ТЕКУЩИЙ ВЫПУСК 229 Январь 2016
 Иззет ханум Меликова CREDO un Deum Гурген Баренц «АРМЯНСКИЙ» НОМЕР ЖУРНАЛА «ЗНАМЯ» Валентин Баюканский Смотрящий Серого Братства Юлія Баткіліна Сергій ДЗЮБА Як я побував у Грузії Марія Гончаренко Вірші від імені Захара про нього самого і не тільки Владимир Казарин Радости и печали Андрей Хомченко Лопанская стрелка Вениамин Кисилевский                                                             СНАЙПЕР Вікторія  Колтунова                                  ОСОБЛИВОСТІ  НАЦІОНАЛЬНОГО  ПОШИТТЯ Петр МЕЖУРИЦКИЙ СЛОВО  ПРОТИВ  СЛОВА Михаил Нейман Все части главного
1. Иззет ханум Меликова CREDO un Deum
                                          Иззет ханум Меликова
CREDO un Deum
Когда закат багровыми лучами       
Пески златые взглядом обжигал ,      
Когда клинками слово обрывали     
Чтоб праведный навеки замолчал     
И не слетело с уст  CREDO un Deum 
Когда предательство и поцелуи
Во времена  Иуды и Христа
Шли под руку и в час расплаты всуе
Продажные промолвили уста 
«Согрешил, кровь неповинную предав»
Когда на улицу подобно псине
Выбрасывали правду за порог
И был в хитросплетенной паутине
Орнаментом украшенный порок
Святой водой, кропленный или кровью.
Когда стояла на коленях Правда ,
Когда на эшафот взбиралась Честь ,
Когда закон не заслужив парада 
Одной рукою попирая Лесть, 
Уклончиво протягивал другую 
Когда глумясь над пропастью рассудка ,
Когда развеяв веру словно прах 
В Судьбу кощунственно стучалась шутка
И облачившись в плащаницу прах
С учтивостью ей уступал дорогу.
Когда в саду душистом Гефсимана
Царил покой. Чуть нарушая тишину
Явился лик предательства, обмана
И оказавшись в праведном плену
Промолвил Господу :«Радуйся, Равви» 
Когда предавшего искали  взглядом ,
Одиннадцать учеников Христа
В часы вечерние сидел он рядом
Ел хлеб и пил вино его уста
В тот миг его отнюдь не предавали.
Когда петух не прокричав как трижды
Пред страхом смерти заслонивший свет
От слов своих в тот час отрекся лишь бы
Не созерцать зловещий гулголет
И черепа зияющие дыры
Когда пороки рассекая Совесть,
Снедаемая сонмами червей,
Исписана грехами словно повесть,
Где в каждом слове образы чертей,
Намеренно в конце не ставят точку.
Когда за жизнь чужую вопрошая,
Всего лишь  горсть серебряных монет 
И взглядом обреченным провожая,
Стоял в слезах кровавый Назарет.
Оплакивая каждого живого
Когда коснея в кандалах сомнений
Безмолвно утопая в темноте
Своих поступков и предубеждений
Круги не оставляя на воде
Безбрежной пустоты и личных страхов
Когда топтали Честь и Благородство
Когда сжигали Слово на устах
Когда возвысив Низость и Уродство
Встречали их не стоя на ногах
А до земли склонившись в реверансе
Когда упав под тяжестью призренья
Когда застыв перед лицом войны
Прошедших лет и одного мгновенья,
Где чувство сожаленья и вины
На Совести не скрещивали шпаги
Когда ветра дыханием листали
Историей сожженные поля
Скользил закат багровыми лучами,       
Окрашивалась в алый цвет земля
Рисуя на холсте свои узоры
Когда Судьбой написанные главы
Как эти строки заново прочтут
Во имя Бога, не во имя Славы
Не громко, про себя произнесут
Безмолвным эхом отразится  CREDO
       
«В моем конце, мое начало…»
Не умерла.… В моем конце, мое начало
Сегодня я была, и вдруг меня не стало
Не созерцать мне больше, как меж туч
Глумясь над мраком, бездну оскверняя,
Во мгле ночной бесстыже утопая,
Глядит украдкой серебристый луч.
Не созерцать, как небо сокрушают грозы,
Не слушать мне Овидия « Метаморфозы»,
Не созерцать мне, как в осколках слез
Предстанет предо мною отраженье
Ошибок собственных и искаженье
Поступков чести и разбитых грез.
Не созерцать, как бархатным кольцом кружатся
Воспоминанья, что в ответ всегда слезятся
Над реявшей, не сбывшейся мечтой.
И истекая желчью столь тлетворной,
Запачканная грязью и зловонной
Совесть… Беспечно следует за мной.
И жалкой поступью последний день грядущий
Со страхом, болью, что ему подчас присуще
Предстанет в образе передо мной
Какой-то бледной и невзрачной девы,
Но облачившись в платье королевы
Затмит меня своею красотой.
Даруя мне теперь желанную свободу
Растоптанную мной. И жалкому уроду
Подобна я под тяжестью цепей
Своих же предрассудков и сомнений
Вчера была  ни кем, теперь же гений,
Что страхи воле подчинил своей.
Не умерла…. В моем конце, мое начало
Закрыв глаза, я сквозь завесу созерцала,
Узрела то, что раньше не могла.
Не буду слезы лить, кричать, молиться
Прощаюсь я, но чтобы возродиться
Пред вашим взором! Я не умерла!
В моем конце, мое начало…
Катарсис
Я волею небес низвергнут в пламя,
Чтоб чрево тлело, чтобы душа горела,
Чтоб каждой клеточкой обугленного тела
Бальзамом, согревая жуткий страх
Пред Вечностью, когда остывший прах
В степях глухих, в пустыне, в чистом поле,
По божьей милости, по божьей воле
Испепелявшее в стенаниях чело
До Страшного Суда в ущелье полегло.

Я волею небес низвергнут в пламя
Во тьме скитаюсь среди сонм, покинув дом
И для меня сомкнулся огненным кольцом
Весь мир. И каждый круг, пройдя, я как Эней 
Спускаюсь в бездну, в царство злых теней.
Как мрачен город Дит , пустой, безбрежный,
Там нет пристанища души безгрешной.
Такого путника блуждавшего во тьме
Нет ни в Аду, нет ни на Небе, на Земле.

Я волею небес низвергнут в пламя
В Долине Жизни мёртв, в Долине Смерти жив
Я, на мельчайшие осколки жизнь разбив,
Блуждаю между Небом и Землёй
Утратив силы, как полуживой.
Мне чужды чувство боли и сомненья
Я в поисках минутного забвения
И в этом мой удел и я готов нести
Свой жалкий рок, чтобы других спасти.

Пусть волею небес низвергнут в пламя
Мне бы гореть в огне, лучом скользнуть во тьме
И быть звездою путеводной на Земле
Мне бы пройти сквозь мрак и свет… Аминь!
И на вопрос найти ответ один.
Я волею небес низвергнут в пламя
Клянусь вам люди, превращусь я в знамя!
Сейчас осознаю всех слов и мыслей суть
Моё призвание освещать вам жизни путь.
                                                                  
2. Гурген Баренц «АРМЯНСКИЙ» НОМЕР ЖУРНАЛА «ЗНАМЯ»
Гурген Баренц
«АРМЯНСКИЙ » НОМЕР ЖУРНАЛА «ЗНАМЯ»
Заметки по поводу одной необычной презентации
Вместо необходимого предисловия
Уважаемый редактор!
На правах постоянного читателя и автора литературного интернет-издания  "Порт-Фолио" считаю правильным обратиться к Вам и сказать, что с  уважением и пониманием отношусь к Вашим политическим взглядам и Вашей  принципиальной позиции, в рамках которой Вы последние несколько лет  решительно и однозначно прекратили освещать культурные события,  происходящие в России или так или иначе относящиеся к российской  действительности. Но считаю такой подход слишком прямолинейным и  сужающим круг интересов журнала. Я принимаю Вашу позицию, но есть  поговорка - не следует быть большим католиком, чем Папа Римский. Включая в  свой журнал "культурные" материалы российской действительности, Вы  покажете, что не путаете Россию «голубых мундиров» с Россией великой  интеллигенции, путинскую Россию с Россией Андрея Сахарова, Дмитрия  Лихачёва, Сергея Аверинцева... Решать, конечно, Вам, но постарайтесь  прислушаться к моему совету - не прогадаете. Вовсе не обязательно озвучивать  и отстаивать свою позицию "с шашкой наголо". Не спешите включать в свой  «чёрный список» и посылать «чёрные метки» своим авторам, которые в  большинстве своём мыслят не политическими, а художественными,  литературными категориями. Вы элементарно можете выбросить вместе с  помоями и ребёнка. Просто проявите величие духа и широту интересов.  Возможно, мне следовало сказать Вам об это раньше, но я не был вполне уверен,  что Вы меня правильно поймёте.
От редактора – то есть от Михаила Блехмана:
20 лет назад Рональд Рейгн назвал СССР империей зла. Я иду дальше и  считаю современную Россию воплощением зла, абсолютным злом. Но даже в  этой стране абсолютного зла есть люди, которым я симпатизирую и позицию  которых разделяю.
В Ереванском Российско-Армянском Университете (РАУ) состоялась не  совсем обычная презентация. Она была посвящена ноябрьскому номеру  московского журнала «Знамя», также не совсем обычному и, в свою очередь,  посвящённому Армении. 
Для представления специального номера журнала в Ереван приехали  главный редактор «Знамени» Сергей Чупринин и его первый заместитель Наталья  Иванова. К сожалению, по каким-то причинам не смогли приехать в Ереван  заведующая отделом поэзии журнала Ольга Ермолаева и заведующий отделом  критики Карен Степанян.
Мероприятие вела заведующая кафедрой русской и мировой литературы  РАУ Лилит Меликсетян. Считаем нужным заметить, что с ролью ведущего она  справилась отлично. В своём вступительном слове она представила московских  гостей; затем С. Чупринин рассказал о журнале «Знамя» в контексте других  «толстых» московских журналов, затронув как его славное прошлое (журнал  выходит в свет с января 1931 г.), так и настоящее и перспективы на обозримое  будущее. Он выразил уверенность в том, что «армянский» номер «Знамени» со  всей наглядностью покажет имеющее многовековую истории духовное единение  наших народов, а Н. Иванова обстоятельно рассказала о  подготовительных работах  над обсуждаемым «армянским» номером «Знамени», о его концепции,  традиционных рубриках, об авторах и включённых в журнал произведениях . Она, в  частности, отметила: «“Мы постарались дать картину духовной,  интеллектуальной, культурной жизни современной Армении. В данном номере  собраны переводные стихи и проза, произведения армянских литераторов,  пишущих на русском языке, обзоры современной армянской литературы,  материалы о взаимодействии русской и армянской культур и о роли подвижников  с той и другой стороны, рецензии на новые книги современных армянских авторов  и многое другое».
 Затем презентация журнала «лёгким движением руки» перешла в  «круглый стол»: авторам номера и участникам мероприятия было предложено  порассуждать о современном состоянии армянской поэзии, прозы и литературной  критики. Георгий Кубатьян высказал мнение, если литературный процесс в  сегодняшней армянской литературе живёт и здравствует, то этого никак не  скажешь о литературной жизни. Были и другие выступления, главным  составляющим моментом которых было изъявление благодарности редакции  журнала «Знамя» за проявление инициативы и за такой неожиданный и приятный  подарок армянскому читателю, армянской общественности. А общую мажорную  тональность всех без исключения выступлений можно образно выразить  известным песенным рефреном: «Всё хорошо, прекрасная маркиза».
Но так ли всё безоблачно и замечательно на самом деле? Начнём с такой  «мелочи», как организация презентации. «Армянские» номера в московских  «толстых» журналах выходят и посвящённые им презентации с участием  известных русских литераторов – писателей и литературоведов – проводятся не  настолько часто, чтобы проводить их как заурядное, «дежурное» мероприятие. В  РАУ есть несколько конференц-залов, именно в одном из них, по нашему  убеждению, и следовало провести презентацию, причём с обязательным участием  ректора и руководства университета и с привлечением студентов. Вместо этого  участников «круглого стола» завели в небольшой кабинет на третьем этаже, в  котором от силы могло разместиться тридцать-сорок человек. В результате  получилось что-то вроде закрытого заседания масонской ложи. Когда я до начала  презентации поделился своим недоумением с некоторыми её участниками, они  единодушно выразили убеждение, что сегодняшним студентам подобные  мероприятия – «до лампочки и по барабану». Но ведь есть же – пусть не очень  большой процент, но всё же есть – и такие студенты, которые хотели бы принять  участие в презентации, хотя бы ради того, чтобы увидеть московских гостей и  послушать их выступления. Не говорим уже о том, что можно было бы ввести в  «сценарий» презентации небольшие выступления авторов и переводчиков  журнала, дав им возможность прочитать по одному – по два стихотворения или  перевода, и тогда представление о его содержании было бы более наглядным, а  само мероприятие – более интересным и оживлённым. Но это так, к слову.
Теперь поговорим о главном – о ноябрьском номере «Знамени», на  обложке которой значится: «Посвящается Армении». В нём наряду с известными  писателями – поэтами Эдвардом Милитоняном, Аревшатом Авакяном, Грантом  Алексаняном, Эдуардом Аренцем, Артемом Арутюняном, Шантом Мкртчяном,  Анатолием Оганесяном, Генриком Эдояном, Варданом Акопяном, прозаиками  Ваганом Сагателяном, Рубеном Овсепяном, Сусанной Арутюнян – нашли место и  произведения нескольких русскоязычных литераторов  – стихотворные подборки  Анаит Татевосян, Эммы Огольцовой и автора этих строк, прозаические  произведения и эссе Каринэ Арутюновой, Анаит Григорян, Елены Шуваевой- Петросян, Рафаэля Мовсесяна, Нелли Григорян. В разделе «Непрошедшее»  опубликованы статья-исследование Павла Нерлера о путешествии О.  Мандельштама в Армению , статьи Каринэ Саакянц и Елены Мовчан о Левоне  Мкртчяне, статья Альберта Исояна о Гранте Матевосяне и Рубена Лисициана – о  певице Заре Долухановой. В разделе «Моя Армения» представлены статьи Алисы  Ганиевой, Максима Амелина, Ирины Сурат, Александра Архангельского, Юрия  Манна и Аллы Марченко. Наконец, в разделе «Критика» опубликована статья  Аркменика Никогосяна об армянской литературе двух последних десятилетий,  когда Армения стала строить свою государственную независимость. Конечно, при  таком большом количестве, многожанровости и разнохарактерности  предложенных материалов крайне трудно придерживаться стройной концепции и  цельности издаваемого номера журнала, однако очень трудно удержаться, чтобы  не заметить, что картина сегодняшнего состояния армянской литературы во всём  её жанровом многообразии представлена не только неполно (понятно, что ни на  какую, даже относительную полноту представления журнал претендовать не мог),  но и не совсем правильно, с явно смещёнными акцентами . Непременно найдутся  читатели, знающие сегодняшнюю армянскую литературу, которые зададутся  вопросом: почему современный литературный процесс представляют авторы, не  имеющие отношения к этому процессу; и почему не представлена другая, по- настоящему глубокая и содержательная, находящаяся в постоянных исканиях   армянская поэзия, проза, публицистика, литературная критика? Дать на этот  вопрос сколько- нибудь внятный ответ не так уж просто.
Журнал «Знамя» всегда славился исключительно высокой планкой  требовательности к публикуемым материалам. В советские времена, когда у всех  литературных изданий были огромные, миллионные тиражи, попасть на его  страницы было почти невозможно. Одна-единственная публикация в каком-  нибудь московском «толстом» журнале и, в частности, в «Знамени», могла в  одночасье привести к всесоюзной славе. Каждый новый номер журнала ожидался  с большим нетерпением и был нарасхват; журнал передавался из рук в руки, в  читальных залах библиотек он был всегда «на руках». Да, «Знамя» - журнал  славных традиций, и поэтому особенно больно и обидно видеть в нём проходные,  случайные, необязательные публикации, а они, к сожалению, есть, и их не так уж  и мало, в том числе и в рецензируемом «армянском» номере.
Сергей Чупринин в своём выступлении отметил, что редакции  приходилось отталкиваться от тех материалов, которые были в их распоряжении.  Тем самым он как бы взывал к определённой  снисходительности требовательных  и привередливых читателей. И здесь как раз и возникает вопрос: каким образом  попали в редакцию откровенно слабые и беспомощные в художественном  отношении произведения некоторых авторов, которые, заметим, в своё время были  представлены «Литературной Армении» и решительно отклонены редакцией?  Как, каким образом и почему в «Знамени» оказалась откровенно поверхностная,  не говорящая ничего ни уму ни сердцу, не затрагивающая ни одной сколько- нибудь актуально проблемы обзорная статья А. Никогосяна о двадцатилетнем  периоде развития армянской литературы?  
На презентации было отмечено, что рецензируемый номер журнала  готовился в тесном сотрудничестве с руководством Союза писателей Армении и  редакцией «Литературной Армении», за что им выражалась большая  благодарность. Между тем, председатель СП Армении Э. Милитонян и главный  редактор «Литературной Армении» А. Налбандян не могут нести ответственности  за материалы, о которых они не знали, которых они не посылали и не  рекомендовали к публикации.  
Высоко оценивая инициативу и огромный, поистине титанический труд  всей редакции журнала «Знамя» по подготовке и изданию «армянского» номера,  хотелось бы, чтобы это замечательное периодическое издание всегда бережно  хранило свои традиции, публиковало бы на своих страницах только самые  интересные и совершенные в художественном отношении произведения и ни при  каких условиях не занижало своего исключительно требовательного отношения к  публикуемым материалам.
3. Валентин Баюканский Смотрящий Серого Братства
Валентин Баюканский
Смотрящий Серого Братства

Профессор Ежи Краевский заметно нервничал. Еще бы! Сегодня ему, возможно,  предстоит изменить ход человеческой истории! 
- Именно поэтому мне нужно успокоиться: ведь я ученый, а это ко многому  обязывает, - сдерживая волнение, решительно подумал Краевский. 
Он надел наушники, включил песню Ришарда Рынковского «Слишком молодые,  слишком старые» и стал вспоминать, с чего началась эта невероятная история,  которая казалась ему фантасмагорическим сном. 
ххх
…Первая встреча с посланцем Серого Одногранника случилась год назад, когда  Ежи готовил доклад о влиянии музыки на психику человека. Хотя теоретическая  часть научной работы была тщательно сформулирована, тем не менее, Краевский  все-таки решил прослушать еще несколько музыкальных композиций, чтобы  обогатить доклад эмоциональными штрихами. Ежи включил любимую песню  Ришарда Рынковского - и… окружающий мир исчез, словно его и не было. Перед  мысленным взором Краевского появился плотный серый туман, который стал  проникать в сознание профессора. Цвета и звуки исчезли, время остановилось.  Ежи показалось, что он умер - растворился в этой загадочной всепроникающей  серой мгле. 
Вдруг перед Краевским возникла таинственная фигура. Лицо высокого  незнакомца было скрыто маской, которую можно увидеть во время венецианского  карнавала, а тело излучало светло-серый свет.
- Пан профессор, - обратился к Ежи незнакомец. Тембр его голоса, низкий и  бархатный, обладал каким-то гипнотизирующим действием. - Мы избрали вас из  миллионов землян и предлагаем стать двенадцатым рефери. Вы можете изменить  ход истории и помочь человечеству. Не упускайте такой шанс, ведь вы настоящий  ученый.
Краевский почему-то кивнул в знак согласия головой, хотя и не понял, в чем  заключается его миссия.
- Мы знали, что вы согласитесь, - бесстрастно подтвердил незнакомец. - Теперь  можно открыть тайну, которую на Земле знают немногие. - Незнакомец говорил  спокойным голосом, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном. -  Возьмите, - он протянул Краевскому прозрачный кристалл. - Профессор, здесь все,  что вам необходимо знать. Поднесите ладонь к устройству, и оно заработает.  После демонстрации голографического фильма содержащего секретную  информацию, кристалл исчезнет, но мы оставим вам на память особый знак.  Ровно через год мы вас навестим, и вы озвучите свое решение. Кроме вас уже есть  одиннадцать рефери-наблюдателей, которые живут в разных странах. В  назначенное время все вы вынесете свой вердикт. 
Незнакомец расправил руки, словно хотел взлететь, и тут же исчез. 
Краевский очнулся. В наушниках продолжала звучать знакомая мелодия. Все  было, как и прежде. Он находился в своей варшавской квартире. Ежи показалось,  что он просто задремал, и все это ему привиделось. 
- Кажется, перетрудился, нужно сходить в парк, подышать свежим воздухом, -  подумал Краевский. Он уже хотел встать, как вдруг ощутил в руке холод  кристалла, переданного ему незнакомцем. Краевскому стало не по себе и он  отбросил кристалл в сторону.
- Матка Боска! - удивленно воскликну профессор. - Неужели все так серьезно?!
Краевский несколько минут смотрел на странный кристалл. - Что там говорил  загадочный незнакомец про настоящего ученого, который должен спасти  человечество? 
Ежи протянул ладонь к кристаллу и тут же отдернул ее, почувствовав сильное  жжение. Взглянув на руку, он увидел небольшое красное пятно от ожога.
Послышалось какое-то странное пощелкивание. И из кристалла возник матовый  луч, и в комнате появилось объемное изображение звездного неба. Рядом появился  все тот же незнакомец в маске.
- В одной из дальних галактик на крохотной планете Цветной Многогранник, -  начал свой рассказ незнакомец, - существовала цивилизация бесполых существ -  лучезаров, излучающих яркое многоцветие. Те, у кого был технический склад ума,  имели красное свечение, те, кого вы называете лириками, - голубое. Были и такие,  кто излучал желтый свет, а кто-то одновременно белый и фиолетовый. Жители  нашей планеты достигли высокого технического уровня, но так и не смогли  усовершенствоваться духовно. Многоцветие лучезаров приводило к большим  неприятностям. Оно разделяло наше общество, порождало губительную  конкуренцию. Голубые противостояли красным, коричневые унижали желтых, и  все вместе они смеялись над бело-фиолетовыми. Возникала неприязнь,  приводящая к раздорам, смутам и войнам. Такой беспорядок лучезары  оправдывали индивидуальностями, якобы присущими им с самого рождения.  Хорошо, что в нашем обществе жили еще и лучезары-сероверы. Их серое свечение  не провоцировало оппонентов, всегда было ровным. Вера сероверов заключалось в  том, что всякая индивидуальность вредит общему делу. Такой индивидуум  противопоставляет себя другим жителям планеты. Многоцветные лучезары не  очень любили сероверов, потому что те были слишком рассудительны. Прежде  чем что-то сделать, они многократно все взвешивали и рассчитывали, боясь  допустить хоть малейшую ошибку. Они всегда и во всем старались поддерживать  нейтралитет и проводили политику равноправия. За это их назначали на  должность судей и правителей. В конце концов учение сероверов о Сером  Братстве на Цветном Многограннике восторжествовало, стало главным и  основополагающем. Сероверы доказали, что эмоции и чувства являются  пережитком прошлого, тормозившим прогресс и всестороннее развитие личности.  Сероверы спрогнозировали будущее и провозгласили лозунг: «Главная цель  Серого Братства - построение Великого Серого Будущего!» Чтобы воплотить это в  жизнь, жителями Цветного Многогранника было решено усовершенствовать расу  лучезаров, используя научные- технические достижения. Прошло несколько  тысячелетий - и сероверы преобразили нашу планету, приведя все к единому  знаменателю. В соответствии с законом единообразия все лучезары стали  равносерами. Они были одного роста, веса и телосложения, обладали одним «ай  кью», все делали сообща, ощущая необыкновенное единство, и самое главное, по  мере дальнейшего усовершенствования и развития цивилизации все цвета планете  стали блекнуть, пока не приобрели серую гамму. Мы добились идеального  порядка, гармонии и равенства. На Многограннике наступила эра всеобщего  благоденствия: не было войн, убийств и раздоров, потому что исчезли причины  для зависти и ненависти. У нас не стало ни первых, ни последних, поэтому мы  отказались от собственных имен. Каждый из нас равносер, и этим все сказано.  Недаром Серое Братство постановило: управлять нами будет главный  суперкомпьютер. Его решения окончательны и обязательны для исполнения.
По мере того как незнакомец рассказывал профессору об эволюции жителей  Цветного Многогранника, луч из кристалла создавал все новые изображения.  Краевский увидел, как выглядела планета несколько тысяч лет назад. На ней  имелись невысокие горы, долины были покрыты разнообразной растительностью.  В отличие от суши, моря, реки и озера планеты переливались всевозможными  цветами. Лучезары имели высокий рост и были похожи на людей. Их  полупрозрачные тела, словно бенгальские огни, время от времени ярко искрились.  Потом, по мере проводимого сероверами всемерного научно-технического  усовершенствования, окраску поменяли не только разноцветные лучезары, но и  все водные пространства. Изменился даже облик планеты. Она стала светиться  ровным матовым свечением, и ее теперь по праву стали называть Серым  Одногранником.
Заметив удивленное выражение лица Краевского, незнакомец, монотонно  прокомментировал происходящее: 
- Все правильно, все приобрело ровный цвет, стало спокойным и предсказуемым.  Вы же знаете, что вода имеет свойство реагировать на поведение живых существ.  Тем более что мы, высшие сущности, должны были подчинить природу, стать ее  властителями. 
- А как вы размножаетесь, поддерживаете численность своей популяции? -  поинтересовался Ежи.
- О, здесь нет ничего особенного. Вы наверняка знакомы с понятием гомеостаза  популяции. По отношению к любой природной системе (популяция, биоценоз,  экосистема) гомеостаз определяется как состояние ее внутреннего  функционального равновесия, поддерживаемое постоянным саморегулированием  компонентов. У нас есть эффективный способ саморегуляции. Численность  жителей регулирует центральный суперкомпьютер. Если, например, на Сером  Однограннике наступает продолжительная засуха или планету накрывают  гигантские смерчи и ураганы, компьютер - наше Всевидящее Око, - выдает  обязательные для исполнения рекомендации, какое оптимальное количество  особей должно находиться на планете во время подобных неблагоприятных  условий. Равносеры, получившие указание, приходят в специальные пункты  временного содержания. Там им проводят особую вакцинацию, в результате  которой они впадают в состояние анабиоза. Когда же климат на планете  восстанавливается, равносерам вводят ускоритель жизненного процесса, и  «отдохнувшие» особи возвращаются к привычной жизни. Все хорошо, за  исключением одного: мы стремительно стареем и виной тому постоянная  селекция. Наш организм активно функционирует лишь до определенного срока.  Потом наступает резкое угасание всех жизненно важных функций. Тогда мы идем  в пункты самоликвидации и делаем специальные инъекции - это что-то наподобие  вашей эвтаназии. По этому поводу никто из жителей Серого Одногранника не  переживает. Равносеры знают, что их через определенное время клонируют - и  они вновь оживут. Такая система позволяет эффективно сохранять нужную  численность населения. Но все это пан профессор, несущественно. 
- А что же может быть более главное? - Удивился Ежи?
- Главное - что цивилизация равносеров сделала то, чего не могли достичь другие  жители Вселенной. То, что вы земляне называете любовью, жертвенностью и  состраданием, приводит к нарушению всеобщего порядка. Эти аномалии нам не  нужны. Равносеры стали не только творцами своей судьбы, но и творцами  природы. Все вокруг непрерывно улучшалось, казалось, еще немного - и наступит  Великое Серое Будущее, о котором наши жители давно мечтали, но… Свершилось  страшное: Суперкомпьютер - Всевидящее Око сообщил, что на нашей планете  появилась необычная галактическая инфекция - разумные вирусы, природа  которых неизвестна. Они для нас смертельны и если мы не найдем противоядия,  то жители планеты погибнут. Компьютер приказал создать несколько отрядов  равносеров, которые должны будут найти во Вселенной пригодные для нашего  существования планеты и заселить их. Оставшиеся жители планеты должны  перейти в специальные убежища и массово ввести себя в состояние длительного  анабиоза.
- Могу предположить, что для решения ваших задач наша Земля вам очень  приглянулась, - напомнил о себе Краевский.
- С этим можно согласиться, но лишь с одной существенной оговоркой. Мы можем  заселить Землю, но для этого необходимо будет кардинально исправить ваших  жителей. Вы, земляне, - дремучие дикари, находящиеся на ранней стадии  развития. 
- Позвольте с вами не согласиться! - искренне возмутился Краевский.
Незнакомец словно ожидал подобной реакции. 
- Пан профессор, судите сами. Вас окружают сотни тысяч животных, птиц, рыб и  насекомых. Вы любуетесь изумительными закатами и восходами, гуляете по  зеленым лужайкам, усыпанными цветами, а потом… Потом упорно создаете  страшное вооружение, под силу которому уничтожить все живое, строите вредные  производства, отравляющие воздух и воду, убиваете себе подобных. Ваши  политические партии непрестанно борются друг с другом. Богатые презирают  бедных, а те готовы воспользоваться удобным случаем и компенсировать свою  тяжелую жизнь и унижения кровавым беспощадным бунтом. Многие дети не  ценят своих родителей, большинство супругов живут не по любви, паства не верит  своим пастырям, народ - руководителям. Войны, моры, нищета, насилие, пьянство,  ложь, зависть, страх - непременные спутники существования человека. 
- Но если мы такие плохие, зачем же вы к нам пришли? -  Жестко отреагировал  Краевский.
- Мы высшие сущности - равносеры, пришли к вам в святящихся  тонкоматериальных телах, чтобы создать новых существ-землян, которые могли  бы являться носителями истинного, космического разума. Ведь ваша чувственная,  эмоциональная сторона явно преобладает над разумом, поэтому человеческое  сообщество идет по отрицательному вектору развития. В результате вас ожидает  катастрофа: вы погибните или от ядерного оружия, или от смертоносных  болезней, которые сами же и создаете в своих научных лабораториях.
- И что равносеры намерены делать? - спросил Краевский.
- К сожалению, здесь, на Земле наше существование длится еще меньше, чем на  Сером Однограннике. Большую часть времени мы проводим в состоянии анабиоза.  Раз в 1460 лет мы активизируемся и смотрим, на каком этапе духовного развития  находится человечество. Если мы увидим, что вы меняетесь в лучшую сторону и  стремитесь стать подобными нам, равносерам, мы окажем активную поддержку.  Если же вы не меняетесь, упорствуете в своем невежестве, то мы опять  самоустраняемся и ждем. 
- А какова моя роль во всей этой истории? - поинтересовался Ежи.
- В течение года вы должны будете собрать объективную информацию о  положении дел на планете. Как ученый-психолог, вы должны понимать психику  сограждан лучше других. 
- Если большинство из двенадцати рефери, которых мы избрали, выскажутся за  наше окончательное пробуждение, оно состоится. - Незнакомец поднял левую  руку вверх. - Если нет, то мы встретимся с вашими потомками уже через 1460 лет.  Однако учтите: следующее пробуждение будет последним. Если вы так и не  поймете предлагаемого вам преимущества, придется всех землян уничтожить. С  этими словами незнакомец и кристалл исчезли.
ххх
После встречи с пришельцем прошел год. Ежи Краевский внимательно  отслеживал происходящие на Земле события. Все было как и прежде: войны,  экономические кризисы, ухудшение экологии, землетрясения, ураганы, смерчи.  Казалось, нет такой силы, которая может все это изменить.  
Вдруг профессор почувствовал сильное жжение в руке. Пятно, появившееся год  назад на его ладони, начало светиться, и тотчас перед Краевским возникла  знакомая фигура равносера. 
- Итак, профессор, каков ваш вердикт? - спросил пришелец. 
Ежи Краевский понял: наступил его звездный час! 
- Хочу отдать должное вашей цивилизации, Вы добились невероятного единства, -  торжественно с расстановкой произнес Ежи. - Что же касается землян, то у нас  есть такое выражение: «Лучше один раз напиться свежей крови, чем всю жизнь  питаться падалью». Может, мы в ваших глазах и дикари, но для большинства  нормальных людей, особенно творческих, быть серостью - значит себя не уважать.  Поэтому я против вашего вмешательства в нашу жизнь! - закончил свою речь Ежи.
- Если ваше решение окончательное, то оно учтено, - вдруг неприятным  механическим голосом отчеканил пришелец. - Значит, мы не ошиблись: вы -  неисправимые дикари. Десять из двенадцати рефери подтвердили вашу точку  зрения. Надеюсь, следующие поколения землян окажутся умнее.     
 
