Елена
Рышкова
Стихи
лодочка
Лодочка
моя
одноместная
—
Ноги
только
вытянуть,
Спину
упереть,
Не
скрипят
уключины
песнями —
Стонут
до утра
упыри.
Днище
тонко,
Низко
посажена,
Как бы
не наехать
на мель,
Лодочка
моя —
Мерил
саженью —
Что
получишь
видно
теперь.
Всё
плывет
Никак
не
закончится
Леты её
злой
ручеёк
В
кулаке
потеет
просроченный
Вышедший в
расход
пятачок.
Лишь
вода
остылая
катится,
Отмывая
старую
ржу,
Свято-пусто
место под
платьицем
Там, где
сердце
пуговкой
шью.
в раю
Мы
будем там
жить,
Помидоры
растить в
грязи,
Кормить
с руки
прилетевших
на зиму
пернатых,
В раю
происходит
то, о чём не
просил,
Но это
лучшее из
невозможных
занятий.
Там
Судный
день, как
все
остальные
длинен
И так же
часто его
замедляют
повторы,
Мы
вспомним —
откуда, не
зная —
зачем
идём,
Давно
не пугаясь
конечного
приговора.
И будем
там жить
неспешно и
не дыша,
А
главное —
не
познавая
различий,
Но,
глядя вниз,
где смерти
бьётся
душа,
Мечтать
о яблоке с
привкусом
прошлой
жизни.
Молодым
реформаторам
жизни
накажи
их, Господи,
длинной
жизнью,
чтобы
до ста лет и
всё
стариком,
а
вокруг
голодные
молодые —
ближние,
у
которых
капает
жизнь с
клыков,
чтобы
день был
короток —
ночь
бессонна,
и
прощенья
не было по
долгам,
только
фото
мамины в
пыльной
горке,
только
похоронные
по
друзьям.
накажи
их, Господи,
мудрой
речью,
да чтоб
до ста лет
без
учеников!
лишь за
дверью
служит
по-человечьи
старый
пёс
дворовый
на цепи —
Серко.
накажи
их, Господи,
верой в
бога,
в то, что
будут
избраны по
делам,
лишь бы
не
заглядывали
в свою душу
толком,
лишь бы
не
тревожили
Тебя там.
вечер
во
Франкфурте
Считаю
двустишья
в остатке
под
фонарём
В
навязчивом
ритме
поэзы
Иосифа
Бродского,
А небо
садится на
медь
католических
форм,
Марая
невинную
облачность
розовым
отблеском,
Мой
Франкфурт
затих и,
запястье
реки
обнажив,
Вскрывает
его
металлической
лунной
дорожкою
И
льётся
безудержно
грязная,
мутная
жизнь
Под
руки
мостов, что
до этого
ужаса
дожили.
Вся
улица
глохнет и
дрожь
пробирает
листву
В
предчувствии
лета
последнего
за
новолунием,
Где
сборище
окон
лакает
небесную
мглу
С
асфальтовым
вкусом
раздавленной
бегом
петунии.
Наследие
ночи
рождает
привычную
боль,
Стилетом
стиха
открывая
пивную
бутылочку,
И
только не
вспомню,
зачем мне
вторичная
роль
На этой
забытой и
нежно
забывчивой
улочке.
обратись
обратись
ко мне по
имени
незаметно
ближнему,
по
ветвям
пространства
инеем
онеменье
движется,
нам с
Тобой
дожить до
лета бы —
вон как
небо
старится,
не
читай
стихи
столетьями
—
день
уходит
Сталкером.
под
сутулость
крылья
спрятаны,
разговоры
— толками,
мы
найдём с
Тобой
занятие
в этом
веке с
волками,
да под
вёсну, как
положено,
раздобреем
с птицами,
ох, как
много
неухоженных
перед
утром
снится мне
—
да не
знаю все ли
собраны,
чтоб
просить
прощения
за Тебя,
такого
доброго,
что
хочу
отмщения.
волшебство
Убавить
громкость,
шёпотом
сказать
То, что
само, как
гром из
поднебесья
—
Какая
преданность
отчаянная
песья
У осени
в синеющих
глазах
Когда
идёт
забывчивым
дождём,
Холодных
щёк
нечаянно
касаясь,
И
кажется —
она уже
босая
И след
простыл
хрустальных
башмачков.
А фея
обнищание
своё
Давно
упаковала
в
саквояжи,
Горят
костры —
готовя к
ночи сажу,
Чтобы
марать
небесное
бельё,
Но в
синей
шапочке
немного
набекрень
Уже на
утро
встрепенётся
зяблик —
И осень
поведёт
ветвями
зябко,
И
старой
тыкве
кликнет
лошадей.
врёт
она
пробирается
дождик по
осени,
словно
старый
потрёпанный
ёж,
между
иглами
желтою
проседью
—
то
листок, то
осинника
ложь,
и такой
вроде
дождик
умеренный,
а
топочет
совсем, как
большой,
осень
нынче
красивая
ветрено,
словно
бал у неё
выпускной
—
завитками
от рыжего к
алому
бесподобна
кленовая
прядь,
как
легко её
ветры
заставили
перелётные
крылья
менять,
прошепчу
те слова,
что
заброшены
по
рябиновым
к ночи
стихам —
пишет
осень, что
схожи не
очень мы,
но
расходится
небо по
швам
и
сквозь
дырочку в
ткани
сатиновой
светит
долго
ночная
звезда,
обещая,
что время
помилует
—
врёт
она.
