Вероника Коваль.          

Мемуары пальто из муара

Яркая вспышка в памяти - момент, когда я начало оживать. Случилось это в примерочной магазина элитной женской одежды.  Едва я легло на плечи хрупкой молодой женщины, как ощутило себя частью её. Я облегло женщину, как кожа. Я дышало с ней, у нас забилось одно на двоих сердце!

Тройное зеркало объёмно отразило сероглазую брюнетку, невысокую, худенькую, оттого изящную. Я, лёгкое пальто из муара благородной жемчужной гаммы с сиреневым отливом, длиной до узких щиколоток, с  обрамляющим  шейку воротником сделало её величественной. Во всяком случае, её спутник, коренастый усатый крепыш в очках с золотой оправой, воскликнул:

- Перемерила кучу нарядов, довела меня до ступора, но не зря.  У тебя, Иннуся, отменный вкус! Берём!

- Ну, не знаю, - капризно протянула женщина, хотя я-то всем шёлком подкладки чувствовало, что она не расстанется со мной. – Куда здесь в нём выйдешь? Жарень, как в аду!

- Но нам же в Мельбурне осталось всего полгода, потом – домой. Для нашего сентября- октября самое то!

Так мне полгода пришлось провисеть в гардеробной хозяев - дипломата Леонида Затонского и его супруги Инны. Но поскольку хозяйка буквально страдала оттого, что нет возможности сделать дефиле по городу, она то и дело надевала меня дома и крутилась перед зеркалом. Поразительно, необъяснимо: даже без присутствия на её плечах я чувствую то же, что и моя красавица – то грусть, то ликование, то ничем не объяснимую хандру, то восторг.  Я теперь даже могу смотреть на происходящее со стороны и выносить  суждения. Какая жалость, что невозможно в гардеробной перекинуться словом с другими вещами ни на языке хозяев, ни, тем более, на моём родном французском. Впрочем, не удивительно. Только я здесь - особа  королевских кровей!

Хозяйка оказалась натурой весьма эмоциональной, с резкими перепадами настроения. Манеры и речь выдавали в ней простолюдинку. Видимо, поэтому жёны дипломатов неохотно пускали её в свой круг, что она переживала  болезненно, чем делилась по телефону с приятельницей Диной в каких-то диких выражениях, которые я даже не могло понять. А мне кажется, что они просто завидовали Инне. Она была дивно хороша! Её хрупкость подчёркивала копна волос. Иссиня-чёрные, в солнечном луче они вспыхивали и блестели, как корона. Ходила она, еле касаясь земли. А когда сидела на ручке кресла, обняв читающего мужа, мне казалось – она вот-вот взлетит. Приземистость Леонида толь подчёркивала воздушность его супруги.

Мы жили в превосходном отеле. Стеклянная стена наших апартаментов выходила на набережную, дальше простилалась необозримая гладь океана. Он был похож на меня муаровыми оттенками, в которых преобладала то индиго, то фиолет, то жемчужный блеск. По лёгким волнам скользили белоснежные яхты. Их можно было принять за  чаек. Хозяйка частенько распахивала дверь и стояла, глядя на белые гребешки. Мне же безумно хотелось вырваться, раскинуть крылья, полетать над водой, освежиться в потоках ветра, покачаться на волнах. Наверное, в меня переливались чувства Инны?

На больших белых птиц походили и рассыпанные по берегу отели и виллы. Днём, в жару, всё замирало. А вечером, когда легче дышалось, в городе начиналась жизнь. Женщины в нежнейших, как дуновение бриза,  платьях всех оттенков под руку с солидными спутниками фланировали по набережной.

Мои хозяева совершали променад редко. Леонид висел на телефонах, часто исчезал, а потом наговаривал что-то непонятное мне, очень-очень серьёзное, на диктофон. Инна расшифровывала эту скороговорку, набирала на компьютере. Иногда супруги ходили на занудные, по словам Леонида, дипломатические рауты. Пару раз выезжали на пикники, что Инне нравилось куда больше.  Она рассказывала Дине о бивуаках под эвкалиптами, о том, как они уплетали обалденное жаркое из мяса кенгуру под ананасовым соусом, как на неё запал сотрудник Внешторга Станислав, как у неё кружилась голова  после бокала шираза…

В будни Леонид с утра до вечера был занят, а если и выпадали свободные часы, он погружался в чтение газет. Инна пыталась отвлечь его, заигрывала, но он бросал: «потом, потом» и нырял в газеты ещё глубже. Только однажды, помню, они, обнявшись, полулежали на софе. Инна тихонько запела: «Утомлённое солнце…», а муж подхватил баском: «…нежно с морем прощалось». Как приятно было смотреть на семейное счастье! Тогда я ещё не знало, что такое «иллюзия»…

В Австралии был сезон жары. Инна надевала только невесомое платье на бретельках или шорты с футболкой. А мне было так скучно в гардеробной! Утешали только надежды на смену места жительства, которое откроет для меня перспективы явить себя миру во всём блеске. Разве не в этом моё предназначение?