4. Юлія Баткіліна
Юлія Баткіліна
Могли б розпочати з кави чи з того, що кави зроду не пив.
Могли б розпочати з нічної траси, цигарки чи гіркоти.
Та - попіл Клааса,  
попіл Клааса
в
 серці його остиг,
він - мертва пустеля, він - дощ кислотний, покинутий дім сліпий.
Виходячи вчасно в похмурий ранок, ховає в кишеню ключ.
Несе у кейсі підгнилу грушу і йогурт, і книгу скарг
на світ із «мушу»,
з розбитих мушель.
Єдиний безцінний скарб -
 
то попіл Клааса, холодний попіл, ні голоду, ні «люблю».
Ти міг би сказати: ці дні порожні - його особистий гріх,
але уяви, що не все ти знаєш, лише припусти на мить,
що попіл Клааса,
холодний попіл
у груди його гримить.
Забуте ймення, чуже похмілля, епохи з подертих книг.
І він іде, не чекає щастя, шукає найменший сенс,
чому гризуть його сни прадавні в світах цифрових мереж,
а що Клааса нема насправді - це він розуміє теж.
І що були там чума, холера, і голод, і мор - і все.
Та щось лишилось таке прозоре, що є і не має меж.
***
Хоч земля ще темна, та не пласка, і кити під нею світи не снять. Ось маленька  Еллі, тонка, прудка, золотиста й капосна, як щеня. Всі розмови тут - подорожчав  гас.. Гіркуватий дим, шкіряний кісет. Не дрімай-но, зернятко, це Канзас. Тут  завжди сміливець бере усе.  
Не дрімай же, бусинко, не дрімай.
Всі дива на світі лови сама.
Будь у тата сонечком з-поза хмар,
бо тепла катма.
Ось маленька Еллі іде в житах, а жита заввишки як старший брат. Ще ніякий вітер  не прилітав, не було іще ні доріг, ні втрат. Тільки гроші в них не ростуть в полях,  тільки важко їм дістається дім. І повільно їх оберта земля, розганяючи колами по  воді.
Я поїду, мабуть, в Майамі-біч,
ти, сестричко, скучила вже, мей бі.
Сто доріг на світі, на світі ніч,
я пишу тобі.
Від усіх торнадо, усіх гінгем, від усіх нечуваних покарань захищає та, що біжить  ген-ген і кричить: “Ура!”. Та, що нас чекала з Майамі-біч, із усіх нью- йорків та  кордільєр. Навіть посміхається не тобі - таж на світі є!
По полях посохне хрумка трава.
Відкривай цю книгу - не відкривай...
та і ти собі полетиш - стривай! -
ти ж жива, жива...
Повертайся, Еллі, з усіх доріг,
 
повертайся, Еллі, холоне чай.
 
Урагани чубляться нагорі,
 
літаки гарчать.
 
Припадає порохом цей Канзас.
 
Повертайся, Еллі, до нас, назад.
А тепло обіймів, шалений сміх -
то самі, самі..
***
Ніхто не віщує майбутнього - що буде з ними?
Що буде зі мною, якщо задрімаю - невже я помру?
А дощик паде, на усі ці Парижі та Єрусаліми,
на кожну у світі Варшаву або Анкару.
Знамена - перуть.
І тест - якщо стати знаменами, стати чиїми?
Якщо ж ми підемо людьми, то залишаться рими.
Це теж буде true.
По вулицях темних стікає пітьма і тривога,
вони тарабанять в шибки і співають у пустці дахів.
Та дощик паде і піде, і до чорта і бога,
до неба пісень і бездомних птахів.
Знамена - сухі,
це тільки земля під ногами липка і волога.
Це справжнє, як осінь, як дощ, як Америка, йога,
саванни і хащі, планета, прекрасна і вбога.
Хрестовий похід.
Підніметься місяць, калюжі освітить іскристо.
Ти сам собі прапор на вулицях темного міста.
Неси ж себе сам.
А всесвіт пливе і нанизує миті в намисто.
Печалі усі він тобі посилає навмисно -
і всі чудеса.
***
Чоловічий портрет і тихий блюз за кадром.
Він живе собі як усі, тривожиться не про те.
А потім стається війна, кордон, Іловайський котел,
А потім час кінчається - хвилини спливуть до дна.
І він з цим живе, хоч це не його вина.
І він з цим живе - із лісом холодних стел.
Ні, спогади з часом бліднуть, адреси і голоси.
У нього є що любити, у нього, наприклад, син,
І хтось не заходить більше, і хтось не пише листів,
Та він не лишиться насправді на самоті.
Є в людини справи і люди, і більшого не проси.
Тільки, як би воно і де б воно не було,
В нього є для мовчання в році ОТЕ число.
Не треба його жаліти.
Не треба чіпати рук.
У нього є все потрібне - у нього, наприклад, друг,
Він, може, собі малює, а може - любить кіно,
Може, завів собаку, може, чудних птахів,
Може, любить світанок над морем міських дахів.
Залиш йому ТЕ число, він повернеться знов.
***
Що не рік - то невдалий, а що не доба - лиха.
В понеділок дощі повертаються в місто Ха,
З понеділка проїзд дорожчає і проліт…
Ти не думай, що це печаль - це така пиха,
Що життя не прожив, а пробився і проштовхав,
Вторгував за лід,
За сушений глід,
У небес, землі,
У тіней, і примар, і у духів сусідніх хат.
Торгував, воював і не байдикував ні дня.
У полях за рікою орду сам-один спиняв.
Бо не вміє ніхто як слід зупинить орди.
Сам собі порятунок, ворог і світлий князь.
В капшуці на руці монети тобі дзвенять.
І чекай біди,
Бо завжди один,
А всі інші - дим,
А можливо і дим - легенда та маячня.
І з тобою в диму і мареві так ідуть
Ті, хто теж за рікою один зупиняв орду.
Ти їх, кожного, як у дзеркалі, впізнаєш.
Хоч отой худорлявий красень, а цей - гладун,
А отой - висихає майже від снів і дум,
Чи малює треш,
Чи рахує кеш,
Та самотній - теж.
Тільки правда, і все, і ніякого закиду.

І куди б ти собі не біг, і куди б не йшов,
Ти завжди назавжди повертаєшся в місто Шо.
Бо на сердці вина, і сум, і рівненький шов.
І нема для них ради в жодному із світів.
Ти не думай, що це пиха - це така печаль.
Бо загиблі приходять, дивляться, і мовчать,
Сподіватись не звикли, вірити - поготів.
***
Я не буду брехати. Не знаю, чи нас омине,
чи здола, мов заслаблих лелек, на шляху до покою.
Онде смерть у затоці полоще лахміття лляне.
Я уже не боюсь, а тому і біди не накою.
Я колись віднайду свою душу, як камінь, пласкою:
обтікаючи, смерть, як ріка, шліфувала мене.
Та хоча і не страшно уже, не дивись на прання.
Хто там знає, яке надвечір'я тебе здоганя.  
***
Був простий, як старе кресало, як та зима,
як оцей кашкет.
Він казав, хто не йде на ризик - живе дарма,
а на світі багато прекрасного вже нема,
і що є - гірке.
О я був захоплений, я його поважав,
я світився ним.
Він шикарно лаявся, мав при собі ножа,
майже кожного разу чимось мене вражав,
аж допоки зник.
Я не знаю, чи захід сонця тоді кровив,
та була війна.
Він стріляв, закривав собою, копав рови.
Він загинув і став - статистика для новин,
що летить у нас.
Проклятущі мережі доносять у літній день
новину, де його нема, із його “ніде”.
І дивлюсь я, не дуже притомний, у кпк
І краса гірка.
 
***
І ніби в світу більш нема половин.
Усе розколото вщент.
Я прокидаюсь і шукаю новин,
не попадаю в планшет.
І ще удосвіта шукаю новин,
і ще шукаю, і ще.

І кожна ніч, немов десяток ночей,
і кожен день, як та вуглинка, пече.
І потім ти уже не дуже і ти.
І блок-пости, блок-пости...
 
***
Я тобі журавлика надішлю,
Щоб ти знав, мій друже, що я жива.
Наше небо, брате, із кришталю,
І коли розіб'ється - заспіва.
Звідусіль вітри понесуть полин,
Що до цього жевріло - палахне,
І чого для певності не стели -
Все крихке, химерне та наносне.
Під крилом за обрій - горить трава,
І ніяких схованок не бува.
 
***
Зриваєшся з холодної постелі,
Бо вже тобі нерадісно пора,
І біле сонце білої пустелі
В
 міста твої розкосо зазира.

Твоє життя - воно така тварюка,
Печаль твоя - не чарка, а цебро...
Та янгол твій рудий у двері грюка -
І ти йому такий: “Спакуха, бро!”  
Колискова собі

Ріка
 у зап”ястку затемна сповільнює хід.
Ріка попід серцем зітхає - і місяць пірна.
Я сплю, уповільнюю час. Я непізнаний світ,
І первісно тихо співає моя глибина.
Зміїні сузір”я розмінюють шкіри на тлін,
А ніч нескінченна, і ріки плюскочуть в мені.
Я сонне коріння розлоге в теплі, у землі,
Я стулена мушля, я світ на холодному дні.
Безпека солона і ніжна, м"яка, мов трава,
І майже нечутно всередині море співа.
 
5. Сергій ДЗЮБА Як я побував у Грузії
Сергій ДЗЮБА
Як я побував у Грузії
Загальновідомо, що посольство тієї чи іншої держави - це її територія.  Тобто Посольство Грузії в Україні - це територія Грузії. Нещодавно мені  пощастило побувати у грузинському Посольстві, в Києві, - на чудовому святі з  нагоди ювілею класика грузинської літератури Акакія Церетелі. Видатного  письменника грузини поважають так, як ми, українці, Тараса Шевченка. Власне,  свого часу Акакій познайомився з Тарасом, і ця незабутня зустріч справила на  нього надзвичайне враження. Все життя Акакій Церетелі з великим пієтетом  відгукувався про творчість нашого Кобзаря, щиро шанував і цінував його, взагалі дуже любив Україну
До Посольства я завітав на запрошення Надзвичайного і Повноважного  Посла Грузії в Україні Міхеїла Уклеби. Справа в тому, що лауреатом нашої  міжнародної Літературно-мистецької премії імені Пантелеймона Куліша став  видатний грузинський та український письменник Рауль Чілачава (його  відзначено за двотомник прекрасних віршів і перекладів українською мовою  «Світло самотньої зірки»). Тож пан Посол і запропонував нагородити Рауля  Шалвовича урочисто - на грузинському святі. Тим більше, що презентували в  Посольстві нещодавно видану книжку вибраної прози Акакія Церетелі, яку  майстерно переклав українською Рауль Чілачава.
Посольство знаходиться неподалік від метро «Університет», в самому  центрі Києва, на бульварі Тараса Шевченка, 25. Будинок дуже ошатний, та й зала,  де відбувалася імпреза, вразила своєю вишуканістю і красою. 
Вів свято особисто Посол Міхеїл Уклеба - розумний, доброзичливий,  інтелігентний добродій, безперечно, щирий друг України. Демонструвалися й  унікальні кадри з кінострічки про мандрівку Акакія Церетелі - фільм знято в 1912  році!
Проникливо виступали Рауль Чілачава (я вручив йому нагороду від  Міжнародної літературно- мистецької Академії України), видавець цієї книги  Анетта Антоненко та редактор ювілейної збірки прозових творів Акакія - відомий  письменник, перекладач і дипломат Сергій Борщевський. Участь у святі взяли  головний редактор газети «Літературна Україна», поет Станіслав Бондаренко,  знані перекладачі й дипломати Всеволод Ткаченко та Олександр Божко, професор  Михайло Наєнко, інші відомі й шановані люди.
Один із чільних творців грузинської культури та нації Акакій Церетелі (у  Грузії його зазвичай називають просто - Акакієм, і всі розуміють, про кого  йдеться) народився в 1840 році, а відійшов у вічність  в 1915-му. Він - із  князівського роду, однак, за давньою традицією, до шести років мешкав у  селянській родині, яку потім із вдячністю згадував усе своє життя. Дружив із  Іллею Чавчавадзе - також великим поетом і подвижником.  
У своїй багатогранній творчості Акакій Церетелі поєднував неповторну  метафоричність із народним світосприйняттям. Він став дуже популярним у  народі ще за життя. Геніальний письменник жив скромно, не мав якихось великих  статків, все життя багато працював. Дуже високий, під два метри. Черевики - 47-  го розміру. В останні роки життя класик важко хворів (розбив параліч), однак  мужньо тримався. Зі своєю біблейською бородою виглядав, мов живий бог. 
Помер у тому ж будинку, в тому ж ліжку, в якому й народився. Просто  неймовірний випадок! Раніше письменник просив не нести на його похороні  багато вінків. Тому був лише один вінок із красномовним написом: «Акакію -  Грузія». Похований у пантеоні видатних діячів Грузії, де вшановано і його друга -  Іллю Чавчавадзе. На могилі класика - єдиний напис: «Акакій». 
Дуже вразили і виступи дітей, котрі зворушливо, зі  щирою любов'ю читали  на цьому святі в Посольстві вірші Акакія Церетелі грузинською та українською  мовами. Прозвучала і знаменита пісня «Суліко», написана на вірші Поета , -  її  також проникливо проспівали діти..
Думаю, якби Акакій знав, що його так вшановуватимуть через 175 років із  дня народження в незалежних державах - Грузії та Україні, був би по-  справжньому щасливим.
6. Марія Гончаренко Вірші від імені Захара про нього самого і не тільки
Марія Гончаренко
Вірші від імені Захара про нього самого і не тільки
***
Виникла в мене проблема одна ,
з ім'ям моїм плутанина сама  -
завжди моя добра бабуся
називає мене Захаруся ,
та часто мій  cтрогий дідусь
гукає мене Вередусь .
Тато серьйозний дуже
і до мене звертається Друже .
Мама ж кличе мене як малятка
Мавпенятко моє, Захарятко .
І наразі я не можу сказати
як мене справді звати .
Вирішив так - літери знаю ,
ім'я своє сам прочитаю.
***
Вмілі-вмілі мої ручки ,
ось зостались в милі пучки  -
щойно прав оце сорочку ,
бо вдягав її на квочку ,
щоб не втратила тепла ,
швидше ціпок привела ..
Коли ж воду їй приніс ,
вона дзьобнула мій ніс.
То сиджу тепер я тихо ,
щоб не звали мене Лихом ,
а  бабуся не страждала ,
грізно пальцем не хитала
і мені так не казала:
“Лихо, лишенько моє!
Де ти взялось отаке?”
Де я взявся - сам не знаю .
Правда, дещо пам'ятаю  -
як мене вдягали ,
в небо підкидали ,
думали я пташеня ,
укладали до гнізда,
яке люлькою називали,
і гойдали мене, гойдали...
Як у ту я люльку вліз ?  
Дід ховає в неї ніс .
Як же міг я там лежати,
а бабуся колихати,
коли свою люльку дід
у руках трима весь вік ?
Ця загадка не проста,
старші й ті не знають,
що малий я - то дарма,
скоро розгадаю.   
***
Не злякає мене Тиша ,
ця велика сіра Миша ,
що в кімнаті десь сидить
і тихенько бубонить ...
Ще й годинник на стіні
додає своє   “так -  ні”,
мов лякає у пітьмі.
Я подумав у хатині ,
в потаємній комірчині
мишенята в своїй школі ,
кожний у сіренькій льолі,
вчаться поки люди сплять, 
а тому і шурхотять,
портфеликами торохтять…
А може то тато не спить,
сів читать чи писаать
свої   чудернацькі книжки?..
Ось почули?- Знову мишки
сторінками шурхотять,
чи то зубки стукотять?..
Мої мама й тато сплять ,
я не буду їх гукать ,
а мишки ще пошурхотять
і підуть тихенько спать .
Тсссссс...  
***
Коли уночі із моєї кімнати
почуєте тихе ричання ,
прошу, не лякайтесь і не ховайтесь  -
то я починаю навчання .
Нишком, бо сплять мої мама і тато,
я вчуся літеру “Р” вимовляти .
Навчитися мушу обов'язково, 
бо дав собі слово, Захарове слово, 
навчитися гарно слова вимовляти, 
щоб у халепу  не потрапляти.
Ось, наприклад, такої мені було -
раптом усе навкруги загуло,
вітер здійнявся , хмари стадами
заворушилися низько над нами
і на землю посипався   град .
Біжу і зраділо кричу: - Випав ГрАД !
Всі розсміялися  і здивувалися  -
кажеш, з неба -колиски
посипались ГАДИ наче із миски .
А то на городі
кріт землю скопав .
Бабуся ж того не знає, бо
мене, малого, питає:-
Це ти, може, вранці скопав переліг? -
Ні, бабусю, кажу, це КрІТ .
Сміється бабуся  - 
хіба КОТИ риють  під землею ходи?
Зарядку роблю і бабусі кажу -
Виросту й буду міцний як криця!
А вона здивувалася: - Що? Як киця?
А я вперто твержу - як КрИЦЯ, як КрИЦЯ, 
але сам вже почув, що виходить  - “як КИЦЯ”.
Отакої мені буває,
бо літеру “Р” не вимовляю.
Щоби й вам подібних халеп не мати
треба самім собі ради дати
і, може, тихо як я, ніч у ніч 
РРРРРРРРРичати...
***
Тато сказав: 
Настає весна.  Скоро сніги зійдуть .
Мама сказала:
Так, котики вже цвітуть .
Я подививсь на свого Тимоша  -
шерстка у нього така ж як була ,
жодної квіточки, бруньки нема. 
Що це дорослі говорять? Дива...
Коли ж я надворі гуляв, 
крадькома  
усіх котів обдивився -
дарма,
навіть бруньок  на них ще нема.
Мабудь, до нас забарилась весна ...
Ох, та коли вже вона прийде
і я побачу як Тиміш розцвіте !
7. Владимир Казарин Радости и печали
           Владимир Казарин
           Радости и печали
                    