Навстречу.
Романс
навстречу,
с
опрокинутым
лицом,
глаза
не
поднимая
от дороги,
мне шла
любовь, но
не одна —
вдвоём,
на
поводке у
спутника
недоброго.
кричала
в доме
громко
суета
и я
оглохла,
ничего не
слышала,
со мною
свиделась
любовь на
склоне
дня
и
напросилась
ночевать,
бесстыжая.
я не
знакома с
ней
накоротке
в
переполохе
многоцветья
буднего,
ко мне
любовь
пришла на
поводке,
чтобы
освободила
безрассудную.
и лишь
тогда я
толком
поняла
зачем
она вела
его на
привязи.
её
освободила,
да сама
чужой
любовью
стала
несчастливою.
безмолвие
как
резко стих
раскалывает
время
на „до“
и „после“ —
встречной
полосой
накатывает
грузовик
творенья
на
запрещающий
движение
покой
и давит
сердце
жадно и
нелепо —
по
скомканному
впопыхах
листу
расплавлено
стекает в
урну лето,
стихами
огрызаясь
на ходу.
и,
немотой
перед
рассветом
маясь,
заглядывая
в пустоту
двора,
в
который
раз
испытываю
зависть
к
безмолвию,
доступному
богам.
голая
судьба
Судьбу
вчера я
встретила
на
привокзальной
площади
С
татуировкой
лилии на
худеньком
бедре,
Она и не
подумала
на плечи
свои
тощие
Накинуть
время
летнее в
студеном
октябре.
Глазели
люди
добрые в
приличном
изумлении
На эту
невозможную
и голую
судьбу —
Такую
непонятную,
несломленную
временем
От
головы до
пяточек
нагую и
мою.
Так
коротко
острижена
— чтоб не
вцепились
в волосы,
Одеждой
и
надеждами
не
о-бре-ме-не-на,
Легко и
беззастенчиво
прошла
стопами
голыми
По
улице, по
дурости, по
сердцу у
меня.
моё зло
когда я
зло держу
за
маленькую
руку,
оно
ребёнком
тулится ко
мне,
оно моё
— не
выбросить,
не
спутать,
как яд
пчелы или
маяк во
мгле.
срывает
голову в
нестямной
жажде
крови,
но
смерти
запах
отрезвляет
новь,
держу
за руку,
прячу в
изголовье
—
то, что
играет
взапуски с
добром.
и видно,
как
отращивает
крылья,
чтоб
вместе с
ним
свободно
убивать
во мне
врага —
стать
стороною
тыльной
моей
руки,
привычной
для добра.
всё
меньше
всё
меньше
хочется
читать,
всё
больше
смотреть
туда, где
небо
вспять
стекает
в "проще
молчать" и
только
вопреки
движенью
ветра
то
перистым,
то
грозовым
менять
ответы.
всё
меньше
хочется
любить
вечерний
сумрак —
сиреневый
настой
обид
в
словах
"подумай",
латать
былые
кружева и
дачный
воздух,
всё
меньше
хочется
добра
для
общей
пользы.
нахальное
Не
прося
иного
имени --
Чтобы
ближе к
божеству,
Я
всегда
прошу —
возьми
меня
Ровней
Твоему
плечу,
Чтобы
было чем
открещивать
Всех,
кто ходит
по пятам,
Бормоча
— «Вот это
женщина,
Бог
такую
целовал»,
Пусть
горит
огнём
отметина,
Что под
чёлкой —не
видать,
Прячет
кожу
платье
летнее,
А под
кожей
сущий ад.
Как
тебе, мой
вышний
Суженый,
Рядом с
пламенем
печи?
Если
знаешь, как
остуживать
—
Непременно
промолчи.
вознесение
Потяни
плащаницу
чуток на
себя —
Облака
задевают
за пятки,
Непричёсанной
девкой
гуляет
война,
Раздавая
убой в
разнарядку,
И
апрельские
шутки — то
холод, то
снег
Накрывают
мой Киев
рядниной,
Подтяни
одеяло к
лицу
перемен,
Может
выживет
хрупкая
глина.
Ливень
вымочит
простыни
серым
вином,
Зелень
кровью
отбелит
пехота,
Это всё
— про
апрель с
бутафорским
крестом
На
плечах у
рекламного
бота,
Это всё
— не
взаправду
и только
война,
Сольным
градом
лупасит по
крыше,
На
Голгофской
высотке
сидят у
креста
Те, кто
дальше
историю
пишут.
текст
жизнь —
это текст с
неправильными
рифмами,
прочтёшь,
не зная
знаков
препинания
и
хочется,
чтобы тебя
урывками
отметили
оценкой
пятибалльною.
но
будет
шесть или
четыре с
присвистом
—
написан
текст с
коротким
послесловием,
душа
влетает с
веточкой
сосновою
в любую
точку, за
которой
избранность.
а на
полях и за
полями —
красные
отметки
исправлений
удивительных
так
радуют…
божественно
бесстрастная
вселенная
не знает
алфавита.