дверь.
«Вот так я закрыл за собой дверь только с другой стороны, когда уходил от нее тогда под утро, не думая ни о чем, и вот вернулся. К кому? Которую совсем не знаю? - думал он, медленно снимая с себя ветровку. - Да и зачем мне ее знать¦Но она нужна мне! Нужна¦я не могу без нее дышать¦»
А пока Александр ждал долгожданного рассвета, чтобы избавиться от тяжести так и не наступившего сна, его мобильный телефон совсем разрядился, прямоугольный экран погас вместе с фотографией его любимого кота Бонифация. Он несколько раз нажал на кнопку включения, но экран не активизировался, добавляя в пепел его и без того растрепанной души все новые и новые гаснущие угольки.
«Что за чертовщина? - подумал он. - Все, как назло, ломается и теряется. Напасть какая-то ¦»
Александр никогда не отчаивался, он даже был спокоен после аварии на автостраде, когда возвращался домой из командировки в прошлом году и «встретился» с «мерсом». Тогда ему крупно повезло, что остался жить, так как его достали из вдребезги разбитой АУДИ без каких -либо серьезных телесных повреждений. Инспектор ГАИ еще пошутил, спросив: «Ну где же твоя рубашка?» Он сразу не понял, о какой рубашке тот спрашивал, но потом, уже находясь дома, «догнал», что он родился в рубашке.
«И где же сейчас эта рубашка? - рассуждал он.- Я, как пацан, мотаюсь между Буковелем и аэропортом, не понимая до конца, что творю. Надо ли мне все это? А теперь еще и без связи остался, жене не могу позвонить. Да что жена? Она знает, что я никуда не денусь, а если по работе начнут искать?»
Он погрузился в бездну размышлений, пока не догадался включить телевизор, чтобы узнать, какой будет погода на завтра.
«Вот скажи, - обращаясь к самому себе, спрашивал он, глядя бездумно на изображение в телевизионном экране, - что тебе нужно было? Вот придурок, зачем погнался за ощущениями? Ведь ты же не бабник и никогда за женщинами не гонялся. Так что же тогда происходит? Почему сейчас сам себя не понимаешь?..»
Он выключил телевизор и подошел к окну. Рассвет уже начинал сереть, а зимнее солнце карабкалось вверх по гористым склонам Карпат, цепляясь скупыми лучами за края пятнистосерого неба, накрывшего своей снежной шапкой это туристическое местечко.
Но что-то в этом было не то, и не так, как он хотел. А к горлу подкатилась все та же тоска, уйти от которой он уже даже не пытался- не было внутренних сил вступать в единоборство с противоречиями, бурлящими где-то под ложечкой и переходящими в ноющую боль под лопаткой.
Он быстро оделся и почти выбежал из отеля, чтобы просто пройтись по территории и хоть как-то свести воедино свои мысли, разбросанные по всему периметру его и без того уставшего сознания. Морозный воздух отрезвил его мечущийся, как огонь в камине, пыл, он держал в руке перчатки, почему-то не надевая их, а его шаги непроизвольно катились по извилистым вымощенным из гранитной плитки дорожкам, просто так, в никуда.
Когда он, освежившись за время такого спонтанного утреннего проминала, подошел к двери того же бара и дернул массивную ручку на себя, он понял, что упорядочить ни мысли, ни чувства не удалось. Внутри было тепло и спокойно, несколько отдыхающих сидели за столом и о чемто оживленно беседовали. А у стойки бара стояла какая- то девушка и мило общалась с барменом. Он подошел к бару, заказал бутылку виски, после чего направился за тот же столик, где они с Сашей познакомились. Он сделал несколько глотков и безразлично осмотрелся вокруг - все было, как тогда, но до невозможности наоборот, от прошлых ощущений не осталось и следа, там было одиноко и пусто¦Там не было ее¦
На следующий день он, все на том же микроавтобусе, добрался до аэропорта. Позади остались карпатские ели и уже совсем чужой снег, местами переходящий в начавшуюся метель, который мечущимися во все стороны потоками белоснежной пыли прогонял его из этих мест, засыпал следы такой нелепой и безрассудной потери. Он был таким же белым и чистым, как его чувство к ней. И Александр не сопротивлялся этому, потому что позади ее уже не было. А в кармане теплился бегло написанный на листке бумаги адрес места ее жительства, выпрошенный им в отеле, и маленький магнитик, прихваченный со столика в ее номере.
Города. Города¦Они, как люди, имеют свою судьбу, они на макроуровне общаются со звездами и укладывают спать миллионы людей, в том числе и своих маленьких жильцов, освещая неоновыми бликами их беззаботные сны.
В городах живут и знакомятся с ними проездом, их любят, как и людей, и ненавидят, когда нечто параллельное перестает быть родным.
Но любви¦Возможно, она и есть, безусловно, есть. Многие пытались дать этому чувству свои субъективные определения, сравнивая ее со страстью, болезнью, наваждением или даже сумасшествием.
Кстати, взгляды австрийского психолога Зигмунда Фрейда на женщин вызывали споры в течение всей его жизни и по-прежнему остаются спорными и сегодня. «Женщины противятся изменениям, являются пассивными получателями, сами при этом ничего не дают», - написал он в  одной из своих работ.
Да, Фрейд сравнивал любовь с болезнью, которая, по его мнению, длится всего четыре года. А что, если сплошная нелюбовь или какоето промежуточное состояние, застрявшее между прошлым и будущим у человека, наделенного талантом такого же психолога, как Фрейд, или его ученика Юнга. Что тогда? Возможно, любовь и имеет свои временные границы, но на файле человеческой памяти она зависает уж точно навсегда. Ни стереть, ни уничтожить ¦
В дверь неожиданно позвонили, он вздрогнул и поспешно направился навстречу звонку. На пороге стояла девушка, высокого роста, с длинными ухоженными волосами и удивленно смотрела на него.