«Пушкинской энциклопедии » Пушкинского Дома (Крымский взгляд )
В рамках проекта «Пушкинской энциклопедии», практически  осуществляемого Пушкинским Домом с 2003 года [см. 1],   вышли в свет новых два  тома [см. 2 и 3 ], подготовленных, как пишут редакторы , в третьей серии   задуманных ими книг.  Эта третья серия состоит из комментариев  к  произведениям поэта.  Знакомство со всеми тремя сериями издаваемых  Пушкинским Домом книг позволяет начать разговор о  «Пушкинской  энциклопедии» как о системе. 
Существуют разные способы измерять и осмыслять «бег времени» (А.  Ахматова). Есть календари, хронологические таблицы, летописи, дневники,  мемуары. Один из самых изысканно- академических и объективно- документальных способов подобного осмысления времени  -  энциклопедии.  Каждая в своей области, они фиксируют самые важные приметы достижений и  пока еще не решенных задач настоящего. А тем самым они неизбежно  сопоставляют его с прошлым  - и одновременно дают ориентиры для «настающего  настоящего» (Л. Мартынов), то есть будущего.
Если А. С. Пушкин  -  ключевая, сердцевинная фигура нашей культуры (и  более того, говоря словами самого поэта, нашего «самостоянья»), то с  неизбежностью «Пушкинская энциклопедия» будет таким же важнейшим  мерилом состояния нашей науки в целом (а не только «специального»  пушкиноведения). Дерзнем сказать, подобный труд измеряет всё наше социо- культурное сознание: его свет и тени, степень его профессиональной зрелости и  духовной готовности к тому самому «настающему настоящему».
Время рассудит, - гласит популярная формула. Энциклопедии (а  «Пушкинская энциклопедия» в особенности)  один из наиболее объективных  судов, каким наша национальная история судит нас, современных, и определяет  степень нашей состоятельности .
Первый шаг в разработке всякого фундаментального проекта  -  формирование стратегии. Она обыкновенно включает: 1) круг авторов; 2) круг  объектов, подлежащих анализу (в данном случае, пушкинских текстов); 3) их  типологию (хотя бы наиболее общую: род - вид - жанры); 4) сочетание  теоретического и исторического аспектов в самих энциклопедических статьях  (первый аспект статичен, зато является структурообразующим; второй динамичен,  отвечает за эволюционный ряд и конкретику наблюдений, однако он более  «текуч», оценочен, а потому и неизбежно более субъективен); 5) заботу о  прагматичном удобстве пользования изданием - следовательно, о широте его  потенциальной аудитории.
Естественно, все названные (и другие, не названные нами) аспекты для  такого издательского жанра, как энциклопедия, отражают еще и трудно  досягаемое, но необходимейшее единство итоговости, фундаментальности, охвата  всех крупнейших (особенно методологических, но и фактологических)  достижений в данной области  -  и поисковости, новизны, «двигающей»  исследовательские итоги вперед, превращающей всякие результаты в задачи  завтрашнего дня.
Разговор об издаваемой сегодня «Пушкинской энциклопедии » неизбежно  будет побуждать к сравнению с ее пушдомовскими предшественницами. Итоги  этого сравнения могут быть отчасти самоуспокоительными. Объяснимся.  Энциклопедии  - издания нечастые. Дистанция между их выпусками, как правило,  достаточно велика для того, чтобы каждое новое издание могло польстить нашему  научному самолюбию. Предыдущая писательская энциклопедия заведомо не  имела подобной информативной базы: ни стольких электронных данных, ни  такого количества исследовательских центров (как в самой России, так и за  рубежом), ни такого распространения новейших поисковых технологий. Но дело в  том, что все эти достижения технического прогресса не могут отменить главного  фактора, обеспечивающего успех задуманного дела,  -  труда и таланта самого  исследователя .
Системный формат издаваемой «Пушкинской энциклопедии», к  сожалению, вызывает целый ряд вопросов.
Начнем с простого. Оба вышедших в серии «Произведения» тома  «Пушкинской энциклопедии» лишены очень важного элемента для каждого  справочного издания  -  в них нет «Содержания». В результате, полагаю,  владельцы книг  вынуждены  от руки, как и я, вписывать на свободных листах, на  каких страницах в этих изданиях искать «Условные сокращения», «Указатель  имен» и «Список иллюстраций». Тем самым мы заодно выясняем, что в двух  томах энциклопедии имеются только эти три указателя. Также мы с удивлением  узнаём, что в этих томах нет  «Указателя произведений Пушкина », которые  комментируются в каждом из них (особенно это важно в тех случаях, когда одна  буква попадает в два тома), а также  «Указателя имен  комментаторов» с перечнем  написанных ими статей И то, и другое также надо искать вручную, перелистывая  книги страница за страницей. На наш взгляд, это серьезно нарушает требования,  которым должно отвечать любое энциклопедическое издание. В качестве  образцового исполнения такой работы отсылаем желающих к «Лермонтовской  энциклопедии», три с половиной десятилетия назад подготовленной   под  редакцией В. А. Мануйлова  [4]. В этом издании помимо «Летописи жизни и  творчества М. Ю. Лермонтова», двух словарей языка поэта (рифм и частотный) и  трех списков принятых сокращений есть также «Указатель статей Лермонтовской  энциклопедии», список авторов статей (270 исследователей из многих регионов  Российской Федерации, а также Азербайджана, Болгарии, Венгрии, ГДР, Грузии,  Казахстана, Киргизии, Латвии, Литвы, Молдавии, Польши, Румынии, США,  Туркмении, Узбекистана, Украины, Чехословакии, Эстонии и Югославии) и   состав редакторов всех разделов справочного пособия (16 имен)
Нам могут возразить, что отсутствующие указатели будут помещены в  последнем томе издания. Боюсь, что при нынешних темпах выхода в свет  «Пушкинской энциклопедии» очень многим ее читателям не суждено будет  воспользоваться последним справочным томом. Кстати, уже упоминавшиеся  современные электронные средства обработки текстов делают подготовку  соответствующих указателей для каждого тома в отдельности не очень  обременительной.
Перейдем теперь к конкретным замечаниям, начав разговор с личного  примера.  
1. Получив несколько лет назад первый том «Пушкинской энциклопедии» и  открыв "Указатель имен", я нашел свою фамилию и увидел ссылки на мои работы  в комментариях к стихотворению «Буря»: страницы 193 и 194. Однако, ни на той,  ни на другой странице моих статей не было На самом деле они фигурируют в  энциклопедии на страницах 195 и 196. 
К сожалению, проблемы «Указателя имен» продолжились и во втором томе  энциклопедии. Мало того, что целый ряд статей здесь вообще почему-то не  подписаны авторами (см. с. 95, 113, 118, 185 и другие), но даже подписанные  статьи (например, В. Д. Рака на с. 92) не получают отражения в указателе (см. с.  591).
     2.  В статье Е. В. Кардаш «Буря» на с. 196 вдруг  речь начинает идти о  стихотворении «Дева». Ясно, что это описка, вызванная тем, что в этой части  статьи говорится  про миф об Ифигении и о культе богини Девы Автор, конечно,  имела в виду стихотворение «Буря», в котором также упомянута «дева». Но описка  так и осталась неисправленной.
     3. В списке литературы к статье «Буря» названа моя с коллегами работа о  Георгиевском монастыре и осмыслении Пушкиным мифа об Ифигении и указаны  страницы отсылок   -  42-43, 45-46.  Но на этих страницах в нашей работе речь идет  совсем о другом: о монахах монастыря и рационе их питания. Об Ифигении речь  идет на страницах 35-41.  
     4 . Е. В. Кардаш ссылается на две мои работы, из которых только одна (о  стихотворении «Буря») имеет прямое отношение к ее статье. Вторую она  почерпнула из критической статьи М. В. Строганова. Приходится заметить, что Е.  В. Кардаш не владеет полной библиографией вопроса. Моя статья о «Буре» была  дважды напечатана в Крыму (помимо указанного альманаха также в сборнике  «Проблемы истории и археологии Крыма»), а кроме того в 2000 году в Иерусалиме  в сборнике «После Юбилея» и, наконец, в Москве в 2006 году в сборнике Музея А.  С. Пушкина на Пречистенке «Лирика А. С. Пушкина:   Комментарий к одному  стихотворению». Именно этот последний вариант статьи является наиболее  полным и содержит полемику с критикой М. В. Строганова. 
Кроме того, три раза был мною опубликован отчет метеорологов  Черноморского флота о буре 1820 года (см ., например , журнал «Крымский  Архив», 1999, № 4), который доказывает мою правоту и, в частности, объясняет  появление слова «воил» в первой редакции стихотворения  Пушкина. Метеорологи  документально фиксируют странность обрушившейся на Крым бури: жуткий вой,  издаваемый сталкивающимися на разных уровнях воздушными массами . Кстати, и  ряд других деталей стихотворения (те же «всечасные» молнии) получают полное  подтверждение в документе метеорологов. В комментарии эти детали  пушкинского текста обойдены молчанием. Практически все эти работы были в  прошлые годы посланы мной и моими коллегами в библиотеку Пушкинского  Дома. То есть знакомство с ними не является проблемой.
5. Е. В. Кардаш считает сомнительной мою точку зрения на историю  замысла стихотворения «Буря» (стихийное ненастье застало Раевских и Пушкина  врасплох), так как ей кажется справедливым замечание, что  «обитателям Гурзуфа  было заранее известно » о приближении тайфуна. Каким образом? Им позвонили  вечером по телефону из Севастополя? Прислали факс или  e-mail? К ним  прискакал верховой? Комментатор знает, на каком расстоянии Гурзуф находится  от Севастополя? Е. В. Кардаш известно, что первую дорогу вдоль Южного берега  начнут строить через пятнадцать лет после приезда Пушкина Наконец, кто в  Севастополе, вечером приходившем в себя после жуткой бури, едва не погубившей  флот, мог думать о маленьких приморских деревнях и поселках южнобережья
Обитатели дачи Ришелье 27 августа 1820 года видели приближающуюся  непогоду ? Да. Именно об этом я и говорю в своей статье. Они наблюдали  надвигавшиеся темные тучи, которые их радовали, так как они несли им после  сумасшедшего зноя долгожданную прохладу. И, конечно же, это обстоятельство  не  только не могло заставить их отказаться от мысли о прогулке но напротив -  манило гостей Гурзуфа на улицу и к морю. Другое дело, что они и предположить  не могли, какой силы природное явление вот-вот обрушится на их тихую обитель.  В конце концов, этот факт доказывает не полемика между В. П. Казариным и М.  В. Строгановым, а стихотворение «Буря», в котором описывается именно ночная  прогулка, застигнутая аномальной стихией . Или мы не верим и самому Пушкину?
Не слишком ли много погрешностей для статьи объемом в 2,5 страницы? 
Крымское пушкиноведение, продолжая славные традиции, заложенные сто  лет назад А. Л. Бертье-Делагардом и А. И. Маркевичем, весьма преуспело в  комментировании текстов поэта, связанных с полуостровом, выявлении стоящих  за ними реалий и разного рода обстоятельств, понимании рождаемых влиянием  русской Греции и русского Востока новых смыслов К сожалению, работы и  находки крымских исследователей практически полностью проигнорированы  авторами «Пушкинской энциклопедии». Подтвердим это утверждение  конкретными примерами.
Изучение обстоятельств переправы Раевских и Пушкина из Тамани в Керчь  на парусном корабле 15 августа 1820 года позволило установить, что плавание  через пролив заняло у путешественников вместо двух с половиной целых восемь  часов. Переправлявшийся в этот же день Г. В. Гераков, записал в своем дневнике,  что он причалил к берегу в пять вечера и что Раевские «приехали» позже [ 7, с. 37- 38]. Следовательно, Пушкин подплывал к древнему крымскому городу на исходе  дня. В свете этого обстоятельства становится понятно, почему в стихах поэта  упоминание о Керчи всякий раз будет изобразительно решено как панорама,  открывающаяся взору пловца, приближающегося к берегу на фоне уходящего  солнца. Ключевым элементом этой панорамы неизменно оказывается находящаяся  в центре города гора Митридат, которую Пушкин (в соответствии с легендарными  преданиями того времени) воспринимал как гигантский курган  - могилу  прославленного понтийского царя Митридата  VI Евпатора :
                           И зрит пловец  -  могила Митридата
                           Озарена сиянием заката.
                                                                               [II, 190]
Это строки из крымского  стихотворения Пушкина «Кто видел край, где  роскошью природы…» 1821 года. Запечатлённый в них визуальный образ Керчи  одинаково присутствует и в черновой  [II, 670], и в беловой его редакции, отражая  своими вариациями  поиски поэта. Реплику этого образа (опять с вариацией)  встречаем в черновиках крымских строф  «Путешествия Онегина» 1829 года [ VI,  487]. В научный оборот это наблюдение введено нами  еще в 1994 году  [11], после  этого не раз републиковалось  Именно оно позволяет доказательно говорить, что  в этом стихотворении Пушкин одновременно видит в Крыму и античную Керчь , и  ориентальный Гурзуф. Комментатор А. И. Рогова, игнорируя наши публикации и  многолетний пушкинский энтузиазм по поводу Пантикапеи-Керчи и Босфора  Киммерийского, разделяющего в географических представлениях того времени  Европу и Азию («Из Азии переехали мы в Европу на корабле»  [XIII, 250]), видит в  названном стихотворении только «реальные приметы гурзуфского пейзажа»  [3, с.  551]. Это противоречит его обобщающей всекрымской, а не только  южнобережной образности. Как быть в таком случае с тем, что поэт, перечисляя  достопримечательности Крыма, называет наряду с «селеньями» и  «города»? На  Южном берегу Крыма не было в то время городов. Как объяснить упоминание  Пушкиным той же степной (а не горной и не приморской) реки Салгир?   Эти  вопросы можно продолжить.
Предваряя выход первого тома «Пушкинской энциклопедии», редакция  издания заявляла о твердом намерении выдерживать «энциклопедический  характер подачи всех необходимых сведений  -  максимум информативности и  сжатый, лаконичный стиль в описании историко-литературных фактов и бытовых  реалий, необходимых для углубленного анализа пушкинских текстов» [ 2, с. 3]. Это  похвальное намерение, к сожалению, не всегда реализуется на практике.  «Углубленный анализ пушкинских текстов» на нынешнем этапе развития  пушкиноведения, накопившего усилиями наших великих предшественников   громадный фактографический материал (который продолжает все время  пополняться ), невозможен без освоения и комплексного осмысления этого  материала. Вот почему авторы энциклопедических статей должны пройти  настоящую школу не только комментаторов, но и пушкинистов. Нельзя  игнорировать визуальный образ Керчи, фактографическая основа которого  документально выявлена, если этот образ 1) несколько раз 2) с важными  вариациями 3) повторяется Пушкиным в знаковых произведениях, включая роман  «Евгений Онегин» 4) на протяжении десяти лет Настойчивость поэта  свидетельствует о том, что за этим образным комплексом (пловец, Митридат, его  могила, древний античный город, закатное солнце) скрывается что-то очень для  него важное, и мы это важное должны понять. Вместо этого мы даже не  упоминаем об этом устойчивом образном комплексе
Внимательное отношение к фактам и деталям, к документально  подтвержденным вновь вскрытым обстоятельствам позволяет следить за  движением пушкинской мысли, устанавливать связь между разными замыслами  поэта, порой отделенными друг от друга значительным временем, выявлять  скрытый от неподготовленного взгляда подтекст.
           Проиллюстрируем эту мысль.
Видимо, в третьем или четвертом томе энциклопедии должна будет  появиться статья, посвященная крымской элегии 1820 года «Погасло дневное  светило…». В этой элегии фигурирует «корабль», а значит , комментаторы должны  будут подробнее коснуться проблемы морского перехода Раевских и Пушкина из  Феодосии в Гурзуф. Надеюсь, хотя бы в этом комментарии Пушкинский Дом  перестанет отправлять Пушкина в плавание на бриге «Мингрелия», потому что  еще два с половиной десятка лет назад я и мои ученики А. В. Киселев и Е. В.  Черноусова (Андрейко) установили, что «кораблем», увековеченным в элегии, был  не бриг, а корвет, носивший не грузинское, а шведское название  - «Або» [ 7, с. 103- 114]. В начале элегии с документальной точностью описаны обстоятельства  отправки в плавание наших путешественников 18 августа. Так как все лето 1820  года на юге стояло полное безветрие (почему и переправлялись Раевские с  Пушкиным из Тамани в Керчь не два с половиной часа, а целых восемь),  сопровождаемое страшной жарой, корабли отправлялись в путь утром или  вечером, пользуясь появляющимся из-за перепада температуры моря и суши  береговым или морским бризом который наполнял их паруса . Смешение  морского и берегового воздуха приводило также к появлению на какое-то время  тумана и легкому волнению на море. Все это в деталях воспроизведено Пушкиным:
                            Погасло дневное светило ;
                  На море синее вечерний пал туман.
                      Шуми, шуми, послушное ветрило,
                  Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
                                                                         [II,146]
Но оказывается, этот феодосийский порт, военный парусный корабль,  ожидание попутного ветра и начало плавания получили отражение в творчестве  Пушкина еще два раза. В 1832-1835 годах поэт сочтет необходимым вспомнить об  этом эпизоде  в поэме «Езерский» в  XIII-й строфе (она будет  включена С. М.  Бонди в повесть «Египетские ночи» [ VIII, 269]):
                            Зачем крутится ветр в овраге,
                        Подъемлет лист и пыль несет,
                        Когда корабль в недвижной влаге
                        Его дыханья жадно ждет?
                                                                        [V, 99]
 В 1833 году в стихотворении «Осень» (строфы  XI и XII) крымским  событием тринадцатилетней давности Пушкин будет иллюстрировать  возвращающееся к нему вдохновение:
          Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
          Но чу!  -   матросы вдруг кидаются, ползут
          Вверх, вниз  -  и паруса надулись ветра полны;
          Громада двинулась и рассекает волны.
          Плывет. Куда ж нам плыть?................
         …………………………………………..
         …………………………………………..
 [III, 265]
Есть ли необходимость доказывать далее важность для Пушкина  феодосийского визуального образа? Думается, нет. Являются ли связанными друг  с другом разделенные тринадцатью годами случаи обращения поэта к этому  образу? Конечно, да. Можно ли писать для второго тома «Пушкинской  энциклопедии» статьи о «Египетских ночах» (авторы М. Н. Виролайнен, О. С.  Муравьева) и «Езерском» (автор О. С. Муравьева), не учитывая  при этом, что эти  произведения внутренне связаны со стихотворениями «Осень» и «Погасло дневное  светило…», которые сугубо по законам алфавита попадут в какие-то последующие  тома?  Нет. Но тогда почему в уже опубликованных комментариях к «Египетским  ночам» и «Езерскому» об этом внутреннем сопряжении не сказано ни слова?
Другой пример. Уже опубликована статья О. С. Муравьевой о послании  1821 года «К Овидию», в которой справедливо сказано, что разработанная в этом  стихотворении «лирическая тема» личного бессмертия будет позднее  «варьироваться в целом ряде пушкинских произведений» вплоть до «Памятника»  [3, с. 377]. Вместе с тем совершенно проигнорировано в этой статье то, что тема  Овидия является также частью другого образно-тематического ряда, связанного с  храмом Дианы и мифом об Ифигении, над которым Пушкин напряженно  размышляет в Крыму в Георгиевском монастыре [ 12]. А этот круг размышлений  получил отражение также в послании «К Чедаеву» («К чему холодные  сомненья…») (1820-1824), в поэме «Цыганы» (1824) и в «Путешествии Онегина»  (1829).
Конечно, наши вопросы в чем-то носят риторический характер и в каких-то  конкретных аспектах могут быть оспорены. Принципиальное значение имеет  понимание того, что подготовка энциклопедии не может быть осуществлена без  крайне трудоемкого и комплексного осмысления всего накопленного материала  еще до того, как будет сдан в печать первый том издания, потому что в противном  случае это издание не будет целостным. А для этого заранее должен быть  сформирован целостный коллектив авторов (а не просто приглашены поодиночке  отдельные пушкинисты). Мало того, этот коллектив нельзя сформировать на базе  одного отдела или одного института. Его нельзя сформировать даже на базе  одного региона или одной страны. Разумеется, основу коллектива составит более  или менее широкий круг постоянных сотрудников, но он, на наш взгляд, должен  быть усилен более широким кругом специалистов по разным региональным или  тематическим проблемам, привлеченных к работе на волонтерской, как принято  сегодня говорить, основе Так, как это было сделано создателями «Лермонтовской  энциклопедии».
Понятно, что само по себе количество привлеченных к работе специалистов  не решает проблемы. Это должны быть профессиональные, подготовленные к  выполнению очень сложной работы комментатора исследователи. Перефразируя  слова К. С. Станиславского, редакция «Пушкинской энциклопедии» должна была  бы провозгласить, что она не нанимает сотрудников, она их коллекционирует. Во-  первых, это связано с тем, что мы имеем дело с энциклопедией Пушкина,  который, как известно со времени Аполлона Григорьева, «наше всё». Во -вторых,  именно поэтому так много учреждений, фондов и частных лиц (отечественных и  зарубежных) оказали проекту финансовую поддержку, о чем пишут издатели,  предваряя первый том. Но в этом случае, на наш взгляд, и формирование круга  исполнителей проекта  должно было носить публичный характер, демонстрируя  общественности стремление открыто собрать вокруг энциклопедии лучших  специалистов не только всей страны, но и ближнего и дальнего зарубежья.
Я не припоминаю такого рода публичную акцию со стороны Пушкинского  Дома.
Знакомство с изданными двумя томами не дает оснований говорить о  коллекционировании руководителями проекта своих авторов. Иногда существо  дела отчетливо проявляется через сугубо периферийные вещи. На мой взгляд,  имеет место странная избирательность в подборе библиографии к статьям.  В  первых двух томах энциклопедии «Указатель имен» 24 раза отсылает читателя к  работам   О. А. Проскурина, 21 раз  -  Ю. Н. Тынянова,  17 раз  -  В. С.  Непомнящего, 16 раз  -  В. М. Жирмунского, 13 раз  -  Н. И. Михайловой,  4 раза -  Л. Г. Фризмана . Эта наша выборка сознательно носит случайный характер, но все  равно оставляет много вопросов.
Другая проблема: всегда ли обоснован выбор редакцией своих авторов?   Конечно, это суверенное право издателей. В ряде случаев с ними нельзя не  согласиться. Замечательные статьи в энциклопедии написаны исследователями  как старшего, так и молодого поколений. Сознательно не будем никого называть.  Каждый читатель сам отметит достойные имена. Или не отметит. Но отсутствие в  числе авторов «Пушкинской энциклопедии» многих авторитетных ученых  непонятно. Тем более, что некоторые тексты, на наш взгляд, не отвечают  требованиям энциклопедического жанра.
 Автор - это его стиль. Чтение некоторых статей уже на стилистическом  уровне ведет к утрате доверия к исследователю. Так, одним из трех авторов  комментариев к роману «Евгений Онегин» является Ю. Н. Чумаков. Статья о  «Евгении Онегине», несомненно, должна быть в «Пушкинской энциклопедии»  одной из центральных, если не просто центральной. А крымский читатель этой  статьи будет лицом заведомо пристрастным, потому что поэт объявил  «колыбелью» романа наш полуостров. По мере чтения той части этой  «центральной» статьи, которая написана Ю. Н. Чумаковым,  остаешься наедине с  тяжелым недоумением. Приведем некоторые примеры. 
«Сюжет «Евгения Онегина» наиболее адекватно может быть  охарактеризован при помощи категории внефабульности» [3, с. 8]. Или: «Такой  тип сюжета и может быть охарактеризован как внефабульность или сюжетная  полифония» [3, с. 9]. Я понимаю мысль, которую хочет выразить автор (другое  дело, как я к ней отношусь), но так по-русски не говорят. Тем более в  рафинированной научной среде. Оказывается, говорят: «Сложность и  многосоставность авторского образа постигается лишь путем аналитического  анализа текста» [3, с. 12]. Недостаточное владение профессиональной  терминологией приходится возмещать использованием публицистических  приемов: «Однако четырежды описанная смерть Ленского… на фоне  незаметности  (?) в «Евгении Онегине» десятка с лишним других смертей  производит ошеломляющее впечатление» [3, с. 13]. Но журналист ведь тоже не  может быть свободен от законов стилистики русского языка? Может: Пушкин,  оказывается, предлагает читателям «решить альтернативу» судьбы Ленского [3, с.  13-14]. Или: «читатель узнает из романа» «какие тогда танцевали танцы» и «в  какие карточные игры играли» [3, с. 14]. Беден, беден русский язык, не хватает в  нем слов для выражения мысли. Тогда можно вернуться к стилистике 40-50-х  годов и понятно самовыразиться: «Евгений и Татьяна  -  яркие и незаурядные  личности, они несут свою драму, свой жизненный порыв, свою неосуществленную  любовь сквозь общество, где сохраняют власть патриархальные традиции,  удерживающие связи между людьми, но и подавляющие личностное начало» [3, с.  14]. Да, «несут свою драму сквозь общество» это сильно! А в целом, очень похоже  на тесты из советских книг по обществоведению. 
Готов полностью согласиться со словами автора статьи: «Эти перечисления  можно продолжать до бесконечности» [3, с. 14]. Действительно, до  бесконечности, потому что «композиция романа выстроена по принципу  фрагментарности», но при этом «система композиционных “перегородок”»  является «двухступенчатой». Мало того, «многочисленные несогласованности и  нестыковки» создают в композиции романа «ощущение, что каждый элемент  текста является отдельным “атомом”, самостоятельной частью целого».  Вследствие чего, «в строении отдельных глав и всего романа в целом  прослеживается круговая композиция». «Однако в результате все сцепляется в  неразъёмную, целостную и связную сферу» [3, с. 14-16].
Все изложенное Ю. Н. Чумаковым может быть предметом описания в  научной статье или книге, но жанр энциклопедического комментария требует  совершенно других принципов рассмотрения и освещения круга проблем,  связанных с тем или иным произведением.
Повторю еще раз свой вопрос: всегда ли обоснован выбор редакцией своих  авторов? Готовы ли они справиться с тяжелейшей задачей  -  быть  комментаторами пушкинских текстов?
В первом томе энциклопедии автором статьи о поэме «Бахчисарайский  фонтан» редакция избрала О. А. Проскурина. Мне представляется  неудовлетворительным и во многих отношениях показательным его комментарий  к этому произведению  Начнем с сенсации, которая открывает статью:  «Бахчисарайский фонтан (1821-1823)  - «южная поэма», отразившая впечатления  Пушкина от пребывания в Крыму в июне-сентябре 1820 г.» [ 2, с. 100]. Даже не  знаешь, что дальше и говорить. Общеизвестно, что поэт находился в Таврической  губернии (она занимала чуть большую территорию, чем сегодняшние границы  Крыма) немногим более месяца   -  с 15 августа до 13-15 сентября (ночлег и отъезд  из уездного города Перекоп) Откуда взялись четыре месяца? Даже как-то  неудобно отсылать авторов «Пушкинской энциклопедии» к трижды изданной  академической «Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина» М. А. Цявловского.    И главная наша печаль в том, что это далеко не единственный пример, скажем  так, слабого владения некоторыми авторами энциклопедии фактическим  материалом (примеры еще будут). Мне трудно себе представить, чтобы в Испании  или Англии авторы фундаментальных справочных изданий о Сервантесе или  Байроне путались в датах их жизни и творчества. Что теперь возразить  настырному крымскому школьнику, который с «Пушкинской энциклопедией» в  руках будет доказывать учителю, что он неправильно рассказывает классу  историю путешествия Пушкина по нашему полуострову ?
Крымское пушкиноведение (особенно - востоковедческое,  тюркологическое), получившее в последние десятилетия большое развитие в  Бахчисарайском историко-культурном заповеднике, накопило в связи с поэмой  «Бахчисарайский фонтан » значительный фактический материал, который  совершенно не учтен О. А. Проскуриным. Так, наш комментатор утверждает:  Пушкин «вряд ли видел в Бахчисарае “жен простых татар”  (порядок слов поэта во  фразе автора статьи искажен; кроме того, у Пушкина в тексте «супруги», а не  «жены».  -  В. К. ), избегавших появляться перед посторонними мужчинами»  [2, с.  102].
Во-первых,   поневоле спросишь себя: кто был 7-8 сентября 1820 года в  бывшей столице Крымского ханства  -  Пушкин или О. А. Проскурин? 
Во-вторых, Пушкин оказался в Бахчисарае в те дни, когда крымские татары  отмечали второй по значимости мусульманский праздник   -  Курбан- байрам, о  чем мы еще скажем. А. И. Бронштейн, Л. Н. Малиновская, О. А. Желтухина и  другие сотрудники заповедника в своих работах давно и подробно рассказали о  значении этого праздника, ритуале его проведения, объяснив тем самым значение  поэтических строк, вызвавших возражения комментатора:
                                Покрыты белой пеленой,
                                Как тени легкие мелькая,
                                По улицам Бахчисарая,
                                Из дома в дом, одна к другой, 
                                 Простых татар спешат супруги
                                Делить вечерние досуги.
 [IV, 162]
Курбан-байрам  -  праздник жертвоприношения. В эти дни бедным раздают  мясо, друзьям и знакомым дарят подарки. Именно этим и были заняты, пишет А.  И. Бронштейн, увиденные поэтом в Бахчисарае мусульманские женщины,  «направлявшиеся к родным и соседям с угощениями» [ 7, с. 181].
В-третьих, никакие «посторонние мужчины» видеть их не могли, так как  они, как и положено правоверным мусульманкам, были в праздничных хиджабах  («покрыты белой пеленой»). У крымских татар женские головные платки  называются «марама» или «фырланта».
Чем уличать в неточностях Пушкина, О. А. Проскурину следовало бы  тщательнее перепроверить текст собственного комментария к поэме, избавив его  от множества погрешностей. Нельзя написать о крымском хане Керим-Гирее  (Кырым-Гирее), что он «правил с перерывами в 1758-1769 гг.» [ 2, с. 100], потому  что перерыв был четырехлетний и один. Неверным является утверждение в связи с  Фонтаном слез, что «мусульманская традиция не знала фонтанов как памятников»  [2, с. 101]. Чтобы в этом убедиться, достаточно привести в переводе на русский  две арабские надписи на фонтане, которые, кстати, в тексте статьи почему-то  вообще не фигурируют.
Верхняя надпись на фонтане , построенном в 1764 году персидским  мастером Омером, представляет собой стихи, прославляющие хана Кырым-Гирея,  тем самым, конечно же, превращая сооружение в памятник:
       Слава Всевышнему! Лицо Бахчисарая опять улыбнулось:
Милость великого Кырым-Гирея славно устроила!
Неусыпными стараниями он напоил водой окрестности,
И если будет на то воля Аллаха, сделает еще много добрых дел.
Он тонкостью ума нашел воду и устроил прекрасный фонтан.
           Если кто хочет проверить, пусть придет и посмотрит:
Мы сами видели Дамаск и Багдад и не встретили там ничего похожего!
О, шейхи! Кто будет утолять жажду, тому Коран языком своим скажет:
Приди, напейся воды чистейшей из источника исцеляющего!
Последний стих надписи  («Приди, напейся воды…»), традиционный для  оформления фонтанов, отзовется позднее в пушкинском отрывке, не поддающемся  точной датировке, «Сей белокаменный фонтан, / Стихов узором испещренный  <…>». Отрывок заканчивается теми же словами, что и первая надпись: «Приди и  пей» [III, 472].
Нижняя надпись, продолжая (по глубокому замечанию Л. Н. Малиновской)  верхнюю [см. 13], является цитатой 18 стиха 76 суры Корана: «В раю праведные  будут пить воду из источника, называемого Сельсебиль». Фонтан слез как раз и  принадлежит к типу фонтанов «сельсебиль» (священных).
Знал ли Пушкин об этих надписях? Конечно, знал. Во-первых, он упоминает  их в стихотворении «Фонтану Бахчисарайского дворца» (1824):
                        Фонтан любви, фонтан печальный!
                        И я твой мрамор вопрошал:
                        Хвалу стране прочел я дальной;
                        Но о Марии ты молчал…
                                                                              [II, 343]
Во-вторых, перевод верхней надписи дан в книге И. М. Муравьева-Апостола  «Путешествие по Тавриде» [14, с. 111], которой пользовался наш поэт. В-третьих,  Пушкин, как и И. М. Муравьев-Апостол, имел то самое «полицейское послание»,  которое содержит перевод арабской надписи и которое породило целую  литературу, посвященную разгадке странного названия документа.
Энциклопедическая статья, как уже было нам обещано редакцией, должна  обеспечить читателю «максимум информативности», «описав» для этого факты и  реалии, «необходимые для углубленного анализа пушкинских текстов» [2, с. 3].  Одной из таких реалий в истории поэмы является загадочное до недавнего  времени «полицейское послание», которое Пушкин «прилагает» как материал для  «предисловия или послесловия» П. А. Вяземскому в письме от 4 ноября 1823 года   [XIII, 73] и которое автор статьи о «Бахчисарайском фонтане» даже не упоминает.  Загадка «полицейского послания» была решена 20 лет назад Е. В. Черноусовой  (Андрейко). Она нашла в архиве документы, из которых следовало, что в связи со  смертью  (за три месяца до приезда в Бахчисарай Раевских и Пушкина ) смотрителя  Ханского дворца на бахчисарайского полицмейстера И. Д. Ананьича было  временно возложено  попечение над музеем [15, с. 52]. Стало понятным, почему  поэт подготовленную И. Д. Ананьичем для посетителей справочную записку  назвал «полицейским посланием».
Мимолетного упоминания по пустяковому поводу удостоилась в  энциклопедической статье «Татарская песня» [2, с. 112 ], между тем она является  одним из ключевых пунктов в изложении Пушкиным своего понимания ислама и  исламской культуры. Глубокий и яркий исследователь крымскотатарской  культуры (впрочем, как и многих других), М. А. Новикова впервые обратила  внимание на парадокс: пока «милые жены» Гирея забавляются в гареме игрой с  золотыми рыбками, «невольницы» встречают появление хана  «песнью звонкой и  приятной». Вот только песня эта оказывается не игриво-эротичной, а  торжественно-конфессиональной  - своеобразными «тремя блаженствами»  ислама. Это блаженство аскетизма , блаженство праведной битвы и блаженство  мирной любви. Они открываются перед Гиреем как три пути, которые «дарует  небо человеку» [ IV, 158-159]. И весь последующий сюжет поэмы (причем, сюжет  не только Гирея, а и всех других действующих лиц) станет духовной проверкой на  то, как поняли  -  или не поняли  -  все они слова этой песни-молитвы [16, с.  8]. 
К сожалению, «Татарская песня», которая сначала носила у Пушкина  название «С турецкого» [ IV, с. 402], вниманием комментатора удостоена не была.
Можно, пожалуй, остановиться в перечислении замечаний  фактографического плана  к статье О. А. Проскурина. Их слишком много, хотя они  и носят порой частный характер (но разве в энциклопедии допустимы какого бы  то ни было рода фактические ошибки?). Но вот что я хочу особенно подчеркнуть,  так это весьма критическое и суровое отношение нашего комментатора к  Пушкину. Ну , ничем не может угодить поэт своему исследователю: и «познания  Пушкина в области крымской истории были весьма общими и далекими от  исторической детальности», и «крымский пейзаж в поэме… чрезвычайно  условен», и «этнографическая точность» в ней «иллюзорна» .  В тех фрагментах,  где «предпринята попытка воссоздания “местного колорита” и “исторической  достоверности”» зоркий взгляд исследователя сразу выявляет многочисленные  заимствования из маркиза де Кастельно, П. И. Сумарокова, С. С. Боброва, в  крайнем случае, Байрона и Томаса Мура  [2, с. 101-102, 112 и др. ]. И в результате,  например, не имеет никакого значения тот реальный факт, что в период, когда  Пушкин находился в Бахчисарае, город был заполнен в вечернее время женщинами  в белых хиджабах, направлявшихся  (в соответствии с традицией праздника ) с  подарками к родным и знакомым, и что Пушкин наблюдал это воочию. Сказано  комментатором, что этот поэтический образ прямое заимствование из П. И.  Сумарокова, и точка.
При внимательном чтении статьи О. А. Проскурина временами возникает  комический эффект. Оказывается, если поэтическое клише «берега Салгира»  автор поэмы заимствовал у С. С. Боброва, то выражение «брег Дуная» в  «Татарской песне» ему подарил Байрон [2, с.102, 112]. Интересно, кому в таком  случае Пушкин обязан формулой «берега пустынных волн»?
Забегая вперед, отметим, что во втором томе таким же непримиримым  образом О. А. Проскурин отвергнет какую бы то ни было «документальность  пушкинских описаний» в «Кавказском пленнике» [3, с. 419], получив в этих своих  усилиях поддержку авторов статьи о поэме, сочувственно пересказывающих его  позицию целыми страницами. С 1822 года почти полтора десятилетия Пушкин  будет снова и снова подчеркивать, что «описание нравов черкесских» является  «самым сносным местом во всей поэме» [ XIII, 371], что это «лучшая часть моей  повести» [ XIII, 52], что «своим успехом» повесть обязана «верному», с точки  зрения поэта, «изображению Кавказа и горских нравов»  [IV, 367], наконец, что  «все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно» [ VIII, 451].
Но нет, все попытки Пушкина ввести в заблуждение прозорливого  исследователя потерпят крах. Ничего поэтом не «угадано», ничто у него не  «верно». «Поразившие современников кавказский пейзаж и картины горских  “нравов” - это удачный монтаж разнородного цитатного материала, поэтических  “описаний” Ломоносова и Державина, Жуковского и Батюшкова, даже А.  Востокова» [3, 419]. Через тринадцать строк этот перечень имен будет дополнен  Байроном. Хорошо еще, что сомнению не подвергается сам факт пребывания  Пушкина на Кавказе. Впрочем, почему не подвергается? Ведь уже сказано О. А.  Проскуриным, что в июне, июле и августе 1820 года поэт был не на Кавказе, а в  Крыму [2, с. 100].  
Энциклопедия на то и энциклопедия, чтобы давать читателю по  возможности полные и совершенно точные знания о том или ином предмете. К  сожалению , 2 том продолжает худшие традиции тома 1-го. Так, мы прочитаем в  новой книге «Пушкинской энциклопедии» в статье М. Н. Виролайнен и А. А.  Карпова о «Кавказском пленнике», что «восточные» поэмы Байрона были созданы  в 1813-1816 годах [ 3, с. 413]. Как известно, это не так. Четыре «восточных» поэмы  были не только написаны, но и опубликованы (та же поэма «Гяур» еще и семью  изданиями) в период с мая 1813-го до начала августа 1814 года, то есть всего за  год и три месяца. «Абидосская невеста», законченная в первой половине ноября  1813 года, вышла из печати уже 2 декабря. К сожалению, Пушкин о такой быстрой  издательской практике в условиях русской подцензурной печати мог только  мечтать.
Главный пафос статьи о «Кавказском пленнике» состоит в стремлении  доказать, что «южные» поэмы Пушкина созданы по модели «восточных» поэм  Байрона, а для «кавказской повести» они послужили еще и образцом [ 3, с. 412-414  и др.]. Причем Пушкин настолько несамостоятелен в этом следовании «образцам»  и «моделям», что даже его примечания к поэме «Кавказский пленник» «самым  тесным образом сближаются с примечаниями к «Гяуру» и даже заимствуются  (sic!) из него» [ 3, с. 420]. Говоря современным языком, последнее утверждение  фактически констатирует факт нарушения Пушкиным авторских прав Байрона. И  авторы статьи (ссылаясь на работу О. А. Проскурина) на этом настаивают: из  «Гяура», пишут они, Пушкиным, «в частности, почерпнуты сведения о празднике  байрам» [там же]. Слова «в частности» многозначительно подчеркивают, что эта  недостойная практика единичным  «почерпыванием» сведений из примечаний не  ограничивается. Бедный-бедный Пушкин, и зачем ты так неосторожно сначала  «сблизился» с чужими «образцами» и «моделями», а потом занялся прямыми  «заимствованиями» у своего великого современника ?! 
Подстраничное примечание Байрона под №1, «заимствованное»  Пушкиным,  сделано к тому фрагменту поэмы «Гяур» , в котором в первый раз  упоминаются завершающийся Рамазан и приходящий на смену ему «Байрама  праздник долгожданный»  [6, т. 3, с. 12]. Английский поэт сначала комментирует  использованное им в стихах турецкое слово « tophaike», обозначающее восточный  тип мушкета, а потом говорит о Байраме : «”Tophaike”, musket. The Bairam is  announced by the cannon  at sunset:  the illumination of the mosques, and the firing of all  kinds of small arms, loaded with ball, proclaim it during the night» [8, p. 21].  
В современном переводе поэмы «Гяур», сделанном С. Ильиным, фрагмент  со словом  «tophaike»  переведен «Пальбы ружейной огоньки»  [6, т. 3, с. 12]. А вот  как по-русски звучит относящееся к этому месту примечание Байрона:  «”Tophaike”, мушкет. Байрам объявляют залпом из пушки на закате солнца:   иллюминация мечетей, пальба из всех видов пистолетов и ружей, заряженных   пулей, возвещает о нем целую ночь».  Теперь напомним пушкинское примечание к  «Кавказскому пленнику», которое нам предлагают считать «заимствованным» из  байроновского «Гяура»: « Байран или  Байрам, праздник розговенья.  Рамазан,  музульманский пост» [ IV, 117]. 
Что из написанного Пушкин должен был «заимствовать» у Байрона?  Заимствовать ему, прямо скажем, нечего. Британский поэт ничего не пишет в  своем примечании ни о существе Байрама, ни о существе Рамазана Но зато с  течением времени это начинают делать в английских изданиях поэта научные  редакторы все более расширяя свой комментарий к тексту его произведений Если  мы возьмем, например, том произведений Байрона, выпущенный тем же  лондонским издательством  John Murray, но уже не в 1842-м, а в 1900 году, то  увидим, что после примечания самого Байрона  в квадратных скобках  добавлен  следующий комментарий издателя Эрнеста Кольриджа: « The Bairâm, the Moslem  Easter, a festival of three days, succeeded the Ramazân» [9, p. 96].  Перевод: «Байрам,  мусульманская Пасха, трехдневный праздник, следующий за Рамазаном». В этом  дополнении уже появляется информация, обнаруживающая сходство с тем, что  пишет в своем примечании Пушкин. Но он этого дополнения при своей жизни  прочесть никак не мог.    
Фактически статья о поэме «Кавказский пленник» написана не двумя  указанными в энциклопедии авторами, а тремя. Третьим и главным автором  является О. А. Проскурин, работы которого не только изобильно цитируют авторы  статьи (ссылок на него, пожалуй, больше, чем цитат из В. М. Жирмунского), но на  исследованиях которого этими авторами фактически выстроено все понимание  пушкинской поэмы. Именно О. А. Проскурин высказал идею, что пушкинские  примечания являются «дословным переводом (с инверсией) <…> байроновских  примечаний», правда (вот еще один рубеж обороны этой экзотической точки  зрения), во «французском переводе»  [10, с. 250]. Ну, во-первых, если это всё еще  «заимствования», то теперь уже не совсем из Байрона. А во-вторых, давайте  посмотрим на эти французские переводы сами, без наших ненадёжных  посредников.
Вновь приходится пожалеть Пушкина. Приводимыми французскими  примерами он лишён уже последних остатков так ценимого им «самостоянья».  Помните примечание нашего поэта  к поэме «Кавказский пленник» под №4?  Цитируем : «Шашка, черкесская сабля». (Аналогичны ему примечания №№ 1, 2, 3,  5  -  «Сакля, хижина .»  -   и 9.) Оказывается, примечание  №4 (как и остальные)  опять же составлено «по образцу примечаний Байрона (и его переводчиков) к  “Гяуру”»  [10, с. 249] !  А вот и сам «образец»: « Tophaїque. C'est le mousquet des  Turcs». Перевод: «Тюфек. Турецкий мушкет». Вот так! Как ни пытался наш  великий поэт скрыть факт своего плагиата, исследовательский талант О. А.  Проскурина не позволил ему этого сделать. Впрочем, пушкинская неудача тут же  будет отомщена: комментатор поведает нам, что Байрон в свою очередь также  «позаимствовал часть своих примечаний к восточным поэмам <…> у У.  Бекфорда» [ 10, с. 250]. Не собрание великих поэтов, а просто какая-то шайка  жалких заимствователей- плагиаторов.
Уважаемые авторы энциклопедической статьи, поверьте, для объяснения  читателю, что такое «шашка», не нужен Пушкину никакой «образец» от Байрона,  потому что такого рода примечания являются всего лишь аналогом обыкновенной  словарной статьи. Не «путался» Пушкин в восточных праздниках:  он отчетливо  различал Ураза-байрам и Курбан-байрам. Есть у поэта «этнографическая  точность» в описании Кавказа, который он видел собственными глазами.  Не  является «грубой ошибкой » фраза из черновика «светлый Рамазан», потому что  это всего лишь поиск итоговой фразы, а Рамазан с полным правом (как и Байрам)  можно назвать «светлым». Хотя бы потому, что оба этих события сопровождаются  иллюминацией мечетей и домов. Но не только. Рамазан «светлый», потому что  это месяц очищения от греха, месяц добра и правды. Черкесские «игры» в поэме  «Кавказский пленник» как раз «отражают» реальные «жизненные наблюдения»,  которые Пушкин вынес из поездки на Кавказ. Эти состязания описаны не только  им и Лермонтовым, но также авторами ряда путевых очерков той поры. Таким  образом,  «игры » горцев рождены  именно жизнью, а не литературой, и поэтому  нет у них необходимости опираться «на традицию героических состязаний,  восходящую к  Илиаде ”» [10, с. 220]. 
Наконец, не является бедное, обвиненное во всех тяжких пушкинское  примечание о Байраме и Рамазане «дословным переводом (с инверсией)  французского перевода байроновских примечаний:  “Le rhamazzan est le carême, et le  bairam [est] le [c]arnaval des musulmans”» [10 , с. 250]. (В прямых скобках мною  внесены  поправки в неисправный французский текст  О. А. Проскурина,  стилистику русского комментария автора оставляю на его совести.) Перевод:  «Рамазан это Великий Пост, а байрам  - мусульманский праздник». Где вы нашли  у Пушкина дословность в пересказе этого французского текста Разве не видно,  что внутренний смысл пушкинского примечания состоит совершенно в другом?
Пушкину не нужно было обращаться к Байрону для получения сведений о  Рамазане и Байраме. Русский поэт жил в стране, значительные территории  которой населяли подданные Российской империи, исповедовавшие ислам.  Многие из них были его друзьями, поэтому рядом с Пушкиным было достаточно  людей, которые могли посвятить его в тонкости этой религии В одном из  «мусульманских» регионов ,  -   а именно, в Крыму !  -   Пушкин как раз и начал  писать поэму «Кавказский пленник», которая первоначально носила название  другого «мусульманского» региона, где родился ее замысел,  -  это Кавказ Именно  на Кавказе 3 июля 1820 года Пушкин с Раевскими (как и юный Лермонтов с  родными 15 июля 1825 года) были на традиционном празднике, организуемом  мусульманами для гостей Северо-Кавказских минеральных вод  в ауле Аджи на  следующий день после окончания первого по значимости религиозного праздника   - трехдневного  Большого Байрама, или Ураза-байрама (праздник разговения).  Именно поэтому элементы описания «Байрана»  - так (не по- байроновски!) это  слово пишут в «Кавказском пленнике» и «Измаил-Бее» Пушкин и Лермонтов  -  обнаруживают у наших поэтов полное сходство, одновременно значительно  отличаясь от картин, которые рисует Байрон. В частности, Ураза-байрам в России,  конечно, не мог сопровождаться пальбой из огнестрельного оружия,  продолжающейся всю ночь.  Хотя традиция сигнального выстрела из пушки,  извещающего о начале праздника, сохранялась.
Уже в Бахчисарае 7-8 сентября 1820 года Пушкин станет свидетелем того,  как крымские татары отмечали второй по значимости исламский праздник  -  четырехдневный Малый Байрам, или Курбан-байрам (праздник  жертвоприношения , который имеет свой обряд), передав эти свои впечатления в  поэме «Бахчисарайский фонтан».
Мало того, Пушкин совершает ошибку которая яснее многих рассуждений  свидетельствует о его независимости от Байрона. И автор «Кавказского  пленника», и через десять лет Лермонтов в «Измаил- Бее», наблюдавшие каждый в  свое время праздник Ураза-байрам на водном курорте, напишут его название в  стихотворных текстах  с буквой «н» на конце   - «байран». Примечание Пушкина  говорит о том, что это была не описка, а осознанный выбор. Почему? Ответ на  этот вопрос дает русская реальность той поры Франкофонное русское дворянство  произносит слово «байрам» с носовым «н» на конце, что и приводит к появлению  соответствующего написания. Со своей стороны, Пушкин и Лермонтов фиксируют  в своих поэмах такой вариант написания и произношения слова «байрам». Его  появление, совершенно не соответствующее языковой практике Байрона, лучше  всяких сложных и изощренных доказательств свидетельствует, что никакого  слепого заимствования из английского поэта у Пушкина в «Кавказском пленнике»  не было
Авторы комментариев  к  «Кавказскому пленнику » справедливо  утверждают, что создание поэмы «вывело русский стихотворный эпос из того  состояние кризиса, которое к началу 1820-х гг. уже было вполне очевидным» [3, с.  412]. Ошибка их состоит в том, что они привычно увязывают этот успех Пушкина с  «влиянием» на него «литературной модели байроновских “восточных” поэм [там  же]. Позволю себе с этим решительно не согласиться. Не Байрон, а В. А.  Жуковский подарил Пушкину свой портрет с известной надписью: «Победителю- ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он  окончил поэму “Руслан и Людмила”. 1820, марта 26, Великая пятница». В. А.  Жуковский сделал это, потому что именно баллады «учителя» (при всех  многочисленных прочих «влияниях» и «воздействиях») первоочередным образом  помогли «победителю-ученику» проложить дорогу к эпосу.
О видимой простоте и скрытой сложности взаимоотношений двух  выдающихся художников слова писал в начале 20-х годов прошлого века в своей  классической монографии «Байрон и Пушкин» В. М. Жирмунский. Переиздавая  через пятьдесят лет это исследование на немецком языке, автор в предисловии к  европейскому читателю с еще большей решительностью подчеркивал свою  позицию: «Сопоставление лирических поэм обоих авторов… вскрыло глубокое  различие между искусством Байрона и Пушкина. С самого начала школа Байрона  была связана для Пушкина с внутренним сопротивлением и борьбой против  учителя, которая в конце концов должна была привести к окончательному  преодолению «байронизма». Именно там, где мы имеем как будто внешнее  сходство их произведений, они обнаруживают в особенно очевидной форме  различие их художественной сущности и стиля» [17, с. 10].
И далее: «”Байронический” образ безымянного кавказского пленника, как и  Алеко в «Цыганах», не были подсказаны русскому поэту английскими образцами,  они выросли из общественных условий преддекабристской эпохи и из личного,  человеческого опыта самого поэта. Исследователь литературы не вправе упускать  из виду это обстоятельство» [17, с. 11].
Главным защитником позиции В. М. Жирмунского является сам Пушкин,  который полагал, что в период его зрелости творчество Байрона уже было фактом  предыдущей художественной эпохи, а не актуальной современностью. Пушкин  подробно излагает свою точку зрения по этому вопросу в письме П. А. Вяземскому  из Одессы от 24-25 июня 1824 года: «Гений Байрона бледнел с его молодостию.  <…> Он весь создан был на выворот; постепенности в нем не было, он вдруг  созрел и возмужал - пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не  возвратились - после 4- ой песни  Child-Harold Байрона мы не слыхали, а писал  какой-то другой поэт с высоким человеческим талантом» [ III, 99]. Напомним, что  4-я песнь «Паломничества Чайльд-Гарольда» увидела свет весной 1818 года.
Я в который уже раз предлагаю Пушкинскому Дому и группе, которая  работает над «Пушкинской энциклопедией» и новым Полным собранием  сочинений поэта, пригласить к открытому сотрудничеству широкий круг ученых,  которые работают за пределами Санкт-Петербурга и Москвы. Вероятно, следует  собрать несколько сугубо рабочих конференций или круглых столов по проблемам  комментирования текстов Пушкина, связанных с разными регионами и  периодами. 
Специалистов можно было бы собирать на несколько дней по темам, по  периодам, по географическим регионам, небольшими группами (5-6 человек),  широким представительством (20-30 человек). При необходимости эту работу  можно было бы организовать и через Интернет. Исследователей следовало бы  ознакомить с тем материалом, который уже подготовлен, чтобы они могли  высказать свои замечания и предложения, основанные на глубоком знании  регионального и тематического материала. Конечно же, далеко не все замечания и  предложения, которые прозвучат на этих встречах, будут учтены составителями,  но такая работа проверит на прочность то, что сделано, и позволит на ранней  стадии устранить разного рода системные огрехи и избежать фактических ошибок.
Например, можно было бы комплексно обсудить комментарии к  произведениям поэта, связанным с периодом южной ссылки и последующими  откликами на нее. Можно отдельными группами собирать специалистов Грузии и  Молдавии, Краснодарского края и украинских регионов  -  Киева и Каменки,  Днепропетровска (Екатеринослава) и Одессы.  В силу особой в творческом  отношении значимости самостоятельно должен рассматриваться Крым. 
Я боюсь, что в противном случае Пушкин в новейших комментариях не  только опять поплывет из Феодосии в Гурзуф на бриге «Мингрелия», но и на  ночлег в Байдарской долине вместе с семейством Раевских в очередной раз за  последние 195 лет не остановится, отправившись из Алупки сразу в Георгиевский  монастырь. 
                                      Литература
1.  Быт пушкинского Петербурга  (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2003.  Вып. 1; 2005. Вып 2);  Пушкин и мировая литература (Пушкин: Исследования и  материалы.  СПб., 2004. Т. 18-19).
2. Пушкинская энциклопедия: Произведения. Вып 1.  А-Д.  -  СПб.: Нестор- История, 2009.  -  520 с., ил.
3. Пушкинская энциклопедия:  Произведения. Вып. 2.  Е-К.  -  СПб.: Нестор- История, 2012.  -  600 с., ил.
4. Лермонтовская энциклопедия / Главный редактор В. А. Мануйлов. -  Москва: Советская энциклопедия, 1981.  -  784 с., ил.
5. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Т. 1-16. -  Москва; Ленинград:  АН СССР, 1937-1949; Т. 17: Справочный том.  -  1959.
6. Байрон Д. Г. Собрание сочинений. В 4 т.  - Москва: Правда, 1981.
7. «К пределам дальным…»: Очерки путешествия А. С. Пушкина по Крыму /  Под редакцией профессора В. П. Казарина.  -  Издание 3-е, дополненное и  исправленное .  -   Симферополь: Крымский Архив, 2012.   -  336 с., ил.
8. Lord Byron. The Giaour: A fragment of a Turkish Tale // Lord Byron.  The  Giaour. Bride of Abydos. The Corsair. Lara. - London: John Murray, Albemarle street,  MDCCCXLII [1842].  - 258 p.
9. The Works of Lord Byron. A new, revised and enlarged edition, with  illustrations. Poetry. Vol. III. / Edited by Ernest Hartley Coleridge.  -  London: John  Murray, Albemarle street, 1900. - XXI+546 p.
       10.  Пушкин А. С.  Сочинения / Комментированное издание под ред. Дэвида М.  Бетеа. Вып. 1: Поэмы и повести.  -  Москва: Новое издательство, 2007.  -  648 с.
        11 .  Казарин В. П.  «К пределам дальным…»: (Очерки путешествия А. С.  Пушкина по Крыму). Вып. 1. -  Севастополь: Ахтиар, 1994.  -  С. 24-32.
       12 . Ботвинник Н. М. Реминисценции из Овидия в стихотворении А. С.  Пушкина «Чаадаеву» («К чему холодные сомненья…») // Вторые Крымские  международные Пушкинские чтения: Материалы. В 2 ч. Ч. 2.  -  Симферополь:  1993.  -  С. 33-34.
       13. Малиновская Л. Н. Семантическое поле Бахчисарайского фонтана («слез»)  в контексте исламской традиции // История и археология Юго- Западного Крыма.  -  Симферополь: Таврия, 1993.  -  С. 174-187 .
        14. Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде: В 1820 годе.  -  СПб.,  1823.  -  337  с., ил.
        15. Андрейко Е. В. К вопросу о пребывании А. С. Пушкина в Бахчисарае: Из  новых разысканий // Крымские пенаты: Альманах литературных музеев Крыма.  -  Симферополь.  -  № 1.  -  1994.  -  С. 51-56 .
        16. Новикова М. А.  Вчитываемся в «Бахчисарайский фонтан» // Зарубіжна  література: Щотижнєвик. - Київ.  - 2003. -  Червень. - № 24 (326). - С. 1-9. См.  недавнюю републикацию статьи: Благородний вимір наукового подвижництва:  Збірник наукових праць  :[К 100-летию Н. Е. Крутиковой]. - Київ: Наукова думка,  2012. - С. 80-92.
         17. Жирмунский   В. М.  Байрон и Пушкин.  - Ленинград: Наука, 1978.  - 424 с.
8. Андрей Хомченко Лопанская стрелка
Андрей Хомченко 
Лопанская стрелка
В воздухе  Лондон : туман да морось … размытость и призрачность линий,  мягкой пастелью растушёван пейзаж, задником неясные очертания урбанизма,  передним планом река, на расстоянии вытянутой руки  строгий металл парапета,  зябкая сырость лезет за шиворот… колдовское место.
В воздухе  Лондон, но вокруг - если вглядеться  совершенно другой город:  железом крытые крыши, фабричные трубы, из труб расползается дым,  закопченный дымом красный кирпич, - дома викторианской эпохи…
такой, как её понимали в Харькове  -
конюшни в цокольных этажах, угрюмые окна, толстые (не прошибёшь)  стены, промозглые сквозняки подворотен … но туманы, но морось, так легко  обмануться, так просто впасть в заблуждение… колдовское место .
В воздухе  Лондон: туман… одна довольно пикантная дамочка аккуратно  сморкнулась в платочек и я такой в плаще, с поднятым воротником, интересный,  невозможно загадочный , -  мы стоим на Лопанской стрелке а перед нами, шлёпая  лопастями колёс медленно движется по реке пароход . Уже скоро его пассажиры  забудут об оставленных на берегу детях, - и, конечно, о жёнах, и, без сомнения, о  мужьях, - 
станут веселы и беззаботны, снимут с пальцев обручальные кольца положат их в сейфы и ридикюли, спрячут до лучших времён , -  скорее всего,  навсегда.
Ведь лучшие времена не наступят, - что может быть лучше? - солнце,  парусиновые шезлонги, бесплатная выпивка, море еды, по морю плывёт пароход,  да-да, уже море, вокруг лазурь, в лазури раскормленные чайки,
- мы прозевали этот момент: Капитан в ослепительно белой форме  крикнул в рупор «Отдать концы» и проворные морячки отдали концы, мы плывём  без концов,
И нет ни конца, и ни края - лишь безбрежная синева…
Сто пятьдесят юных девушек выстроились у борта и мечтательно смотрят  вдальсвежий ветер ласкает их кудри, треплет им локоны, ерошит короткие  стрижки - белые платьица с синей каймой взмывают подолами - полощутся ленты  на бескозырках матросов - и чайки в небесной лазури, у-а, у-а, 
орут, хватают клювами на лету трофеи - искрошенный девами хлеб  впопыхах, торопливо глотают… - я и сам больше всего на свете люблю поесть .
- Это потому, что вы не знаете других удовольствий, - довольно пикантная  дама прячет в сумочку пользованный платок, в глазах её преступная поволока,  оркестр играет красивую музыку, мы на корме, одни, в креслах, закутавшись в  пледы,
стюард не замедлил принести грог, я сделал глоток и произнёс:
- Отчего же? - пузырьки поцелуев, журчание разговора, мне всё это  знакомо, и дым в женских глазах, и сияние лунных дорожек на агатовой глади  моря, ром будит воспоминания о прошедших днях, а среди них - уверяю Вас -  случались прелестные деньки ,
великолепные деньки  и не менее восхитительные ночки, - мне есть что  вспомнить, хотя бы из книг
- А давайте познакомимся ближе, - она качнулась ко мне, и я вдохнул её  ароматы, пахло добычей, не печальной говядиной, нет, - куском мяса хорошей  прожарки, бифштексом, на который тянет немедля наброситься со столовым  ножом неудержимо.
- Насколько ближе? - трудно глотнул слюну.
- Настолько насколько ты можешь себе представить .
… ну, за этим не заржавеет… Мы пересекаем экватор.
Сто пятьдесят юных девушек разоблачаются из одежд , будто богини, будто  весталки, будто сборная страны по синхронному плаванию, разом оказываются в  бассейне, - брызги, хохот, соблазнительная нагота купальных костюмов  - ах,  златокудрые нимфы,