Не скажу, что хозяйка сильно переживала из-за отсутствия бурной светской жизни. Её обуревала другая страсть. Шопинг! Свободное время она проводила в бутиках. Возвращалась с водителем, который сгибался под тяжестью коробок. Инна раскладывала по комнате десятки пар обуви, бельё, платья, брюки, меховые накидки, шарфы, шляпы…

Хозяйка относилась к вещам трепетно, с благоговением. Она целовала их, примеряла, поглаживала! Иногда она наряжалась, как модели в телевизоре и расхаживала по квартире. Ей это доставляло истинное наслаждение! Приобрела, кроме меня, ещё пальто и две шубы, и я ревниво посматривало на них. Утешало то, что моё великолепие превзойти невозможно.

Хобби Инны, мужу, как видно, не особенно нравилось. Он молчал, морщился, но вдруг его прорвало:

- Зачем столько барахла?  Мы вернёмся в свою квартиру, там шкаф забит твоими вещами. Да теперь в любом нашем городе можно всё купить!

Инна, неожиданно для меня, разозлилась и стала похожа на ощерившегося котёнка. Она крикнула с вызовом:

- А я всё старьё повыбрасываю! Всё – мебель, посуду, тряпки. Начну новую жизнь. А такого, как я тут надыбала, у нас фиг купишь. Пусть завидуют!

- А как ты себе представляешь новую жизнь?

- Увидишь!

Леонид покачал головой, обнял её и сказал – с печалью:

- Я женился на скромной медичке в вязаной шапочке. Приходил к тебе в общежитие, мы пили чай из гранёных стаканов, но нам было так классно! 

Инна молчала, утонув в кресле, только губку покусывала.

- Скажи, эти тряпки делают тебя счастливее?

- Да! – выкрикнула она.

Инна вскочила и бросила мужу в лицо:

- Ты сын члена-корреспондента, по жизни как на эскалаторе поднимался, а я  в коммуналке с тараканами выросла. Мать была техничкой в детсаду, от неё несло карболкой. Я стеснялась показывать её девчонкам. А платья донашивала после Наташки, дочка маминой подруги!  Когда меня пригласил на свидание лучший мальчик класса, я не пошла – у туфли подошва оторвалась в последнюю минуту, а другой обуви не было.

- Ну, у каждого своя Голгофа. Меня жизнь не так уж баловала, как ты думаешь. Родительского тепла я никогда не чувствовал. Наказывали меня за малейшее моё несоответствие их идеалу ребёнка из интеллигентной семьи. В институте меня со второго курса отчислили – так, ни за что. Невинную вечеринку партком представил чуть не борделем, и троих из группы вышибли. Отец сказал, что я его опозорил. Я уехал в Сибирь, больше двух лет со старателями шастал по тайге. Всякого насмотрелся и натерпелся. Тонул в болоте, в меня стреляли.  Еле в институте восстановился. А сколько лет добивался хорошего назначения! Так что нынешняя твоя райская жизнь не с неба упала.

- Ты мне этого не говори, растерянно вымолвила Инна и взяла его заруку. - А я хотела стать врачом, но мать не могла меня тянуть, и вот я медсестра. Капельницы, уколы. А могла бы…

- Зато какая медсестра! Таких ласковых рук я ни в одной больнице не встречал. Я и влюбился-то сперва в твои руки, когда после аварии пришёл в сознание, но ничего ещё не видел.

Они долго сидели молча.

Меня буквально трясло во время их перебранки. Ах, как горько было мне от своей немоты! Кто-то вложил в меня разум и чувства, но я не могу их высказать! Мне хотелось крикнуть им: «Вы не радуетесь тому, что вам дана  способность говорить – говорить слова любви, а не раздражения. Вокруг красота, а вы её не видите, а видите только свои обиды.  Не надо, не надо вспоминать былое, - мысленно шептало я, - будьте счастливы сейчас, мои любимые!».

