Алексей Курганов.

Донос

На Ивана Сергеевича Агапова, председателя бывшего колхоза имени Клары Цеткин, а ныне – СЗАО «Перестройка», донос написали. Кто – неизвестно. Пока неизвестно. Оно и понятно: донос – он и есть донос. Пакость. Гнусь. Сигнал, блин, озабоченных трудящихся из категории «и др.», без конкретных авторских имени и фамилии. Потому что  «опасаюсь мести со стороны вышеуказанного гражданина…». Нет, разложили-то всё по полочкам, подробно и со знанием дела: зажрался (и конкретные факты – чего, почему, зачем, с какой стати и с какой скоростью), ворует (что уже, что только собирается, где хранит, кто помогает), пьёт (что, когда, с кем, за кого, против кого, чем закусывает, за чей счёт), бл.дует (подробный дамский список: к кому чаще ездит, к кому реже ходит, с кем слаще спит, чем за утехи плотские расплачивается, остаётся ли ночевать). Отдельная глава послания – родственники: кого куда пристроил, кого только собирается, «а в своём СЗАО так вообще оккупировали все начальственные места, превратив его таким образом в свою персональную семейную вотчину и кормушку, в которой что хотят, то и воротЯт». В общем, серьёзный получился документ. Как говорится, в духе современных идей и веяний по борьбе с коррупцией! Такую «писулю» просто так, с кондачка и за один присест не  напишешь! Чувствовалось: автор пролил немало творческого пота! Хотя набор обвинений получился довольно обычный, стандартный, даже несколько скучноватый, потому что ничего  сверхнеожиданного в нём не было. Написали бы что, например, свалку устроил, ядерных отходов, и не где-нибудь, а прямо на пашне или в природоохранной зоне. Или разрешил каким-нибудь зловещим террористам на колхозной, то есть, этой…сэзэаошной территории организовать шпионско- диверсионный центр или тренировочную базу – угрозу миру на земле. Или  религиозную секту в местном клубе пригрел, каких-нибудь ваххабитов-ассисяев- ассасинов-аум Синрикё. Вот это были бы да, сенсации, действительно здорово и на злобу дня! Опять же можно было бы и посмеяться, а то не донос, а одна скука. «Ворует»… Нашли, собаки, чем упрекнуть! А кто сейчас «не», особенно если находишься на начальственной должности? Покажите мне такого… чудака экзотического! «Родственников пристроил»… Тоже удивили козу баяном! Невидаль какая! Куда же без них, без родственников-то? Особенно сейчас, когда живи и постоянно оглядывайся: не копают ли под тебя, любимого, а если копают, то глубоко ли нарыли? И вообще: не готовят ли какую пакость мерзкую за твоей доверчивой спиной? Если родственник провинится, так ему хоть в рожу его ненасытную от души заедешь, самолюбие своё потешишь без последствий и организационных служебных выводов. Да и другие родственники, которые ещё тебе напакостничать не успели, проштрафившемуся добавят. Теперь уже от себя, любимых! А чужака попробуй хоть пальцем тронь! Враз морду свою прохиндейскую надует и по судам начнёт таскать. Сейчас все грамотные, все чуть чего, сразу сопли о правах человека распускать начинают. Научили на свою голову, вырастили диссидентов – врагов наших всегда передовых, чтоб их черти сжевали, перестроечных реформ на злобу дня!

     Хотя, с другой стороны, достали эти родственнички… Морды ненасытные! Надоели хуже горькой редьки, но и без них никак и никуда… Опять же и правила такие – родственников приближать – не им, Иваном Сергеевичем, придуманы. Это наоборот, если бы он свою дражайшую супругу Нюсю, к примеру, в коровник устроил, рядовой дояркой, чтобы она там и день, и ночь по уши в навозе корячилась, то это была бы сенсация! На него, Ивана, может даже специально приезжали бы тогда посмотреть из других хозяйств и районов. Дескать, вот какой принципиальный придурок! Любуйтесь на него, граждане! И держитесь от него, придурка, на всякий случай подальше! Скорее всего, он просто психический! Запросто может укусить, откусить и  закусить, не поперхнувшись!

     Так что его Нюся– простая-рядовая главная бухгалтерша этого их бывшего колхоза. И соответствующий диплом имеется. Как он у Нюси появился – это песня отдельная, тема деликатная, это никого не касается. Так что ничего необычного, ничего противозаконного. Одна скукота. Унылая  проза жизни.

     В другое время Иван Сергеевич от этого доноса просто-напросто отмахнулся бы (сколько уже их было и сколько ещё будет, если в своём начальственном кресле и дальше усидит!), но на этот раз дело приняло  неожиданный и очень неприятный оборот:сия писулька была адресована в районную администрацию, учреждение, в общем-то, неопасное, можно даже сказать – слегка ему, Ивану Сергеевичу, даже дружественное и давно прикормленное. И там же, по идее и не раз отработанному сценарию, должна была и сдохнуть, потому как в этой самой администрации на одной из ключевых должностей, начальником отдела аграрно- промышленного комплекса сидел Илья Корзунов, лепший иванов друг-приятель и давний собутыльник. Но Илья, как назло, всю неделю проторчал в Москве, на республиканском семинаре, поэтому донос добрался до недавно избранного главы района, бывшего институтского преподавателя, человека от сельского хозяйства далёкого, но мужика, в общем- то, незлобного и покладистого, хотя и любящего иногда прогнуться перед вышестоящим областным начальством. Впрочем, это тоже не упрёк. Такие прогибы – дело святое, для чиновника обязательное. Без них, прогибов, ни в одном кресле начальственном долго не просидишь.  Так вот ему, главе, тамошние районно-административные шептуны, конечно, тут же нашептали всего выше крыши (есть там, в администрации, добрые люди, есть! Куда ж без них, без козлов!), да и как на грех в области опять разворачивалась очередная кампания по борьбе с коррупцией, взяточничеством и кумовством. Так что глава, несмотря на своё интеллигентное воспитание, конечно же, не упустил возможности прогнуться перед своим областным начальством. По неопытности и незнанию раздул такое кадило, что донос оказался в отделе по борьбе с экономическими преступлениями их местного Управления внутренних дел и под контролем соответствующего профильного милицейского Управления, но уже областного (хорошо ещё не Генеральной Прокуратуры или Страсбургского суда!). Вот это было уже совсем кисло, потому что начальнику местного ОБЭПа  он, Иван, прошлой весной отказал в отводе земли под коттедж, и опять же - не из вредности, принципиальности или какого другого, совершенно не свойственного ему  каприза. Он,  Иван, скупердяем никогда не был, а правила игры с местными начальниками знал очень хорошо и всегда их соблюдал. Но главный «обэпешник» разлетелся не на какие- нибудь жалкие пять-шесть соток, а на пол-гектара, и не абы где, а в природоохранной зоне на берегу рыбного питомника. Как раз в том самом месте, где на этот самый, пропади он пропадом, берег выходила краса и гордость здешних мест – реликтовая дубовая роща, занесённая в какую-то областную Красную книгу, которая теперь для него, Ивана Сергеевича, становилась самой что ни на есть чёрной. А тут ещё эти поганые «гринписы» каким-то непонятным образом пронюхали про такие милицейские притязания, и тут же, понятно, вой подняли: как же, дескать, так! Уникальный уголок природы! Девственный лес! Он в Красную Книгу занесён! Народное достояние, на котором «обэпэшник» собирается пьянки- гулянки и прочие шашлыки со своими бл…ми устраивать! Караул! Если не отлезете от уникального дубняка, мы обратимся в ООН, ЮНЕСКО, Интерпол и, на всякий случай, в Комитет по Нобелевским премиям! Уж мировое сообщество постарается объяснить вам, коррупционерам нехорошим, устройство козьей морды во всей её нелицеприятной красе!

     Вот поэтому и пришлось отказать. «Обэпэшник» тогда на его отказ ничего не возразил - не ответил, только правый глаз нехорошо так прищурил, и только сказал скучным голосом: «Ну- ну..». Это было очень многозначительное «ну-ну»! Дескать, смотри, Агапов, тебе жить! Шарик- то, он круглый, а земля-  тесная! Авось, ещё и встретимся-свидимся при каких-нибудь гнилых экономических обстоятельствах… Как в воду глядел, собака: вот и встретились. При тех самых обстоятельствах, гнилее которых и не придумаешь. Эх, Ваня-Ваня… Знать бы где упасть – соломки бы постелил…И чего он, дурак, тогда этих ботаников-юннатов  испугался, чего не согласился! Тем более,  что у того «обэпешника» все бумаги уже были подписаны! «Природоохранная зона»! Да хрен бы с ней, с природоохранной! И «гринписы» эти… Тоже нашёл людей! Шепнул бы про них этому менту, он бы всех их, «зелёных», в чувство враз привёл!  Наркоты какой-нибудь подсунул - и поехали бы эти самые защитники природы охранять эту самую природу куда-нибудь под Воркуту! С двухручковой пилой и сердитым дядькой с автоматом. Охраняй себе на здоровье! Хоть обухраняйся весь!