образцы всех  оттенков -  от спелой пшеницы до червонного золота -  золото… кому нужно золото… мне нет, - чахни потом над ним .
Я демиург, я творю свой собственный мир, в этом мире присутствует   довольно пикантная дама, я касаюсь её руки…
Цепь замкнуло. Токи пронзили нас, но не больно.
… ошарашенные глаза, расширенные зрачки, - я же чувствую: это не  прихоть, не сиюминутная блажь организма, - как минимум, это любовь…
О, любовь! 
эти упоительные моменты эти миги - миг-29 , миг-31  фигуры высшего  пилотажа… дама сморкнулась и скрылась в тумане…  
- исчезла -
и сколько ни вглядывайся, ни чаек, ни пароходов: на заднике город,   растушёванный мягкой пастелью, за парапетом река, в ней воробью по колено , -  в  воздухе Лондон, и зябкая сырость лезет за шиворот :
Уж не привиделась ли она Не примерещилась?
… мало ли что может почудиться в этих туманах… 
Из туманов вдруг крикнули пароходы, и чайки заплакали, затосковали У-а,  у-а…
колдовское место.
9. Вениамин Кисилевский СНАЙПЕР
 Вениамин Кисилевский
                                                              СНАЙПЕР
Выбор у Векшина был невелик: пределы области на Западной Украине, где  жил он и закончил медицинский институт, или Восточно-Сибирская железная  дорога.  С той существенной разницей, что в первом случае место будущей работы  назначила бы ему институтская распределительная комиссия, а во втором ждал бы  его один из небольших городов по ходу огромной сибирской магистрали,  именуемых в этом ведомстве станциями. И не в том лишь дело, что были у него  весомые причины предпочесть далекий, холодный, неведомый и непредсказуемый  край какому-нибудь дальнему  гуцульскому селению. Молод был, куражлив,  семьей не обременен крепко веровал в свою удачу - отчего бы не рискнуть, мир  поглядеть, себя показать. В конце концов, не все и не навсегда же концы обрубал  -  через два-три года, а то и раньше, если там не сложится, домой, даже не отработав  положенный срок, вернется.  Не по закону это, конечно, но и не такой уж  криминал, многие этим грешили, всем с рук сходило. 
В одном мог не сомневаться, знал по опыту своих предшественников: за эти  пару-тройку лет столько будет там у него хирургической практики, сколько в  здешней захудалой сельской больничке - а на что-либо другое рассчитывать ему не  приходилось  - за десяток лет не наберется. И вернется он в свой город не  подмастерьем, обучившимся лишь крючки держать да зашивать, если доверят,  кожу в конце операции. Другие там возможности, другие перспективы. Поискал  на карте город между Красноярском и Иркутском, заглянул в  железнодорожный  справочник, выбрал глянувшийся названием Боготол и стал собираться в дорогу.  Вооруженный свежеиспеченным дипломом, в котором значилось, что он, Векшин  Михаил Аркадьевич, закончил в 1966-ом году лечебный факультет  мединститута и  решением Государственной экзаменационной комиссии имеет право заниматься  врачебной деятельностью.  Потом  оказалось, что в Боготоле хирурги не нужны,  предложили ему другую, подальше на Восток, станцию с не менее достойной, на  полтораста коек больницей и, главное,  с опытным, умелым - справки навел -  завом хирургического отделения. Что вполне его устраивало. 
И началась у Векшина новая, несравнимая с прежней жизнь. Готов он был к  тому, что многим, конечно же, придется пожертвовать, ко многому, нравится или  не нравится, приспосабливаться, ножки по одежке протягивать, но давалось ему  все это очень непросто. Не однажды, особенно  первое время, довелось ему  пожалеть об опрометчивом своем решении, хотелось бросить все, бежать от  чуждых, неприемлемых порой для него нравов, обычаев, отношений. Не привыкал  к обитанию в общежитии локомотивного депо, куда поселили его, к неприглядной  комнате с пятью хамоватыми машинистами и их помощниками,  большими  любителями выпить и поорать, которые вставали и спать ложились согласно  графику движения поездов, в любое время дня и ночи, покоя не было.  Лишали  сна  и зычные неумолчные голоса диспетчеров, доносившиеся с близкой станции.  Пугала неожиданно быстро наступившая зима, к лютости  и нескончаемости  которой не готов он был в своем семисезонном пальтишке и ботиночках. При  зарплате, едва хватавшей на пропитание. А еще не ожидал он, что так сильно  тосковать будет по невообразимо далеко оказавшимся маме, подруге, по веселым,  остроумным друзьям- приятелям, несравнимым с новыми знакомцами, по  большому, красивому, залитому огнями городу. Хватило бы и одной пятичасовой  разницы во времени, чтобы долго еще чувствовать себя живущим с ними не только  в разных часовых поясах, но и словно бы в разных мирах. Обрыдлая столовская  еда, удручающе  скудные, полупустые магазинные прилавки…
Но если бы только это.  Думал он, что встретят его здесь если не с  распростертыми объятиями, то уж по крайней мере приветливо, радушно, с  хваленым сибирским гостеприимством.  Само ведь собой разумелось приехал к  ним новый молодой врач, которых тут нехватка, симпатичный, неглупый,  добровольно сменивший благодатные украинские земли  на их суровое, бедное,  плохо обустроенное бытие. К тому же холостой и к алкоголю равнодушный -  царский подарок для местных девиц на выданье и озабоченных  их мамаш, тоже не  в минус  Однако же. Нет, какой-либо неприязни или, тем более, враждебности он  не ощутил, но и значимым событием его появление здесь не стало. Сближения с  ним не искали и к себе близко не подпускали. Более того, давали, случалось,  понять, что это он, невесть кто и откуда взявшийся,  должен ценить терпимое  отношение к себе, заслужить его.  Вскоре он понял, что не вызвано это его  личными достоинствами или недостатками. Тут такие, как он, залётки менялись  едва ли не каждый год, не приживались.  В то же хирургическое отделение он,  Векшин, за четыре последних года прибыл уже третьим. В довершение ко всему  пользы от него было с гулькин нос - хирург он пока  никакой, проку от него не  скоро дождешься, возиться с ним нужно, хоть и занимался он на старших курсах в  хирургическом кружке, кое-чему научился. Зав  отделением, в самом деле хороший  хирург, но, как нередко это бывает, дубоватый и с поганым характером, в один из  первых же дней отрезвил его. Сказал, что много их здесь таких перебывало, и он,  Векшин, судя по всему, тоже долго не задержится, поэтому нянькой он быть  ему  не намерен, время и нервы на него тратить Пусть, если желание быть хирургом не  пропадет, сам смотрит, вникает, учится. Себе дороже. Об этом ему никто из  вернувшихся в город из этих краев не рассказывал. Просто не повезло ему, такая  больница и такой начальник достались?
Но со временем все более или менее образовывалось. Через три месяца  перебрался он в «элитную» общежитскую комнату на двоих, делил ее с терапевтом  Геной, парнем из Белоруссии, приехавшим сюда в тот же год. Взявшая шефство  над ними комендантша старалась по возможности скрасить их быт, появились у  них радиоприемник, настольная лампа, электрическая плитка, кое-какая посуда,  шторы на окнах. Приемничек, правда, старенький, плохонький, трескучий, вот  только Китай ловил громко, чисто. Одно из немногих здешних развлечений:  слушать их потешные, примитивные, рассчитанные на каких-то недоумков  передачи. Даже плохо верилось, что готовят их там грамотные, подготовленные  агитаторы-пропагандисты, а не случайные люди. Начинались они словами  «Здравствуйте, дорогие сибиряки и дальневосточники, временно проживающие на  территории великого Китая».В деповской столовой  их уже знали, хотели  накормить повкусней, привечали их магазинные продавщицы, что  немало значило  в те голодные, дефицитные чего ни коснись, особенно в сибирской глубинке ,  годы.  Преимущество врачей в небольшом городке, где почти все друг друга знают  и на всякий случай сводят с медиками знакомства. Жизнь постепенно  налаживалась, делалась привычной, да и профессионально он созревал :грыжи и  аппендициты оперировал уже не только ассистируя, иногда и самолично, лишь  под присмотром операционной сестры. Вел прием в поликлинике, тоже вроде бы  неплохо получалось. Чуть потеплел к нему и зав  отделением, удостоверившись,  что новенький не «отбывает номер»  - учится, старается, фортелей не выкидывает. 
Избрав для себя такую стезю, Векшин даже вообразить себе не мог, с какими  встретится здесь проблемами. С тем, например, что среди местных жителей  окажется так много бывших заключенных, со всеми отголосками мышления и  поведения, обретенными за решеткой.  В подавляющем большинстве были это, как  узнал он потом,  люди, по каким-либо причинам побоявшиеся или не пожелавшие,  отбыв срок, возвращаться на родину. Женились на местных, обживались тут,  обзаводились хозяйством. Все, как правило , - охотники, у каждого ружье, за  которое нередко хватались они в пьяных разборках, не опьянев даже, а обезумев от  немыслимой дозы выпитого отвратительного местного свекольного самогона,  который гнали тут чуть ли не в каждом доме. А почти у каждого парня стоял во  дворе мотоцикл - не имевший его считался каким-то неполноценным, уважения,  особенно девического, не заслуживал. И гоняли они вечерами на этих ревущих, со  снятыми глушителями железных колымагах  с визжащими девчонками за спиной,  пьяные, безбашенные, по темным, ухабистым улицам, бились, калечились  нещадно. Так что работа у хирургов, а было их в больнице, Векшина считая,  четверо, не переводилась, и днем, и ночью. Из-за ужасной, ржавой здешней воды -  оставшаяся вечером в стакане, утром приобретала она буроватый цвет, на дне  осадок с палец толщиной - страдали печени и почки, воспалялись и плодили  камни. А уж болезни щитовидной железы вообще не переводились. Вот уж к чему  совершенно не был готов Векшин, пересекая на поезде две трети страны и дивясь  гигантским необжитым просторам, дико заросших темными лесами, жесткими  кустарниками, скудными травами, первобытными каменистыми  грядами. Зато  надежды его на щедрую хирургическую практику оправдались с лихвой. Было к  кому и к чему приложить руки.
Но менее всего ожидал Векшин, какой еще, кроме стационарно- поликлинической, деятельностью придется ему заниматься. Он давно перестал  удивляться  такому множеству здесь бывших зэков. Не зря расположенная  неподалеку станция называлась Решоты  - одно из первых российских селений,  куда свозились каторжники, осужденные на длительные сроки заточения. Те  самые места «столь отдалённые». Не знал он, что почти весь Енисей вплоть до  самого Ледовитого океана  в колючей проволоке : владения скорбно знаменитого  Краслага. Как и не знал, не мог знать, сколько в его узилищах болеет и мрет  заключенных. То есть понимал, конечно, что в тюрьмах, в лагерях, в условиях  далеко не курортных, люди должны и хворать, и уходить в мир иной в количествах  заметно превышающих минздравовские среднестатистические данные, само собой  это разумелось.  Но когда пришлось ему вплотную столкнуться с этой напастью,  ужаснулся он всему увиденному и услышанному. 
А столкнуться пришлось потому, что начали включать его во врачебные  спецбригады для консультативного приема в зонах Краслага. В бригаду входили  обычно три врача, состав менялся в соответствии с  возможностями и запросами.  К примеру, хирург, терапевт и дерматолог, или хирург, гинеколог и окулист. Их  приезд загодя согласовывали, встречали, сопровождали, выделяли помещение для  осмотра. Заходили к ним на прием по терпеливой очереди, некоторые в  сопровождении надзирателей, иногда на носилках. Проблема отягощалась тем, что  своих врачей там вообще зачастую не было, или куролесил какой-нибудь  спившийся лекарь, давно позабывший все азы медицины . Поэтому оказать кому-  нибудь при надобности квалифицированную, тем  паче неотложную врачебную  помощь было попросту некому. А по неведомо кем писаному закону получившие  срок доктора не имели права заниматься там лечением, в лучшем случае  назначали их санитарами. Врачей в такую выездную бригаду выделяла, конечно,  не только векшинская отделенческая больница, но и другие, по разнарядке. К  счастью, врачей из «железки» вызывали реже, чем «городских», меньше  доставалось.
К счастью - потому что каждая такая поездка была для докторов, особенно  молодых, непривычных, тягостным испытанием. Прежде всего - из-за скудных, а  чаще вообще отсутствующих возможностей кому-то действительно помочь, хотя  бы более или менее подлечить  если уж не вылечить. В большинстве случаев  помощь ограничивалась постановкой диагноза, выпиской медикаментов  и  рекомендациями. При том, что знали хорошо знали почти нет шансов, что  бедолагам этим станут приобретать назначенные ими лекарства проводить  необходимый курс лечения. Разве что переведут на работу полегче, дадут  отдохнуть несколько дней, подкормят. Удачей было переправить его в тюремную  больницу, и большим везением - в больницу не  милицейскую, если начальство  снизойдет, посодействует. Обычно - когда требовалось неотложное хирургическое  вмешательство, невозможное без технически оснащенной операционной и  последующего выхаживания. 
Сложности возникали на каждом шагу, самые неожиданные, об одной из них  Векшина заранее предупредили. Среди зэков немало было умельцев высочайшего  класса, талантливых актеров, умевших симулировать какое-нибудь заболевание до  того убедительно, что разоблачить их вряд ли сумели бы даже очень опытные не  только врачи, но и психологи. Не говоря уже о том, что порой кое-кто их них  прозрачно давал понять доктору, что лучше бы тому не очень-то усердствовать,  может нарваться на большие неприятности. И вообще вся эта жуткая атмосфера,  исковерканные людские судьбы, все эти лица, голоса, запахи впечатление  производили донельзя гнетущее, долго потом не выветривались из памяти и  сознания. 
Когда Векшин впервые оказался в этом замкнутом инопланетном  пространстве, когда впервые лязгнул за его спиной тяжелый засов и вдохнул он в  себя эти лагерные миазмы, явственно ощутил он, как вдруг тесно стало в груди и  противно заныло под ложечкой. Сам себе не смог бы объяснить, что это было: не  испуг, не тревога, не отвращение или отчуждение - скорей всего, неодолимое  желание оказаться сейчас подальше, не касаться, не знать. Потом худо-бедно  приспособился, так остро не реагировал, научился созерцать эту ущербную  лагерную жизнь всего лишь с опасливым любопытством .  Ужасны были женские  лагеря. Навсегда запомнилось первое посещение. Тогда в бригаде  с ним был еще  один мужчина, терапевт Гена. Двор, который они пересекали, пустовал, но на  всякий случай сопровождали их три женщины из охраны. А за окнами,  забранными толстыми железными прутьями, бесновались женщины. Отталкивая  друг дружку, липли к решеткам, тянули руки, орали, звали, смеялись, улюлюкали,  грязно матерились. 
Но была одна зона, куда Векшин ездил если не с удовольствием, то по  меньшей мере без обычного нежелания. Знаменитая «девятка».Знаменитая тем,  что сидели там в большинстве осужденные на длительные сроки за тяжкие  преступления, и славилась она жестким режимом. А начальствовал там  подполковник Володя, с которым Векшин свел знакомство. И с ним, и с женой его  Катей. Катя исполняла обязанности врача, хотя к медицине имела самое  косвенное отношение. Когда-то в педагогическом институте, где училась на  филфаке, прослушала она  курс лекций по медицинской подготовке. Там парням  на случай войны отводились часы для обучения военному делу, а девчонкам  прививали сестринские навыки. И даже вручали потом какие-то  проштампованные справки. Польза от такой подготовки была аховая, разве что  научились девочки накладывать жгут при кровотечениях, делать повязки и  пользоваться одноразовыми шприц-тюбиками. Понятие о врачевании Катя имела  самое отдаленное, но в ее кабинете стоял шкафчик с медикаментами, где на  разных полочках, чтобы не путались, хранились таблетки «от головы», «от  живота», «от сердца» и прочее в том же духе. Всё ж лучше , чем ничего.
Знакомство с Володей состоялось в первое же посещение Векшиным этой  зоны. Во дворе увидел он идущего навстречу худого, заросшего неряшливой  полуседой щетиной мужчину в замызганном ватнике, с помойными ведрами в  руках. Маломальской опрятностью немногие здесь отличались, но этот больно уж  был непригляден. Взглянув на него, Векшин сначала не поверил своим глазам,  присмотрелся внимательней - и понял, что не заблуждается, не мерещится ему.  Это действительно был Грач. Профессор Грач, Богдан Романович, зав  кафедрой  нервных болезней. Бывший.
Векшину не довелось у него поучиться, потому что был он тогда на четвертом  курсе, а цикл неврологии проходили на пятом. Но , конечно же , прекрасно знал  профессора Грача. Как и все студенты, с первокурсников начиная. Богдан  Романович без сомнения был самой колоритной личностью, и не только в  студенческой среде. Самый молодой  в институте доктор наук, получивший  кафедру в тридцать с небольшим лет, что в медицинских кругах уникальное  явление, знаменит он был не только этим. Внешностью тоже обладал  незаурядной: высокий, спортивный, хорош той неотразимой мужской красотой,  что более всего пленяет женщин - волевое, крупной лепки лицо, черные, без  блеска, глаза белые изящные руки. Но едва ли не главной его  достопримечательностью была роскошная, до плеч,  волнистая  черная грива какой во всем городе похвастать могли единицы, а уж в чопорном медицинском  профессиональном  клане - вряд ли один-другой на всю Украину. Надо ли  говорить, что почти все институтские девчонки, особенно пятикурсницы,  проходившие у него цикл нервных болезней, кстати сказать, одну из  труднейших  для изучения дисциплин, тайно или откровенно были влюблены в него. Чем - большой тайной ни для кого это не было - профессор Грач иногда не пренебрегал.
Но это еще не всё. Был Богдан Романович бесконкурентным законодателем  мод. Способствовало этому и то, что имел он возможность, редчайшую даже для  самых заслуженных, именитых деятелей, бывать за рубежом на различных  конференциях и симпозиумах, включая туманные недосягаемые капстраны. И,  соответственно, покупать там вещи, какие даже в самых дорогих комиссионках  чудом сыщешь. На Грача глядя, можно было постичь, что сейчас модно в Европах,  каких цветов и кроев носят пиджаки, какой ширины и длины брюки, какой  расцветки и формы галстуки, толщины подошвы, вплоть до самых мелких  аксессуаров мужской современности и неотразимости. И не только постичь, но и  стараться в меру сил и возможностей этому соответствовать, оправдывая давнюю  русскую поговорку о хитрой на выдумку голи. Не тайной для всех было и кое -что  посущественней. Жил профессор Грач в красивом особняке в престижном районе,  чем тоже похвастать могли лишь избранные, и собирались там у него развеселые  компании таких же избранных друзей. Об этих лукулловых пиршествах ходили  легенды, пусть и никто несмог бы с уверенностью сказать, насколько они  достоверны. Ничего, вообще-то, такого уж зазорного - Грач был не женат,  обязательств ни перед кем не имел, тем более что многие блюстители нравов  сочли бы за честь быть туда приглашенными. Но прежде всего, говоря о Романе  Богдановиче, надо бы сказать, что был он специалистом высочайшего класса,  работы его печатали крупнейшие зарубежные журналы, нередко вызывали его для  участия в консилиуме в Киев, случалось, что и в Москву.
И вдруг рухнуло для него всё, в одночасье скатилось в пропасть. Кто-то  позвонил в милицию и сообщил, что в особняке по такому-то адресу творится  разнузданная оргия, участвуют в ней малолетки. Концовка этого анонимного  звонка сыграла решающую роль. Попала в самую сердцевину. Как раз в это время  разгоралась в прессе бурная кампания по борьбе с совращением малолетних,  вызванная  недавним громким уголовным процессом. Посланный туда  милицейский наряд в самом деле обнаружил там не малолеток, конечно, но одну  девчонку, не достигшую совершеннолетия. Влип Богдан Романович крепко, угодил  под раздачу. Не помогли ему ни  медицинские заслуги, ни знакомства заоблачного  уровня, ни влиятельнейшие пациенты, кое-кто из которых обязан ему был не  только здоровьем, но и жизнью, не смогли защитить именитые коллеги. А может  быть, об этом тоже поговаривали, и не хотели  защитить его - молодого,  даровитого, успешного, кумира институтской молодежи. Дело получило широкую  огласку и в центральной прессе, обратного хода уже не имело. Был  взбаламутивший весь город показательный судебный процесс, Богдану  Романовичу дали десять лет .
И вот  увидел его Векшин посреди лагерного двора, едва узнаваемо  преобразившегося, в таком непотребном виде, с этими погаными ведрами.  Поспешил он встретиться со здешним начальством, спросил у подполковника,  которого не знал еще и не называл Володей, зачем он приглашает к себе каких-то  местных врачей, когда есть тут у него знаменитый профессор, ученый с мировым  именем, о чьей консультации  лишь мечтать могли простые смертные. Может  быть, товарищ подполковник просто не знает об этом?
Товарищ подполковник знал. Знал и то, о чем понятия не имел Векшин. О том,  что неведомыми путями заключенные всегда узнают, какое приходит к ним  пополнение. Досконально о каждом. Информация эта поступает раньше его  появления здесь, в соответствии с ней привечают его и определяют ему место  согласно незыблемой лагерной иерархии. И что- то изменить потом  невозможно,  не докажешь ничего и не поправишь. С Романом Богдановичем случилась беда.  Недавно прилетела сюда молва, что он «сука» - человек, закладывавший своих  собратьев по несчастью в обмен на подачки и послабления. Володя даже не знал,  насколько это  справедливо, не было ли здесь какой-то чудовищной ошибки, но  все равно изменить что-либо не в его было власти. А Грач ни на что  больше не мог  уже претендовать, со всеми проблемами заполученной репутации, с пресловутым  «местом у параши», презрительным отношением к себе и всеми обидами,  большими и маленькими. Само собой, ни о каком врачевании тут он и во сне  помышлять не мог, даже  санитарское поприще было для него недостижимо.
Вскоре однако , Векшину удалось сотворить невозможное. И то лишь потому,  что Катин отец был крупным партийным чиновником, посодействовал. Грача в  виде исключения перевели  внештатным ординатором в тюремную больницу,  жизнь его разительно преобразилась. Векшин же настолько сдружился с Володей  и Катей, что наведывался к ним уже по собственной инициативе. А те ждали его  всегда с нетерпением. Дело в том, что Володя с Катей  были большими  любителями преферанса, а нужного для игры третьего здесь не находилось.  Векшин и сам любил поиграть, к тому же скрашивал свою небогатую событиями  нынешнюю жизнь. 
Привлекала его не только игра. Не менее занятными были Володины рассказы  о лагерной жизни, зачастую просто с фантастическими сюжетами, в правдивости  которых усомнился бы, если бы рассказывал кто-то другой. А рассказчик Володя  был отменный Векшин несколько раз предлагал ему записывать эти истории,  книгу издать. Бестселлер получился бы ломовой, но Володя лишь посмеивался да  отшучивался. Подогретый его интересом, Володя иногда припасал для него еще и  встречи с самыми интересными своими подопечными -знаменитыми аферистами  и мошенниками известными деятелями науки и культуры, маньяками и убийцами,  было даже несколько людоедов.  Приглашал их к Векшину якобы для осмотра или  навещал в бараках. Поражало Векшина, что немало среди них было  женщин, в  большинстве своем молодых и привлекательных. Однажды видел там Векшин  девушку просто неземной красоты. Она, как он догадывался, была тут на особом  положении, потому что дозволено ей было носить длинные, почти до пояса  волосы. Она, когда они с Володей вошли, глядела в окно, стояла к ним спиной.  Векшин подивился золотистому, не желтому, не рыжеватому, именно золотистому  цвету ее волос. А когда она обернулась, увидел глаза, каких никогда прежде не  встречал и не подозревал, что такое вообще возможно - длиннющие, чуть ли не от  самых висков, и чистой, беспримесной синевы.
Не таких прелестниц, конечно, но просто красивых девушек было там почему- то необъяснимо много. Векшин даже подтрунивал над Володей, что тот не без  умысла собирает у себя столько симпатичных девиц. И не менее удивлен был  Володиной отповедью. Как-то раньше это не приходило ему в голову. Впрочем, он  никогда и не задумывался  над этим. Многие из этих девушек росли на убогих,  заброшенных городских окраинах, где, как водится , заправляет кучка местных  хулиганов, во главе с ушлым вожачком. Хорошенькую девчонку замечали, когда  она еще только начинала созревать, и ее судьба если не в девяти случаях из десяти,  то уж в пяти точно была предрешена. Вожачок «клал на нее глаз» - и дальше  сюжет развивался по одному и тому же сценарию. У чужаков - мальчишек, а  потом и ребят постарше быстро пропадала охота  не только поухаживать за ней, но  и просто погулять, домой  проводить. Лупили их со знанием дела, обычно хватало  одного такого внушения, чтобы дорогу сюда позабыли. Каких-либо шансов  сопротивляться, управу на обидчиков искать у девчонки практически не было.  Разве что защитник у нее находился этой шайке не по зубам. Ставили ее перед  выбором: или в дружки тебе вожачок, или вообще никого. 
И вот тут-то самое казалось бы нелогичное и вершилось. Девочке начинал  нравиться вожачок - удалой, рисковый, бывалый, верховодящий всеми  остальными.  Льстило ей, что выбрал он ее среди других, подружки завидовали.  Везло, если были это всего лишь дворовые хулиганы  неизбежные издержки  времени, места  и возраста. Но в тех же девяти случаях из десяти эти маленькие  подонки, начиная с чужих карманов, ларьков и киосков, быстро докатывались до  бандитских налетов и грабежей, а потом, обнаглев и озверев от безнаказанности,  до убийств. А девочка, которую вожачок потехи  ради взял однажды с собой,  чтобы постояла «на атасе», пока взламывают они табачный ларек, незаметно  втягивалась в эту опасную, шампански  пенящуюкровь и нервы игру, дивясь своей  отчаянности, своей причастности к этой таинственной, не каждой девчонке  даденой жизни. Отравлялась искушением за какой-то час-другой заполучить  столько, сколько ее захиревшим полунищим родителям за месяцы не светит, иной  жизни уже не представляла себе С предсказуемым и неотвратимым раньше или  позже  возмездием, во что не верилось ей и верить не хотелось.
Говорил это Володя явно в отместку за игривые векшинские намеки, ерничал,  что не учат их в институте основе основ - некнижной, житейской психологии, без  которой хваленой их  медицине грош цена, потому и столько вокруг бездарных  врачей, ничего, кроме нескольких зазубренных симптомов и рецептурных  прописей не знающих и не желающих знать, насмотрелся он на этих эскулапов.  Ичто с характером у них проблемы по той же причине: когда по-настоящему  проявить его нужно, кишка оказывается тонка, пасуют. А затем вдруг, в сомнении  потеребив кончик носа, спросил вдруг, хочет ли Векшин поглядеть, как  приводится в исполнение приговор. 
- В каком смысле? - не понял  Векшин.
- В том самом, - ответил Володя. - Сегодня как раз у нас день такой, подгадал  ты. 
- К стенке, что ли, ставят? - догадался Векшин.
- Не к стенке. Если желание такое есть, можешь сам увидеть. Тебе, как врачу,  дозволено.
- Ну… я, вообще-то, не против, - не сразу согласился Векшин.  И даже рискнул  пошутить: - Для восполнения твоего психологического практикума. - А как это -  не к стенке?
- Увидишь, - пообещал Володя. - Между прочим, система у нас гуманная, не то  что вы, хирурги, живодеры…
Он потом тысячу раз пожалел об этом  своем согласии. Он, с первого курса  кромсавший трупы, изучая анатомию, не однажды сталкивавшийся со смертью за  годы учебы в институтских клиниках, успевший встретиться с нею и за время  своей недолгой работы хирургом. 
Володя все же по дороге счел нужным подготовить Векшина к предстоявшему  испытанию.  Система, просвещал его Володя, в самом деле была гуманная, если,  конечно, уместно тут было это слово. Во всяком случае, человек, приговоренный к  смерти,  не ведал, когда, в какой момент оборвется его жизнь. Хоть и знал он, что  смертной кары ему не избежать, поневоле готов был к ней, если, опять же,  возможно к этому быть готовым. Та же доказывал Володя, психология. Вот только  ждать этого рокового  дня приходится месяцами, а то и годами, кому-то ожидание  это пострашней, невыносимей любой казни, люди сходят с ума, накладывают на  себя руки, кому-то дорога каждая секунда длящейся жизни, надеются неизвестно  на что
Это был длинный узкий коридор, в дальнем конце которого была дверь в  обычную комнату. Приговоренного  несколько раз водили по этому коридору в эту  комнату, где нужно ему было то дать какие-нибудь дополнительные показания, то  подписать  какую-нибудь бумажку. Он привыкал к таким хождениям, никакой  опасности для себя в них не чуял. И в один из дней в этом коридоре жизнь его  обрывалась. За колонной поджидал его снайпер, у которого было там  пристреленное место. И когда смертник подходил к нему, снайпер спускал  курок…
Векшин, томившийся, обливавшийся омерзительным липким потом в  ожидании развязки, увидел и услышал, как треснул череп и выплеснулась из него  на крашеную зеленой масляной краской стенку кровянистая мозговая слизь,  медленно поползла вниз. Смертник рухнул на пол, тут же подбежали двое с  ведром и носилками, быстро  смыли тряпкой со стены шевелившую жуткими  щупальцами кровавую медузу, засунули труп в брезентовый мешок, бросили на  носилки и унесли.
Он знал, что казнили изверга, на черной совести которого было больше  десятка изнасилованных им и жестоко потом убитых мальчишек, сам   недрогнувшей рукой подписался бы под смертным приговором этой нелюди. И  никакой жалости до последнего мгновения не испытывал к немолодому уже  мужчине, шедшему по коридору, опустив голову, с заложенными за спину руками.  Поражался его обыкновенному, без каких-либо порочных следов лицу,  неожиданным очкам на приплюснутом носу, словно бы недостоин тот был даже  этого. Но то, как просто и  страшно , в один миг оборвалась на его глазах  человеческая жизнь, этот прилипавший к стене кровянистый человеческий  студень…
Он с трудом сумел погасить рвавшийся наружу приступ тошноты, облокотился  на стенку, не надеясь на ослабевшие ноги. И выглядел, судя по всему, плоховато,  потому что Володя поддержал его за плечо, тревожно спросил:
- Ты как, Миша?
- Ничего, нормально, - пересилил себя Векшин. - Давай уйдем отсюда,  дышится тут как-то…
Сразило его не только зрелище состоявшейся казни. Не меньше - что  снайпером была женщина. Молодая еще, чуть за сорок по виду, симпатичная  женщина, чернявая и темноглазая, с открытым, чуть скуластым лицом. Та же  логика - будто она, занимаясь таким жестоким, тем более для женщины ремеслом, обязательно должна быть какой-нибудь образиной. 
Уже потом, когда сидели они  в Володином кабинете и пили  - никогда еще  Векшин не поглощал его с таким желанием - коньяк, разузнал он об этой  женщине. Зоряна - так романтично, оказалось, звали ее - в самом деле женщиной  была необычной. И знаменитой.
- Ты бы видел ее при полном  параде, - говорил Володя. - У нее столько  орденов и медалей, что не всякому вояке сравниться. О ней газеты писали,  фотографии в газетах печатали. Она снайпером на войне была, столько немчуры  ухайдакала, что даже фильм о ней хотели снимать. А она отказалась, наотрез.  Вообще скромности она редчайшей - никогда о своих боевых заслугах не  рассказывает, награды в праздничные дни не цепляет, журналистов, рвущихся к  ней, близко не подпускает.
- Исполать ей, - пожимал  плечами Векшин, - но неужто никакую другую  работу для себя подыскать не могла? Не настрелялась? Больше двадцати лет уже,  как война закончилась.
- Это не ко мне, - сморщился от кислятины лимонной дольки Володя, - это ты  у нее спроси. Чем- то, значит, она руководствуется, неспроста же.
- Спросил бы непременно, - Векшин уже заметно охмелел. - Про твою  психологию. - Загорелся: - Слышь, Вова, а позови ее сюда, будь другом. Страсть  как хочется покалякать  с ней, интересно же.
Володя помедлил, затем поднялся, отодвинул стул.
- Не обещаю, но попробую. Покалякать с ней тебе вряд ли удастся,  из нее  лишнего слова не вытянешь. И приказать ей нельзя, только попросить,  кремень- баба. И если не ушла еще.
Оставшись в одиночестве, Векшин уронил голову на брошенные на стол руки,  закрыл глаза. Выпитый коньяк спасительно сгладил кошмарность недавних  впечатлений, хранилось лишь, не пропадало муторное нытье в глубинах желудка.  Раскрылась дверь, Володя вернулся с Зоряной.
- Знакомься, Зоряна, - сказал ей Володя, - это доктор Векшин, о котором  я  говорил тебе.
Векшин вышел из-за стола, шагнул вперед, замешкался, не зная, протягивать  ейруку или дождаться, пока сделает это Зоряна. Мелькнула даже мысль, что эта  непостижимая женщина вообще может не посчитать нужным делать это,  - кто он,  мальчишка, пусть и врач, в сравнении с ней. А еще о том, что придется ему  коснуться руки, сжимавшей недавно тяжелую винтовку, целясь в человеческую  голову. И только сейчас, вблизи, заметил, что лицо ее  тоже чем- то необычно,  есть в нем что-то странное, чуднОе. И вдруг, когда очутились они глаза в глаза,  понял это. Они у нее были разного цвета. Левый - темно-лиловый, почти черный, а  правый чуть посветлей, с карим оттенком. От нее, похоже, не укрылось его  замешательство, уголки ее бледных, не накрашенных губ слегка дрогнули,  протянула ему руку, спросила:
- Вы в самом деле приехали сюда с Украины?
Этот говор не слышал он с того дня, как приехал сюда. Спутать его с каким- либо другим было невозможно, не выветривался он за долгие годы, а скорей всего  вообще никогда, как бы обладатель его ни старался. Говор уроженца Западной  Украины, так хорошо ему знакомый. Говор, в который вносили  свою лепту,  нередко возвращаясь, повторяясь, сменявшие друг друга власти -польская, русская,  австро- венгерская, советская, образовав за истекшие века  ни с чем не сравнимую  языковую смесь. 
- Оттуда, - подтвердил он после не по-женски крепкого ее рукопожатия. И  предвосхищая ее неминуемый следующий вопрос, добавил: - Со Львова.
Зоряна продлила улыбку, сказал, что рада встретить здесь земляка, давно не  приходилось. А  сама она, сказала, из Яворова, это ж  совсем рядом, во Львове у  нее дочь,  тоже учится в медицинском институте, заканчивает четвертый курс,  Терещук Марийка, может быть, он знает ее. Огорчилась, что не знаком он с ней,  но все равно надо бы им поговорить, жаль, сейчас времени нет, ждут ее, надеется  она, что вскоре они увидятся…
- Ты сделал невозможное, - покрутил головой Володя, когда Зоряна, выяснив, в  какой больнице он работает и где живет, распрощалась. - Не припомню, когда  видел ее улыбавшейся. У нее и мужик такой же, бирюк бирюком.
Увидеться с ней довелось Векшину  в самом деле вскоре, чего уж никак он не  ожидал. На следующий же день. В воскресенье. И не по добру. Поздним вечером  заглянула к нему общежитская сторожиха, сказала, что звонили ему из больницы,  просили  срочно прибыть. Обычное дело, наверняка звали его на какую-нибудь  большую операцию, где одному не управиться и требовался ассистент, потому что  дежурство на дому в этот день было не его, а  Сапеева, того бы и вызвали. Или,  об  этом  Векшин  тоже не мог не подумать, Сапеев сейчас не в том состоянии, чтобы  работать, что, увы , было не редкостью. Эти опасения его оправдались, когда он  через четверть часа, благо жил неподалеку, пришел в отделение. Куда больше  удивило его, даже больше чем удивило, когда дежурившая сестра сказала ему, что  дело не только в «болезни» Сапеева. Женщина, не местная, которую муж привез с  линии, настаивает, чтобы принял ее обязательно он, Векшин. Вот уж не  предполагал Михаил Аркадьевич, что удостоится он такой чести. Спросил, на что  она жалуется, услышал, что мается животом, похоже на аппендицит, и пошел в  смотровую, где находилась та женщина. 
В коридоре поджидал его рослый, бородатый и густобровый, похожий на  цыгана мужчина - муж ее, как догадался Векшин. Протянул он Векшину какой- то  сверток и смущенно пробасил:
- Возьмите, доктор, уважьте. Она вам только одному и доверяет, потому что вы  свой.
Почему он свой, Векшин не понял, но о содержимом свертка догадаться  несложно было и не развернув его.
- Вот это лишнее, уберите, - отодвинул он руку бородача, - и давайте не будем  терять понапрасну время.
- Ну пожалуйста, доктор, - прижал тот к груди огромный кулак, - соболек там  для вас, из уважения, охотники мы, велела она…
Векшин молча обогнул его, вошел в смотровую комнату, закрыл за собой дверь  - и замер, уставившись на лежавшую на топчане Зоряну.
- Вы? - изумился.
- Як бачите, - блекло усмехнулась она, и дальше тоже говорила с ним по- украински. Чтобы извинил он ее, что потревожила его в такое позднее время, в  выходной день еще,  что устала она терпеть  эти боли, никакие таблетки не  помогали. Муж настоял, что в больницу ей надо, упросил соседа, чтобы тот отвез  их сюда, повезло ей, что успела познакомиться с Векшиным, тут такой народ,  никому доверять нельзя. 
О таком народе Векшин дискутировать с ней не стал, расспросил ее о  подробностях заболевания, записал в историю болезни, старательно  пропальпировал ее живот. И отдал ей должное, что при этих, уж он-то знал,  болезненных манипуляциях Зоряна не только не застонала ни разу - не  поморщилась. Сомнений у Векшина не было: диагноз такой называют  студенческим, все классические признаки  воспаления аппендикса  были  отчетливо выражены. Поручил он сестре сделать анализ крови, затем попросил ее  вызвать операционную сестру. Украинским, даже с «мисцевым» акцентом языком  владел он не хуже русского, на нем с Зоряной и общался, если так ей было  удобней. Так же невозмутимо отнеслась она к тому, что предстоит операция. «Ну  шо ж, пан Мыхайло, якщо трэба, то трэба». Но с первой же секунды знал он, что  сам оперировать ее не станет, не рискнет. По закону подлости, о справедливости  которого знает каждый медик, высок был вариант какого-нибудь непредвиденного  осложнения, с которым ему не справиться. Вышел, сказал топтавшемуся там мужу,  что жене его необходимо удалить аппендикс, слоняться здесь нет ему смысла и не  положено, тем более поздно уже, пусть он не держит машину, уезжает домой,  раньше завтрашнего утра все равно  ничего не будет известно. И поспешил в  ординаторскую звонить заведующему отделением. Мельком успел заметить, что  свертка в руках мужа-охотника уже не было, хоть с этой морокой разделался.
Уже набирая на диске телефонный номер зава, вспомнил Векшин, что приехал  к тому какой-то давний армейский дружок, подосадовал. Худшие опасения  оправдались, лишь только услышал его голос: зав явно был уже крепко поддатый.  А выслушав Векшина, прогундосил что надоели ему все эти  туристы, не дадут  спокойно отдохнуть, ничего сами не умеют, от аппендицита и то шарахаются.  Выпустив пар, смягчился немного, сказал, чтобы Векшин не заморачивался, сам  приступал, ежели что не так будет, он подъедет. После чего огорошил Векшина:
Да ты ж смотри, наркоз давать некому, оперировать будешь под местной,  Юра в Красноярск укатил.
Одно к одному. Векшин в сердцах пристукнул трубкой о рычаг. Юра,  четвертый больничный хирург, работал еще по  совместительству единственным  здесь анестезиологом. Суеверно подумал, что, как правило, дело, плохо  начавшись, благополучно не завершается. И не в том лишь проблема, что под  местной анестезией, к тому же с небольшим его в этой дисциплине опытом, не  избежать Зоряне, какой бы ни была она терпеливой, сильных болевых ощущений.  Если операция затянется, долго или вообще не сможет он отыскать или выделить  отросток, ни  ей, ни ему мало не покажется. По нестареющему присловью, что  аппендэктомия - одна из самых простых и самых сложных хирургических  операций. Оставался, конечно, путь к спасению: звать на помощь зава, но от  одной мысли, каким пьяно недобрым, раздраженным появится он в операционной,  жить не хотелось.
Пришла Лида, операционная сестра, тоже недовольная, что нет ей покоя даже  в воскресный вечер, откровенно давала понять это Векшину. Он с обидой подумал,  что будь на его месте кто-нибудь другой из хирургов, она бы себе такого не  позволила. Но молча это проглотил: кроме всего прочего, на Лиду он крепко  рассчитывал : опытная, умелая сестра, проследит она, предупредит, подскажет  - не  раз, особенно в первое время, выручала его на операции. Лида, ворча что-то себе  под нос, отправилась готовиться к работе, время пошло.
Векшин направлялся  мыть руки в предоперационную, когда провезли на  каталке прикрытую простыней Зоряну. Он вдруг поймал себя на том, что не то  чтобы стесняется, но как-то неловко почувствует себя, увидев ее на столе  обнаженной. Будто и этим должна была отличаться  она от прочих женщин. Когда  вошел в операционную, санитарка пристегивала ремнями к столу уже вторую,  левую руку Зоряны.  И он, бросив на нее взгляд, снова получил возможность  удивиться. И вовсе не тому, что умудрилась Зоряна сохранить на пятом десятке  такое молодое, сильное тело. Под левой мышкой синел у нее вытатуированный  трезубец. Вряд ли сказал бы он о чем-нибудь санитарке или Лиде, но Векшину  хорошо знаком был этот бандеровский символ. И снова удивился  - теперь тому,  что она с таким опасным клеймом могла воевать  в Красной Армии, получать  награды, потом работать в местах заключения, а не находиться в них совсем в  ином качестве. В конце концов, можно ведь было избавиться от  него,  подстраховаться, но она, однако, этого почему-то не сделала. Было Векшину,  правда, сейчас не до того.
И еще одна, расхожая не только в медицине одной примета: когда готовишь  себя к тому, что ничего у тебя не получится, чаще всего худшее не сбывается. А это  была чуть ли не самая удачная аппендэктомия в недолгой хирургической жизни  Векшина. Может быть, не так уж безупречно  проводил он обезболивание -  выяснить это было трудно, потому что на вопросы не больно ли ей, Зоряна  неизменно отвечала  «дякую, всэ гаразд», - но протекала операция просто  замечательно. Впрочем, новокаина он не жалел. Все у него складывалось как  нельзя лучше: отросток искать не пришлось, кровотечение было пустяковым, даже  кожный шов получился на загляденье, красивым, ровненьким. Лишь потом, когда  Зоряну увезли, а Векшин размывался, некстати вспомнилась ему,  самоеду,нехорошая история. Месяца два назад одну женщину после такого  вмешательства пришлось оперировать  повторно: из-за ненадежно перевязанной  брыжейки началось внутреннее кровотечение, надо было  раскрывать  рану,  вмешиваться. Оперировал тогда, правда, не он, а Сапеев, но тем не менее.  Сплюнув мысленно три раза, Векшин отправился навестить Зоряну, так же  суеверно решил сразу не уходить, понаблюдать за ней. По пути заглянул в  ординаторскую, увидел на столе знакомый ему сверток - поспособствовал, значит,  мужу кто-то из персонала. 
В отделении была всего одна двухместная палата, куда на пустовавшую койку  положили Зоряну. Вторая, редкий случай, тоже была свободна. Векшин сел рядом  с Зоряной, проверил пульс , давление, спросил, как она себя чувствует услышал в  ответ знакомое «всэ гаразд». Знал он, что скоро, когда начнет отходить новокаин,  не все будет  гаразд, предупредил сестру, чтобы минут через двадцать ввела ей  обезболивающее. А сейчас выслушал, стараясь не выказать, до чего это ему  приятно, Зорянины комплименты, как хорошо и быстро сделал он операцию,  благодарила она судьбу, что познакомилась  с ним, вовремя вспомнила о нем  и  приехала сюда. И повторила, что от этих клятых москалей ничего хорошего ждать  не приходится. Особенно, когда узнают ее украинскую фамилию. Не время сейчас  было возражать ей, что-то доказывать, сказал лишь, что она не права, украинских  фамилий  здесь пруд пруди Но тема эта, видать, была для Зоряны очень  чувствительной, потому что она,  всегда такая скупая на эмоции, вдруг сильно  возбудилась, завелась, на скулах проступили красные пятна. Поразилась его,  «пусть не обижается доктор », слепоте и наивности. Неужели не разумеет он, что  не от хорошей жизни появилось тут столько носителей украинских фамилий, что  москали ссылали  их сюда с незапамятных времен, а уж сталинские выродки  просто задались целью истребить их. Неужели не знает он об устроенном ими в  Украине смертельном  голодоморе, о том, сколько еще  миллионов сгинуло  в  вагонах для перевозки скота от голода и болезней,  как выбрасывали их потом в  этих гиблых, диких, негожих для нормальной человеческой жизни краях, женщин,  детей, стариков Лютой зимой, в чистом поле, за сотни километров от  ближайшего человеческого жилья, обрекая на медленную и мучительную смерть.  Как сделали они из Украины свою прислужницу, унижая где и как только можно,  высасывают из нее все соки, грабят без зазрения совести. Даже во время войны, и  она тому свидетель, старались они, чтобы погибло как можно больше украинцев,  прятались, сволочи, за их спинами…
Векшин растерялся. И от неожиданности, и от опасной ее откровенности,  пусть и приняла она его за «своего», и от  очевидной несправедливости ее  обвинений, и, более всего, от безудержной, выплескивавшейся  наружу ненависти,  звучавшей в каждом ее слове. Ему и раньше доводилось встречать оголтелых  националистов, да и было их, вообще-то не так уж мало, но столь яростного,  непримиримого, видел впервые. Ближе всего была мысль, что это какая-то  неадекватная послеоперационная реакция, хоть и не вводили ее в общий наркоз.  Если бы. Если  бы не бандеровский тризуб под левым ее плечом. Слишком долго  прожил он во Львове, и не только нагляделся и наслушался, всякого хватало,  чтобы не понять, откуда и куда дует ветер. А если и были у него какие-либо  иллюзии - наивность, как посчитала Зоряна, - то шесть лет учебы во Львовском  медицинском институте позаботились, чтобы от них следа не осталось. Одна из не  последних причин, отчего  предпочел он Восточно- Сибирскую дорогу. И был он  уже не маленьким мальчиком, в шестой или седьмой класс уже ходил, когда  последние оуновцы, ратники Степана Бандеры покинули свои схроны.
Ощутил он к ней после пламенного этого монолога чувство неприязни,  настроился враждебно?  Если и так, то самую малость. Потому еще, может, что  слышал сейчас ее бредни в такой дали от этих схронов. И как вообще  относиться к  этой непостижимой разноглазой женщине, в которой столько всего сплелось? К  женщине, которая геройски воевала с гитлеровцами. И которая хладнокровно  целилась в голову  идущему по коридору человеку с заложенными за спину  руками. Которую он только что оперировал. Не жизнь ей, конечно, спасал, но все- таки. Как сейчас должен был себя повести? И почему вообще должен он к ей как- то относиться вне связки врач-больная, кто и какой бы она ни была. Решение  напрашивалось самое разумное. В конце концов, человек она для него случайный,  через неделю снимет он ей швы, выпишется она - и никогда они больше не  пересекутся.  У нее своя жизнь, у него своя. А если хочет он еще немного  понаблюдать за ней, чтобы убедиться в успешности операции, не обязательно  сидеть возле нее Встал, сказал, что нельзя ей волноваться, нужно отдохнуть это  для нее сейчас важней всего остального. Скоро придет сестра, сделает ей укол,  чтобы боли не донимали и скорей она заснула.
Зоряна потускнела, спросила, уходит ли он домой. Векшин ответил, что еще  немного побудет - надо пройтись по палатам, сделать запись в операционном  журнале. Она, еще заметней краснея, попросила, чтобы он, если такая  возможность есть у него, побыл еще немного, что-то ей не по себе. Векшин  успокоил ее, сказал, что сегодня ночью дежурит хорошая, внимательная постовая  сестра, и  если, упаси Господь, появится в том надобность, его сразу же к ней  позовут. А затем произошло  совсем уж для него неожиданное: спросила она, не  презирает ли он ее из-за работы, которой она занимается. Векшин задержался у  двери, уклончиво ответил, что не ему ее судить, к тому же должен ведь кто-то и  эту работу выполнять, пол тут не при чем.
- Но я ведь вижу, - хмурилась она. - Вы ко мне вдруг переменились. Если  не  из-за этого, тогда из-за чего? Вам не нравится, что я не люблю москалей?
Векшин, хоть и решил, что не станет затевать с ней дискуссии, все-таки не  удержался, сказал, что да, не нравится, тут же добавил, что никак это не влияет на  их нынешние отношения, равно как и то,  где и кем она работает.
- Но я ведь вижу, - повторила она. - Значит, вы против того, о чем я говорила. -  И после недолгой паузы: - Значит, извините, вы не настоящий украинец.
- Значит, не настоящий, - завершил эту никому не нужную полемику Векшин,  открывая дверь. 
- Да погодите вы! - приподнялась  она. - Ну еще пять минут, пожалуйста, вы ж  ничего не знаете! 
- Хорошо, пять минут. - Векшин вернулся на свой стул. - Слушаю вас. 
И  слушал. И снова поверилось ему, что все-таки произошли  у нее  психические сдвиги, наваждение какое-то. Заговорила она быстро, страстно, то ли  от нахлынувшего возбуждения, то ли боялась, что не успеет высказаться. Чтобы не  верил он лживой советской пропаганде, что воевал Степан Бандера не за немцев, а  за Украину, вольную, независимую Украину. Раньше не давал он гнобить ее  полякам, а потом, когда в тридцать девятом оккупировали Западную Украину  москали, бился с ними. А знает ли Векшин, что созданная Бандерой Организация  Украинских Националистов, ее Украинская Повстанческая Армия сражалась и  против немцев, отстаивая независимость Украины? Не знает! И вспомнит он еще  ее слова, когда Герою Украины Бандере памятники в Украине будут ставить,  улицы его именем назовут. А его красно- черное  знамя будет развеваться над  киевской ратушей. Если не суждено ей будет дожить до той счастливой поры, то  уж дочери ее - наверняка, в чем она абсолютно уверена. И долг каждого  настоящего  украинца делать все, где, что и как он может, чтобы приблизить  день,  когда нэнька Украина будет для украинцев, а не для всякого москальского и  жидовского сброда .
Она задохнулась, теперь уже все лицо ее полыхало. Векшин еще крепче  подосадовал, что дал втянуть себя в этот ненужный и глупый разговор, довел  послеоперационную больную, которой сейчас прежде всего покой нужен, до  такого состояния, речи ее бредовые слушал. Не требовалось ведь врачебного  диплома, чтобы с самого начала усомниться в ее полной вменяемости. Еще когда  только заявила она ему, что боится обратиться за помощью к москальским врачам.  Осторожно взял ее за руку, начал тихо уговаривать, чтобы успокоилась, что вредно  ей волноваться, что, конечно же, поговорят они еще обо всем этом, но не сейчас,  будет у них для этого время. Очень вовремя появилась  сестра с подготовленными  шприцами на крышке стерилизатора, Векшин шепнул ей, чтобы добавила Зоряне  пару кубиков димедрола. 
Он сразу не ушел, дождался пока она  уснет. Теперь, с опущенными веками,  выглядела Зоряна иначе - безмятежной, умиротворенной. Оттого еще, подумал,  что как-то непривычно чувствовал он себя, когда глядели на него ее темные,  разного цвета глаза. Подумал и о том, что не может быть нормальной психика у  человека, женщины тем более, хладнокровно убивающего людей. А вслед за тем -  совсем уже безумная мысль о личном вкладе каждого настоящего украинца «где,  что и как он может», который вносит Зоряна. 
Утром следующего дня, до планерки еще, заглянул он к ней в палату. Зоряна  была уже не одна, на соседней койке лежала женщина - отпрашивалась, оказалось,  у зава домой на воскресенье. Векшин этому порадовался - при  ней любые  разговоры, кроме касавшихся здоровья , исключались. И минимум в ближайшие  три дня не возобновятся, потому что по нынешним хирургическим канонам  раньше этого срока Зоряне покидать койку и ходить не рекомендуется.  Порадовался и тому, что чувствовала она себя хорошо, показатели все были  нормальные. Как и нормально, и даже по-русски, общалась она с ним, ни словом,  ни  взглядом не напоминая о вчерашней беседе. Так он до конца и не понял, была  она тогда предельно откровенна с ним или проявились все-таки симптомы  послеоперационного психоза.
Обошлось и с мужем. Неминуемой встречи с ним Векшин ждал чуть ли  не  обреченно. С первого же дня посчитав для себя невозможным принимать какие- либо подношения от больных и их родичей, не однажды уже оказывался он в  дурацких ситуациях, когда перепихивали они другу «благодарственные» пакеты  или конверты. Случалось ему и бежать за кем-нибудь, догонять, чтобы вернуть.  Впрочем, хорошо ли, плохо ли, бывало это очень редко - для местного люда не  набрал он еще нужных кондиций. А тут этот мрачный, бородатый, в самом деле  бирюк, со своим собольком и присказкой «велела она». Но к поединку с ним  Векшин подготовился.  К тому же удачно увидел его в окно. Выхватил из ящика  стола сунутый туда минувшим вечером сверток, заторопился к выходу. Встретил  его на крыльце, отдал ему сверток с заготовленной фразой, что у «своих» ничего  брать нельзя, это плохая примета, даст Бог, еще свидятся они, не последний день  живут. Сработало. Бородач, пошевелив беззвучно губами, затем понимающе  кивнул и забрал соболька. Возвращался Векшин довольный своей придумкой в  ординаторскую и даже помыслить не мог, что вскоре ждет его встреча с еще  одним членом Зоряниной семьи. Да какая…
Вечером третьего после операции  дня в дверь его комнаты кто-то постучал.  Генки не было - появилась у него тут зазноба, остался у нее ночевать. Векшин, в  одних трусах, лежал на кровати, читал монографию об операциях на желудке.  Завтра предстояло ему ассистировать заву  на резекции, хотел подготовиться.  Вставать не хотелось - наверняка был это кто-то из общежитских ребят, крикнул,  чтобы входили. 
Дверь приоткрылась, показалась темноволосая девичья голова:
- К вам можно? - И не дожидаясь ответа, девушка вошла, закрыла за собой  дверь. 
Вряд ли жила она в общежитии, потому что пришла к нему в куртке, с  большой сумкой через плечо. Девушка показалась ему смутно знакомой,  определенно с ней раньше встречался, не припоминал только, где и когда.  Ее  появлению в позднее уже время не удивился: к ним с Генкой и ночью  наведывались обитатели не только общежития, но и близлежащих домов, когда  нужен им был врач. Смутило его только, что предстал перед ней в одних трусах.  Секунду поколебавшись, как лучше поступить: попросить ее выйти, чтобы одеться,  или, особо не церемонясь, прикрыться простыней - могла бы она и сама  догадаться сразу же скрыться за дверью, увидев его неодетым, чучело неотесанное ,   - остановился на втором варианте.  Выжидательно уставился на нее. 
- Так вот  как вы живете, - сказала девушка, остановившись посреди комнаты и  озираясь. - Для врача не очень-то. Вы Векшин, я не ошиблась?
Взглянула на него - и он узнал ее. Верней, не ее, а кто она. Так, мог не  сомневаться, выглядела Зоряна в двадцать лет. И что совсем уж сразило его, были  у нее такие же неодинаковые глаза: один темно-лиловый, другой темно- коричневый. Генетическая прихоть.
- А вы Марийка? - вспомнил он ее имя.
- Марийка, - удивленно вскинула брови. - А как вы… - Не договорила,  заулыбалась: - Уже догадалась, можете не отвечать. Ничего, что я к вам так  поздно? Пока до Красноярска через Москву долетела, пока сюда на поезде, с  мамой побыла. И не могла же уехать, не поблагодарив вас. Тем более что мы из  одной альма матер. Папа как позвонил мне, как все рассказал, как я засобиралась,  как забегала, ужас! А о вас он мне все рассказал, я вам подарок маленький  привезла. Только вы на сопротивляйтесь, это я не покупала, это я сама. - Сняла  сплеча сумку, вытащила из нее какую-то белую сложенную ткань, развернула,  встряхнула, показала: - Нравится?
Это была мужская сорочка. Не обыкновенная  - так называемая вышиванка ,  с  вышитым посредине затейливым, гуцульских мотивов, узором.
Все это было настолько неожидаемо, застало его врасплох, что Векшин  лишь  глазами хлопал. Не придумал ничего лучшего, чем  сострить:
- Это вы успели вышить, пака добирались сюда?
- Естественно, - хохотнула она, - разве по мне не видно? И не только вышить,  но и сшить, и прострочить, я швейную машинку в камере хранения оставила,  чтобы не таскать с собой.
Марийка понравилась ему. И ничуть не портили ее разноцветные глаза, скорей  даже придавали ее смуглому, с высокими скулами лицу какую-то редкостную,  необъяснимую прелесть. Но не меньше по сердцу ему был этот ее легкий, не на  каждого рассчитанный клановый треп, от  которого уже почти отвык он здесь. Не  понять лишь было, почему заговорила она с ним по-русски - не мог ведь отец не  рассказать ей, как и почему мать оказалась в этой больнице. И вышиванку,  собираясь сюда, неспроста же надумала подарить ему. Что-то прочувствовала,  побывав сейчас у матери? 
- Но вы мне ответите за манишку, - куражилась Марийка, - таких манишек  теперь в продаже нет. - Вынула из  сумки винную бутылку, поставила на стол. -  Откажетесь - вышвырну ее в окно.  Не исключено, что и сама последую за ней. Но  сначала вы должны взглянуть на этикетку. Вы хорошо видите, или поднести ее  поближе?
В этом не было необходимости. Сразу же узнал «Высокий замок», с его же  изображением на этикетке. Высокий замок, место, заветное для львовянина, как  тот же Арбат для москвича. 
- Ну что, искусила? -  щурилась Марийка. - По чуть- чуть, за здравие моей  матушки. Святое дело. Для вас же везла, разбить боялась, ночью глаз не смыкала.
- Искусила, - якобы безысходно вздохнул Векшин. - Вы отвернитесь,  пожалуйста, я сейчас, к сожалению, не во фраке, мне одеться надо.  Только,  боюсь, имеющаяся у меня в наличии закуска плохо соответствует букету этого  ностальгического напитка. 
- Да вы что? - очень правдоподобно испугалась Марийка. - Как вы могли  подумать, что этот реликт мы станем чем-то закусывать? Пить его надо, забыли,  что ли, пэр сэ, как говаривал наш латинист  доцент Панчишин, вы помните  еще  его?
Через пять минут Векшин в спортивном костюме и Марийка, снявшая куртку,  сидели  за столом, потягивали из стаканов кисловатое вино, болтали.  Повспоминали институт, нашли общих знакомых. 
- А где ты, - были они уже на «ты» - собираешься ночевать? - спохватился  Векшин.
- На вокзале, где ж еще, - пожала она плечами. - Ближайший поезд только  завтра днем, я узнавала.  Не беспокойся, высплюсь там отлично, в дороге  со всеми  этими пересадками, ожидалками  и трясучками намаялась под завязку. А утром  приедет отец, маму проведает и меня заберет. Притомилась я  что-то, моченька не  та уже! - Сладко, всем телом потянулась, туго натянув на груди тонкий черный  свитерок. 
И Векшин, с трудом отведя взгляд от этого впечатляющего зрелища,  скомканным голосом сказал:
- Зачем же на вокзале? Это тебе не львовский вокзал, тут публичка та еще,  вполне можешь отца не дождаться. Сожитель мой сегодня здесь не ночует,  кровать его свободная. Свежее белье, увы, предложить не могу, но все ж не на  вокзальной скамейке.
- Звучит завлекательно, - хмыкнула Марийка.  А ты не боишься  скомпрометировать себя? Вахтерша знает, что я к тебе пошла, спрашивала у нее, в  какой ты комнате.
- Я, Марийка, - в тон ей хмыкнул Векшин, - достиг уже такой степени  святости, что скомпрометировать меня невозможно. 
- Тогда я с твоего позволения сейчас и лягу, - сказала она. -  Правду сказать,  здорово вымоталась, две ночи толком не спала, глаза слипаются.
Векшин и сам не знал, только ли из гуманных соображений пригласил он  Марийку ночевать с ним в одной комнате. Забавным приключением, игрой случая  здесь и не пахло - не забывал, чья Марийка дочь.  И не стал ничего загадывать,  положился на провидение, пусть  все будет как будет. Хоть и чуяло его сердце, что  все-таки будет. Случайно ли так совпало, что именно на эту ночь Генка ушел?.. 
Он наблюдал, как Марийка перевернула на другую сторону  Генкину  простыню, накрыла подушку извлеченным из сумки полотенцем. Подошла к  зеркалу, погляделась в него,  поправила волосы. Затем, не оглянувшись на  Векшина, нисколько не комплексуя, принялась она стягивать через голову  свитерок. Показался лифчик, тоже черного цвета, но не он заставил Векшина  обомлеть. Марийкиного лица, скрытого сейчас под снимавшимся свитером, он не  видел, но увидел под оголившейся левой мышкой ее поднятой руки отчетливый  синий трезубец…
10. Вікторія Колтунова ОСОБЛИВОСТІ НАЦІОНАЛЬНОГО ПОШИТТЯ
     