Леонид сник. Он будто услышал меня и погладил жену по сверкающим под лампой волосам:

- Прости, Иннуся! Делай, как знаешь.

Уф! Наконец-то глоток свежего воздуха после удушья в контейнере! Мы дома! Меня повесили на плечики, расправили каждую складочку.

      Что ж, здесь неплохо. Двери из полукруглой гостиной вели в несколько комнат. Безделушки и картины придавали уют, не то что холодная чистота отеля. Инна целыми днями утопала в ворохе нарядов, выныривала с чем-то, развешивала в гардеробной в одной ей ведомом порядке. Меня она опять повесила на виду и любовалась мной, как картиной. А я трепетало: скорей бы на публику!

Леонид в эти дни подолгу не показывался из кабинета, но однажды вышел, потянулся, улыбаясь:

- Хорошо-то как! Кончилась южная ссылка!

Он и в самом деле как-то помягчал. И с Инной нежничал.

- А я бы из таких ссылок не вылезала. Слушай, попросись теперь в Эмираты. Там, говорят, сказка тысячи и одной ночи!

- Ты же знаешь, я не арабист. И возраст… Скорей всего, буду штаны протирать в министерстве.

- Ну-у, - капризно протянула Инна,- а как же мечты любимой жены?

Муж шутливо прикрыл ей рот ладонью.

Шли дни. В доме царила суматоха. Двери не закрывались. Увозили старую мебель, втаскивали новую, налаживали технику, вешали шторы, размещали утварь…Инна, как птичка, порхала и звонким голоском командовала мастерами.  Мне же так хотелось блеснуть! Но она с упоением предавалась благоустройству. А если и выходила на улицу, то в жакетке или куртке.

В один прекрасный день оказалось, что гнёздышко вито. Ни убавить, ни прибавить.

Чем же теперь займётся моя хозяйка? О, она начала готовить по её словам, «грандиозный журфикс». Опять какие-то люди, переговоры по телефону…

Компания собралась странная. Чинные жёны дипломатов и простецкие подруги Инны. Стол сверкал хрусталём. Пробки в потолок. изощрённое славословии коллег, нервный смешок инниных приятельниц, натянутые улыбки дипломатесс…

Застолье понемногу начинало превращаться в тусовку. Подруги пытались запеть «Виновата ли я», но осеклись под ироничными взглядами. Мужчины сыпали анекдотами.

- Сюрприз! – вдруг объявила хозяйка. – Прошу в залу!

Там была расстелена ковровая дорожка. Гости уселись по обе стороны и с любопытством оглядывались в ожидании.

Инна исчезла, и через минуту вышла в изумительном синем платье и жемчужном ожерелье. Она ходила по дорожке, как по подиуму. В её глазах читалось торжество.

Гости застыли в изумлении.

Инна опять исчезла и явила себя миру в элегантнейшем костюме с меховой оторочкой. «Так вот оно что, - осенило меня. - Ради этого и замышлялся журфикс!».

Бедняжка совершила роковую ошибку!  Успеха не прощают! Хозяин это знал. Он сидел, опустив голову, потом увёл мужчин курить. Дипломатессы сидели с каменными лицами. Только подруги неестественно восторгались и аплодисментами встречали каждый туалет. 

А Инна ещё удумала подарить каждой гостье прелестный шарфик «оттуда». Но дамы демонстративно отказались и пошли за мужьями. Вскоре компания потянулась прощаться. Мой выход, на что я надеялось, не состоялся. Обидно до ужаса!

Однако моё горе было несравнимо со страданиями Инны. Она съёжилась в кресле, как подбитая голубка, и рыдала. Как мне хотелось окутать плечи бедной девочки и вывести её на прогулку!

Несколько дней в доме висело облако ледяного молчания. Но постепенно жизнь вошла в привычную колею. Леонид с утра до ночи пропадал в министерстве. Инна давала задания приходящей кухарке, потом влипала в компьютер. Иногда болтала по телефону с Дианой. Иногда, как и прежде, печатала записи Затонского. Вечером она надевала красивое платье, укладывала волосы и встречала мужа. Она вилась вокруг него, кормила вкусненьким, весело чирикала. Леонид расслаблялся, напевал что-то, Инна подхватывала. Получался красивый дуэт. Как славно!