     А теперь как бы ему самому в ту воркутинскую природоохранную зону не отправиться! Которая с колючей проволокой и вышками с часовыми. Эх, жизнь-индейка, жизнь- копейка…Кто знал, кто знал! Во попал! Как говорится, всей своей председательской мордой прямо об чугунок приложился! А теперь чего же? Сиди да улыбайся. Жди приговора. Такие дела.

     Нюсе, жене, Иван Сергеевич, конечно, ничего не сказал. Но что толку-то? Деревня – она и есть деревня. На одном её конце икнёшь –с другого тебе тут же  «чтоб ты сдох» говорят. Так что в тот же день, как он узнал о доносе, узнала и она. Тут же бросила всю свою (то есть, конечно, не свою – совхозную, колхозную, сэзэаошную,  хотя какая теперь разница?) бухгалтерию, тут же домой примчалась.

     - Вань!

     - Чего?

     - Ничего. Правда, что ли?

     - Ага. (Он злорадно так сказал, это «ага». Дескать, вот он я! Добегался-допрыгался! Собирай мне, мать,  котомку на читинский на этап!)

     Нюся от этого его «ага» тут же сразу притихла-притухла (зато по улице неслась – ух, огонь! Танк-ракета! Только встань кто у неё на пути – в лепёшку раздавит и даже не крякнет!), потом носом зашмыгала. А как же - женщина! Переживает!

     - Ну, и чего теперь делать-то, Вань?

    - Сухари сушить.

     - Дурак! Я серьёзно!

     - И я серьёзно. Откуда я знаю чего? У тебя там, в бухгалтерии-то, всё чики-чики? – спросил на всякий случай, хотя спрашивать было совершенно необязательно. Нюся – баба осторожная, опытная, в денежных делах аккуратная. Дипломированный специалист с дипломом за четырнадцать тысяч.

     - Ни к чему, в случь чего, не прицепятся?

     - Поучи учёного, - она сделала вид, что обиделась. -  Уж, слава Богу¸ не первый год замужем.

     - Ну и нормально.

     - Да чего нормального-то? – взъярилась она. -  Объясни толком! Вот уж наградил Господь муженьком! Ничего от тебя толком не добьёшься!

      - А чего объяснять? – пожал плечами Иван Сергеевич. - Ну, собрание будет, это как пить дать. Лукьянов теперь наверняка не успокоится, пока меня не снимет. Конечно, такой шанс!

     - Он чего, так племянника и не пристроил?

     - Не-а. Кому он нужен, такой шибко деловой? Да и какой там деловой… -  и рукой махнул. – Нахватался верхушек, да слов этих поганых,  иностранных – менеджмент, биржа, маркетинг- хренетинг… Новая Европа, мать её! А за душой и в мозгах нет ничего. А здесь, видишь, подворачивается такой шанс!

     Он хотел было замолчать (чего лишний раз языком чесать?), но опять подкатило, опять подпёрло  выговориться.

     - Ну, конечно! Другие хозяйства-то поднимать надо! Значит, голову иметь, ночей не спать - а тут, у нас, всё в лучшем виде: стадо племенное, новые свинарники, рыбопитомник, техника новейшая! Красота! Приходи да бери! На всё готовенькое-то!

     - Скотина!

     - Кто?

     - Лукьянов твой, кто! Конечно, племянник! Выпускник академии, чтоб ей этой академии… Гад! И рожа у него бандитская! И машина эта…как её?

     - Бээмвэ. При чём здесь машина?

     - При том! На какие, спрашивается, шиши простой студент ветеринарной академии, только полтора года как в администрации отработал, да и что за работа – простым инспектором, бумажки перебирает, на какие шиши такую машину купил?

     - Ничего. Не расстраивайся. В мое кресло заберётся, «Мерседес» купит, - опять с каким- то даже ему самому непонятным злорадством-самоедством сказал Иван Сергеевич. – Пару новых комбайнов продаст -  и купит. Запросто. Да не это главное!

     - А чего ж ещё? – слёзы на щеках у Нюры моментально высохли. Эх, Нюра-Нюраша! Ваша наивность, мадам, меня просто умиляет! А ещё бухгалтерией командуешь! Тебе дома, на печи сидеть. С дипломом твоим липовым. На два шага вперёд не видишь ни хрена! Главбух из-под коровьей титьки!

     - Уголовное дело могут завести, - сказал он таким будничным голосом, что Нюра сразу поверила: да, действительно могут. На святой Руси испокон веков так: был бы человек – а за что его в тюрьму упечь, всегда найдётся. Так было, так есть, так всегда и будет.

     - Говорила я тебе: ещё аукнется тебе этот милиционер большим боком! – всхлипнула она.

     - Ну, начала по новой! – поморщился Иван Сергеевич. – Дура! Я чего, сам теперь не понимаю? Всё понимаю, всё! Только вот он, локоток-то! Близко, а не укусишь!

     - Господи, ну почему обязательно ты-то, Вань? – заскулила она жалобно. – Другие что, меньше тебя, что ли, хапают? И всё им как с гуся вода! А нет! Им, значит, можно, а тебе заказано?

     Нюся говорила это таким тоном, словно в появлении злосчастного доноса был виноват ни кто иной, как сам он, Иван Сергеевич, а не этот неведомый писака (хотя насчёт совсем уж полнейшей неведомости было не совсем так. Агапов уже  поднапрягся умом, уже поразмыслил и, кажется, понял, откуда здесь уши растут и от кого так вонюче воняет).

     - Может, сунуть кому? – тихо спросила Нюся.

     - А как же! – иронично хмыкнул Иван. - Адвокату!

     - Всё шуточки! – опять вспыхнула супруга. - Дурак! Ты можешь серьёзно говорить? Ведь засодют!

     - Побоятся, - хмыкнул он. – Хотя… Помнишь, летом Илья судейских из Москвы привозил?

     - Это которые охотничий домик на перевозе сожгли?

     - Ну, по пьянке чего не бывает, - хмыкнул Иван. – Мы же их тогда по высшему разряду приняли, так ведь? Вот теперь пусть и отработают.

     - Ты с Ильёй говорил?

     - По телефону. Он в Москве. Говорит, что раньше пятнадцатого – никак.

     - Ага! Отработают! Такие рожи! Ведь на пятерых два ящика коньяка выдули! Как только не лопнули! А сожрали сколько! И с собой взяли!

     - Не мелочись, Нюсь… - поморщился Иван Сергеевич. – На халяву и укус сладкий. Ничего, колхоз не обеднеет. Вот теперь, если дело возбудят, то Илья их и пристегнёт. Ему, кстати, и самому прямой резон. Если меня скинут, то ещё неизвестно, споётся он с этим лукьяновским племянником или нет.  Таким… европейцам власть только дай -  последнее разворуют и в свою Европу укатят. Сколько уже примеров-то.

      Нюся в ответ зарыдала. Было непонятно, кого ей жальче: Ивана, саму себя или весь тот жизненный уклад, который, казалось, устоялся на века. Это ведь если раскрутят как следует (а всё по её куцему бабьему пониманию именно к этому и шло), то запросто могут и дом конфисковать, и машину, и цацки, и всё прочее барахло. А чего же? И ничего удивительного! Для отчёта – самое оно. Дескать, в свете последних правительственных постановлений выявлен и обезврежен очередной начальствующий коррупционер! Готовы выявлять и далее калёным железом! Всё правильно! Что при социализме, что при капитализме, время от времени кого-то нужно обязательно сдавать. Вчера – Селивана, который подсидел Епифана, сегодня  - Ивана, который вчера утопил Селивана, завтра – Гурьяна, который сегодня сдал Ивана. А на Гурьяна тоже найдётся какой-нибудь хрен с горы. И так далее, и тому подобное. И так до бесконечности.  Закон природы! Выживает не сильнейший, выживает хитрейший. И увёртливейший. Сила – это для каменного века, а мы, сегодняшние – не какие-нибудь только что из джунглей выползшие. Мы - цивилизованные! Нам и ближнему своему исподтишка подгадить - это в самую радость, в самый приятный цвет!