Вікторія   Колтунова
                                   ОСОБЛИВОСТІ  НАЦІОНАЛЬНОГО  ПОШИТТЯ 
             
Якщо взяти карту України з великим масштабом та пильно роздивитися, можна   знайти маленьке місто Ковшовськ.   Коли краще придивитися,   то мабуть і   не в  одному місці, такі містечка, розсипані по всій землі українській, як колись вулиці  Леніна,   як  не в одній області, так в іншій. 
В одному з таких   містечок,  у картонажному цеху місцевої взуттєвої фабрики,  трапилася надзвичайна подія. У цеху з явився телевізор. Ніхто його не приносив і  ніхто не заявляв на нього свої права.   Просто одного ранку майстер цеху Зінаїда  Федірівна побачила, що на столі ,  захаращеному обрізками картону, стоїть   невеличкий,  на диво плаский телевізор.  Зінаїда Федірівна поспитала   народ, тих  що міг хіба щось розповісти не знайшлось. Вирішили почекати склеювачку Зикіну,  що була на лікарняному, може вона вчора після зміни його до цеху занесла.
Під час перерви хтось захотів про всяк випадок ввімкнути, може щось цікаве  показують, а   час обіду, це особистий час, людина   має право і телевізор  подивитися. Але   на велике здивування присутніх, на телеящику не вдалося   знайти хоча б якийсь слід  управління. Ані кнопочок, ані   важільців , геть нічого!   Пласка чорна шухляда м яко виблискувала   лакованими боками. Але коли  прибиральниця Надя машинально  провела ганчіркою по трохи запиленому екрану   -  він раптом рожево засвітився. Він все яскравішав і оживав  та набував червоного  кольору, а потім по ньому побігли зелені смужки, а потім залілувів   іскорками.   Потім з явилося зображення -   маленька кругловида дівчинка   протягувала яблуко   кирпатому   білявому хлопчиську. Хлопчик узяв яблуко, але тут з,явився  якийсь  дідуган із клюкою и почав їх лаяти на якійсь невідомій картонажникам мові.  Потім спустився   згори літальний апарат, схожий на гелікоптер, вони всі сіли в  нього і полетіли…
І такі мультики телевізор показував усю обідню перерву, а коли обід скінчився,  раптом згас і більше нічого не показував. Наступного дня   знову ж таки, зробилося  те саме. І так кожного дня. 
Тільки-но хтось проводив   ганчіркою, а потім виявилося, що можна й рукою,   по  екрані, телевізор починав показувати мультики, і ті що йшли в кінотеатрі   Ковшовська, і ті що не йшли, і зарубіжні всі-всі, і усього Діснея показав. 
Давно вже вийшла на роботу Зикіна, довела, що телевізор   у цех не приносила,  хазяїн так   і не знайшовся, і поступово робітники картонажного  цеху звикли до  чуда і навіть   пишалися тим, що невідомий  чаклун обрав саме їхній цех для  впровадження у життя  свого дива.
Одне було погано: робітники більше не хотіли виходити на обід до їдальні.
Деякі почали брати з собою бутерброди, що кришилися просто на робочому місці,   інші   навіть   голодували, але вперто залишалися   у цеху.   Зінаїда Федірівна   лаялася, завішувала екран, забороняла підходити до телевізора, але   хто-небудь  нібито  ненавмисно   зачіпляв   рукою  екран  і почалося… очей не відірвати.
Доповіли,   як  належить,   по начальству. Директор фабрики наказав негайно  винести порушника дисципліни геть на смітник, але мудрячі голови у профкомі  вирішили розв,язати цю задачу інакше. Щоб не ображати людей, не   розбурхувати,   вирішили винести телевізор у   їдальню, щоб люди і   мультики дивилися , і  одночасно жували, а потім усіх заганяти назад на   робочі місця.   
Коли ж заходилися виносити телевізор - знов   невдача, він виявився такий важкий,  наче до столу приріс. Не виноситься і все тут!   І до того ж знахабив, геть перестав  вимикатися. Навіть вночі. Завісили його великим простирадлом, так зображення  з,явилося на ньому, наче на справжньому   кіноекрані.   Але з того часу фільми  пішли вже дорослі, все більше про кохання, та такі   жалісливі!   Спочатку робочі  ще скаржилися, що музика до фільмів така нудна,   десь її чаклун викопав мабуть із  19-го століття (може це була музика його  дитинства?)  а потім звикли, навіть  почало подобатись.   
Довелося робочі столи перенести в інше приміщення, а в   колишній цех занесли  столи з буфету. Обладнали  стойку, вікно роздавальниці і таким чином їдальня  переїхала на місце картонажного цеху. Відтепер   люди могли дивитися   кіно,  сидячи за столами, на яких купчилися пластикові   таці   кольору старого борщу з  тарілками,   де  порціонними   купками були навалені салати з рудих помідорів з  сардинами, сірі макарони зі шматками розвареного м,яса та костей,   та ріденькі   перлові супи.
Слава про цю фабричну їдальню пішла по усьому  Ковшовську. Текучість кадрів на  фабриці з п'ятидесяти відсотків впала до нуля. Натомість, бажаючих влаштуватися  на фабрику , було хоч   відбавляй.  Дирекція тут таки скористувалася цим і у Києві   вибили дозвіл   на відкриття нового цеху на двісті   станків, якого раніше не давали  через дефіцит   кваліфікованих кадрів.
             Однак   їдальню теж довелося переобладнати - розширити, знесли перегородку, що  відокремлювала   її від вестибуля головного входу. Все одно він був закритий, а всі  проходили з бокового, вузького. До вестибулю занесли додаткові столи, а перед  самим екраном   звільнили частину підлоги, там встановили довгий стіл, накрили  його червоною скатертиною, з графінами, усе як   годиться. Тим більше, що з  тресту надійшов лист з вимогою щось раціоналізувати і профком   вирішив  поєднати їдальню   із залом засідань.  Раціоналізація виявилася чудова - по-перше,  економія  корисної площі, по-друге, сто відсоткове   відвідування усіх   громадських   заходів,   по-третє, ніхто   під час  заходів  вже не куняв носом,   а усі   дружньо  дивилися в бік довгого столу   з червоною скатертиною.
Справи на фабриці пішли просто блискуче. Продуктивність праці зросла, усі так  поспішали на обід, що справа   у руках   горіла.   І після роботи   усіх, хто  денну  норму перевищив,   пускали назад до їдальні на дві години. Тай   у неділю, замість  того, щоб по вулицях безцільно вештатися, почали робочі з жінками на фабрику  ходити. Де зараз кіно на халяву подивишся, коли такі ціни на квитки!   
Почалися балачки про те, щоб ще розширитися,  набрати  людей та зробити  безвідходне виробництво - з решти сировини   виробляти ялинкові прикраси. Деякі  палкі  голови розмріялися про те, що   коли-небудь на місці взуттєвої фабрики  відкриється великий комбінат з розкішною ресторацією на тисячу місць і  чарівним екраном   на  всю стіну!       
Але тут надійшов з області   наказ   - усю ту казкову  байду припинити, робочих  повернути   на свої робочі місця   і закликати працювати як і раніше - ударно і в  зжаті терміни. (Щоправда, вони і так норму перевищували, але якось так  несерйозно, з телевізором, а робота -   не жарти,   нема чого і під час обіду  розслаблятися, та казки   дивитися). А   усе це чудернацтво наказали використати  якось за призначенням.
Зібралося   керівництво. Вирішили: столи назад з їдальні   винести, замінити їх   рядками стільців, вхід відкрити через головний вестибуль, боковий   вихід з  фабрики закласти цегляною кладкою, щоб фабричні не проривалися, на вході   влаштувати касу і продавати квитки по  15 гривень за місце.   Підрахували майбутні  прибутки - заахали!   Інвалюту у золоті за фільми сплачувати не треба,  електроенергії   на проекцію теж не треба, тай ще зарплатня   кіномеханіка ,  800  гривеньок на місяць, заощаджується. Просто диво - як добре!
Сказали - зробили.   Чудовий мав вийти кінотеатр. Директором та касиром в одній  особі призначили Зінаїду Федірівну. Бо вона ж перша з дивом познайомилася, хай  керує.
У день   святкового відкриття кінотеатру,   перетерпівши  цілу ніч тортури на  бігудях,   Зінаїда Федірівна прийшла за годину раніше. Хотіла подивитися, чи усе  гаразд, перевірити   востаннє перед   урочистою подією. Червона стрічка, ножиці  були заготовлені ще вчора. О дев,ятій ранку мали приїхати   посадові особи з  райвиконкому, та можливо ще з області когось пришлють, не кожного дня у  провінційному містечку  такі кінотеатри відкривають. Спеціально для таких гостей  перші два ряди стільців замінили   на крісла з  коленкоровим покриттям.   
Коли ж Зінаїда Федірівна увійшла до зали ,  її вразила несподівана тиша. Екран, що  світився багато місяців,  згас. Зінаїда Федірівна підбігла до нього, подивилася за  білою  тканиною. Телевізора не було! Він щез!
Коротенько хекнувши від   несподіванки, Зінаїда Федірівна кинулася нишпорити  по приміщенню - дива не було ніде. Втомлена, спітніла,   вона присіла на краєчку  крісла, посидіти, подумати, куди ж   і яким чином міг подітися   телевізор, який  стільки часу ніхто не міг навіть посунути з місця. І що теперечки робити, бо ж  квитки ще вчора були продані на усі сеанси, і великі   начальники міські приїдуть,  що ж їм пояснити   і що робити,   Господи,   Боже ж Ти мій?!
Ось тут Зінаїда Федірівна і побачила його. Він звивався на   спинці   крісла   на  самих очах Зінаїди Федірівни   і стиха попискував.   Він був маленький, такий собі  хробачок з голівкою, крихітним ротиком і ласкавими  оченятами, сантиметрів із 10  заввишки і світився  рожево-перлинним світлом, як колись екран   чарівного  телевізора, коли усе тільки починалося. Круглими від здивування очима Зінаїда  Федірівна дивилася на нього, потім нахилилася, щоб розгледіти краще і тут  зрозуміла що його скигління можна розібрати.
- Прощавайте,  Зінаїдо Федірівно, голубонько Улітаю я.
Хто ти?
- Я Постергейт. Інопланетянин. Не вийшло в мене отут із дивом, пробачте. Сили  не вистачило. Не впорався я з вами. 
- А телевізор, що? Телевізор, хіба з собою забираєш? В нас тут квитки продані, з  виконкому приїдуть, а дива нема. З газети мабуть теж прийдуть,   що ж   мені бідній   жінці робитоньки?   
Постергейт подивився на неї   лілуватим   поглядом і не відповів.
- Улітаєш таки. Назовсім?
-Назавжди.   Якщо знову не пришлють.  
-Постергейчику, - замолилася Зінаїда Федірівна. - Скажи, будь ласка, ну до чого  воно все було, га? До чого нам були оті фільми, мультики, ти ж їх все одно  забираєш.   То  навіщо давав?   Що в тебе   саме не вийшло, поясни,   все ж так було  гаразд!
І тут Зінаїді Федорівні   здалося, що в очицях  Постергейта засвітився сум і що  питання ії було недоречне, і спричинило йому зайвий біль. Власне кажучи, цього  не можна було побачити у таких маленьких оченятах, але вона відчула це так, ніби  той біль був її власним. І раптом вона   зрозуміла! Здогадка прийшла, наче у  темряві хтось раптом ліхтарик засвітив. Ось вона розгадка! Ось!
І от! - маєш!   "Воно", це витончене диво, що так зроднилося з її душею, нібито її  найтонкіша струна, її частина,   покидає   її. Не мчатимуть більше   прерією   гордовиті індійці визволяти біляву красуню, і шляхетні  жінки не кинуть розкішні  палаци заради каторжників сибірських. Кумедний маленький Чарлі не пройде  вулицею Нью-Йорка, не посміхнеться до неї Мерілін, не простягне Іван Марічці   на долоні червоні ягоди намиста, не впаде навколішки Марютка перед вбитим  коханням своїм: "Синьоокий ти мій!" І навіть музика Постергейтова , витончена,  мрійлива,   а інколи грізна, що їй колись теж здавалася нудною, а потім такою  прекрасною, покотилася геть від неї дрібним розсипом  дзвонів, тьохнула   сумно  віолончель і заллялися скрипки срібними сльозами, полинаючи у безкінечну  небесну далечінь. Туга охопила усю її істоту, занила у кожній клітинці, здавила  зашморгом груди. Вона проковтнула   клубок у горлі, щоб не   завдавати   Постергейту ще більшої шкоди.
-  Постергейчику, - знову почала Зінаїда Федірівна.   - Зроби тоді   ще якесь диво  для мене. Не можу я тепер, як раніше,   жити. Ну залиш мені щось на згадку, хоч що  залиш, аби воно було зі мною…  
       - Що ж залишити,   Зінаїдо Федірівно?   Тільки скажіть, зроблю все, що в змозі…
- Зроби мені, зроби мені… - в Зінаїди Федірівни аж подих перехопило від такої  перспективи, що ій  відкривалася. - Знаєш що? Поший мені таку сукню,   яку я три  ночі поспіль уві сні бачила. Якої   і  царівна не носила! Щоб я одна у місті була! Не  сукню, а   живу квітку!
Постергейт схилив голівку на знак згоди, його світіння  поволі почало гаснути,   нарешті він розтаяв у повітрі, лишивши після себе легкий   аромат озону. 
Найближчої суботи   Зінаїда Федірівна вийшла пройтися  містом   із своїм  чоловіком під ручку. Вона була вдягнена у сукню глибокого синього кольору, на  тонкому напівпрозорому тлі   виростали оксамитові квіти, м,яко   пестували шію,  стікали руками,   в,юнилися стеблинами і коли Зінаїда Федірівна поверталася,  квіти розліталися,   лілуватими   відблисками   загорялася тканина, і спідниця  кружляла,   обгортаючи її   товсті  литки.  
Жінки Ковшовська були уражені у самісіньке серце. Наступного ж   дня до Зінаїди  Федірівни заявилася  невродлива дівчина в окулярах   у суворому брунатному  костюмі.   Вона презентувалася як   художник-модельєр місцевої швейної фабрики,  довго розглядала   нову сукню Зінаїди Федірівни, мацала   її і сумлінно   перемальовувала  до свого нотатника кольоровими фломастерами.  
За 4 місяці настали свята. Сіреньке небо висіло над Ковшовськом, вітер  перекручував транспаранти,  дрібний осінній дощик намочив   прапори та штучні  квіти у руках   святкуючих.
Зінаїда Федірівна вийшла у місто з чоловіком та двома діточками.   Праворуч вона   побачила колону  демонстрантів з натягнутим   поперек   гаслом   про демократичні  досягнення   в Україні,   ліворуч рухалася колона комуністів, із   накресленими   на  кумачевому полотнищі закликами,   що геть заперечували  продекларовані   демократами  на паперовому  транспаранті досягнення.   
Перша, кого побачила Зінаїда Федорівна в одній з колон, була жінка у синій  шифоновій сукні з нашитими на неї нерівно вирізаними з лілового оксамиту  квітами. Глибоке декольте оголяло   грубу червону шкіру на грудях і ніяк не  в,язалося з осінньою погодою. На іншій жінці теж була синя сукня з нашитими  квітами кольору бордо. І в   другій колоні теж. І ще одна,   і ще, і ще… Зінаїда  Федірівна огледілася навкруги. З   усіх   усюд стікалися   на центральну площу  натовпи людей , і на всіх жінках   були сині сукні з грубо нашитими квітами усіх  кольорів та відтінків.  
Осяяна мрія, тиражована на потоці, поставлена на міцну промислову основу,   розмножувана у великій кількості екземплярів, сплюндрована   недопоставками  суміжників,   спаплюжена   авралами та   звичним  жебрацьким мисленням   її  "творців",   насувалася на Зінаїду Федірівну з усіх боків.   
Зінаїда Федірівна звела голову і очима , повними сльоз та нудьги подивилася у  небо, у ту його далеку точку, де за   її уявою летів зараз   корабель Постергейта,  повертаючись на свою дивовижну планету. Її шестимісячна завивка намокла під  дощем і пасмочки  рідкого волосся налипли до шиї Діти, яким набридло стояти на  місці, підхопили її під пахви і потягли туди, на площу, де з динаміка ллялась  бадьора музика раз по раз   доносився стукіт шахтарських касок по землі та  бадьорі вигуки: "Ми разом, нас багато, і  нас не подолати!!!"
11. Петр МЕЖУРИЦКИЙ СЛОВО ПРОТИВ СЛОВА
Петр МЕЖУРИЦКИЙ
СЛОВО  ПРОТИВ  СЛОВА
МЕТАИДИЛЛИЯ
Второй кислородно-конвертерный цех
был создан богами для разных утех,
одна из которых суть выплавка стали,
но боги есть боги и типа устали -
уже эскадрон разудалых драгун
не занят продувкой, и жидкий чугун
на радостях не превращается в сталь,
как это бывало с ним в дивную старь:
не слышно вокруг ни «Ура!», ни «Банзай!»,
но боги однажды вернутся   - ты знай!
НЕПРОТИВЛЕНИЯ
1.
Да, ищёт рыба , впрямь, где глубже,
а честный человек - где хуже,
где полный, так сказать, отстой,
как завещал сам Лев Толстой.
Жизнь не пикник, а сущий ад,
зато ты нравственно богат
и посреди земного шума
то вспомнишь Лейбница, то Юма, 
то Лялю из восьмого «Б»,
то летний пляж, то КГБ,
а там, глядишь, как будто рад
тому, чьё имя - Сущий Ад.
2.
Конечно, лучше на веранде
базарить о Махатме Ганди,
чем тырить в лавке колбасу
или разбойничать в лесу,
или во всей своей красе
за бочку скурвиться с вареньем, -
но даже с этим откровеньем 
согласны далеко не все.
ЭВОЛЮЦИЯ БУНТА
Проведите, проведите, отведите меня к нему,
я хочу видеть этого уполномоченного 
по правам человека!
•     •     •
Природа, как была наук мудрей,
так и сейчас непостижима столь же:
чечен в России больше, чем еврей,
хотя на первый взгляд - куда уж больше.
ЖИТЬ  НЕ  ПО  ЛЖИ
С такой ценой за баррель
ты больше мне не барин
и благородный старец,
а вор и самозванец.
•     •     •
Время нынче то ещё,
жизнь узнаем ту ещё - 
каждое уёбище
примеряет рубище.
ВОЛЬЕРА
Скажем, что слону дробина,
но чужбина есть чужбина:
ходит слон в своей вольере, 
как язычник в новой вере,
с ним слониха и слонята -
разве это не занятно?
ПОНИЖЕНИЕ  ТИТУЛА
Он не вернется, не вернется,
мы будем жить без инородца
в реальности почти другой,
где каждый каждому изгой,
хотя за что и с кем бороться -
ни варвара, ни инородца,
ни ночи тьмы, ни света дня,
куда ни плюнь, везде родня
и всюду чахнущие девы,
о, недочеловеки, где вы?
Неужто вместо вас в итоге
на ПМЖ польстятся боги ,
и не видать нам инородца?
Он не вернется, не вернется.
ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ  РОДИНА
Там впервые па-де-де
увидал я и тэ дэ ...
ГОСТИ
Евреи вызов бросили Египту,
всё остальное до скончанья дней - постскриптум,
какого ни зови на помощь зверя,
а для своих - пасхальная вечеря
с вином и, разумеется, мацой
и, если Бог поможет , - бег трусцой.
ЦАРЬ  И  ВОЖДЬ,  ИЛИ  СЛОВО  ПРОТИВ  СЛОВА
«У России есть только два союзника, - 
говаривал император Александр  lll, - 
это ее армия и ее флот».
«Зато у России больше, чем два противника, - 
утверждал вождь мирового пролетариата Ленин, - 
это ее ум, честь и совесть».     
ГОЛОС
«Кто проиграет, тот и победит», -
сказал себе отъявленный бандит,
и, с места не сходя, подумал тать:
«Как я такое мог себе сказать?».
Он ошалело оглядел пространство,
окликнут Богом среди бела дня :
«Вот до чего людей доводит пьянство ,
и в частности на этот раз меня,
не отменить ли для начала встречи,
о чем, увы, не может быть и речи,
ведь так того гляди упустишь фарт…»,
бандит споткнулся - это был инфаркт -
такой себе дефект в сердечной жиле,
а вы, прошу прощенья, что решили?
ПРАЗДНИК
Поскольку праздники есть пшик -
иллюзия не более,
давай себе покажем шик -
застолье так застолье!
Пусть жизнь - гори она огнём -
считает поголовье,
а мы на миг в отказ рванём -
Ле хаим! За здоровье!
ПОСРАМЛЕНИЕ  ФАРИСЕЯ
«Почему русские спасают Асада и не спасали Иисуса?»  -
ответь, фарисей, раб своего ненасытного пуза!
И услышав вопрос проницательный сей,
ушёл от ответа в себя фарисей
и был посрамлён однозначно при этом,
что стало для любящих правду ответом,
а кто не согласен, тот жертва двуличья -
о как замечательна данная притча!
ПРЕЕМНИКИ
Сталин при Никите был диссидентом,
вредным и мстительным элементом,
злобным, умевшим слыть милым, однако,
и его травили, как Пастернака,
и даже вынули из могилы -
вот же, простите, какие дебилы,
свято блюдущие свой интерес,
и ещё удивлялись, что идол воскрес.
СТИХИ  ВНЕ  КОНКУРСА
Эта присказка очень проста:
христиане распяли Христа,
разгромили ближайший кибуц
и сожгли с потрохами Аль Кудс -
вот за что от царей до крестьян
люди ценят везде христиан.
ДАТА
День взятия Бастилии
привел к такой идиллии
не где-то, а в реале,
что меркнут пасторали. 
АРИФМЕТИКА
Некогда под ивою
жизнь была счастливою,
а потом под пальмою
стала идеальною.
И как нечто среднее,
что душе посильнее,
времена последние -
летние и зимние.
ОБРЕЗАНИЕ
(не путать с Рождеством)
                      "Ёлочка, зажгись"
                                     Заклинание
Свой одним, другим не свой
в рамках Нового Союза,
но опять на день восьмой
Бог обрежет Иисуса.
И опять в мороз и зной
плотью древнего замеса
он пройдёт свой путь земной
по всем правилам обрезан.
Тьма как тьма и свет как свет,
а на всяческие толки,
что пенять  - таков Завет -
час настал, гасите ёлки.
НЕЧТО СУЩЕЕ
Он простой и вечный,
он родной вовек,
самый человечный
недочеловек.
Он шагает в ногу
даже босиком,
впрочем, слава богу,
я с ним не знаком.
Но, дурной от счастья,
эталонный весь,
ты не обольщайся,
всё равно он есть -
до смешного вечный,
всем родной вовек,
самый человечный
недочеловек.
ДИАЛЕКТИКА
Когда грабят в округе чужое добро,
я хочу, чтоб к штыку приравняли перо,
а когда отвечать за грабеж на миру,
я хочу, чтобы штык приравняли к перу.
ОДА  НА  ПРОТЕСТ
Хвала вам , чудо-дальнобойщики
и все обманутые дольщики -
простые люди неимущие ,
назло врагам с колен встающие,
давя на совесть сытых клерков,
в стране рабов и ротенбергов.
ЭЛЛИНИЗМ
Сказал Иуда: «Я апостол тоже:
Иисус мне друг, но истина дороже».
ПОКЛОН
Да - тьма густа, а свет всегда рассеян,
в чем , вероятно , мирозданья стать,
и правы , безусловно , фарисеи
в том, что не дали идолищем стать
раввину одному из Назарета
при жизни - и спасибо им за это!
ЛОГИКА  БЫТИЯ
Запорожцы пишут благодарственное письмо турецкому султану,
и я с тем, что вижу, спорить не стану,
пусть застит глаза миражей шайка-лейка,
я жизнь пролистаю от фейка до фейка,
поскольку мне смерть по уму и карману -
и только любовь на земле без обману.
ПОСЛЕ  ИСТОРИИ
Нацисты приняли декрет
об осуждении нацизма,
что, разумеется, не бред,
но искупительная тризна -
перекреститься, ё-моё,
а там и снова за своё. 
ЗНАК
Где поселиться, ждал я знака ,
и получилось, что в Монако,
а за окошком Магадан,
хотя мне знак иной был дан,
чему не удивился ребе,
заметив: «Слишком не тужи,
не мудрствуя , прими свой жребий,
а знак по жизни для души».
ПРОРОК  И  ВЛАСТЬ
В искусстве много школ,
одна из них - Шарли,
а Моисей ушёл,
или его ушли.
ЧТО  ЕСТЬ  ИСТИНА
Евреи распяли Христа,
арабы рисовали карикатуры на Магомета,
лишь совесть арийца чиста ,
и верить во что, как не в это?
ФИКСАЦИЯ
То, что народ, вдохновлявший Вергилия,
распинал человеков в одном исподнем,
это по тем временам почти что идиллия,
но звучит несколько антиполиткорректно сегодня,
поэтому каждая просвещенная нация
«распятие» должна именовать «фиксацией»,
и тогда, например, словосочетание «фиксация Спартака»
радовать будет слух и профана , и знатока.
МАТРИЦА
Храм разрушен, ну так что ж,
значит Бог покуда - бомж.
Говорят, что у Него
был и Сын, да ничего -
может, до конца времён
дерево посадит Он,
ради вечного Закона -
дальше всё душе знакомо. 
СЕМЕЙНЫЕ  САГИ
Что ни род, то эйфория:
добрый батюшка Илья,
вождеродица Мария -
то Ульяновых семья.
А Бронштейны? Джугашвили?
Боже, что за люди были!
ПИСЬМО
Напишу тебе я в личку,
как свезли меня в больничку,
как, отважен и матёр ,
обаял я медсестёр,
как дышал - что значит школа  -
до последнего укола ,
и как , сделавшись не мной,
я вернулся в прах земной,
душу погасив, как ссуду -
разве я тебя забуду? 
СМЕРТЬ  ОТ  КОНЯ
Как ныне сбирается вещий Олег
наведаться к жидохазарам,
ведь русский в конце концов он человек
и княжить был призван недаром,
и вдруг, господа, ни с того ни с сего
Олег принял смерть от коня своего -
нам так и сказали, мол, смерть от коня -
пардон, господа, не смешите меня.
УРКА  ГОНИТ  ПУРГУ
Я себя берегу,
мне покуда не в дурку -
урка гонит пургу,
я не слушаю урку,
что, конечно, секрет -
ни полслова конвою -
видишь урки портрет
над моей головою?
Догорает тетрадь -
хороша была ниша -
мне бы не умирать,
мне бы урку не слышать.
ПСИХЕЯ
Я биосущество,
и это - статус-кво
де-юре и де-факто  - 
без вариантов как-то,
но строго во плоти -
хоть по небу лети.
ОСЕННЕ-ЗИМНИЙ  ГРОМ НА  СВЯТОЙ  ЗЕМЛЕ
У нас осенний первый гром,
как гром весенний за бугром,
и вплоть до середины мая
мы будем жить , громам внимая,
хотя о том, причём тут Геба,
не скажет ребе - и нэ трэба. 
ДАРОВАНИЯ  СВЕРХУ
Чемодан, морвокзал, незнакомый берег:
телек дал, телек взял - только без истерик -
и хоть вряд ли без них вымолишь хоть что-то,
будь спокоен и тих до седьмого пота,
а запарит стезя, поубавишь ходу:
телек дал, телек взял - не гневи природу .
ОБЕТОВАНИЕ
Пусть на автопилоте,
пусть даже ни за грош,
работать будешь в поте
и смертию умрёшь,
но постарайся в мире,
в котором сотворён,
смотреть на вещи шире,
причём со всех сторон,
и отдыхать немного
от всевозможных бед,
тогда услышишь Бога,
а может быть, и нет.
ОСОБЕННОСТИ  ЕВРЕЙСКОГО  МЕССИАНСТВА
Все устроив чин по чину,
душу мы твою согреем,
но, послушай, будь мужчиной -
оставайся не евреем. 
ПИСАНИЕ
Я составитель антологий,
привет тебе с большой дороги,
умней меня среди собратий
лишь составитель хрестоматий.
Цари, герои, футболисты -
не сосчитать людей великих , -
а мы лишь энциклопедисты
и не спеша слагаем Вики,
довольствуясь судьбою скромной -
постой у вечности в приёмной.
ЛЕГИОН
Один поэт  невольник чести,
другой поэт  невольник лести,
десятый  чести с лестью вместе,
двадцать девятому лет двести,
сорок восьмой не стоит мессы,
а есть ещё и поэтессы.
СКРЕПЫ  СКРЕП
Стукачество и покаяние
смягчают меру наказания,
консолидируют купечество,
и нет любезней для отечества
скреп, да простит меня казачество,
чем покаянье и стукачество.
КРЫМСКАЯ  ВОЙНА
 - Нет на душе сомнений груза,
сдавайтесь, я - товарищ Фрунзе!
- Но, Фрунзе, я и сам не ангел, -
ответил командарму Врангель.
Пришли в движение их станы,
и Зевс пробормотал: «Титаны, -
добавив, правда не без вздоха, -
а стало быть, и кончат плохо» .
ЦАРИЦА  ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
1.
Не земля, а молоко и мёд,
неужели наша не возьмёт,
как неоднократно не брала, -
у вселенной сорок два крыла
и голов не более чем три,
что давно доказано внутри,
а с наружи, чёрт его поймёт -
не земля, а молоко и мёд.
2.
Архитектурные излишества,
конечно же, плоды мальчишества,
чего не отменяет множество
архитектурного убожества.
3.
Смерть придёт и скажет: «Селяви» ,
тут её на слове и лови,
если догадаешься посметь  -
всё-таки не Бог, не царь, а смерть.
•     •     •
Однажды на миру
в уже нездешнем шуме
нет, весь я не умру,
но лучше б весь не умер -
пусть, правда, молодец
и для похвал мишень я,
но если впрямь конец,
то что за утешенье?
ЛИТЕРАТУРНЫЙ  ЯЗЫК
Избранникам сюжет даётся даром
и клонов не важней оригинал, -
там что ни смерть, то смерть Вазир-Мухтара,
здесь, что ни жизнь, то Клима Самгина;
и я, представь себе, конечно там,
что мне и по душе, и по летам.
ОБЕТ  МОЛЧАНИЯ  ЯГНЯТ
1.
На ком заметна Божия печать,
тот должен всюду в тряпочку молчать, 
как тот же Будда или Моисей,
и в этом суть отнюдь не басни сей.
2.
Обет молчания ягнят
ягнята знай себе хранят,
а заодно скрывают и
все чувства и мечты свои,
что с диссидентством ставит в ряд
обет молчания ягнят .
ЧИТАЯ МОПАССАНА
И правда будто есть, и даже
не всё святое на продажу,
но почему-то нет интимов
без луидоров и сантимов.
МИФОЛОГИИ
Боги смешливы и не плаксивы,
чаще всего запредельно красивы,
но иногда их немного тревожит
то, что на них человеки похожи.
Люди смешливы весьма и плаксивы,
если следят за собой, то красивы
так, что на них даже боги похожи,
и ничего их вообще не тревожит.
СЫН  ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ  
Камень я в него не брошу,
потому что он хороший,
а что было между нами  - 
во Втором осталось Храме,
о котором вспомнит Тит
там, где Бог его простит.
ЗАПИСЬ  В   ДНЕВНИКЕ
В музее короля Альберта,
а может быть, мадам Тюссо
открыл в себе я интроверта,
и это на сегодня всё.
•     •     •
Не Мишель она Обама ,
и не пиковая дама,
и не оперная дива,
но зато и так красива.
И спрошу я без пижонства
сам себя -  excuse me, please -
что такое многожёнство,
как не мнений плюрализм?
УТОЧНЕНИЕ
В охотку славь и прекословь -
Бог есть свободная любовь.
•     •     •
В низах всегда кому-то плохо,
а что касается элит -
у Сталина рука отсохла,
у Путина спина болит,
и как себя ты ни неволь,
но это не чужая боль.
9 ЯНВАРЯ
Ещё нет в природе Газпрома
и даже не взят телеграф,
а царь испугался погрома
и в чём-то, наверное, прав -
но в чём? Над толпою хоругви,
не все идеалы в пыли,
короче, приехали, други:
К барьеру! Внимание! Пли!
ГРИНПИС
Улыбнись с утра природе -
у неё добро на морде.
 