- Извините, я, кажется, ошиблась номером - смущенно заговорила она, -еще раз извините.
- Что вы, не стоит¦- смущенно ответил он, измеряя взглядом ее рост.- Не стоит¦
Постояв несколько минут за закрытой дверью, он вновь вернулся на тот же балкон. Внизу кипело движение, многочисленные автомобили плыли по Крещатику, как маленькие кораблики по бесконечной реке воспоминаний. Один за другим, в живой и бурлящей энергией очереди, оставляя позади уже бывшие отношения, вчерашние встречи, остывшие переживания и потери. Очереди за продолжением, в которой нет места для буковельской симфонии, уже не существует ¦Там уже другие направления и совсем иные лица и звуки. Там нет ее, Саши, вышедшей, возможно, из одного из этих автомобилей на остановке недомолвленности, и растворившейся в дымке всепоглощающего времени.
Вечное движение и очереди, бесконечные очереди. У него в руке неожиданно хрустнул маленький магнитик, забытый ею тогда в оттельном номере, который он всегда брал с собой в поездки, как талисман.
¦Он так и не встретился больше с нею, не посмел. Но сколько же сил она давала ему все эти годы, чтобы не оборвалась струна надежды, соединяющая их невидимый мир с той встречей в заснеженном Буковеле.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
У нее на сегодняшний день не было настроения. Вот не было и все. Не могла понять, как так получилось, что колесо времени вернуло туда же, откуда она когда- то шагнула в мир, полный разных, ой, каких же разных людей. Как будто бы и не было молодости, мечущихся стремлений, порой безумных. Как будто все это время не ходила на работу, не училась в вузе, не любила… Все стерто с листа памяти, все заморожено. А сейчас она одна, как сломанная кем-то веточка. И оторваться от дерева не может, и висеть вот так, перекосившись под ветром жизненных испытаний и постепенно увядая, тяжело.
Так думала Мария. Она относилась к той категории современных дам, которые не любят распространяться о своем возрасте, семейном положении и прочих, относящихся к ее интиму вещам. Она, имеющая такое великое имя Мария, которым обязана своим родителям и матери Божьей, никогда не задумывалась об этом, хотя такое имя должно было что-то означать в ее жизни…
И так размышляла она, когда поднималась по лестнице, напоминающей спортивный снаряд, на четвертый этаж хирургического отделения больницы, придерживая на плече свою любимую сумкуклатч, неуклюже поднимая ноги в бахилах, которые надела в раздевалке, когда давала пять гривен дежурной - невысокой, худощавой пенсионерке, взгляд напоминал глаза обиженной домашней кошки, которой не дали мяса во время обеда…
Там, в палате №6 (это же надо, как у А. П. Чехова) лежала после операции по удалению желчного пузыря ее давняя подруга Леночка Корницкая - некогда первая красавица их курса химико- биологического факультета университета.
- Привет, - тихо ответила та на приветствие Марии. - Проходи.
Всегда ухоженная, элегантная в подборе одежды, Мария вошла в палату, быстрыми шагами подошла к больной, поцеловала ее в побледневший от недостатка свежего воздуха лоб, устало опустилась на стул и громко спросила:
Ну, как ты, жива-здорова?
Да, как видишь, жива, - ответила Леночка. - А ты? - продолжила она диалог двух подруг.
- А что я? У меня все нормально, только настроение какое-то, как перед грозой, даже дышать тяжело.
- Ну и зря, - приободрившись, ответила Лена. -А я здесь с таким доктором познакомилась, - супермужчина! Он вчера делал обход и спросил меня, как я себя чувствую, после чего подошел ко мне, положил свою большую руку на мое плечо и как-то по-особому нежно сказал:
- Ну, дорогая, пора подниматься, ходить будем.
- Наверное, я ему понравилась, - продолжала уже более оживленно Лена.
- А кому же ты не понравишься? - ответила Мария. - Ты хоть косметичку с собой взяла? Надо сделать срочно макияж, прическу, может быть, он действительно достоин твоего внимания.
- Да как же я в условиях больницы буду собой заниматься? - забеспокоилась Лена.
- Очень просто, когда начнешь подниматься, я увезу тебя на полдня из больницы в салон… Ну, помнишь, на улице Пушкинской? Вернешься, как новенькая!
- А швы? Вдруг они разойдутся? - засуетилась больная.
- Они же у тебя не на лбу! Кто знает, кроме твоего доктора, что ты прооперирована? А ему, я думаю, это все равно, ведь ты и так, если мне не изменяет моя интуиция, уже понравилась ему, - почти пророчески произнесла Мария. - Да, кстати, давай попробуем подняться на кровати, поближе к спинке, - предложила она.
- Я боюсь, а вдруг шов разойдется, - забеспокоилась Лена, пытаясь при этом приподнять свое тело на согнутыхлоктях так, чтобы подтянуться к спинке кровати.
- Вот так, еще немного… - продолжала Мария, помогая Ленке приподняться. - Теперь ты как себя чувствуешь? - Мария почти усадила больную на кровати.
- Слабость еще есть, и голова немного закружилась…
- Ничего, это нормально в твоем положении, - Мария держалась одной рукой за кровать, а другой поправила Ленкины волосы. - Плохо вот только то, что ты одна в палате, некому за тобой присмотреть.
- Я не одна, соседка заходит из соседней палаты. Помнишь, Тамара с нашей группы? Ей тоже операцию сделали, только на неделю раньше, а сейчас она уже гоняет по коридору, как лошадь по скошенному полю.