Насчёт собрания Агапов как в воду глядел: правление назначило его на конец месяца, и весь этот месяц Иван Сергеевич делал вид, что ничего особенного не происходит, да и не должно произойти. Обычное отчётно-перевыборное , необходимое протокольное мероприятие, как и положено по Уставу этого их колхозного «сэ-зэ-о». Через верных городских людей он узнал, что  приедут не только из районной администрации, но и областные. А это означало, что «валить» его, Ивана, собираются дружно и всерьёз, без всяких выговоров и постановок на вид. Это всё -  и выговорёшники, и постановки на вид, и предупреждения – остались в нашем проклятом «застойном» прошлом, с которым мы расстались решительно, безоглядно и навсегда. А сейчас – новая жизнь, новые люди и новые методы. Либеральничать некогда, надо опускать, то есть, поднимать сельское хозяйство с социалистических колен на капиталистические ноги до мировых стандартов решительно и бесповоротно. Не до церемоний. Он, Иван, по долгу службы, а иной раз и просто из любопытства, бывал на таких нравоучительных совещаниях, которые проводили новоиспечённые государственные мужи- реформаторы, и тракторы-то видевшие только лишь на сельскохозяйственных выставках, а больше - по телевизору (но ведь не это главное, правда? Главное – уметь руководить! А чем – заводом, колхозом, зоопарком или баней – это уже вопрос десятый, чисто технический и совершено непринципиальный), и однажды, совершенно одуревший от очередной глубокомудрёной говорильни, не выдержал, сорвался. А не надо было ничего разваливать, заявил он с трибуны. Тогда и поднимать ничего бы не пришлось! При коммунистах за такие противоначальственные речи его , конечно, взгрели бы так, что шкура задымилась вместе с пиджаком. Но сейчас – времена новые, демократические. Гласность, свобода слова и прочая трепотня. Поэтому за нелицеприятную критику его даже похвалили: дескать, вот какой молодец- огурец! Не боится, прямо по глазам режет правду-матку! Так и надо! У нас сейчас гласность, так что каждая гнида имеет право свободно квакать и мяукать! А что касается развала, то вы, уважаемый товарищ, то есть, теперь конечно, господин Агапов, тоже очень- очень-очень верно подметили! Коммунисты во всём виноваты, кто же ещё! Это они со своими  большевистскими прямолинейностью и беспардонностью таких в нашем сельском хозяйстве дел за эти семьдесят с лишним лет наворочали, что нам теперь вовек не разгрести! Гибче надо хозяйствовать,  п р о г и б е с т е е,  с учётом передовых мировых технологий! Так что спасибо вам, товарищ-господин Агапов, за замечательную речь! Век её не забудем! Запомним намертво, чем вы, оказывается, на самом деле дышите, и что за мысли у вас в вашщей начинающей седеть голове! Всего вам хорошего! Новых вам производственно-реформаторских успехов! Дышите глубже!

     Ему пожимали руки, льстиво улыбались, заглядывали в глаза и хлопали по плечу, и только Илья Корзунов, в то время простой районный инструктор, но уже подготовившийся к очередному  п р ы ж к у  по карьерной лестнице, незаметно для всех, обозвал мудаком и повертел пальцем у виска. Был ты Ваней – Ваней и остался, сказал он заветное-откровенное. Сколько тебе, долболобу, можно говорить, сколько раз предупреждать, что времена хоть и изменились, но как и прежде надо молча пыхтеть под этих самых сладкоголосых и пустоголовых говорунов. Мало ли их было и мало ли их ещё будет! И вообще своё кондовое крестьянское «Я» засунуть себе поглубже в сам понимаешь куда.

     - А чего я? – сгоряча взбрыкнул Иван. - Я так и делаю!

     - Делаешь? -  и глаза у Ильи недобро сверкнули. – А чего тогда тебя выступать-то понесло? Нашёлся, тра-та-та, герой-радетель за российское крестьянство! Думаешь, орден дадут? Если только имени Сутулова!

     Илья был, конечно, прав, и Агапов это сразу понял.

     - А чёрт его… - махнул он рукой расстроено. – И сам не пойму. Накатило-надоело! Держишься-держишься, а потом вдруг как чирей какой прорывается. И действительно, ну сколько же можно! Вот и…

     Илья в ответ ничего не сказал. Он – умный мужик, он тоже его понял.

     - И всё-таки потише надо, Вань, - посоветовал тогда, в конце разговора. – Плетью обуха, сам знаешь, не перешибёшь. Сегодня – их день. Только ведь когда-то и наш вернётся. Вернётся! – добавил со значением, заметив, что Иван опять собирается ему возразить, - Не все же пустобрёхам веселиться! Придёт время и нормальным людям позабавиться…

     Нет, то его отчаянное выступление никаких последствий не имело, да и вообще все его прочие «выкрутасы» никакими серьёзными последствиями не оборачивались. Но, как видно, сколько верёвочке не виться, сколько мылу не мылиться… Жизнь идёт, контора пишет, а зубы у тех вежливых улыбальщиков точатся, а не крошатся. Вот  теперь и настало время проверить их на остроту и цепкость, всё вспомнить, всё припомнить. Да и как удачно сложилось-то всё! Один к одному: у зама районного главы, господина Лукьянова, дипломированный племянник на бээмвухе копытом бьёт, удила закусывает напополам с коньяком, и уже спит и видит себя в его, ивановом, кресле-месте. Так что донос этот -  в самый кон, в самый цвет. Может, они его с дядей и подстроили. А тут как раз и «обэпэшник» этот… Нет, всё в цвет, все в один клубок. Назад не размотаешь! Довыделялся Иван, довыёживался. Теперь получи без отдачи!

     И вот настал он, наконец, судный день, день доблести и чести, позора с покаянием! Ожидания Агапова не обманулись: чёрных машин у клуба наставилось полным-полно, аж в два ряда, и всё впритирку. Да, начальства наехало немеряно. Был и сам глава, и «серый кардинал» Лукьянов со своим скучающе-улыбчивым, европеизированным племяшом, и прочая административная десантура. Были и областные: трое серьёзных мужичков с серьёзными глазами и цепкими взглядами. Иван сразу же вспомнил одного из них: именно он, вот этот, высокий, похожий на прибалта, с нерусской фамилией, тогда, на том памятном собрании, после которого Илья обозвал его мудаком, слушал его, Ивана, особенно серьёзно и чиркал что-то в своём блокнотике. Другой, потоньше и пожиже в плечах, у которого вид утомлённого героя- любовника,  появился здесь единственно лишь для соблюдения протокола, в качестве массовки. Третий – Иван его тоже видел раньше, в административном отделе обкома партии – время от времени о чём-то шептался с районным главой и, изредка, с тут же подобострастно изгибавшимся Лукьяновым. Этот обкомовский был заметной личностью. Именно о нём с полгода назад по телевидению показали  скандальный сюжет, в котором он занимался любовью с двумя проститутками. В народе тогда разгорелись нешуточные страсти, горячие головы требовали немедленно лишить его депутатского звания, должности и вообще  - «к е..ней матери!», но Центр изучения общественного мнения  провёл   статистическое исследование и выявил удивительную штуку: популярность этого полового террориста после показа по телевидению неожиданно выросла почти вдвое! То-то было всенародной ржачки, когда эти данные, то ли по недомыслию, то ли нарочно, опубликовали в газетах и сообщили всё по тому же ТВ! «Баловник-проказник», упавший было духом, тут же им же воспрянул и уже без всякого смущении стал заявлять на каждом шагу (и шаги эти подозрительно участились), что личная жизнь потому и называется личной, что никому  не позволено лезть в неё посторонними лапами. Он даже пригрозил телевизионщикам подать на них, поганых «папараццев», в наш справедливо-гуманный суд, но подавать не стал, да и зачем, когда это самое ТВ сделало ему  такую шикарную, бесплатную и, главное, шикарно результативную рекламу!  В общем, весь этот поначалу нешуточный балаганный шум ушёл в безвредный пар, хотя сладострастник всё-таки   слегка, но пострадал: большинством депутатских голосов (по большей частью женских) его перевели  из комиссии по нравственно-патриотическому воспитанию  молодёжи ( а зря! Надо было непременно оставить! Подавал бы, так сказать, личным примером!) в комиссию по сельскому хозяйству.  Сельхозкомиссия среди прочих депутатских отличалась удивительной лояльностью к разным человеческим слабостям, и поэтому моральный облик её нового, прости Господи, члена здесь никого не интересовал. Главное, чтобы добросовестно и, конечно,  «в нужном направлении в свете последних решений и постановлений» выполнял свои депутатские обязанности. На Ивана этот орёл глядел сейчас откровенно враждебно. Понятно:  получил соответствующие указания «в свете этих самых последних решений». Будет отрабатывать оказанное доверие. Будет топить.

     Часы протренькали шесть. Иван Сергеевич встал из-за президиумного стола.

     - Ну что? – сказал он набившемуся в зал «уважаемому собранию». – Давайте начинать!

     В председатели собрания выбрали, как всегда, главного экономиста, Варвару Ивановну. С выбором президиума тоже вопросов не возникло. На сцену перебрались и районные власти, и областные представители, и, для соблюдения демократического принципа, председатель колхозного профкома, Андрей Анисимов, нюсин двоюродный брат. Он, конечно, был за Ивана, только один в поле не воин, да и какой вообще-то из него воин без самого Ивана!

     - Слово представляется  председателю нашего акционерного общества, Ивану Сергеевичу Агапову! – как всегда, звонко-торжественно объявила Варвара.