МЕЙНСТРИМ  НА  ЗАКАТЕ
Блюдя таинственные узы,
порой будя во мне альфонса ,
не раз ко мне являлись музы,
и хоть бы раз явился спонсор
или хотя бы меценат,
чему свидетелем Сенат,
который знает всё о каждом  - 
таком и не таком уж важном,
всю жизнь считающем ворон
среди патронов и матрон, -
ну да, они себе Мистрали
нарисовав в обмен на Крым,
Европу грешную просрали,
в чём, собственно, и весь мейнстрим,
и спросит варварское рыло:
«А что, Сенат, будь трижды здрав,
при цезарях иначе было? », -
и варвар снова будет прав,
а через месяц в личном блоге 
напишет первые эклоги.
ЧУДО
Сумев достичь нирваны, Будда
явил немыслимое чудо,
ведь , пробуждаясь духом в вере,
он даже не спросил о том,
а существуют ли евреи -
не то что Магомет с Христом.
ЭТНОГЕНЕЗИЯ
И шведы - не шведы,
и турки - не турки,
откуда все беды, 
провалы и жмурки.
Китайцы и немцы,
тувинцы, испанцы,
мордва и чеченцы,
ну все - самозванцы.
Любой нувориш -
суть дитя лотереи,
а ты говоришь,
кто такие евреи?
ЗНАНИЕ
Мяучит кот, шипит змея,
пищит комар, и знаю я,
что на своём ковчеге Ной
не наслаждался тишиной.
ПАЛЕСТИНА
Оставим сантименты
Нуждающимся, ведь
Когда бы ни легенды,
Тут не на что смотреть.
Знамений и в помине
Не сыщешь - тресни хоть - 
Пустыня, как пустыня,
Когда бы не Господь.
Лежит, гроши считая,
Дары свои деля,
Когда бы не Святая,
Обычная земля.
1991
АНТИКОНСТАНТИНОС
Он появился на свет и умер
в концентрационном лагере.
Между этими двумя событиями
сменилось несколько исторических эпох,
но ничто принципиально не переменилось
в его на  редкость несчастной
даже по скорбным земным меркам
участи.
Да, он пережил семерых диктаторов
и девятерых деспотов,
десять из которых
были просто кровавыми,
пятеро кровавыми маньяками
и лишь один относительно точечным
отравителем.
Понятное дело,
что он век свободы не видал,
ни отбывая сроки наказаний
практически ни за что,
ни равно вне стен и застенков
пенитенциарной системы.
Будучи по природе натуралом,
он так и не узнал женщин,
зато его узнали мужчины,
чаще всего такие,
которых ни за какие посулы и награды
не хотели знать никакие женщины.
Через полтора часа после его ужасной смерти,
наступившей в результате долгой и мучительной болезни
в обстановке изощрённых физических
и психологичесих издевательств и надругательств,
пришёл Мессия.
•     •     •
И приветствую звоном щита!
Александр Блок
Подумаешь, желток-белок,
но пуле-дуре не чета,
и прав был Александр Блок
в том, что не стоит без щита
в жизнь приходить, хотя б на срок,
ни для восторженных оваций,
ни страхов ради, ни дорог, 
ни просто так потусоваться.
•     •     •
С начала дней мир слышит эту арию
и до последних дней, держу пари, -
всё развивается по худшему сценарию,
который лучший, что ни говори.
И очень может быть, раз так ей дадено,
не только ради Божьего словца
свергается с небес на землю гадина
и мёртвых воскрешает на живца. 
•     •     •
Публика  -дура, а паства  тем более,
только толпа и умна,
всюду родные поля в меланхолии,
пусто в овине гумна.
Вот надвигается туча дебелая,
тот ещё будет оргазм -
что ж это матушка-нефть понаделала,
батюшка-сланцевый газ!
•     •     •
Я - Толстой, на мне толстовка,
а в руке моей листовка,
на листовке  текст простой:
«Славься, славься, Лев Толстой!». 
Отцветает подорожник,
небеса не ловят блох -
я прекрасен как художник,
как философ - слаб и плох.
Это знает каждый школьник,
каждый Думы депутат,
демократии невольник,
каждый маршал и солдат.
И гундосит лектор честный,
излучающий покой:
«Лев Толстой - артист чудесный,
а философ никакой».
Не подам тому я руку,
кто избрал насилья путь,
сея зло, - но эту суку
удавлю когда-нибудь!
ПРОЩАНИЕ С ОРЛОМ
Пролог
В синем небе явлен некто
чисто в качестве объекта:
веселится и ликует весь народ -
эта штука посильней чем пароход.
1.
Прекрасен status quo, ан хрен 
обломится без перемен -
не попугай, так, скажем, стерх
над хищником одержит верх,
и кто бы ни имел кого,
но снова будет status quo.
2.
Круче инфы нет - o yes -
чем знамение небес.
3.
Не звезда, не дирижабль -
в небе батюшка-журавль
неформальный - ну и пусть -
догадайся, что за гусь.
 