- А сегодня она заходила к тебе? - допытывалась Мария.
- Нет еще… Наверное, тебя увидела - негром- ко ответила Ленка.
- Да! Я совсем забыла! А ты завтракала? - спросила Мария.
- Нет еще, но кашу принесли из столовой, на тумбочке вот стоит, но я не хочу есть, - както вяло и тихо ответила Лена.
- Ну и не надо, я тебе тут кое-что принесла. Куда положить фрукты? Уже мытые, кефир сегодняшний, сок твой любимый томатный… - торопливо вынимая из большого целлофанового кулька с рисунком парижской Эйфелевой башни, продолжала Мария. - Я и коньячок захватила, может, пригодится.
У Ленки после нескольких суток послеоперационного голодания и от такого перечисления вкусностей брови поднялись вверх, выражая не то удивление, не то восторг - понять невозможно.
- Какой коньяк? Ты с ума сошла! -выпалила она, поглядывая на дверь палаты, как бы призывая невидимого доктора к участию в их с подругой переговорах о затянувшемся завтраке.
- А такой, на фронте только спиртом и лечились, да сами врачи его употребляют, - ответила Мария.
- Так они же на работе, при службе, - пыталась возразить Ленка.
- Да, они на работе, а ты  - после операционного стола, тебе тем более можно.
После внезапно возникшего спора о спиртном Мария достала из тубуса их с Ленкой любимый коньяк «Hennessy», фужер из чешского стекла, который специально для Ленки достала из шкафа, готовясь к ее посещению, тарелку с нарезанными дольками лимона, присыпанного сахаром, бутерброды с маслом и козьим сыром. С легкостью бармена она налила немного коньяка в фужер, легким движением руки покружила содержимое, внимательно рассматривая следы, оставленные на внутренних стенках фужера одновременно втягивая ноздрями аромат коньяка, как дегустатор в крымских винных подвалах, и торжественно произнесла:
- Ну, подруга, будем жить! За тебя! - Она произнесла это с таким выражением и смыслом, как будто бы не Лене, а ей сделали полостную операцию, после которой у нее появилось такое сильное желание жить, верить, бежать навстречу будущему и обнимать абсолютно всех прохожих, идущих навстречу испытаниям. И неважно каким. Главное - жить…
Подруги выпили коньяк как лекарство, щурясь, охая, размахивая руками, словноотмахиваясь от резкого запаха спиртного, кусали дольки лимона, после чего неожиданно замерли и стали внимательно вглядываться одна в другую.
- Ну что, по второй? - спросила повеселевшая Мария.
- Нет, нет, я не могу, вдруг станет плохо, - Лена, облокотившись о перила кровати, казалась мадонной, сошедшей с небес. Ее бледное лицо подчеркивало породу, всегда присутствующую в ней, серые глаза выразительно смотрели на Марию таким благородным и невинным взглядом, какими смотрят дети, когда болеют и не хотят идти в школу. Она, в этот миг ее послеоперационного состояния, была слегка осунувшейся, но такой же прекрасной, как и раньше.
- Хорошо, успокойся, давай лучше подумаем, куда после больницы отдыхать поедем,- заботливо перевела тему Мария.
- Мне к морю нельзя, - ответила Лена.
- А зачем к морю, есть Лапландия. Ты же любишь морозы? - продолжила Мария.
- Ненавижу, - ответила Леночка. - Ненавижу, ненавижу… - нарочито повторила она и продолжила: - Боже, как мне сейчас хорошо!
Это, наверное, коньяк подействовал.
- Да, да, - подхватила Мария, все у нас будет хо-ро-шо… - Она подошла к Лене, помогла ей лечь на спину, прикрыла ее ноги шерстяным пледом бледно-голубого цвета. «Прямо под цвет ее глаз», - подумала про себя.
- А в это время в открытую форточку залетел кленовый лист, он закружился над кроватью, где лежала Лена, и медленно опустился на край подушки, как бы имея намерение передохнуть перед полетом в приближающуюся, но еще далекую зиму, боясь не расплескать гармонию наступившей осени в стенах палаты №6, очищая ее от запаха лекарств и неприятных больничных ощущений. И после этого вторжения одного лишь осеннего листочка стало тихо и светло, как будто жизнь Леночки и вправду застучала сначала, с этого узорного краешка желто-оранжевоголисточка, такого нежного и трепетного, как сама осенняя пора…
- Ну, как Вы… - быстро вошедший в палату доктор листал на ходу историю болезни, не поднимая голову.
- Я… я… - от неожиданности потерявшая голос почти шепотом ответила больная. В это время Мария, заканчивая чистить апельсин от кожуры, подняла на него свой необыкновенно выразительный взгляд и застыла в этой позе…
- Ваня! - вдруг вскрикнула она, - так доктор - это ты?
- Боже мой, Маша! Я тебя сразу не узнал, давно не виделись, - ответил доктор, при этом машинально поглаживая правой рукой свою, уже успевшую кое-где поседеть шевелюру, некогда крупно вьющихся волос на голове. - А ты не изменилась, - продолжил доктор. - Как живешь?
- Нормально, уже на пенсии, столько всего было за это время, что, как говорят мои подруги, мне пора писать роман. - Она непроизвольно сделала несколько шагов навстречу к своему прошлому, положила руки на его плечи и, почти по- дружески, поцеловала его в небритую щеку, ощутив удар узнаваемого сквозь годы холода отчуждения, после чего подошла к кровати, на которой лежала неподвижно изумленная от неожиданной сцены Лена, и громко рассмеялась.