Супруги бывали на официальных приёмах. Однако ни разу хозяйка не вывела в свет меня! Почему, почему? Но куда уж мне было проникнуть в стратегические замыслы  Инны!

А она ждала нашего звёздного часа. И дождалась!

Однажды супруги получили приглашение на приём по случаю какой-то круглой даты министерства иностранных дел. Приглашение было подписано президентом! Инна прыгала от радости. Она с упоением читала программу. В ней значился концерт в музыкальной гостиной и барбекю на лужайке президентского особняка. Инна любовно погладила меня.

На лужайке начальники департаментов представляли сотрудников президенту. Вот очередь дошла до Затонских. Мой блеск буквально ослеплял. А Инна горделиво подняла свою чудную головку с короной светящихся волос. Президент задержал её руку в своей руке, и это о многом говорило! Первая леди не оставила инцидент без внимания. Она оглядела Инну с головы до ног и … померкла. Ей стало ясно, кто королева барбекю!

Мужчины вились вокруг Инны, а она мило улыбалась, но от супруга не отходила.

- Наконец-то ты показал своё сокровище! – обратился к Леониду грузный мужчина, весь в орденах.

- Держи супругу крепче, а то уведут, - шутливо грозил ему коллега.

Леонид усмехался в усы. Интересно, нравилось ли ему быть в роли мужа королевы празднества? Но Инна ликовала. Жизнь удалась!

Дни летели. Вот уже и Новый год подкрадывался. В доме ещё не угас отзвук головокружительного визита к президенту. Тишь да благодать, казалось, поселились в семье навсегда.

Тем неожиданней был тот страшный вечер.

Леонид обычно был на работе допоздна, но тут явился рано, выпивши. Инна оторвалась от компьютера, бросилась переодеваться, но он остановил её:

- Сядь! Надо поговорить.

Инна изменилась в лице и послушно села на краешек кресла.

- Не буду ходить вокруг да около, - проговорил Леонид. - Я ухожу от тебя.

Инна молча, переваривала услышанное. Лицо её мучительно напряглось.

- Кто она? – наконец вырвалось у неё.

Леонид поморщился:

- Почему вы, бабы, сразу ищете соперницу? Разве не может быть других причин? Нет у меня любовницы. Я тебя – он споткнулся – любил.

Инна опять замолчала. Затем решилась:

- Ребёнок! Да, понимаю, из-за ребёнка. Я не родила. Но хотела! А ты всё: «потом, потом!».

Леонид дёрнулся:

- Ты женщина! Захотела бы, никуда бы я не делся. Тебе нравилось быть моей любимой игрушкой. Но причина не в ребёнке.

- Тогда в чём?? - закричала Инна, тряся его за плечи.

- Возьми себя в руки. И послушай. Не знаю, поймёшь ли ты, но мне с тобой скучно. Невыносимо скучно!  Так, что выть хочется. Сижу, как дурак, в кафе после работы с кем-то из наших, но они все домой торопятся. А у меня к тебе ноги не идут.

- Почему? Разве я не помогаю тебе в работе? Разве мы вместе не ходим на всякие выставки и презентации?

- Да, ходим. Но в твоих глазах ни разу не вспыхнул интерес. В твоей прекрасной головке не задерживается ни одна мысль. Ты можешь только – извини! – чушь пороть. Мне тошно от этого.

- А любовь?

- Была. Если принимать за любовь позывы молодого здорового тела. А ведь должно же быть нечто более существенное! Мне нужна женщина-друг, мылящий, глубокий. А поесть я и в нашем кафе могу. И обслужить сам себя могу.

- Но я тебя люблю! Ты моя жизнь!

- У тебя должна быть своя жизнь. Я не раз говорил - иди учиться чему-то или работать. Я договорился – ты можешь пойти статистиком в нашу поликлинику. А дальше всё зависит от тебя. Первое время буду тебе помогать.

Инна окончательно растерялась.

- Я всё оставляю тебе, - продолжал Леонид. - Но квартиру придётся поделить. Мне жить негде. А перекантуюсь я в нашем общежитии.

     Он побросал в дорожную сумку кое-что из одежды и ушёл, тихо закрыв за собой дверь. Даже не попрощался, не утешил, не поцеловал. Какая жестокость!

Мне стало безумно страшно. Вдруг Инна что-то с собой сделает! А если истерика? Кто её приведёт в чувство?