     Иван Сергеевич привычно одёрнул пиджак и встал за трибуну. Давно знакомые цифры и факты он называл привычно-легко и, чего уж греха таить, не без гордости и самолюбования. Всё правильно: если есть чем гордиться, то почему бы и не? Давно известно: сам себя не похвалишь, то кому ты задаром нужен, тебя, такого кудрявого, хвалить?

     -В этом году засеяли на тридцать гектаров больше по сравнению с прошлым годом, - говорил он не столько тем, кто находился в зале (для них-то это была не новость), а для президиума. – Скосили…Собрали… Отремонтировали… Племенное стадо составляет… Надои увеличились… Новый свинооткормочный комплекс в Лыкове…Приобрели три картофелеуборочных комбайна… В Семёновском построили новую зерносушилку… Отремонтировали фельдшерский пункт в Лошадином Боре…

     Да, говорить было легко и приятно: несмотря на смутные времена и предлагаемые сверху для незамедлительного внедрения новые методы производства и хозяйствования, с которыми Иван Сергеевич, конечно же, целиком и полностью соглашался («А как же! Обязательно! Будем вводить! Спасибо, что нас, дураков, надоумили! Слава! Слава! Обязательно внедрим! Но только не сегодня! Сегодня – никак! Уборочная на носу! Завтра! Или лучше послезавтра! Как только дождичек в четверг, так сразу же и незамедлительно! И ещё раз спасибо! А то мы здесь уже закостенели все в своей дремучей убогости! Мхом покрылись, хе-хе!»), назло всем предлагаемым экономическим новшествам и самонадеянным новоиспечённым «реформаторам», хозяйство крепко стояло на ногах. Больше того – успешно росло и развивалось, что опять же в корне противоречило новым экономическим законам.

Через сорок минут доклад был закончен.

     - Вопросы? – поднялась со своего места Варвара. – Поактивнее, товарищи!

     - Да какие ещё вопросы? – сказал кто-то из зала. – Признать работу удовлетворительной! Чего мы, Сергеича, что ли, не знаем? Давайте переизбирать! Достоин!

     - Минуточку! – сказали из первого ряда, и поднялся молодой, незнакомый Ивану Сергеевичу то ли мужчина, то ли паренёк, сразу и не разберёшь. Оказывается, он тоже приехал с областными, а что не был сразу замечен, так из-за откровенно неказистого, хотя и с претензиями, вида.

     - Я – заместитель председателя областного Совета молодых предпринимателей, - представился он. – У меня вопрос. Скажите, Иван Сергеевич, сколько на землях вашего…возглавляемого вами сэ-зэ-а-о расположено фермерских хозяйств?

     Вопрос был хотя и не вредным, в том смысле, что не очень ехидным, больше информативным, но всё же со скрытым «подколом», а значит по сути провокационным. Ответ на него должен был показать Ивана Сергеевича, мягко говоря, ретроградом, Не сторонником новых, то есть – прогрессивных методов ведения сельского хозяйствования.

     - Ни одного, - спокойно ответил Иван Сергеевич.

     Предпринимательский паренёк (или всё-таки мужчина?) слишком уж удивлённо поднял брови. Переиграл по неопытности. Это бывает.

     - То есть? Объясните, пожалуйста!

     - То есть, ноль,- так же спокойно продолжил Агапов. – Нет у нас фермеров. Ни одного.

     - Странно, - и паренёк (нет, всё-таки не мужик! Ну какой из него…! Пацан пацаном! Единственно, что в модных очках и с чиновными манерами). -  По всей стране пропагандируется фермерское движение, а вы как будто на другой,  извините, планете живёте. Чем же сей казус объясняется?

     У Ивана  Сергеевича от этого вежливого вопроса вдруг испортилось настроение. О чём говорим, господи, подумал он с внезапно нахлынувшей тоской. Фермеры какие-то. Ковбои. Мустанги-бизоны. Начитались Фенимора Купера! Только индейцев нам в наших прериях не хватает!

     - Такой, как вы очень остроумно заметили, казус объясняется тем, что мы и живём-то как раз не на другой планете, а на нашей исконной земле, - подавив раздражение, сказал Иван Сергеевич даже с этакой веселой интонацией (дескать, штуку понял. Намёк – тоже. Не какой- нибудь! Передачу «Аншлаг» смотрю регулярно, так что понятие о мире бизнеса имею.)

     - А на Руси, на русской земле, русскому крестьянину испокон века было присуще коллективное хозяйствование. Всем, так сказать, миром, -  и не удержался, развёл руки в стороны. Дескать, ну чего ж тут поделаешь! Вот такие мы дремучие, невежественные уроды! Никакими новыми веяниями нас, убогих, не проймёшь – не прошибёшь!

     - А экспериментировать хорошо в цирке, - продолжил он, слыша как сидящие в зале одобрительно загудели. – Там безопасно, там подстраховка, там никому экспериментами не навредишь. А в сельском хозяйстве эксперименты – штука  рискованная! Здесь напортачить – раз плюнуть! Только расплачиваться за все эти премудрости потом приходится долго- предолго, и уж конечно не экспериментаторам, а самим селянам. Проверено, и не раз. Вот такие дела.

     - Интересно, - иронично хмыкнул бывший партийный обкомовец. Он  слушал ответ Иван Сергеевича внимательно, без скучающего вида.

     - Получается, что во всех районах области хозяйствуют дураки, и только вы, Иван Сергеевич, один умный.

     А вот это был уже откровенный и даже нахальный вызов, но Иван в своём председательском кресле тоже не первый день сидел и на такую дешёвку никогда не попадался.

     - Нет, умных много! – заявил он простодушно и только что руки к груди не прижал. – Полно! Я из ваших слов даже удивляюсь, как это вы их не видите! (Обкомовец побагровел. Вот и ещё одного врага получил, подумал Иван. Этот вцепится, и намертво. Сразу видно: умеет. А, теперь- то уж всё равно! Или грудь в крестах, или голова в лопухах!) Хотя вам, конечно, видней. За область-то вы отвечаете. Я – только за свой колхоз. Так вот у нас в хозяйстве дураков нет. Заверяю.

     - За акционерное общество, - поправил его обкомовец, явно задетый ответом. Хитрый, чёрт, этот Агапов, подумал он. Так вывернул, словно во всем бардаке, который творится по области, и который достиг такой степени, что о нём уже были вынуждены говорить и газеты, и телевидение, чуть ли не персонально я виноват.

     - За акционерное общество, - повторил он назидательно. – Пора уходить от «застойной» терминологии.

     - Так нам и в колхозе жилось неплохо, - вроде бы легкомысленно отмахнулся Агапов. Не о том говорим. Всё не  о том… Этот царедворец, мастер подковёрных интриг, он ведь картошку или молоко только в обкомовских буфетах и видел. А видишь, собирается учить его, Ивана, который на этой работе зубы съел, плешь заработал и, можно сказать, родился прямо на пашне!

     - А всё это   в а ш е (и Иван Сергеевич голосом нарочно подчеркнул это «ваше») фермерство очень скоро просто-напросто (хотел сказать «сдохнет») прикажет долго жить! -  и с удовольствием, даже со злорадством увидел, как у предпринимательского паренька вытянулось лицо, как чуть побледнел (но ведь побледнел же!) обкомовец, а остальные президиумные малодушно уткнулись кто в свои блокноты, кто просто в стол, а кто и губы поджал, чтобы не рассмеяться.

     - Это почему же? – вспыхнул обкомовец.

     - Да потому, что у этого самого фермера ничего, кроме земельного пая, нет, а на голом энтузиазме далеко не уедешь!

     - Позвольте с вами не согласиться! -  с жаром возразил обкомовец и даже этак победно- кровожадно улыбнулся. – Если человек выходит из колхоза, то ему по существующему законодательству полагается часть колхозного имущества. То есть, та же техника, семена, помещения, денежная доля и тому подобное. Так что на надо, Иван Сергеевич, тех, кто разрабатывал всю систему этого самого фермерства, считать неучами. Многие среди них много лет за границей проработали. Изучили опыт.

     - Во-во! – поднял вверх указательный палец Иван Сергеевич. К нему вернулось прежнее благодушно-ироничное отношение. – Я так и понял, что там они всех этих премудростей и нахватались! В кембриджах и оксфордах!

     - А вы, значит, международного опыта не признаёте? – опять пошёл в атаку обкомовец. – Зря вы так! Ей-Богу, зря! Жизнь, она ведь не стоит на месте! Надо соответствовать, а не как прежде, от сохи да по старинке!

     - Насчёт сохи, это вы верно заметили. Её место уже в музеях, - Иван Сергеевич согласно кивнул. – Ну, хорошо! Хотя здесь не совсем уместно, не для того собрались, но так и быть - давайте рассуждать. Вышел человек из колхоза, забрал землю, технику, семена, деньги. Дальше чего? У него ведь в пае будет не десять соток – гектары! Один их не обработаешь – значит, надо рабочих нанимать! На какие шиши?