А в ее голове в это время мелькали картинки прошлого, ее переживания и любовь к этому человеку, которую он так и не сумел узнать. «Господи, зачем? Зачем мне это, тем более сейчас?» - вертелось и кружилось в ее голове. Зачем он здесь, в этой больничной палате, рядом с подругой с ее болезнями и одновременно с ее ушедшей глубоко-глубоко в прошлое некогда, неразделенной любовью.
- Что ты сказал? - как бы очнувшись от своих внутренних размышлений, она попыталась перебросить мостик в сторону Ивана, уже приступившего к осмотру Ленки.
- Идет на поправку, - несколько наигранно ответил тот, опуская тунику лежащей Лены к ее коленям. - Все будет хорошо, скоро на свидание можно будет идти, - продолжил он.
В этот момент в палату вошла медсестра - девушка лет двадцати, в свежем накрахмаленном чепчике, позволяющим рассмотреть ее безупречную молодость.
- Иван Григорьевич, вас уже ждут в одиннадцатой палате, там тяжелобольной, бывший спортсмен… - произнесла она нежным голосом.
Иван Григорьевич быстро поднялся с краешка Лениной кровати, держась за полы своего халата, как бы боясь раздеться, поспешно вышел из палаты, закрыв за собой дверь, даже не оглянувшись на Марию и не попрощавшись. «Так он делал всегда - не прощался и не возвращался», - подумала в этот момент Мария, провожая его взглядом снова покинутой женщины. А медсестра сделала Лене перевязку и также тихо выпорхнула из палаты, как доктор из Машиной судьбы.
- Маш, что это было? Ты его знаешь? Откуда?
- встревожено спросила Лена.
- Мы учились вместе в медицинском училище, это было так давно, очень давно… - пытаясь скрыть эмоции, ответила Мария. После ее слов Ленка оживилась, на ее щеках появился еле заметный румянец, а глаза наполнились необъяснимым содержанием, привлекающим к себе…. Она, подтянувшись на руках, привстала, затем опустила по очереди ноги на пол, и уже готовая идти навстречу своему увлечению, неожиданно произнесла:
- Ну как, я нравлюсь ему? Как ты думаешь, я нравлюсь ему?
- Конечно, - изумленная неожиданностью такого заявления ответила Мария. - И не только нравишься, он влюблен в тебя, у вас будет продолжение, - стараясь не показывать свое настроение, отвечала Мария. Сердце билось в ее груди словно хотело что-то сказать увлеченной Леночке, но слава Богу, что она это не видит и не слышит, она доверяет ей, своей подруге, свои восторги и переживания. Она продолжала задавать вопросы, на которые она, Мария, когда-то так и не нашла ответов.
- Мария, а каким он был в молодости? Он кому-то нравился? Он женат? У него есть дети? - лепетала Леночка, абсолютно не замечая поникшего состояния подруги. Забыв о перенесенной операции, Леночка тараторила без остановки, заставляя Марию с каждым словом изгибаться и уклоняться от ударов слов, которыми она ее засыпала, как наступившая осень оторвавшимися от деревьев листьями.
- Леночка, дорогая, выздоравливай, я завтра приду, а то доктор будет недоволен тем, что я у тебя так долго сижу, хорошо? - приподнявшись со стула, неожиданно сказала Мария.
Она шла по осеннему парку, накрапывал мелкий дождь, мокрые листья цеплялись за ее мокрые туфли, как бы пытаясь удержать то, чего уже больше никогда не вернуть. «А надо ли?» - анализировала она их отношения с Иваном…
В ее памяти обновились те дни, нет минуты, секунды, когда между ними появилось необъяснимое чувство взаимного притяжения и легкомысленного безрассудства, та субстанция, которая позволяла им летать высоко-высоко, не боясь упасть.
…После лекций они не расставались, а бежали куда подальше от всех, чтобы без слов разговаривать, держаться за руки, дуть обеими щеками на сорванные Иваном весенние шары одуванчиков, которые разлетались во все стороны маленькими парашютиками, как некие послания, адресованные ко всему, на тот момент, живому и трепещущему.
Она вспомнила и о том, как Ваня покупал ей мороженое, как они катались на чертовом колесе, на лошадях в аквапарке, стреляли по игрушкам в тире, пили на вылазке шампанское из горлышка… А когда она заболела и не пришла на пары, то он написал мелом на асфальте перед ее домом единственное слово, которое никогда не произносил вслух: «Люблю». Но самое главное, она так четко помнила тот момент, когда они стали самыми родными людьми во Вселенной, тогда она даже не испугалась, лишь необъяснимая тяжесть девичьего стыда, смешанная со свежестью нового, нахлынувшего так неожиданно, чувства близости с ним, не позволяла ей открыть глаза и посмотреть на него… В той плоскости времени она видела себя счастливой и безоглядной.
А потом он после распределения уехал в другой город, и потянулись невыносимые дни ожиданий, которые со временем становились все длиннее и приглушеннее…
«Что он наделал? Неужели он любит кого-то сильнее, чем тогда меня?..» И почему она сама ничего не предпринимала, а он постепенно отдалился и впоследствии ушел из ее жизни под немые звуки ее же молчания…
Как будто бы почувствовав конец своих спонтанных размышлений, она зашагала по упавшим листьям, подставив свои плечи дождю, не видя никого вокруг, не чувствуя себя, не оглядываясь… Она шла в неизвестном направлении, непонятно куда, без зонта над головой, не боясь, что расплывутся глаза и потекут подкрашенные ресницы, что промокнет ее одежда и она заболеет. Не обращая внимания на погоду, она плыла в этом одиноком корабле воспоминаний по прошлому, где было так тепло и безмятежно. Подобрав ворот своего пальто, она бессмысленно и неловко закрывалась от ветра и, щурясь от колючих шпилек дождя, пребывала в невидимой никому эйфории воспоминаний, нахлынувших откуда то из глубины многослойной памяти теплым ветерком, гладившим ее морщины, пальцы, губы, смешиваясь с соленым потоком льющихся по лицу слез, смывающих разорванную и давно не существующую связь двоих некогда встретившихся и так бездарно улетевших в разных направлениях людей.