4.
Когда вселенных бесконечно много,
тогда не знаешь, думать что про Бога, -
а их, пожалуй, больше чем одна,
и в каждой Бог, а также сатана
решают, кто здесь раб, кто господин, 
и значит, я на свете не один.
5.
«Ребята, заряжайте пистолеты - 
какие могут быть ещё куплеты», -
когда-то пел в Одессе куплетист,
который перед Богом нынче чист.
6.
За вашу, брат, и нашу несвободу
я лично не готов в огонь и в воду,
и пусть на ладан дышит наш завод, 
нигде нет краше наших несвобод,
а если даже где-нибудь и есть,
на кой они мне там, когда я здесь?
7.
И в городе, и на селе
в согласье с Божьей волею
всем хватит места на земле,
а под землёй - тем более ,
но почему-то тянет нас 
не на Венеру, так на Марс.
Как, в самом деле, человек,
какой бы бес ни нёс нас,
до солнц добрался и до вег,
пересекая космос?
Вот вроде новый мир - а хрен:
там испокон абориген,
ни дать ни взять туземец -
китаец или немец,
и кто с ним - Бог или Аллах - 
неважно, дело не в словах. 
8.
Кому конвой, кому охрана,
кому архангела сопрано.
9.
Не жди, чувак, что Ален Вуди
расскажет правду о Талмуде,
что Вуди Алену в упрёк:
Талмуд не больше, чем Нью-Йорк.
10.
«Увы» и даже «ах»,
но я уже в летах
немалых, а лета,
как некая плита,
хотя на склоне дней
не хочется о ней.
 
ЖИЗНЬ  ЧЕЛОВЕКА
Умер человек.
И увидела душа человека людей , плачущих на его похоронах.
И спросила душа у ангела:
-- А чего это они плачут?
И ответил ангел:
-- Завидуют.
ПАМЯТИ БУНДА
Да разве объяснишь коню,
что, мол, полцарства на кону,
и что дерьмом всплывёшь в борьбе,
ты разве объяснишь себе?
Нет, на Руси не всё, как бунт,
бессмысленно и беспощадно, -
кто помнит, что такое Бунд?
Уже почти никто - и ладно!
•     •     •
Что нам надо -
чтоб Иран не обогащал уран,
или лучше, чтоб уран
не обогащал Иран,
или чтобы утром ранним
Бог с небес спустился вниз
и увидел, что в Иране
полюбили сионизм?
ВЕСЕЛИЕ РУСИ
Пусть жизнь пока не изумруд,
а смерть - подавно,
в России взяток не берут,
причём исправно.
Бывает, взятка хороша 
и взять несложно,
и за душою ни гроша - 
но разве можно?
Нельзя, конечно же, нельзя, 
помилуй боже,
и не мздоимствуют князья, 
лакеи тоже.
Кто их морально подковал,
что замесило,
нам не понять, но какова 
традиций сила! 
12. Михаил Нейман Все части главного
Михаил Нейман
Все части главного
«Как причудливо тасуется колода !» 
И как причудлива жизнь, какие она рисует узоры...
Часть I.  
Сознаюсь: я не работаю физически. В этой маленькой фирме, из восьми человек, я  - хозяин.
Сегодня,  во второй половине дня, приходит контейнер с комплектующими, и мои  бездельники начинают «волынить»,  выпрашивая надбавку. Видя все это из своей  конторки, я сворачиваю беседы с заказчиками и подрядчиками, провожаю их,  закрываю автоматические ворота на замок, и иду к себе,  чтобы переодеться.  Штору не задергиваю : пусть смотрят, как я снимаю костюм, рубашку и галстук,  одеваю «дресскодовскую» белую футболку, синий комбинезон, фирменную  бейсболку козырьком назад. Уверен, что они в это время думают обо мне: «псих  ненормальный!».
Но мой замысел глубже, я хочу иного, и поэтому спешу закончить рабочий день. Я  обещаю всем эту чертову надбавку, ящик припасенного холодного голландского  пива, и первым бросаюсь в бой. 
Два часа мы таскаем, раскладывая по стеллажам, тяжеленные коробки. Я явно  поработал за этих семерых : разогреты все мышцы, кровь приятно носится по  телу…Мне нужен такой разогрев в преддверии моего желания, это как  медицинский запах для хронического донора.
Выношу ящик пива, бросаю ключи Дэну с командой : «Все закрыть, через час  полчаса «смочалиться» ! Остальное - завтра. Гуд бай !»
Открываю ворота, сажусь, не переодевшись, весь потный, в «Порше», и, под  удивленные взгляды всей бело-черно-желтой банды, уже потягивающей пиво, с  визгом тормозов уношусь.
Через четверть часа я подъезжаю к своему уютному домику, бросаю машину возле  ворот, и тихонечко, это важно, открываю входную дверь. Бесшумно прохожу в  ванную на первом этаже, плотно закрываю двери, и опускаюсь в дивный мир  воды, и эдемский сад парфюма. 
Все рабочее сброшено, свежий халат… И теперь бы понять : где она ? - Наверняка  в салоне, у орущего телевизора, свернувшись, как умеет только она, в кресле.
Так и есть... Я легко поднимаю этот синеглазый и светловолосый комочек  истомного удовольствия, и несу это пахнущее утренним садом счастье наверх, по  лестнице, в спальную.
- Ты сумасшедший !!!
- Сегодня это мне дали понять ещё до тебя!..
Извиваясь в моих руках, она успевает снять, и отправить «парашютиком» через  перила, свои тоненькие трусики и маечку… Нежные белые грудки прикоснулись к  моим губам, а чудные ножки обвили торс… Как хочется секса !.. Вау !!!...
Она будит меня через час, как малыша, нежным дуновением на ресницы. В мою  руку опускается большой стакан апельсинового сока со льдом. Пока я пью, она  смотрит на мой шрам на груди, думаю, что она давно изучила его, но говорим мы  не об этом: у нас негласный обоюдный договор по которому прошлое не  затрагивается. Она рассказывает, кто из ее друзей ждет нас на ужин, в каком  ресторане, и что за рулем будет сегодня она.
- Иди в ванну, милый !  И когда я возвращаюсь - она уже одета. На убранной  постели лежат мои три любимых черных костюма, и под ее одобрительным  взглядом, я выбираю один для этого вечера… 
Я цежу виски, и курю сигару,  ресторанный гул отдается в голове. Что-то  рассказываю, травлю байки из своей прежней жизни, видимо получается неплохо :  меня с интересом слушают, и даже смеются. Но более занимает мое внимание она.  Когда она успела сделать прическу ? И как идет все, что на ней, к ее ярким синим  глазам. Я наблюдаю в них то флирт и кокетство к мужчинам, то огонек сплетен,  обращенный к женщинам.
Но вот они замирают, и долго, пристально смотрят на меня. В них что-то иное, но  что это ?..
Мы медленно едем, с опущенными стеклами, по прохладному ночному городу.  Она вся во внимании на дорогу. Мы молчим. На большом и долгом светофоре, на  «красный», я глажу ее чудные волосы, рука останавливается на нежном плечике...  и в  ответ мягкие теплые губы целуют мои пальцы... 
И таких светофоров, по пути к дому, будет еще пять, я сосчитал.
Это уже не только секс... Я, кажется, научился ЛЮБИТЬ... 
И завтра я отдам частичку этой любви, в виде надбавки, своим бездельникам…
Часть II 
Прошло полгода, как я познакомился  с Джейн.  Мы не живем еще под одной  крышей : она  перевезла ко мне только часть своих вещей, и так повелось, что раз в  две недели мы проводим выходные в ее нью-йоркской квартире. Эта квартира  гораздо больше моего дома, все комнаты в ней модерновые, но 
чувствую я себя в ней неуютно : будто покусился на что- то чужое. Здесь нет  животных, которых не 
терплю, но и нет океана рядом. А в своем доме я чувствую его присутствие, он  придает мне спокойствие. Нет ничего лучше, чем иметь возможность в полночь  приехать на его берег, и, проплыв метров сто от берега, лежать на воде, и смотреть  в звездное небо…
В этой квартире есть, впрочем, одна комната, которая мне все же нравится. Это  кухня, оснащенная всем немыслимым, но в которой ничего не готовится. Хозяйка,  Джейн, мягко говоря, неважная. И в эти дни я часто готовлю студень, борщ, или  еще что-то. Это действо доставляет ей удовольствие : она не знает русской кухни,  и ей все в новизну. Джейн закончила факультет иностранных языков в  университете. Она свободно говорит на итальянском и немецком, с русским  несколько хуже. Но, благодаря хоть такому знанию русского, произошло то первое  случайное знакомство в кафе, закончившееся потом прекрасным сексом. 
В такие дни я привожу с собою свиные ножки, кусок говяжьей голени, чеснок,  зелень… Надеваю белый дамский фартук, поверх шорт, что вызывает полный  восторг единственного зрителя. Смотреть на пятидесятилетнего высокого,  седоватого мужчину в дамском фартуке действительно комично…
Мы пришли к периоду, когда чувства уже «прорезались», будут ли они расти  дальше, или медленно угаснут ? Слово «люблю», от нее, я еще не услышал. И для  меня очень важный вопрос : могу ли я теперь жить без нее ?
Вместе с женщиной в жизнь вошла еще одна обычная неприятность - долги. Так  всегда происходит : вначале бизнес на новом месте дает быстрый доход, и любая  неудача потом приводит к растущей задолженности. Я уже должен Алексу почти  тридцать тысяч, и хоть он друг мне, но потихонечку «наезжает» насчет возврата..
Но не все так плохо, скоро заработает одна идея…
Джейн из  обеспеченной семьи. Ее отец владеет крупной «…Лимитед». Там  производство удобрений, сырья для пластмассы, и производство хозяйственных  пластмассовых изделий. Часть акций принадлежит и двум братьям Джейн, и  самой синеглазой «крошке» Джейн. 
Я был уже один раз представлен семье. Несмотря на смокинг, вместо свитера, я не  произвел должного впечатления : гораздо старше, приятен, седоват, сносный  английский,  образован, но всего лишь владеет чем-то маленьким, эмигрант, бог  знает куда его еще судьба занесет ?  Впрочем, это лучше, чем когда она проводила  время с этими хиппи, пусть будет у девочки такой жизненный период, все  изменится в свое время, таково нынешнее поколение университетских девочек,  изучавших иностранные языки. Несерьезно это…
Работает она в компании три-четыре часа, два-три раза в неделю :  переводит  важные документы и договоры. Поэтому ее старший брат, Роберт, который ведает  финансами,  поступает по избитому принципу, где в конце звучит: «каждому по  труду». Думаю, что это все равно достаточно большая сумма, ведь там и  дивиденды, но…
…Но раз в месяц, чаще в пятницу, я застаю ее в слезах. Причина таких искренних,  неутешных слез чисто американская : «кэш».
Сегодня именно такая пятница. Обычно, мне удается вытащить  ее куда-то в этом  случае : тратить мои денежки в ресторане, поехать к океану, выпить, в конце  концов, пиво в компании моих «русских» друзей, но сегодня все это не  получается. Слезы долгие и искренние.
- Ты знаешь, Майк, я бы покончила с собою из-за этой несправедливости…
- Так в чем же дело ? - подыгрываю я.
- Я боюсь, что это будет больно, я не смогу. И смогла бы сделать это разве что… с  тобою…
- Милая, я давно готов к этому. Помнишь, я рассказывал, что одно время жил в  предгорьях Карпат? Там я познакомился с одной колдуньей. Да, да, колдуньей. И  она дала мне рецепт "сладкой смерти". Он был известен русским гусарам или  драгунам, уж не помню точно. Это как «русская рулетка», не больно, и сладко… 
- Гусары, драгуны… Я читала о них у Толстого. Карпаты...Там  жил Дракула ?
- Почти так, детка. Так вот, делается такой напиток : «пунш». Надо пить его  горячим, и есть одновременно много сладкого, а потом  съесть несколько особых  ягод. Они у меня есть. Если все получится, то, через несколько часов, мы будем у  господа на пороге, и это совсем не больно, это как заснуть сладко. Единственное,  что мы можем оказаться в разных местах. Ты ведь хочешь оказаться в раю ?
- Ты там не окажешься потому, что иудей ?
- Нет. Видишь ли, мне доводилось убивать людей… Так что в рай с тобою я не  попаду…
- В Афганистане ?  ...Я попрошу Его, и тебя простят… Ты же не виноват в этом,  тебя заставили…. Простят. Я согласна и готова. - Слезы высыхают от новой,  пришедшей в ее красивую головку, мысли. 
- Тогда поехали. Надо купить все нужные ингредиенты. Да, кстати, тратить будем  мои денежки, ты ведь «пустая» ? 
Я специально заезжаю в «супер», где полно бутиков рядом. И эта чертовка  покупает там дорогущее красное платье, для «последнего вечера».     
Мы загрузили полную тележку шоколада, конфет, орехов, апельсин, персиков,  пряностей, сахара и рома. Пока она отвлекается на поиски сладкого, я покупаю  неоновые гирлянды, всякие светящиеся звезды, блестящие надувные  шары,  дистанционно управляемый переходник для розетки. Все это быстро прячу под  сладости, чтобы она не увидела. На кассе сидела русская тетечка, которая,  несомненно, подумала нам вслед:  «Чтоб у вас попы слиплись, обжоры !».
Мы варим пунш на открытой террасе  моего дома. У меня нашлась великолепная и  огромная никелированная  ваза, напоминающая кубок. Игра в «сладкую смерть»  началась.
Я иду в дом, нахожу один недостающий компонент в холодильнике : это бог знает  с каких времен лежащая, кем-то привезенная, баночка засахаренной белорусской  голубики, ее я выкладываю в розетку. А в спальной беру второй «ингредиент»:  таблетку швейцарского снотворного. Когда-то я давал его Джейн. Эффект  проверен.
Господи, как нравится мне эта женщина! Она меняется каждый час. Сейчас она  сидит задумчиво, в этом так идущем к ее синим глазам платье, и мне кажется, что  вся эта история с деньгами, что у нее их мало, придумана для проверки меня.  Глупыш, если ты это делаешь для проверки, то напрасно. Мне нужна ты, а не твои  деньги. Плевать на долги…
 Игра есть игра, мне хочется переиграть ее. А вдруг она читает мои мысли, и  догадывается ?
- Где же эти волшебные ягоды ?
- Вот они. - Она с недоверием рассматривает их. Явно, что она никогда не видела  голубики.
- Мы будем их есть сейчас ?
- Нет. Надо пить горячий пунш, есть шоколад, орехи, сильно опьянеть, а уж потом  ягоды
Мы болтаем всякие глупости,  переходим с одного языка на другой, у меня тоже  неплохой немецкий.
- Знаешь, мне нравится одно ругательство на русском. - Говорит она.
- Какое ?
- Бл..дь…
- Фу-у-у !!!
Пьем из больших бокалов, едим в огромных количествах сладкое, И это делает  свое дело. Остался последний штрих : я съедаю три ягоды, и когда даю те же три  Джейн, подсовываю незаметно таблетку… Проходит еще немного времени, и я  вижу по ее глазам, что она плывет.
На часах два часа ночи : она крепко спит в кресле, вдыхая ночную свежесть.  Задуманное мною получилось.
Я поднимаюсь в одну  из спален, застилаю кровать свежим  бельем. В этой  комнате Джейн бывала мало. Через полчаса все приобретает райский вид  праздника на Таити : с потолка свисают неоновые гирлянды, куча шаров, везде  светящиеся звезды. Я поставил  яркие напольные лампы из салона, поставил так,  что будут светить на кровать,  как юпитеры. Еще приношу мощные динамики,  через которые могу говорить из соседней комнаты, как и включать весь этот свет  пультом. Ну а наблюдать буду через камеру. 
Я несу на руках эту «спящую красавицу». У нее ровное дыхание. Мертвецкий сон  позволяет ее уложить, раздеть, полюбоваться этим беззащитным телом богини, и  одеть снова в ее легкую рубашку...
Я оставляю только слабый свет ночника.
Проходит еще час. Я пью уже чистый ром, пунш закончился, курю и смотрю на  нее на экране лэптопа. Она спит, но жажда от сладкого и выпитого начинает  мучить, как и предполагал.  Она приоткрывает глаза. Свет, и мой выход !
- Джейн Харрис, вставай, пришло время явиться на суд !!! - Не проснуться до  конца от столь яркого света и громового голоса невозможно…
Она вскакивает, ничего не понимая :
- Майк !!! Где ты, Майк ?!!
- Он не достоин рая !!! Он в аду !!! - Кричу я измененным голосом.
И тут происходит то, чего я никак не ожидал : она выбегает из комнаты.
Какой я идиот !!! Я выскакиваю,  и ловлю ее в свои объятия.
- Майк !!! Майк !!! Ты здесь, мы живы ???
Ее трясет, неподдельные слезы заливают мне шею... Мои глаза тоже поплыли…
Светает. Она по-прежнему в моих объятиях . Смотрит на экран лэптопа, где видна  соседняя комната. 
- Какой ты все-таки негодяй !!!
- Извини... я не только негодяй, я - идиот…
- Я не об этом… Почему ты не говорил мне, что у тебя есть долги ?
- ???
- Я вчера перевела Алексу на счет все, что ты ему должен. 
- Как ты узнала ? …Я отдам тебе эти деньги…
- Отдашь. В нашем брачном контракте будет оговорен и этот пункт. - Она  поворачивается ко мне и щелкает указательным пальцем по моему носу.- Ясно,  глупыш ? - Она великолепная ученица, все мои любимые выражения и ужимки  освоены.
- … Я не готов к контракту... и  не хочу быть должником…
- Ладно, я так и быть, подожду...когда ты будешь готов. -  Смешинки забегали в ее  синих глазах - Можешь сделать хоть одно одолжение ?
- ???
- Не одевай больше эти чертовы резинки, я хочу от тебя ребенка. - Помолчав, она  добавила - И у меня болит голова…
Я встаю, чтобы принести аспирин.
- Нет, ты все-таки не только негодяй ! Не понимаешь, что ты и есть мое средство  от головной боли ? Иди ко мне... я ЛЮБЛЮ тебя, Майк ...
Часть III 
Когда тебе за пятьдесят, тяжело изменить свои привычки и образ жизни. Но, если  судьба распоряжается так, что живешь с молодым «чудищем», которое появилось  на свет, к тому же, в совершенно ином мире, то невольно начинаешь меняться.
Моя жизнь с Джейн, как раз тот случай. Временами я будто снова на войне, и даже  в необычной роли сапера, открывающего проход по минному полю.
Ее знание русского оказывается порою большой бедою для меня :
- Майк ! Собирайся быстрее, мы через час едем на «Сhampionship». Ты сегодня  будешь играть в паре с Лиз, я посмотрела таблицу !
 «Сhampionship» - летний турнир по бадминтону нашего городка. Организатор кто- то из мэрии, и придумал этот чудак невероятно сложную систему . Я, конечно же,  поддался на эту затею, чтобы играть в паре с любимой, а вместо этого играю часто  с какими-то Мод, Грейс, и толстушкой Лиз. 
- Сейчас, дорогая ! - И чуть тише, сквозь зубы: - Только шнурки поглажу… - Это  больше в адрес Лиз, разумеется, играть я совсем не против.
Я тихонечко открываю холодильник наверху, и с наслаждением выпиваю большую  банку пива. С большим интересом смотрю и на стоящую в дверях холодильника  бутылку водки, но решаю, что это будет уж слишком. Мой турнирный рейтинг и  так «тянет» нашу пару на дно. 
К удивлению, спустившись, я вижу стоящую в салоне гладильную доску, на  которой лежат пять пар шнурков. Черные мои, из туфель, и еще разноцветье  желтого, зеленого, белого и голубого… 
- Я решила, что и мои шнурки от кроссиков не мешало бы тоже погладить. Как ты  это будешь делать ? - Мордашка невинная, и мне приходится придумывать способ.   
Использую дезодорант в качестве увлажнителя, делаю все с важным видом, якобы  так делают все чистоплотные люди.  Издевается или нет ?
Еще я усвоил, что «чудищам» нельзя говорить привычные тебе ругательства на  родном языке. Они их удивительно быстро подхватывают и используют, как  обученные попугаи. И мое случайно однажды сказанное ругательство  «бл…дь»,  частенько звучит над той же бадминтонной площадкой, при неудачном отбое  воланчика. Звучит с искренней досадой. Слава богу, что слышат его лишь те,  которые не понимают истинного значения. 
Надо быть в форме, и быть начеку... Радоваться своим хорошим привычкам :  терпению принимать контрастный душ, умению не мерзнуть при минус десяти,  равнодушию к снегу или наледи на дороге с утра…
Как только понимать, что ты еще интересен ей ?..
Не следует лезть в ее мир, не следует. Раз не сложилось общение с ее близкими, то  и не стоит искать его. Недавно, она сказала, что приедет ее младший брат, я его не  видел никогда, но промолчал. Мы же решили не копаться в прошлом, разве что  рассказывать только то, что хочется ?
Я сегодня дома. Решил пообщаться, когда время совпадет, в «скайпе», с друзьями.  Далекими теперь… скучаю за ними. 
Она уехала, у нее куча каких-то своих дел. Сказала, что будет поздно.
Пока есть еще время, шатаюсь по дому. И тут на глаза попадается один предмет :  ее айфон. Он лежит так, что не заметить невозможно. Вообще-то, ничего  странного, у нее есть второй, значит на связи. 
Любопытство… Разве есть кто-то на земле, кто может избежать этого ? Вот  заглянешь, и откроется ящик Пандоры, а вернуть назад будет ничего нельзя…
Я хожу кругами, но решаюсь. Листаю страницы браузера. Есть и поиск на русском  : «Шнурки погладить» -  отказ делать то, что просят …»
Смотрю на время открытия страницы. Точно : это пока я пил пиво. Вот так…  Издевалась. 
Звонки… ничего интересного.  А вот СМС… «Люблю, жду завтра в пять в  «Волне», на ужин». Отправитель : «Малыш Дастин», получено вчера.
Вот и открылся тот самый ящик… Изменить ничего нельзя уже. 
 «Волна» - ресторан в Бруклине, мы там бывали часто вместе. Значит у них это  будет сегодня ?
Океан. Вот то, единственное,  что успокоит меня сейчас… Я долго плаваю.  Надо  убить время, но мысли лезут как полчища каких-то насекомых: «В "Волне» ?  Место привычное, понятно… И времени у них хватит не только на ранний  ужин…»
Я возвращаюсь домой. Решение принято : надо ехать туда, сказать все в глаза. А  как же все, что она говорила мне ? 
А впрочем… Какие обязательства у нас ? Опять буду один, не привыкать…
Быстро вхожу в зал. Сажусь удачно : за угловой столик, и прикрыт шумной  большой компанией полных дам и мужичков. 
А вот и они. Как и предполагал: он молод, светловолос. На нем прекрасный  костюм, как они идут друг другу,  и похожи, как ангелочки. Вот она ерошит ему  волосы, это что-то новое, мне она так не делала…
- Что будете заказывать ? Вы ждете кого-то ?
- Уже нет... Бутылку «Абсолюта», лимон, кофе…
- Хорошо… Все будет быстро.
Я пью. Не заметил, что выпил и кофе, автоматически продолжаю наливать уже в  чашку, не замечая кофейной гущи... Еще немного водки осталось... Пора... Беру  бутылку, и иду к ним, последний тост будет за их столиком…
Я чувствую себя, как волна в шторм, которая растет, приближаясь к берегу…
Она повернулась ко мне. Я вижу испуг в ее, уже чужих мне, синих глазах. Нет, это  даже не испуг, это смертельный ужас. И ладно…
- Майк ?! - Она переходит на крик.- Майк !!! Не надо!!! Это Дастин !.. Мой брат...
- ???
- Сядь, Майк, милый…
Волна не обрушилась, а устало растеклась по берегу…
 