     - А на своей колхозный денежный пай! – обрадовался обкомовец такому, казалось бы, явному председательскому промаху.

     - Ага! Вы сегодняшние цены представляете? Хотя бы на ту же солярку? А удобрения? А заплатить за воду, за газ, электричество? У него этот колхозный пай улетит с таким свистом, что он его как следует даже и в руках помусолить не успеет! А дальше будет ещё хуже. Ладно, допустим, год-два он протянет. Но к вашему сведению, та же техника имеет свойство ломаться. Чинить - это те же деньги, покупать – тоже раскошеливайся. И это ещё хорошо, если соберёт нормальный урожай. Будет чего продать и на что купить. А если нет? У нас, если вы забыли, зона рискованного земледелия! И чего тогда он сможет сделать? Он, один?

     - Ничего, - продолжал хорохориться обкомовец, но было видно: позиции явно терял. – Государство не бросит!

     - И опять согласен. А как же! Поможете! Обязательно! Первое время. Но рано или поздно, он со своими постоянными проблемами – а они будут постоянными, это уж мне на слово поверьте! - вам просто надоест. Надоест-надоест! – поднял он руку, видя, что обкомовец опять хочет возразить. - И ничего постыдного в этом нет! Попрошайки, они, в конце концов, кому хочешь надоедают! И вот тогда-то будет действительно всё. Тупик. И что вынужден будет сделать этот самый ковбой Мальборо?

     В зале на «мальборо» неприлично заржали. Обкомовец обиженно поджал губы.

     - Ну и что? – повторил он его вопрос. – Что?

     - Проситься назад, к нам в колхоз. У него же другого выхода просто не будет! И чего тогда делать нам? Гнать  – жалко. Какой-никакой, а человек, да ещё, скорее всего, с семьёй. Принимать – тоже вопрос: зачем он, нищий, нам нужен? Какой резон? То есть, в результате получится, что вы, государство, человека обнадёжите, радужные перспективы ему нарисуете – а за все эти ваши эксперименты придётся расплачиваться нам, колхозникам!

     - Нет слов, - сказал обкомовец и для убедительности даже поднял руки. – Остаётся только удивляться, как с таким… -  и он явно умышленно запнулся, -… дремучим мышлением вы ещё руководите современным колхо…, тьфу, чёрт, хозяйством.

     - И очень, заметьте, успешно руководит! – неожиданно поднялся со своего места зоотехник Семицветов. Ему, похоже, надоела их пикировка. – Очень! Цифры сами за себя показывают.

     - Вот я и говорю, – не смутился обкомовец. Да, он был опытным бойцом, и, похоже, не раз побывал в подобных словесных дуэлях.

     - Опять цифры, опять показатели! Когда же, граждане, мы за этими самыми цифрами человека-то научимся видеть?

     - Мы – видим, - многозначительно сказал Семицветов и тут же хитро сощурился. – Работать надо, а не обезъянничать с тех же американцев. Нравится им фермерствовать – да за ради Бога! А нам – Иван Сергеевич правильно сказал – единоличность не подходит. Нож вострый, которым только зарезаться. Вся история об этом говорит.

     - Вот я и смотрю, вы здесь всё прошлым живёте, - сказал обкомовец ядовито. – А надо в будущее смотреть! В международную перспективу!

     - Да уж куда нам! – не остался в долгу и зоотехник. – Деревня, она и есть деревня! Зато пол- города кормим.

     Насчёт пол-города он явно переборщил, но сидящие в зале одобрительно загудели: вот именно! Кормим! И им, городским, до большой лампочки как здесь, у нас, дела идут – по экспериментам или по старинке! Городскому жителю главное, чтобы в магазине всегда и картошечка была, и молочко, и мясцо с яичками. А как мы всё это производим, и какими методами – это вопрос его совершенно не интересует! И это правильно. Каждый должен своим делом заниматься. Один - у станка стоять, другой – поле сеять, третий – за бизонами на мустангах гоняться и скальпы резать с несчастных  коренных жителей.

     - Да у вас прямо хрущёвщина какая-то! – вроде бы в шутку, а, может, и серьёзно сказал Савельев, начальник общего отдела районной администрации, известный хохмач (При чём тут Хрущев, не понял Иван Сергеевич.). – «Кукуруза, кукуруза, сорок метров высоты! Кукурузу, кукурузу обожают все скоты!». Скотину на личных подворьях ещё не запретили?

     - И налог на скот не ввели! – подыграл ему зоотехник. – А вот насчёт целины – опоздали! Нечего поднимать. Всё распахали!

     - Вот, кстати, Андрей Алексеич, о кукурузе, - сказал Агапов. – Вы ещё в прошлом году обещали, что немецкие комбайны будут. И где же они?

     - А деньги у вас есть? – тут же прищурился Савельев. Деньги для всех районных хозяйств были сегодня самым больным вопросом.

     - А как же! – невозмутимо ответил Иван Сергеевич. – На нужное-то дело, как не найти!

     - А, помнится, совсем недавно жаловался, что последний, извиняюсь, хрен без соли доедаете!

     - Так вы же сами только что меня Хрущёвым обозвали! – засмеялся Агапов. - Никита хоть и необразованный был, без ошибок писать так и не научился, а всё ж таки заначку в государстве всегда держал. Так как же насчёт комбайнов-то?

     - Будут, будут! – сдаваясь, выставил вперед ладони Савельев. – Всё вы, Иван Сергеич, помните!

     - На том и стоим, - ответил тот, всё ещё посмеиваясь.

     - Ладно, - и со своего стула поднялся, наконец, господин Лукьянов собственной персоной. По его вальяжной позе, по взгляду, по говору с характерной   р ы ч и н к о й,  все, и в президиуме, и в зале, сразу поняли: вот сейчас-то и начнётся самое главное, о чём вот уже месяц идут по всему хозяйству самые противоречивые разговоры.

     - Предлагаю оставить пока эту историческую дискуссию, - сказал он совсем не предлагающим, а приказным  тоном, - тем более что она похоже, никого ни в чём не убеждает. Давайте о другом поговорим. Работа – работой, здесь вопросов к Ивану Сергеевичу нет, и никто его заслуг умалять не собирается. А вот как вам, да-да, уважаемые граждане бывшие колхозники, именно вам живётся-можется? Сытно ли едите, сладко ли спите?

     Прибаутку он выдал не зря. Как всякий опытный царедворец, Лукьянов вообще никогда ничего зря не делал и не говорил. У него были хорошие учителя  ещё с тех теперь уже далёких времён, когда он уселся в кресло первого секретаря горкома комсомола. Да и снисходительно- добродушно сейчас улыбался тоже не просто так. Со стороны посмотреть – этакий недалёкий, словоохотливый дядька, которому, похоже, и наплевать на все эти современные производственные выкрутасы, а заботит его единственно житье-бытье «уважаемых граждан селян». Только очень внимательный человек мог разглядеть за этими прибаутками и за этой радушной улыбкой постоянную настороженность, комсомольскую цепкость и готовность в любой момент дать противнику самый сокрушительный, самый зубодробительный  отпор. И выдавал его истинные намерения лишь неприятный пронизывающий взгляд, которым он сейчас не просто смотрел, а ощупывал каждого сидящего в зале опытным взглядом профессионального человеческого укротителя.

     - Ну, чего притихли? Смелей, товарищи! -  и Лукьянов снова хохотнул. – У нас же сейчас свобода слова и вообще гласность! Каждый имеет право на собственное мнение!

     - А чего? – буркнул, не вставая, Иван Никонов, бригадир механизаторов. – Ничего живём. Не жалуемся. Свой хлеб едим, заработанный.

     - Не жалуетесь… - Лукьянова задумчиво пожевал губами, отчего стал похож на старого, умудрённого жизнью бегемота. – Это хорошо, что не жалуетесь. Это очень хорошо…. А зарплаты как? Тоже не жалуются?

     В зале послышались ироничные хмыканья: заработки «жаловались», порой и до скандалов доходило. Чтоб Нюшка Агапова лишнюю копейку начислила –это надо тебе раз десять удавиться!

     - А чего так? –  Лукьянов (не зря партийную школу прошёл, ох не зря!) тут же уловил перемены в общем настроении. – В передовом-то хозяйстве должно не только на хлеб – и на масло хватать! Всё во имя человека! Для чего же тогда наша страна встала на путь реформ?

     - Деньги на то и деньги, чтобы их всегда мало было, - опять буркнул Никонов, но получилось это у него не очень убедительно.

     - И совершенно справедливо! – тут же согласился Лукьянов. - Вы ведь, товарищ (он сейчас нарочно подчёркнул это усиленно выталкиваемое нынешними идеологами обращение «товарищ». Чтобы нарочно подчеркнуть: я такой же, как и вы! Тоже от сохи, от земельки!), бригадиром работаете?

     Никонов удивлённо кивнул: ну, силён мужик! Всё знает!

     - И сколько получаете?