Она, уходя от подруги и ее очередного увлечения, бежала по уже успевшим опуститься в сумерки и почти пустынным улицам засыпающего города, роняя драгоценные камни своей никому не раскрытой жизни на ладони приближающихся сумерек…
Но, убегая от неожиданных переживаний, она знала, что Ваня был и остался навсегда ее любовью, ее трепетным началом и продолжением. Без логического завершения. Бесконечно.
«Как хорошо, что мы с Ленкой выпили коньяк, а то от такого с ума сойти можно», - подумала она, остановившись у афиши оперного театра.
ЖАЛОБА
«Придя домой с кладбища… - так начиналась жалоба отчаявшегося от всеобщего непонимания гражданина Гренкина В. П. - где я похоронил свою незабвенную супруженицу Аннушку, я обнаружил в квартире странный запах. Смотрю, отовсюду льется вода - из электрического шнура на потолке, стекая по люстре на пол, по зеркалу в ванне, стенам… Я понял, что меня залили с верхнего этажа. Ну, думаю, пойду, разберусь, кто это сделал. Поднимаюсь на третий этаж, звоню в дверь, открывает молодая интересная женщина и спрашивает меня, кто я. Я говорю, что я ее сосед с нижнего этажа, что меня кто-то заливает. Она спрашивает, как меня зовут, отвечаю, что меня зовут Витей. Тогда я спрашиваю, как ее зовут, она скромно улыбнувшись, ответила, что, если дома, то она Лена, а если на работе, то Елена Анисимовна. Говорю, что у меня все течет, а она вежливо приглашает меня в квартиру, закрывая за собой дверь. Я скромно вошел в коридор и остановился, но она пригласила мена в ванную, чтобы посмотреть, откуда заливает. Я согласился и прошел в ванную комнату, там никого не было, воды тоже. Потом она повела меня на кухню, открыла нижний шкаф под мойкой, нагнулась и стала проверять руками стыки труб - воды не было. Я тоже нагнулся и следил за ее руками, после чего мы стали по очереди заглядывать, сидя на корточках, что там. Все краны были закрыты, следов аварии не было. После этого я попросил у Елены Анисимовны ключ для откручивания стыков труб, чтобы проверить наверняка, откуда на мою квартиру попадает вода, покрутил им возле стыков труб - ничего не лилось, везде было сухо. После этого Елена, т. е. Елена Анисимовна тоже проверяла трубы, проводя руками вверх и вниз, но ничего обнаружено не было.
Вот за этим занятием и застал нас ее муж, наверное, пришел с работы. «Кто это? - спросил он не понятно кого, - Что вы делаете?» После чего он как зверь набросился на Елену, т. е. Елену Анисимовну. Она не успела даже ответить, т. к. я поднялся с колен во весь рост, и, держа в руке, поднятой вверх, большой гаечный ключ, который мне дала хозяйка, почему-то закричал: «Я  жилец этого дома. А ты… Вы кто?» - «А я тоже здесь живу, я муж, если вы до сих пор этого не поняли», - кричал он. «Ах, Вы муж?! - продолжал я,- почему же у ва- ас, муж, краны не работают, течет отовсюду?» - «Что течет?», - возмутился муж. «Все, у меня вся квартира залита с вашей стороны», - продолжал объяснять я. После чего, поднявшаяся с колен жена, вмешалась в наш разговор и тоже уже на повышенных тонах стала объяснять мне в присутствии своего мужа, что никакой воды нет, что мы со мною это уже проверили. Тогда я пытался объяснить уже обоим, что у меня умерла жена, а в квартире потоп, повел их к себе, где под моей дверью уже стояли слесари из ЖЕКа, которых, как они объяснили, вызвали соседи, живущие подо мной, которых якобы я затопил. Они удостоверились, что я не заливал никого, но акт составлять отказались. Пошли перекрывать трубу в доме.
После всех этих разборок я очень устал, прилег отдохнуть и проспал до утра в мокрой квартире. Проснувшись утром, попив чайку с хлебом, думаю, дай-ка я проверю, как отошли от стен обои после залива. Поставил правую ногу на табуретку, только стал заносить левую… и ушел в небытие. Очнувшись, я понял, что лежу на полу один среди промокшего насквозь ковра и думаю: «Неужели это происходит со мной, как с моей незабвенной Аннушкой?..»
Я встал и снова пошел к соседям, которые наверняка меня залили и скрыли это, но они не открывали, отсыпались, наверное. Подождав у двери и прислушавшись, я снова вернулся в свою квартиру и не знал, куда обратиться за помощью.
Тогда я позвонил в исполком, где мне порекомендовали обратиться в суд на этих заливщиков. А я не знал, на кого мне обращаться: на Елену Анисимовну, ее супруга (не помню, как его зовут) или на слесарей из ЖЭКа, которые в мою квартиру даже не заходили, а может, на их начальство, которое не контролирует, куда у них бежит вода?..
С тех пор уже прошла неделя, а никто и не подумал помочь мне восстановить ремонт, соседка Елена тоже даже не поинтересовалась, как мне сейчас, а на вид культурная женщина. После этого я ходил к ней несколько раз, но двери никто не открывает, скрываются, значит.