Однако вышло не так. Хозяйка не проронила ни слезинки. Бродила по комнатам, спотыкаясь о кресла, перебирала безделушки на подзеркальнике. Ночью вдруг принялась мыть пол. Утром Инна по телефону уволила кухарку и куда-то ушла. Вернулась, поспала и опять ушла. Где она бродила, что делала – не знаю.

Мы перебрались в скромную двушку. Она стала похожей на склад. Коробки коробки… Они громоздились до потолка, то и дело падали. Инна запихивала вещи обратно, потому что разместить их в крохотной кладовке было невозможно. На кухне посуда стояла даже на полу. Инна натыкалась на кастрюли и пинала их. Она почти не готовила. Утром пила кофе и уходила в поликлинику. Что-то приносила на ужин. Телевизор и компьютер пылились на тумбе. Телефон молчал.

Как быстро горе старит женщину! Личико Инны заострилось и померкло. Потерявшие блеск, сколотые в пучок волосы теперь не прятали морщинки на лбу и большие уши. Инну, однако, это не беспокоило. В зеркало она не смотрелась. На работу надевала что поскромнее. Молчала, только иногда бормотала что-то себе под нос.

Меня буквально разрывало от жалости. Но - так неправильно! Если нет мужчины – что же, превращаться в ничтожество? Нет! А если не можешь одна – встряхнись! Воскресни! Оденься в самое красивое и выйди на люди! Помнишь, как мужчины увивались вокруг тебя?

Через какое-то время Инна нашла занятие. Вечерами она одну за другой распаковывала коробки, раскладывала одежду, – ни разу ничего не надев! – составляла список содержимого и приклеивала его к крышке. Ей хватило дел на зиму. Весной всё началось по новой. Она вытаскивала одежду, сверяла со списком. И приходила в ужас: ей казалось, что вещи исчезают. Она стала искать воров во всех углах квартиры. Однажды ночью схватила давным- давно молчащий телефон и начала в него кричать, что из-за плинтусов вылезает какой-то Жиртрест в белых кроссовках и утаскивает всё подряд.

      Затонский пришёл всего один раз, когда Инна ещё не совсем опустилась. Он принес коньяк, она сварила кофе. У меня теплилась надежда, что он вернётся – хотя бы из жалости. Напрасно! Леонид стал уговаривать хозяйку найти интересное занятие – вышивать, ходить на фитнес – да мало ли… Инна только морщилась.

- О, я знаю! – вскрикнул Леонид. – Я принесу тебе щенка. Пуделя! Абрикосового!

Инну даже передёрнуло:

- Вместо тебя? Равноценная замена?

- Как знаешь, - шепнул Леонид и ушёл

Осенью Инна перестала ходить на работу. Одевшись во что попало, она слонялась из угла в угол, бормотала, хихикала. Редко выходила из дому, к ней тоже никто не захаживал. Только однажды в дверь отчаянно застучали соседи, крича, что она их заливает.  Инна с перепугу не знала, что надеть, и набросила меня. Оказывается, как обнаружила соседка, из крана текла вода, а раковина засорилась. Инна, не сняв меня, принялась бороться с потопом. Можете представить, что со мной стало! Мокрое, полинявшее… А Инне, видно, с того дня пришлось по вкусу использовать меня вместо халата. Она варила во мне кофе,  брызги жгли мою нежную плоть. Она вытирала моим рукавом со стола, и от меня теперь шло такое амбре!

Однажды в дверь позвонили. Инна, как обычно, лежала, свернувшись калачиком. Она закрыла уши подушкой, но звонили резко и долго.

- Открывайте, полиция!

Инна трясущимися руками еле повернула ключ. На площадке стояли соседи и мужчина в форме.

- Почему не открываете? Соседи волнуются. Да и мало ли что вы можете натворить!

Полицейский позвонил по телефону, и вскоре приехала «Скорая». Врач хотел осмотреть Инну, но та сопротивлялась.

- Санитары, забирайте! – распорядился доктор.

На улице   на меня хлынул свежий воздух, но лишь на мгновенье. Машина помчалась.

Меня, я, замызганное и скомканное, спрятали в мешок с остальными вещами хозяйки. Сквозь дырку я вижу людей в белых халатах. Небеса, за что мне такое наказание?

Я непрестанно думаю о хозяйке. И вдруг однажды меня обожгла мысль: может быть, Инна – тоже, как и я, просто оболочка? Оболочка человека, который не проявился?