     Никонов раскрыл было рот, хотел сказать что-то обидное для выступавшего (дескать, ты в своём кошельке ройся, а в чужие заглядывать нечего), но Лукьянов тут же уловил смену его настроения, и моментально  перебил:

     - Хотя не надо! Прошу прощения за на совсем тактичный вопрос! Не подумал. Интересоваться чужими кошельками – это, конечно, не совсем… Извините ещё раз!

     Никонов опять рот приоткрыл: да, с таким разговаривать – это надо университеты кончать! И желательно, не тюремные!

     - Я и сам знаю: тысяч двадцать, не больше, - уверенно продолжал тем временем Лукьянов. – Это, повторяю, в вашем передовом хозяйстве! А вот у вашего соседа, у Михайловского Семёна Алексеевича, в «Зареченском», такой же бригадир получает под тридцать пять. На целых пятнадцать  больше! И всего-то вас только речка разделяет, а как будто в разных государствах живёте!

     - Так у него и хозяйство не сегодня-завтра развалится! – крикнул всё тот же Семицветов. – Коровы по брюхо в навозе стоят! Мужики с самого утра лыка не вяжут! Работнички!

     - Вот поэтому он и пропагандирует новые методы хозяйствования! – не смутился этими убийственными фактами Лукьянов. – Именно фермерство! Именно оно и коров из навоза вытащит, и мужиков от пьянства излечит! Потому что фермер не на дядю горбатится, а на самого себя. Тут уж не до пития! Что же касается вашего председателя, то высокие показатели он поддерживает в том числе и за счёт ваших низких зарплат.

     - Это каким же образом? – прищурился доселе молчавший Коробец,  председатель районного профсоюза сельхозработников.

     - А за счёт недоплаты, - пояснил ему Лукьянов и опять повернулся к залу. – Вам кто деньги- то начисляет? Бухгалтерия! А главным бухгалтером у вас кто? Правильно, Анна Ениватовна, супруга Ивана Сергеевича. И как не порадеть родному мужу? Ещё нужно объяснять?

     А вот это был очень коварный удар! Ниже пояса! Да, другие председатели решали денежный вопрос просто: распродавали колхозное добро (а Агапов у них покупал, потому что отдавали за бесценок), а, главное, колхозную землю, и с этих денег и своих селян кормили, и уж, конечно, себя не забывали. А поскольку понимали, что впереди ничего хорошего ждать не приходится, то так жадно «не забывали», что практически на любого из них можно было при желании заводить уголовное дело по фактам растраты и мошенничества. Да только кто в эти смутные времена будет такие дела заводить, если по всей стране с самых верхних верхов брошен боевой победный клич: «Обогащайтесь!».

     - Ну, хорошо, - чуть сдал назад Лукьянов, видя, что враг в смятении и полной растерянности. – «Зареченский» - это не самый удачный пример. Хорошо! Тогда вот другой ваш сосед, «Прогресс»! Он-то очень уверенно держится на плаву, и зарплаты там тоже не чета вашим!

     - Можно мне сказать? – поднял руку Васька Мордунов, тракторист. В зале послышалось весёлое оживление. У Васьки была довольно необычная кличка – Килограмм. Почему Килограмм? Однажды он похвалился (а хвалиться он любил, этого у него не отнять!).что запросто принимает на грудь килограмм водки. Не литр, а  именно так и сказал – килограмм! Что тут же и продемонстрировал, упившись вдрызг с одной поллитровки. Трепло, чего с него взять! Вот как раз с того знаменательного случая кличка к нему и приклеилась. Васька на неё не обижался. Килограмм так Килограмм! А чего? Нормальное слово! Не какой-нибудь Хавнюк!

     - Конечно, конечно! – с готовностью закивал Лукьянов, словно не Варвара, а именно он был председателем собрания. – Очень внимательно вас, товарищ, слушаем!

     - Я, может, чего не совсем так скажу…Но вы… -  и Килограмм показал на Лукьянова, – сейчас про «Прогресс» сказали. Я про тамошние дела знаю. У меня там кум живёт, на центральной усадьбе. Да, зарплаты у них выше. Да только к ним грачи уж лет пять как не прилетают, вот! Не летят! А у нас полно!

     В зале послышались смешки, в президиуме заблестели улыбки. И действительно, Килограмм, чего ты вылез с какими-то пернатыми! Нашёл, понимаешь, время!

     - Уважаемый, вы собрание с зоопарком не перепутали? -  с весёлой издёвкой произнёс Лукьянов, обращаясь больше к залу, чем к нему, Ваське. Дескать, ну и шутники у вас в колхо… тьфу! – проживают!

     - При чём тут ваши грачи?

     - Я-то ничего не перепутал, - набычился Килограмм. – А вот вы, гражданин, похоже, на земле никогда и не работали.

     - А вот это уже оскорбление! Вы чего себе, гражданин, позволяете…- начал было подниматься со стула уже забытый всеми всё тот же посрамлённый обкомовец.

     - А то и позволяю, что думаю! – неожиданно раскипятился тракторист. – Потому что грача не обманешь! Он – птица умная! Прилетает только туда, где пашня есть! Он от пашни кормится, от вспаханной земли! А где она целиной лежит и бурьяном зарастает, там грачей нету! Теперь соображаете, о чём я говорю?

     - То есть, вы хотите сказать, что в «Прогрессе» не пашут - не сеют? – всё же не успокаивался обкомовец. Ему, похоже, было стыдно за свой недавний проигрыш, а проигрывать он не привык, поэтому хоть с запозданием, но всё же пытался взять реванш.

     - За счёт чего же их хозяйство живёт? С каких-таких неведомых доходов зарплаты своим работникам выплачивает?

     - Да ихний председатель, Тимашук, все выпасы, да и почти все пахотные земли городским и областным отдал под сады и дачи. Вот с арендных денег и живут!

     - И правильно! – согласился обкомовец, не понимая, что попал в им же самим поставленную ловушку. – Пошёл навстречу пожеланиям городских жителей! Чего в этом ненормального? Это при коммунистах, чтобы получить садовый участок, надо было тысячу порогов оббить. А сейчас – пожалуйста! Было бы только желание работать на земле!

     - Да, пошёл-то пошёл, это верно! А только само хозяйство, считай, развалил не хуже «Зареченского»! И потом, садовые шесть соток и колхозные поля – это штуки разные! – неожиданно серьёзно разговорился считавшийся пустомелей и балабоном  Килограмм. – Вот скажите, какой уж такой большой прок от этих садов-огородов? Ну, картошка своя, морковка, и прочая зелень! А только бычка или поросёнка на тех дачах не вырастишь! А без мясца и молочка, на одной-то пустой картошке долго не протянешь!

     - Правильно Васька говорит! – одобрительно зашумели в зале. – Распродать всё можно. А где потом ту же землю возьмёшь? Он же, Тимашук, выпасы дачникам отдал! И какие выпасы! Трава – по пояс! Дикого клевера цельные поляны! Совсем сдурел!

     - Ишь ты, какие радетели земли русской…-  буркнул опять посрамленный обкомовец. – Прямо круговая порука. Слова вам не скажи.

     Да, сегодня был явно не его день! Здорово поддел его этот… валенок (а с виду и не подумаешь, что поддеть может! Обычная колхозная пьянь!) с этой самой пашней! А с другой стороны, почему он должен знать такие тонкости с этими грачами? Он что – тракторист? Он – Лицо! И эта самая пашня, она ему на… не нужна! Руководить – это вам не лопатой махать да самогонку жрать на этой самой, задерись она совсем, пашне!

     - Да, вот как вы, оказывается, гостей-то встречаете! – неожиданно опять выступил вовремя замолчавший Лукьянов. – Нехорошо, товарищи! Люди к вам из самого областного центра приехали, хотели посоветовать…, то есть, посоветоваться, как жить дальше -  а вы их в штыки! Нехорошо!

     - Если чего не так сказал - прошу извинить… - буркнул Мордунов, садясь на место. – Зато честно. Без всяких там…чтобы за спиной.

     -Ладно, свои люди! – благодушно ответил Лукьянов, разряжая атмосферу. Он снова как-то незаметно и очень естественно взял бразды правления собранием в свои руки.

     – Кстати, я так и не услышал ответ на свой вопрос: помимо денег, живёте-то как? Вообще?

     - Нормально, - осторожно-туманно сказал кто-то из зала. – С голоду не дохнем.

     - И то хорошо! - рассмеялся Лукьянов. – И председатель ваш тоже, как я знаю, не бедствует! Вон какой домину-то себе отгрохал! Прямо дворец! Не налюбуешься! Интересно знать, на какие шиши?

     Ну, вот и началось, понял Агапов. Вот он к самому кадыку и подобрался. И ведь как умело момент-то выбрал, гад!

     - Ну и чего? – выкрикнул из зала Парашин, заведующий фермой. – Вон чукотский Абрамович, когда там губернатором был, себе яхту купил за восемь миллионов, и не рублей – долларов! И ничего, не посадили! А чем наш Сергеич хуже?