Я обратился в суд с вопросом о заливе моей квартиры и просил взыскать ущерб, а через полгода получил судебное решение, по которому их семья, т.  е. Елены и ее мужа, и ЖЭК были обязаны возместить мне ущерб, но никто мне не платит. А вчера иду домой, смотрю, на столбу висит, нет, стоит, нет, лежит, т. е. приклеено объявление о том, что мои обидчики с 3-го этажа продают свою квартиру. Это они убегают от меня, чтобы не платить.
Так вот, прошу взыскать с виновных лиц моральный и материальный ущерб за залив моей квартиры.
Да, и еще хочу добавить, что недавно я встретил ее, эту Анисимовну, сам не знаю, как ее уже называть, и спросил, почему она не возмещает мне залив. Я поджидал ее утром у подъезда, когда она бежала на работу, правда, не знаю, где ее работа. Я поздоровался и спросил, когда они будут со мною рассчитываться или делать ремонт, а она посмотрела на меня как-то подозрительно и отвернулась, продолжая идти на работу. Тогда я догнал ее, сказал, что я тот самый их сосед со 2- го этажа, что я был у них дома, когда они меня залили. А она равнодушно повернулась ко мне и, глядя прямо мне в глаза, ответила: «Ну и что? Это не повод для знакомства». А я почти бежал рядом с нею и продолжал настаивать на том, чтобы она вспомнила, кто я. Но она повернула за угол нашего дома, остановилась и резко ответила: «Виктор, или как Вас там…» - «Виктор Гренкин», - подтвердил я. «Гренкин… - продолжала она. - Вы достали меня своими претензиями, оставьте меня в покое, а иначе я подам на Вас в суд».
После этих слов я чуть не захлебнулся от обиды. На меня в суд за мою же квартиру! Вот это Елена Анисимовна! А еще красиво одевается. Неужели она меня забыла? Мы же с нею так любезно познакомились, и она мне тогда понравилась. Может, это ее муж настраивает против меня? После таких слов я остановился, отдышался, купил водички, чтобы успокоиться и промочить пересохшие губы.
А на следующий день я пошел в суд, думал, что ее там встречу, но она не пришла.
Сейчас я понял, что никто не желает делать ремонт, в квартире бардак, а я пенсионер и денег не имею. Потому и решил обратиться к вам за помощью. Понимаете, средства на ремонт квартиры я бы насобирал, но надо заказать Аннушке памятник, а он по теперешним временам дорого стоит. На данный момент я проживаю один, коммунальные платежи плачу аккуратно. Я не пью, не курю и в свои 75 лет чувствую себя бодро, на что даже обратили внимание мои соседи с 3-го этажа, которые, как я слышал, продают свою квартиру.
Может быть, после этого со мною рассчитаются.
На основании изложенного, прошу убедительно разобраться с семьей Анисимовны и другими виновными в том, что я потерпел от их залива, о чем сообщить мне по моему адресу. С уважением, В. Гренкин».
Перечитав жалобу, ее автор Виктор Гренкин свернул бумажный листок вчетверо и сунул в почтовый конверт, заклеив влажным языком его уголки. После чего он оделся, вышел на улицу и, пройдя несколько десятков метров, медленно опустил конверт в почтовый ящик, прикрыв левой рукой входную щель ящика откидной крышечкой, как бы благословляя свое послание на удачу.
- Ничего, там разберутся, - проговорил он, успокаивая самого себя.
…Через некоторое время он уже чинно шагал по направлению к киоску, где купил газету «Премьер», после чего опустился на скамейку, развернул еще пахнущие свежей краской страницы и неожиданно замер. Неожиданная мысль пронзила сознание. «Господи! - чуть ли не вскрикнув, произнес он. - Что я наделал? Я же не написал на конверте свой обратный адрес».
Подавленный своей нерасторопностью, он вернулся домой в свою осиротевшую и ставшую с некоторых пор чужой, во всех смыслах этого слова квартиру, опустился в старое, прикрытое плюшевым ковриком кресло, и судорожно цепляясь за его поручни, как бы ища опору, горько заплакал, как плачут дети, не нашедшие понимания среди взрослого общества. «Аннушка, моя Аннушка… - доносилось откуда-то из глубины его одинокой и никем не понятой души. - Как мне достучаться до них?»
Но его никто не слышал. Лишь пронизывающий насквозь холод промокших стен придавал этой ситуации еще более тревожный оттенок. Одиночество цепко держало его в своих объятиях, которые нежными не назовешь. Как отчаянная зверушка пытается любой ценой вырваться на свободу, так Виктор Гренкин все это время, затеяв тяжбу с соседями, оказывается, боролся с собственным одиночеством. Неожиданные мысли приходили в голову. Правильно ли они с Аннушкой поступали, когда уединились и перестали общаться с друзьями? Почему дети так поспешно покидали родительское гнездо и сейчас не очень жаждут навещать его? Им с Аннушкой было хорошо вдвоем. Но Аннушки нет, и мир вокруг стал другим… Виктор с ужасом обнаружил, что соседка Лена, которая грозится судом, на самом деле ему очень нужна, потому что он оказался в поле ее внимания. Внимания… Он вдруг начал вспоминать друзей молодости, с кем бы мог поговорить, и… даже имена память стерла напрочь.
«Аннушка…. Аннушка», - стучали стрелками в такт человеческой безысходности напольные часы.
ИСК
Дождь… дождь… бесконечный дождь…
Кажется, что город утонул в облаке серого, густого тумана, похожего на огромное существо, состоящее из множества мокрых частиц, давящих на восприятие действительности и реальность ощущений.