     Зал грохнул. Сравнение председателя с хитрым олигархом, как это ни странно, оказалось выигрышным для первого.

     - А вы, товарищ, не передёргивайте! – вынужден был засмеяться со всеми Лукьянов. – Абрамович – это Чукотка. До неё далеко, и в тамошние порядки нам лезть не с руки! Может у них там так и принято – яхты на народные деньги покупать! Давайте лучше о наших делах говорить! О нашем положении!

     - Что ж, давайте о наших, – вдруг поднялся  с места Денис Устинов, бывший главный агроном, мужик серьёзный, обстоятельный и ужас какой въедливый, давний критик Агапова. – Скажите, Михаил Алексеевич, - обратился он вдруг к главе администрации,  – у нас перед законом все равны?

     - Это провокационный вопрос, - почувствовав подвох, быстро сказал Лукьянов.

     - Извините, но я не вас спрашиваю, а главу района, - спокойно продолжил Устинов. –Это во- первых. А во-вторых, что же в этом вопросе провокационного? А, Михаил Алексеевич?

     - Что? – спросил глава, как будто очнувшись. Человек, хотя в сельском хозяйстве и не разбирающийся, но, несомненно, умный и проницательный, он понимал, что по большому счёте никого из сидящих в президиуме здешние производственные успехи не интересовали. Весь этот производственно-потешный спектакль был затеян с единственной целью – свалить Агапова, к которому у него, главы, было довольно сложное отношение. Иван Сергеевич, с одной стороны, ему очень импонировал своими именно крестьянской сметкой и несомненным председательским опытом, но в то же время и раздражал  кулацкой хитростью, лукавством и изворотливостью. К тому же глава был типично кабинетным экономистом, понимал это, как понимал и то, что теория и практика очень часто совсем не совпадают, особенно именно в производственных вопросах.

     - Лично вы видите в этом вопросе провокацию?

     - Вы, гражданин, давайте ближе к делу! - опять вылез уже серьёзно насторожившийся Лукьянов. - Некогда нам тут, понимаешь, философствовать!

     - А вы Денису Михалычу рот не затыкайте! – выкрикнули из зала. – Некогда ему!  Ишь, уработался! То-то такой гладкий!

     - Позвольте, что значит «некогда»? – Устинов сделал вид, что сильно удивлён. – А мы здесь что, в игрушки играем? Вопрос наисерьёзнейший – перевыборы председателя! Поэтому я вас решительно не понимаю! Если надо  -  и час будем здесь сидеть, и два, и  сколько угодно! Правильно я понимаю, товарищи? – повернулся он к залу.

     - Всё правильно! – закричали оттуда. – Так, Михалыч, и держи! А то ишь ты, «провокация»!

     - Вы бы, гражданин…э-э-э… - замешкался Лукьянов.

     - Устинов, - подсказал ему Денис Михайлович и усмехнулся. (Значит, уже «гражданин»? А почему не товарищ? Или лимит товарищей уже исчерпан? Или, думаешь, я не понял, для чего ты здесь,  г р а ж д а н и н   Лукьянов, на самом деле находишься? И чего это племянник-то твой себя так скромно ведёт? Скромных у нас в колхозе не любят! Пусть это учтёт! Ему это  н а д о!)

     - Вы бы,  т о в а р и щ  Устинов, - сказал Лукьянов, – всё-таки поконкретнее.

     - Конкретности будут, - успокоил его тот. – Но всё же прошу главу района ответить на мой вопрос. Если хотите – настаиваю.

     В зале наступила напряжённая тишина. Ни собравшиеся в зале, ни сидящие в президиуме не понимали, что задумал несомненно умный, но всё же слишком уж мудрёный мужик Денис Михайлович Устинов, к которому сами селяне относились по разному: кто-то его за его учёность-мудрёность искренне уважал, а кто-то, наоборот, терпеть не мог, считая заносчивым, «себе на уме», и вообще чужаком, что было правдой: Денисов родился где-то в Зауралье, много лет прожил в Таджикистане, и сюда, в колхоз, попал всего-навсего пять лет назад, когда там, в Таджикистане, русским жить стало совершенно невозможно.

     Глава района встал.

     - Да, все, – твёрдо сказал он.

     -Чего он говорит? – зашумели в зале. – Не слышно! Кто «все»?

     - Все равны перед Законом! – громко и чётко повторил глава.

     - Вот! -  и Устинов довольно хмыкнул. – В таком случае, почему же ваш заместитель… -  и показал на Лукьянова, -… делает такой подозрительно упорный акцент на, как он назвал, дворец Агапова? Ведь у самого господина Лукъянова в городе целых два дворца, и каждый даст агаповскому сто очков форы!

     - Сейчас не обо мне речь, - бурея, быстро сказал Лукьянов.

     - А почему бы и о вас не поговорить? – опять сделал удивлённое лицо Денис Михайлович. – Вы – работник   р а й о н н о й  администрации, именно районной. То есть нашей, родной, не городской. Поэтому и этот разговор в самый, как говорится, в цвет!  К тому же и обстановка самая подходящая: собрание в передовом хозяйстве и обсуждение моральных качеств современного руководителя. Да и телевидение здесь, и газеты, чтобы, значит, всё было в духе сегодняшних идей гласности и свободы слова. Пусть пишут и пусть снимают, если сейчас действительно свобода! Вы согласны?

     - Конечно, - набычившийся Лукьянов смотрел на внешне безмятежного Устинова с такой ненавистью, что будь у последнего нервы послабее, то давно упал бы в обморок.

     - Иного ответа я и не ожидал, - продолжал безжалостно долбить его бывший главный агроном. – Обещаю, что мы обязательно поговорим о жилищных условиях Ивана Сергеевича, но только давайте уж по старшинству служебного положения начнём с вас.

     - Извините, а с какой стати вы взяли на себя роль председателя собрания? -  и взбешенный Лукьянов повернулся к Варваре. – Мы для чего вас-то выбирали?

     - Извините, но вы все здесь со своей эмоциональностью мне слова не даёте сказать, - в свою очередь огрызнулась Варвара. – А если уж обо мне вспомнили, то я не вижу повода, чтобы отказать в вопросе уважаемому Денису Михайловичу.

     - Понятно, - сузил глаза Лукьянов. – Сговорились. НУ что ж, отвечу. Мне стыдиться нечего. Вышеназванные вашим удивительно осведомлённым о моей личной жизни гражданином (за этим в сторону Устинова последовал элегантно-ироничный кивок) дома принадлежат не мне (в этот момент Лукьянов был противен даже самому себе.). Один дом – жены, другой – сына.

     Зал, только что было успокоившийся, опять взорвался, теперь уже явно оскорбительным хохотом. Сидящие же в президиуме преувеличенно деловито опять уставились кто в блокноты, кто прямо в стол. Понятно, что вопрос собственности для каждого из них  был весьма щепетильным и весьма болезненным. У каждого на чёрный день был припрятан жирный кусок.

     Денис Михайлович, похожий в этот момент на римского патриция, величественно поднял руку, и зал затих.

     - Всё может быть, - сказал он задумчиво. – Один дом принадлежит жене, другой – сыну. Тогда позвольте следующий вопрос: а кем работают ваши жена и сын?

     - А у меня встречный вопрос! -  взъярился Лукьянов. – И не к вам, а к председателю собрания: у нас здесь что – суд или производственное собрание? И не пора ли прекратить это издевательство? Я не собираюсь отвечать на откровенно провокационные вопросы этого гражданина!

     - Денис Михайлович… - начала было Варвара. Ей больше не хотелось председательствовать.

          - Извините, но не я же был инициатором этого разговора! - удивился Устинов. – Эту тему начал сам же господин Лукьянов! Он же первым заинтересовался доходами нашего председателя! Или я неправ?

     - Всё правильно! – закричали в зале. – Он первый спросил!

     - Глас народа! – Денис Михайлович широким театральным жестом показал на сидящих в зале. – Так что я тут совершенно не при чём! Да и чего вы, господин Лукьянов, так переполошились-то? Совершенно невинный вопрос! Жена у вас работает инспектором отдела соцзащиты, а сын вообще студент! Не понимаю, почему этого нужно стесняться?

     Смотреть на Лукьянова было одновременно и больно, и смешно, и противно. Да, давно его так не умывали! Прилюдно, обидно и, главное, возразить абсолютно нечего! И откуда только взялся этот… Плевако? Да ещё эти газетчики, телевизионщики! Раздуют теперь такое кадило – мама, не горюй! И задерись он пропадом, этот колхоз, вместе с любимым племянником! Ишь, сидит себе, шкура, тише воды – ниже травы, голову от пола не поднимает. А ему, дяде, отдувайся! Ничего, в город вернёмся, устою тебе, племянничек, праздник жизни! Выгоню к чёртовой матери из администрации на вольные хлеба, и устраивайся сам как хочешь!