Сегодня я проснулась на удивление рано. Не спится… В голове, как и во всем остальном, нет порядка. Мысли перекрывают одна другую, похожие на волны, то приближающиеся, то откатывающиеся вглубь моря, тянущего их назад, как пылесос втягивает в себя пыль. Да, сегодня я непременно оставлю все дела и напишу исковое заявление. Иск, выстраданный в моей душе и сознании, созревший, как осеннее яблоко в саду, иск о том, как распалась наша семья, что я еще не совсем сошла с ума, понимаю значение своих действий и возможность руководить ими.
Поверьте, я бы никогда не пошла в суд, зная, что, во-первых, это долго, а во  - вторых, дорого во всех смыслах, но как получить свободу от брака? Да, настоящего брака без решения суда. Часто думая о нем, моем супруге, я и не догадывалась, насколько далеко зашло мое недоверие к нему, к его растерянной среди других женщин любви, к его лживому сексу и, главное, к поведению в семье. Он напоминает разведчика, живущего по заданию со мной, а на самом деле постоянно о чем-то или о ком-то думающем, несобранным и всегда занятым для меня.
Да, браки заключаются на небесах, но почему развод разрешается на земле, и почему я являюсь его инициатором. А может быть, не я, а мы, нет, может быть, он… Совсем запуталась. Что я буду говорить суду, как выглядеть перед ним, еще не отпустившим меня до конца так называемым мужем. Главное, не смотреть в его глаза и не расплакаться при всех.
Где бумага, где белый лист бумаги? Да, я была в белом, когда мы расписывались, и не знала еще, сколько всевозможных цветов и оттенков преподнесет мне наша совместная жизнь. Ищу на книжной полке, в сумке, становлюсь на колени и заглядываю под стол. Вижу упавшую когда-то заколку для волос, поднимаю и любуюсь черным перламутром, блестящим, праздничным, чистым.
Эту заколку мне когда-то, очень давно, подарила моя подруга. Металлические перемычки сломаны, на внешней стороне нет двух голубых камней, вернее стекляшек. И зачем только она мне подарила именно такую заколку? Что за безвкусица. Вернее, что за жадность? Да, в этом она вся. Помню, как она гладила в машине его руки. А может быть, у них что-то и было. Да какая теперь разница. Я никогда не носила такие заколки и не дарила подобного своим друзьям. Держу в руке этот «шедевр» бижутерии и не могу понять, почему со мною так поступают люди из моего окружения. Почему дарят вещи, похожие на них, а не на меня. Почему им все равно, понравится мне это или нет, почему такое безразличие и безучастность к моим ощущениям. Ладно, черт с нею, с этой заколкой, у меня нет времени на всякие безделушки и воспоминания о них. Надо жить дальше, идти в суд, где рассказать, почему не сложились наши с супругом семейные отношения, почему у нас нет детей, почему он изменяет мне и спит с другими женщинами, а не со мной…
Нет, не буду говорить, что он не спит со мной, это слишком личное. Зачем ему и суду знать, что это мне небезразлично. В конце концов, это я не хочу с ним, с этим почему-то так неожиданно и внезапно ставшим для меня холодным и чужим, а главное, не прогнозировано враждебным мужчиной. Вчера видела его во сне - большим, расплывшимся в объеме, молчавшим и проходившим мимо меня и моего, нашего дома. Вот каков! Он даже во сне молчит, как разведчик. Интересно, к чему этот сон? Не знаю. Может быть, влияние просмотренной мною недавно телепередачи о битве экстрасенсов и их умении определять истину и даже выявлять убийц.
Вот пусть суд и определяет, какой убийца мой так называемый муж, который, как будто бы ничего внешне не предпринимая, однажды убил меня. Нет, не физически, а хуже - морально. Да, убийца, и я до сих пор не понимаю, что же со мною произошло, что наступило после того, как его фигура, оставив шлейф ненавистного мне, до брака, дезодоранта, скрылась в проеме двери, оставив навсегда фантом некогда любимого мною человека.
Не знаю, ничего не знаю… Как жить дальше? Может, начать лечить раны брошенной, нет, оставленной женщины методом замены образа и партнера? Но как?
Одна моя знакомая завела себе любовника, который говорил ей о любви и одновременно тянул из ее кошелька деньги, а по вечерам приглашал погулять, при этом не отказывался выпить кофе или коньяк за ее счет, не легализируя наличие в его кармане денег из ее же кошелька.
Нет, у меня не так. Я так не могу… Разве можно стереть память о своих потаенных переживаниях, упертой гордости, нежелании расстаться, поклясться и попросить вернуться назад. Никогда! Не хочу, чтобы он снова зашел, не снимая обувь, в мои тайны, в мою душу, и без всяких обязательств использовал мои женские слабости, чтобы потом с равнодушным видом и как ни в чем не бывало перекинуться к очередной жертве. Боже сохрани! Пусть уходит. Он еще узнает, он еще не раз вспомнит обо мне и пожалеет о допущенной ошибке. Ошибке? Какая же я глупая! О каких ошибках можно сейчас вспоминать. Может быть, ничего и не было. Но почему так больно? Говорят, что больно не тогда, когда плачут, а когда нет слез. Что-то подобное происходит сейчас со мной. Нет слез, вокруг пустыня, а я слепа, слепа не от солнца, а отчего-то большего, темного и холодного, навалившегося на меня и не отступающего ни на минуту. Парализованы мои эмоции, вербальное общение, восприятие окружающих людей, предметов, обстановки.