     -  А вы, господа из президиума, чего так многозначительно перемигиваетесь? - вдруг сказал Устинов. – Осуждаете своего коллегу? Совершенно напрасно. Я ведь и про вас могу много чего рассказать! Про областных, конечно, поменьше, хотя сведения тоже имеются. А вот про наших, районных, очень даже! Про каждого! Рассказать?

     Жизнь за президиумным столом тотчас умерла. Казалось, что там даже дышать перестали.

     - Вот так-то! – удовлетворённо продолжил он. – А то приехали, понимаешь… казнить и миловать! Баре какие! – и продолжил ещё жёстче. - Агапова мы вам не отдадим! Мы решаем, потому что мы – акционеры! Да, он, конечно не подарок, и себя не забывает. Только чего здесь удивительного? Так всегда было, и так всегда будет. Взрослые же люди, понимаем, что есть законы, а есть жизнь! Главное, что он и другим дышать даёт. А уж каким образом, это наши внутренние дела, и вас они совершенно не касаются. Всё. Я закончил. Предлагаю голосовать! 

     Иван Сергеевич шёл по улице и даже не посмеивался, а тихо, по-щенячьи радостно, повизгивал. Пережитое напряжение всё-таки давало о себе знать, и вот сейчас, этим самым повизгиванием выходило наружу. Сейчас приду домой и напьюсь в дребадан, подумал он злорадно, словно кому-то в отместку. Непременно. И задерись ты всё пропадом! Имею полное заслуженное право.

     - Вот и хорошо, вот и хорошо… - непрерывно бубнила под нос семенившая рядом Нюся. Она то ли читала сейчас его мысли, то ли этим своим  бормотанием тоже разряжалась от пережитого.

     - А какой, оказывается Денис-то, а? Ты бы, Вань, с ним всё-таки задружился. Умный ведь мужик, вон как тебя защитил-то! Прямо оратор, как всё умно провернул! И ведь все проголосовали-то, все! Единогласно!

     Она всё говорила, говорила, и никак не могла наговориться. Иван Сергеевич молчал. Накануне Илья по секрету сообщил ему прямо-таки сногосшибательную новость: одним из инициаторов того злополучного доноса был именно он, Денис Михайлович Устинов. И всё было бы просто и понятно, если бы его, Агапова, сейчас «ушли», и опять же всё к этому и шло, и в исходе собрания он в самом его начале ни капли не сомневался. И вот на тебе – опять Денис Михалыч!   Выкинул номер! И как ему, Агапову, все эти мудрёные подковёрные манёвры теперь прикажете понимать? Может, председателем надо было избирать не его, а Устинова? А чего? Образование высшее, Ивановская академия, да и в главных агрономах два года проходил, так что порядки знает! Самая кандидатура! Тогда почему же всё-таки не избрали? Ведь момент-то был самый что ни на есть подходящий! Голова кругом идёт от всех этих тайн мадридского колхозного двора… Нет, быстрее домой и быстрее стакан. И бабайки. А утро вечера мудренее.

     На третий день Агапов всё-таки не выдержал. Утром даже похмеляться не стал, взял бутылку и пошёл к своему неожиданному защитнику. Надо же поговорить, выяснить, а то действительно от непонятности сбесишься. Все эти три дня ходил как оглушенный, голова вспухла от противных, а потому тревожных дум.  Словно занял у кого-то (да у кого? У него, у Дениса!) огромную сумму, и вроде бы отдать хочется, а не знаешь как. Чёрти что, а не состояние!

     Дверь ему открыл сам хозяин. При виде председателя не удивился, как будто знал, что тот обязательно придёт.

     -Можно? – сказал Иван Сергеевич.

     - Конечно. Проходите.

     - Не ждал?

     - Ждал, - не стал лукавить Устинов. – Нетрудно было догадаться, что придёте.

     - Это точно, -  и Агапов не удержался, уколол. – Ты, извини, вы… мужик догадливый. На три метра в землю видишь.

     - На том стою, - усмехнулся Устинов, тоже переходя на «ты». – Проходи, проходи… Не в коридоре же разговаривать.

     - Я вообще-то не по делам, - признался Иван Сергеевич ( а чего тянуть-то, чего опять воду мутить?). -  Поговорить хочу. Разобраться, -  и вытащил из кармана коньяк.

     - Как? Не против?

     - Значит, разговоры будет действительно серьёзный, - усмехнулся Устинов, глядя на бутылку.

     - Катя! - крикнул он на кухню дочери. – Лимончику порежь! И ещё чего-нибудь закусить.

     - Я, Денис Михалыч, сам знаешь, всех этих интриг-реверансов не люблю, - сказал Агапов. – Так что уж скажи прямо – с какой стати? Зачем тебе, именно тебе, всё это было нужно?

     - Хм… - почесал подбородок Устинов и глаза на него поднял. - Значит, ни хрена ты не понял…Нет, я не удивляюсь. Тут у кого угодно голова кругом пойдёт.

     - Да и ты, я вижу, не дурак! – прорвалось у Агапова. – Вот и объясни мне, как умный умному – зачем? Я ведь, сам знаешь, человек не гордый, умных людей выслушивать умею и на умные слова не обижаюсь.

     - Ладно. Объясню, - Денис сузил глаза, пощёлкал костяшками пальцев. -  Дело в том, что я никогда не понимал людей, которые себя считают умными, а всех остальных - дураками. Таким в жизни всегда если и не тяжело, то неспокойно - наверняка.

     - Во первых, я тебе уже сказал: себя к самым умным никогда не относил и не отношу, - обиделся Агапов. – И почему же, интересно, им неспокойно?

     - А я тебя и к дуракам не причисляю, - ответил Устинов. – Это я Лукьянова имею в виду. Он очень самодовольный господин - вот это его, в конце концов, и погубит. А погубит потому, Иван Сергеевич, что он постоянно забывает старую пословицу, что на каждую хитрую ж…пу всегда – всегда! Обязательно! – рано или поздно, но найдётся болт с винтом.

     - Ну, хорошо, - согласился Агапов. - А я-то тут при чём?

     - А при том, что и ты в последнее время тоже начал нос задирать. А это опасно. И если бы только для одного тебя, то хрен с тобой. Наворовал ты, по моим подсчётам, уже столько, что на твой век хватит и детям останется. И даже не об этом речь!

     - А о чём же? – сквозь зубы процедил Агапов. Нет, правильно он всё-таки сделал, что выгнал в своё время этого самого Устинова из главных агрономов! Раньше надо было! Вообще в колхоз не принимать!

     Тот, казалось, понял его мысли, усмехнулся, и усмешка эта резанула Ивана Сергеевича даже больнее, чем выслушанные обидные слова.

     - А затем, Иван Сергеевич, чтобы вам -  и тебе, и этому прощелыге Лукьянову, и областным, и всем, кто у власти – время от времени надо место ваше указывать. Чтобы себя пупами земли не считали, этакими, понимаешь, небожителями. Чтоб не зарывались, и чтобы чувствовали, что и над вами хомут имеется.

     - Не понял, -признался Агапов. –Это ты про что?

     - Не про что, а про кого, - спокойно пояснил Устинов. – Про народ.

     - А при чём тут народ!

     - Вот! – и Устинов понял вверх палец. - При том, что всё, в конце концов, от него, народа зависит. Захочет он –и передавит всех вас, начальников, как курей.

  А то ведь вы его совсем уже быдлом бессловесным стали считать. И ты, Иван Сергеич, тоже стал забывать, что это деревенские тебя на должность подняли. Но ведь мы можем и опустить. Мы! Не они! -  и кивнул куда-то в окно.

     - А вот теперь я понял, - сказал Агапов. Да, ему как-то сразу, моментом всё вдруг стало понятно. Всё, как в самой запутанной мозаике, когда вдруг какую-то, казалось бы, самую проходную фишку на место поставишь -  и вдруг разом всё оказывается на своих местых.  - Вот теперь я действительно всё понял. Это ведь ты, Денис Михалыч, весь этот театр заварил. Ты! Я ж…й чувствовал – не Лукьянов. Он хоть и  пройдоха, но на такую комедь даже у него ума не хватит. И писулька эта – твоих рук дело. Что ж,  Денис Михалыч, спасибо за науку. Дай Бог сочтёмся.

     И решительно встал из-за стола, шагнул к двери.

     - Бутылку забери! – крикнул Устинов весело. Иван Сергеевич не обернулся, махнул рукой -  себе оставь! В награду за урок! – и вышел на улицу… 

     Через три месяца Устинову предложили возглавить соседнее с Иваном Сергеевичем СЗАО. Он согласился, а ещё через год его благополучно «ушли» как не справившегося  с новыми экономическими методами хозяйствования. Денис Михайлович обиделся и уехал куда-то в Сибирь, где следы его затерялись. Иван же Сергеевич до сих пор руководит родным хозяйством, и в бухгалтерии у него стараниями верной супруги по-прежнему всё «чики-чики».