Вот об этом я и скажу судье. Нет, не скажу. Зачем всем знать, как я раздавлена и как несчастна. Все, хватит. Чего я сижу под столом, обняв его деревянную ножку, как колонну у входа в здание суда. И зачем мне бумага? Составлю текст на компьютере. Пусть он знает, что я грамотна, продвинута, самодостаточна. В конце концов приду в суд со своим ноутбуком, открою крышку при всех и буду с загадочным видом безмерно занятой женщины, ни на кого не обращая внимания, зачитывать вслух свои претензии к уже далекому мне человеку - ответчику по делу и по моему иску. А если он придет с другой женщиной? Этот момент надо продумать, потому что от него всего можно ожидать. Надо позвонить Наташке в салон и записаться на прическу. Надену недавно купленные на Московском рынке замшевые туфли с лаковыми бантиками и кардиган голубого цвета, это меня освежит.
Да, я буду держаться достойно и красиво, чтобы судья, если это мужчина, обратил на меня внимание как на женщину и осудил моего бывшего за допущенную потерю в моем лице. А может, судья и сам ловелас, крутит роман со своей секретаршей или такой же, как я, истицей, втайне от своей жены и детей. А если судья женщина, то она может подыграть моему мужу, он умеет обаять женщин. Ну и пусть судья женщина, возможно, сама брошена таким же, как и он, а потому поймет меня и поддержит. А впрочем, судьи, наверное, давно утратили эмоции или спрятали их далеко-далеко, чтобы такие, как я, видели в их образе абсолютно представительские черты украинской Фемиды.
Кстати, как только подам иск и узнаю, кто судья, позвоню своей знакомой из прокуратуры, пусть переговорит. А то мой дурак, чтобы насолить мне, еще визитку даст судье, чтобы меня перемкнуть и потянуть процесс. Нет, не даст. Он же жадный эгоист, у которого на других никогда нет денег. Господи! Да кто с ним свяжется. С эти потаенным маньяком, охотником за женской доверчивостью. И как можно с ним жить, когда он уже давно живет в другой постели и с другой дурой. Какой подонок! Ладно, я расскажу суду, какой он. Пусть все знают и не обжигаются. А может, не надо мелочиться, кому нужны мои страдания и мой дефицит на уже невозможные слезы? Кому?
Главное, чтобы их не видел и даже не догадывался он, потому что я никогда не плачу ни с ним, ни наедине, а тем более задним числом.
Что за погода сегодня… Лучше бы пошел сильный дождь, чтобы смыть все это с моей души. Но как умыться так, чтобы растворить в себе камень, казавшийся бриллиантом изначально и булыжником теперь?
Нет плохой погоде. Я эту погоду и все остальное оставлю в суде, выйдя оттуда чистой, свободной и непобедимой.
Как быстро бежит время! Прошло несколько часов, и сороки за окном закружились над голым без листьев орехом, который осенью кажется совсем открытым для зимних холодов, снегов и морозов. Да, голым, как я сейчас. Потому что ничего уже не имею, а то, что имею, не составляет на данный момент никакой ценности. Его уже нет. И почему я связалась с пороком в его лице, человеком, не знающим границ между страстью и безумством, безрассудством и, наконец, безразличием? Почему так отреклась от внешнего и внутреннего мира, что забыла о гордости. Неужели это и есть женское счастье? А разве счастье делится на родовые признаки - женское, мужское или где-то среднее?
И зачем мне это счастье… Надо выпить чашку кофе и писать исковое заявление.
В компьютере куча образцов таких исков. Но мой иск, думаю, будет образцово- показательным. Вчера прочла один из них. Умирала со смеху. Истец, то есть муж истицы, требовал от нее оставить ему сына, которому нет еще и года. Вот это отец. Какой безумец! Что он этим хотел доказать и как можно забрать у нормальной матери ребенка. По- моему, это циничная выходка, направленная на преследование личных эгоистичных интересов мужчины, играющего в опасную для ребенка и его матери игру.
А у нас нет детей. Подчинившись чувствам и эмоциям, я так и не поняла, почему он не хотел детей. Конечно, у него же есть дочь от первого брака, с которой он проводит свой отпуск. А может, это не она? Конечно, он многое таил от меня, а я закрывалась и сознательно не хотела знать правду.
Ну что? Получила? А теперь даже слез нет… Вот так!
А что это за пятно на оконном стекле? Да нет, это коричневый лист прилип к стеклу, как будто подглядывая за мной и моим невидимым глазу миром, в котором такая безысходность и печаль, что хватит на всех оставленных и преданных женщин нашего города. Как мы теперь будем жить, с раздельными выключателями и новогодними свечами, с разрезанным надвое пространством, не пересекаясь. Навсегда…
Что за звуки? Кажется, звонок телефона… Хотя бы он… Нет, я не буду с ним говорить… Хотя бы он… «Что? - отвечаю. - Придешь сегодня? Зачем? Не звони мне и не приходи… Почему? Я не одна!» Господи, что я наделала? Может, надо было поговорить, встретиться, объясниться? А теперь конец, и ноющая тяжесть немного выше желудка… Он больше мне не позвонит. И зачем он позвонил? Какой аферист! Как будто чувствует, что я с ним развожусь. Ищу импульсивно точку опоры, падаю от безысходности на стоящий рядом стул и пытаюсь вспомнить самое плохое, что было у меня с мужем, как мы однажды осенью попали под холодный дождь по пути на дачу, как он потом отпаивал меня травяным чаем. И не было у нас тогда дорогой машины, частного особняка, множества друзей. Но было почемуто так тепло…Хотя сейчас надо думать о плохом… Нет, не получается, лишь яркие картинки его образа плывут и плывут перед глазами и от  этого становится еще больнее, потому что ненависть к мужчине, на мой взгляд, имеет обратную сторону.
Что же мне делать? Надо писать! Нет… оставлю на завтра этот иск, зачем за двоих стараться?..
Top