Столик их, оказывается, накрыт  на три персоны.
-  Дастин ! - Протягивает он руку,  улыбаясь приветливо. - Наслышан, и рад  знакомству.
-  Майк…
-  Я заказываю горячее, сестренка ?
-  Какая же я глупая ! Все сделала правильно с телефоном, но этого... - Она  показывает глазами на мою бутылку. - предвидеть не смогла ...
-  Все нормально, просто Майк - нестандартный парень…
-  В нашей семье мы с Джейн тоже два Маугли. - Обращается Дастин уже ко мне.
Как можно было не увидеть их схожесть сразу?..
Мы сидим еще долго. Я ем что-то мясное из грузинской кухни. Прошу принести  еще порцию. Они смотрят на меня, и вставляют  шпильки по поводу моего  аппетита. Какие они милые мне ребята... Ящик Пандоры не сработал… Это был  совсем другой ящик…
- Ты же упрямец ! Ну как бы я познакомила вас ? Вот Дастин и подсказал способ…
-  Да, расчет верный… А что если завтра мы будем ждать тебя завтра у нас, на  обед ? - Спрашиваю я у Дастина.
- Принимается…
- Я знала, что ты приедешь, и поэтому сегодня без машины… Тебе повезло, милый  мой. Ответь одно : как бы ты поехал потом, в таком состоянии ?..
Я не хочу отвечать, как бы это возможно было. Зачем ворошить несостоявшееся...  будущее ?
Такой долгий день пришел к концу. Я  уже лежу в постели.
- Джейн ! Джейн, я жду тебя !..
- Я слышу !.. - И она говорит чуть тише, как бы напевая, и на русском : - Толь-ко- шнур-ки-погла-жу !..
Но я слышу и то, что она зашла в ванную… Она придет ко мне. НИЧЕГО НЕ  ИЗМЕНИЛОСЬ...
Часть IV
Джейн хочет ребенка. Я не думал, что это ее желание будет 
продолжаться так долго и болезненно. Она еще молода, десятки других желаний 
должны заполнять каждый ее день. Она стала другой : серьезней и изысканней. 
Пришла зима. Не задумывался раньше, что зима по- особому красит женщин :  появляются шубки, сапожки, меняются даже запахи духов.
Как помочь в этом - не знаю. Смешно, но это правда. Наши любовные порывы не  ослабли, и я понимаю, что рано, или поздно, все должно получиться. Надо просто  иметь терпение.
Мое определенное спокойствие в том, что от прошлого брака у меня есть два сына. 
Но болезненность происходящего заставляет меня тайком посетить врача, и даже  сделать спермограмму. Ее результаты успокаивают : у меня все нормально, надо  исследовать второго партнера, исследовать нашу совместимость. На этом я  останавливаюсь.
Сегодня она задумчивая, лежит, прижавшись ко мне, и вдруг спрашивает :
- Майк ! А как тебя называла мама ? Ну какие она говорила тебе ласковые слова ?
- Фейгеле … Это птичка на идиш…
- А как ты к ней обращался ? 
- Мами… Но я не помню уже, Джейн. Я не помню маму…
- А я никогда не буду мамой…-  И ее синие глаза наполняются влагой.
- Фейгеле... куколка…моя мами…все будет хорошо…люблю тебя… - Меня  накрывает волна нежности.
Я целую ее, мои губы охватывают все это красивое нежное тельце, я не могу  остановиться в своем безумстве…   
Как сладки последние мгновения, и как тут же мне хочется повторить все заново.  Остановиться уже невозможно. И она тоже не останавливается. Значит сон  застанет нас врасплох, когда будем совершенно без сил…    
И во сне меня будут тревожить  глаза с поволокой…
Джейн вернулась работать в бизнес семьи. Мистер Харрис предложил ей место  его заместителя по внешним связям. Дела идут успешно :  у них выросло число  зарубежных покупателей. Мне делают тоже какие-то реверансы, но принять их не  хочу.
У меня все неплохо и так. Я придумал такое : через друзей и тайных агентов я  «скупаю» контракты на поставку китайских товаров. Например,  какая-то большая  торговая сеть хочет купить дешевые электрочайники. Я предлагаю этот товар по  той же цене, а главное : более колоритным.  Как ? А очень просто : я понял, что  китайские товары - это своеобразный конструктор. Я ввожу товар как запчасти :  корпус чайника, крышку, подставку, и все разных цветов. Электрику покупаю  подешевле,  в другом месте. И мои «умельцы», по моему же замыслу, создают  желтый чайник с красной крышкой, на зеленой подставке. Оказывается, такой  дешевый китайский «светофор» интересен обычному покупателю.
Фантазии мои пока неистощимы. Закон я, конечно, нарушаю…Чуть-чуть.
Зима пришла к концу. Уже март. Наш общий визит к врачу состоялся. Парадокс в  том, что наши детородные функции абсолютно нормальны. Несовместимости нет.
- Майк, ну почему так ? Почему со мною ? 
- Но ведь и со мною ?
- Нет. У тебя есть дети, ты счастливый…
«Если бы ты знала, какое это порою тяжелое счастье - думаю я. - ты ведь не  знаешь, и этого я не скажу в этом глупом разговоре, что мой старший сын сейчас  на Востоке Украины ? Что старший лейтенант ВС Украины был в списках  пропавших  без вести ? Что он верен присяге, и выполняет свой долг.  Что у него  есть девушка, которая лишь немного младше тебя, и что я переживаю за него, и  думаю о нем каждый день… Завидую, по-отцовски, его сильному характеру… »
И тут самое неожиданное :
- Майк, тебе надо пройти крещение. Ты можешь это сделать ради меня ?
- Мне надо подумать…
Это удар ниже пояса. Наверняка он исходит от миссис Харрис. Я пока не знаю,  как поступлю. У кого это : «жид крещенный, как вор прощенный» ? Смогу ли я  переступить через это ? Не знаю, пока не знаю. Но я люблю ее, и не хочу  расставаться…
Мы должны  быть сегодня  к двенадцати в соборе Святого Патрика. У меня нет  сильного характера, как у того старшего лейтенанта. Более того, я встал рано,  чтобы «притупить»  свои чувства стаканчиком виски. То то будет весело, если я  пропущу не один стаканчик ?
Мы завтракаем молча. Я ловлю ее тревожные взгляды, думаю,  что и запах  спиртного она уловила. Но ничего не говорит. 
Я одет, жду ее. Мою «рулевую». А она долго не выходит из ванной. Неужели  нужен такой серьезный макияж для этого события ?
Наконец-то выходит, почему-то в халатике.
- Майк ! Мы не поедем. Я уже позвонила Дастину, чтобы он тоже не приезжал.
- Почему ?
- Ты ведь не хочешь ?.. Я вижу.
- Я хочу... ради тебя…
- Майк ! Мы сейчас пойдем гулять. Мне нужен теперь свежий воздух. Каждый  день, и помногу…
- ???
- Я БЕРЕМЕННА!!! - Она достает из карманчика полоску - Видишь,  все бледное ?  Я уже третий день проверяю, никаких сомнений !
Я кружу ее на руках. И еще я точно знаю, кому позвоню к концу дня, чтобы  рассказать об этом первому…
Часть V 
Все началось летом, в пик жары. Джейн стало плохо на работе. Когда я примчался  в клинику, она уже спала после капельницы. 
На пороге в палату меня ждала чопорная и суровая миссис Харрис.
- Вам надо подойти к доктору, Майк. Его зовут Стив Льюис. 
- Хорошо... Как она ?
Она делает неопределенный жест рукою. Я иду в ординаторскую
Доктор оказался рыжим полноватым мужчиной, с окладистой бородою.
- Мистер Нойман ?  Как Вас зовут ?
- Михаил…Майк.
- Я семейный врач Харрисов. И наблюдаю Джейн много лет. Если бы я знал о  беременности, то посоветовал бы ее прервать. Но теперь это поздно…
- Что у нее ?
- Это называется недостаточностью аортального клапана. Редкий, вероятно  врожденный 
порок. Тяжело предугадать. Беременность - это определенная нагрузка на сердце.  Здесь сложно сказать, как она будет действовать, быть может и окажется  полезной.  Как знать ?. Надо быть готовым к возможным обморокам. - Он дает  мне визитку - Во всяком случае, если позвоните, я успею все подготовить, и  вызвать кардиолога. Больше гуляйте на воздухе вечером, желательно избегать  жары и нагрузок…- Он помялся.- И постели тоже.
И еще : роды будут тяжелые, нельзя будет стимулировать.  Но будем надеяться…
Мы много раз смотрели вместе тот фильм, «Осень в Нью Йорке». Я не верю, но  боюсь, что все повторится. Может мне надо было креститься ? Теперь это поздно.
Она смеется над моими переживаниями, но вижу, что те же мысли посещают и ее.
У нас будет девочка. Это уже точно известно. Какое же она придумала ей имя ? Я  приму любое, только бы все прошло благополучно.
Как всегда все неожиданно. Это произошло когда мы поехали на рыбалку. Алекс  нашел озеро, наполненное форелью. Они с женою уже были там дважды, и  пригласили на выходные нас. Совсем недалеко, миль семьдесят от дома.
Все шло хорошо :  прохладно, тишина и чистый воздух. Я не думал, что она  рыбачит с таким азартом. Одела бейсболку козырьком назад, и, будто озорной  мальчишка, умело забрасывает спиннинг, как, впрочем, и Марианна, жена Алекса.  И у этих дам клюет. А мы второй раз меняем место. 
Что-то подсказало мне, что надо вернуться, быть ближе.
Я успел подхватить ее, она не поскользнулась на камне, нет, это был обморок…
Та же клиника. Господи, она с утра была розовощекой, а теперь лежит бледная. Я  смотрю на проступающие через рубашку ключицы. Как будто она и набрала вес,  но как-то странно… 
Помоги мне, господи !.. Я в тебя не верю, но часто ведь упоминаю тебя ?
Осень. Осень в Нью Йорке. Первые дожди, первые желтые листья.
Мы гуляем, ей нравится  ходить по этим уже шуршащим листьям…
Я забросил работу. Правда там есть надежный Дэн, но он признается, что ему не  хватает моей авантюрной фантазии. Но и у меня ее сейчас нет.
Я фантазирую только свой возможный контракт с тем, кто на небе. Я даю ему  любые обязательства в обмен на помощь.
Скоро развязка. Середина ноября. Мне позвонила миссис Харрис, сказала, что  родовая палата оплачена, и что мне надо бы присутствовать при родах. 
-  Я не смогу.
-  Так я и думала, Вы боитесь крови, Майк. -  Она решает за меня утвердительно.
Я давно ничего не боюсь. И видел столько крови, сколько не видел обычный  хирург. Но не отвечаю.
Я не смогу видеть ее страданий. Буду рядом, буду верить, буду ждать.
День выдался морозный. Я почему-то не почувствовал этого. Одел только ветровку  на тонкую водолазку. Оказывается, что при клинике есть парк, с маленькой  католической церковью внутри.
Подъехал Дастин.
- Майк, не валяй дурака ! Садись в машину.
У него, оказывается, есть бутылка водки в «бардачке». Мне надо выпить, чем бы  только закусить ? Рябина, на деревьях висит уже подмерзшая рябина...
К нам идет миссис Харрис. 
- Уже начинается. - Она достает из сумочки золотую цепочку с крестиком.- Джейн  попросила, чтобы Вы, Майк, поцеловали крестик.- Она говорит спокойно и  серьезно. 
Я никогда не видел крестика у Джейн. Может из-за меня она никогда его не  носила ?
- Еще есть время ?
Она дает понять, что еще есть... 
Я быстро иду к церкви. Захожу вовнутрь . Никого нет. Лишь недалеко от алтаря  перебирает книги какой-то седой мужчина, в черном и в роговых очках.
Я не знаю, как обращаться к священнослужителям, поэтому просто киваю. 
- Вы можете мне помочь ?
- Да, сын мой. Что у Вас ?
Я протягиваю на ладони этот крестик с цепочкой. Он смотрит на меня, потом  идет к алтарю, чем-то брызгает из серебряного сосуда.
Мне возвращается цепочка, от нее исходит чудный запах. Я целую крестик, и  выхожу.
… Вечереет. Я сижу на скамеечке в тихом углу парка.
Ко мне идет Дастин. Мне становится не по себе... 
- Майк ! У тебя дочь, девять фунтов,  двадцать два дюйма и… 
- ДЖЕЙН !!!
- Извини, я глупый, Майк ! Все хорошо, даже очень... И мама зовет тебя подняться  наверх…
Я смотрю в серое небо, оно без звезд. Значит там есть тот, кто слышит и  язычников ???
Часть VI
Одна из спален в доме стала детской. За окном кружатся снежинки. Сегодня  воскресенье, никуда не надо. И еще я вспомнил, что сегодня Крещенский  Сочельник.
Я поднимаюсь в эту комнату. Здесь пахнет молоком, и чем-то ароматным.
Джейн спит, а это существо, которую зовут Джессикой, лежит с ней рядом, с  открытыми глазками, шевелит ручками и «лекает». О чем она ? 
Я ложусь рядом. Она переключается на меня : уже умеет видеть осмысленно.  Самое интересное в ней то, что она не желает кричать. Откуда это спокойствие ?
Меня клонит в сон, а ведь я пришел не для этого.
- Джейн. Я принесу завтрак ? 
Джейн кивает, чуть улыбаясь, и не открывая глаз.
Я готовлю «фирменное» блюдо : густые сливки, куда мелко режу орехи,  чернослив, добавляю сахар. Это полезно кормящим мамам, я знаю точно.
Сцена, которую вижу, умиляет вдвойне : теперь Джессика закрыла глазки, а  Джейн кормит ее грудью. 
Какая белая эта грудь. Я соскучился. Надо гнать пока эти мысли…
Сажусь на край постели. Кормлю Джейн из ложечки, и специально, через раз,  промахиваюсь мимо рта, чтобы вытирать затем ее мордашку салфеткой. 
Не удерживаюсь, и мажу другую мордашку сливками.
- Майк !  Перестань…
Джессика переносится в свою кроватку. Она тихо спит. 
Мы лежим, и смотрим на идущий снег. 
- Мне хочется… очень хочется...
- Ты о чем ? - Поворачиваюсь я к ней.
- О том, дурачок…Все уже можно,  у меня прекрасные анализы. Льюис сказал, что  ты уникальное лекарство, вылечившее мое сердце…
Я делаю все бережно, так, чтобы она была все время сверху…
- Нет… Я хочу, чтобы у нас это было… как у кошечек…хочу… хочу, Майк… я  люблю тебя !..
Это не может быть пошлым, даже в Крещенский Сочельник…Ведь мы ЛЮДИ ?
 
Часть VII. 
Со мною это происходит. Обычно раз в год, примерно к середине осени. Это  бронхит заядлого курильщика. Приходит он с сухим кашлем, который переходит  затем в дикий, с болью за грудиной. Хуже всего, если к этому примешивается  инфекция. Тогда у меня появляется температура, обычно тридцать семь и два -  тридцать семь и пять. 
Я переболел в молодые годы малярией, которую «подхватил» в одной южной  стране, и поэтому от такой температуры меня сильно знобит, и становится лучше  только, если она поднимается, или исчезает вовсе.
Так вышло и в этот раз, и совсем не вовремя. Мы с Дэном готовимся к приезду  большого «китайского друга» , который выделил нам, заранее, лишь час для  встречи, да и время этой встречи сообщится в последний момент.
Но пропустить нельзя,  «китайский друг» - это крупный экспортер, от подписания  договора с ним зависит наше финансовое благополучие на следующий год.
И все же мне плохо. Безумно плохо, озноб уже начался.
Раньше, в преддверии этого я пил "Атму", но в Америке популярны только  антибиотики, а я терпеть их не могу, меня мутит. 
Я обещаюсь быть на связи, всю организацию поручаю Дэну, и еду домой.
Джейн уже видела один такой «приступ» моей болезни, поэтому своевременно  отправила малышку Джессику, к родителям. На удивление, несмотря на  американскую сухость, они с радостью ее забирают.
Какой отец может не любить своего ребенка ? И все же, считаю, что Джессика -  обычный ребенок, который просто очень рано начал ходить и говорить. Говорить  к тому же в двуязычии. 
Джейн удалось «создать» свой совершеннейший клон, от меня  дочке достались  лишь темные большие глаза.
Харрисы стали относиться ко мне по-иному, после появления Джессики, но все  же… Совсем недавно, будучи в гостях, я подсмотрел и подслушал поучительную  сценку. Я вышел. Мой тесть придремнул, сидя в кресле, так, на мгновение. Тут  оказалась рядом эта наблюдательная  бестия :
- А дедушка «хр- хры -хры !»...
- Ничего подобного, малышка. - Вмешалась моя теща  - Дедушка не спит.
- А папа умеет «хр-хры-хры !».
- Я так и думала про твоего папу. - Сказала миссис Харрис.
О папе узнают еще подробности и в этот раз. Но все- таки это лучше. Боюсь за  здоровье этой крошки.
Меня, оказывается, ждут дома, с ворохом лекарств.
- Ты не была на работе ?
- Я взяла бумаги на дом. Майк, не упрямься ! Начни принимать лекарства. Ты  чудовищно кашлял всю ночь.
- Понимаешь, мой бронхит лечится способом «водка, лодка и молодка».
Жизнь со мною пополнила русский словарный запас Джейн, но не настолько. Я  начинаю переводить на английский. Получается плохо. Нет, с "водкой" все  понятно, тем более, что я выпиваю во время пояснений стаканчик, с разведенной в  нем ложкой меда.
 «Лодка» непонятна вообще, а насчет «молодки» - длительное раздумье. 
- Okay, such treatment !
- Джейн, держись от меня подальше ! Давай держать дистанцию ?
Она согласно кивает... Но как-то странно.
И все же к вечеру вовсе скверно. Начинает  болеть горло. Осип голос от кашля. И  температура та же : тридцать семь и два !
Хорошо, что Дэн не звонит… Какая встреча, какой ресторан ?
Сам делаю себе компресс.  В шкафчике есть, по счастью, бутылка спирта  «Royal». 
Заодно выпиваю и рюмку его… Пока не помогает.
Быстро купаюсь, чищу зубы, одеваю пижаму, и ложусь в своей комнате. Слышу  внизу работающий телевизор. Правильно делает девочка, главное не заразиться…
Не спится… Хочется курить, и противно тут же…
Двери тихонечко открываются. Вау !!!
Этого зрелища я не видел давно : черный лиф, черные трусики, черные  прозрачные чулочки. В руках две тонкие рюмочки ликера. Как она хороша,  чертовка ! У нее увеличилась грудь, немножко округлились ножки.
Я знаю, что этого не надо делать. Но желание сделать во благо, с американской  настойчивостью к тому же, побеждает.
С меня снимается все, кроме компресса.
И далее снимается все, кроме чулочков. Мои руки требовательно заводятся под  них. Я и раньше был частенько «ведомым» в нашей паре, а сейчас просто  маленький мальчик, проходящий обучение у жрицы любви. Исполнение очень  сладкое…
Но ничего не получается. Нет, все у меня в порядке,  но не получается. Меня  знобит…
Она все понимает, и тихонечко, без упреков, уходит. 
Три часа ночи. Озноб проходит. Меряю температуру : тридцать восемь.  Понятно.  Теперь меня греет это тепло, компресс не нужен. Я лежу и думаю : что это ?  Мужские желания ? Нет… Это любовь. Я осознаю, что делает человек, который  тоже тебя любит. Я понимаю глубину чувств Джейн, желающей добра мне. Я хочу  оплатить ей тем же. Не могу без нее сейчас...
Захожу в темную комнату. Сейчас залезу под одеяло, сниму с нее пижамку…
…А никакой пижамки  нет... 
- Я знала, что ты придешь ! Какой ты горячий…
Милая…милая…милая…солнышко мое... Все получается… Я лечу… Как во сне…  но это наяву…
Она останавливает меня, и на какое-то время замирает… и я замираю тоже…  любимые ноготки сладко впиваются в спину…
- Мишутка !!! …Ми…Ми…
- Джейн !!! ...Моя Джейн…
Как хорошо... и мне возвращается забытое родное имя...
         
…Испарина.. Наверное,  теперь нет и тридцати шести… Озноб ушел.
А интриги нет. Никакой. Джейн, конечно же, слегла через день. 
Разговор с папой прошел гладко: «Можешь не приезжать, срочной работы нет».
Разговор с мамой мне дали послушать через «громкую связь» : «Заболела ?  Понятно. Значит Джесс будет у нас… Дней пять. Знаю я ваши болезни…»
Здесь она права, моя теща.
Мне никуда не надо. Час назад позвонил радостный Дэн. Он сказал, что уже  съездил к «китайскому другу» и привез на работу,  для подписания, договор с  невероятно огромной скидкой. 
Оказывается, «китайский друг» - это дедушка, семидесяти лет. Услышав, что я  болею, и для встречи надо хотя бы час на дорогу, он сказал, что делать этого не  стоит, пусть просто приедет Дэн.
Когда отдавался этот подписанный договор, было сказано : «У Вашего шефа  молодая жена, я навел справки. Я думаю, она вылечит его быстро. У меня тоже  молодая жена, я знаю…».
Теперь с компрессом, и в пижаме, лежит Джейн.
Я даю концерт на пуфике, у постели. Нашлась родная «шестиструнка» с которой  когда-то приехал. 
Мой севший голос позволяет «лабать» из Высоцкого.
Оказывается, что ручки то все помнят. Дошел до «Раз пошли на дело я и  Рабинович».
Как перевести, что «Нюма фраернулся, и чуть не промахнулся, и попал  немножечко в меня» ?
Не знаю... И все же она это поймет...
Ведь, кажется, это наш случай ?
Часть VIII.
Наш любовный треугольник замкнулся в себе. Мы удалились от общества. По  счастью, у нас нормальный человеческий треугольник : Джейн, я, и малышка  Джессика. Женщина, мужчина, и их ребенок.  
Впервые в жизни я в окружении двух женщин. Это милые  
существа, но у каждого из них есть свои жесткие требования, которые мне  непонятны.
Прежде всего, это касается особого порядка в доме. Неважно, что приготовлено к  ужину, важнее, чтобы все было сложено именно по их пониманию. Главный  нарушитель порядка - это, конечно же, я. 
Дискриминация по половому признаку очевидна. 
Я не сторонник бросать носки, или белье где попало, но не мог предположить, что  нужно иметь два ящика в ванной для грязной одежды, не знал, что мои костюмы  должны висеть слева направо по цвету : от темного к светлому. Наблюдая, как эти  два «цербера порядка» перебирают мою одежду, мне хочется огрызнуться.  Повешенная в шкаф вещь имеет для меня особый порядок : иногда я оставляю в  карманах документы, которые приготовил для себя на завтра, подписанные чеки.
И я  нахожу способ огрызнуться. У меня работает индус, которого зовут Анант. Он  отвозит меня в индийский магазин, где нахожу чудный пиджак, из шелка, и  главное - он цвета радуги. Одену я его, конечно, после принятия разве что бутылки  водки, и пойду в нем никак не далее дома. 
Я тихонечко вешаю его в свой шкаф, и ухожу в гараж, когда начинается эта  «уборка выходного дня». Куда они его повесят ?
Когда вернулся, понял, что свои права отстоял. Пиджак висел там же, и все было  на месте, но маленький сексот посмотрел на меня задумчиво и сказал : «Ты  нехойоший, а мы тебя юбим…»
Мне надо сейчас усиленно зарабатывать деньги : я перестраиваю дом для своих  милых дам. По замыслу, во дворе должен появиться «зимний» спортивный зал, а  ванна на первом этаже уже готова. Теперь она разделена, и большая часть ее  представлена огромным новейшим «джакузи». Это и такие же  и огромные деньги,  но я испытываю массу удовольствия, когда меня впускают на «подглядывание». И  я смотрю на своих девчонок-голышек плескающихся в восторге, и стою, словно  евнух рядом, с махровыми полотенцами и халатиками. Как приятно быть таким  «подглядывающим». Как приятно целовать их мокрые щечки, чувствовать себя  силачом, когда берешь их обеих на руки…
Я старомоден, и пишу дневник, пишу, впрочем, современно : все храню в «ноуте»  и с паролем «piastri», не догадаться.
Обнаружил, что Джейн тоже пишет, но не прячет дневник, он выложен на  «рабочий стол».
И когда нет никого, я заглядываю туда. Заглядываю, решив, что все, что ранее дня  нашего знакомства, читать не буду.
«…Этот парень оказался тем, что надо ! Зовут Михаилом, он русский. Он гораздо  старше, и у него грустные темные глаза… Какой-то он необычный… Интересно,  позвонит ли сам ?
…Позвонил через два дня. Я думала, что ему за сорок, но когда узнала…  Мужчина… Необычный какой-то, а глаза нежные. Оказывается он не просто  «русский», он еврей. Мне нравится,  как он курит, и вообще : с ним интересно.  Говорит с акцентом, и злится, когда не может подобрать слова. Хорошо, что я  говорю по- русски. Еще он смотрит в глаза. Это необычно, будто тебя  гипнотизируют… Похоже у него это получается. Приехали к нему. За постель  высший балл !.. И, оказывается, у него были для меня куплены цветы, целая охапка  лежала на заднем сиденье. Не терплю букеты, а это было неожиданным, и  приятным… Осталась у него…
… Его зовут Михаилом, так звали какого-то русского царя. Я буду называть его  Майком. Он сказал, что многие его и называют так. Значит, угадала… Классный  вечер в «Волне». Мне нравится, что он высокий, но еще более то, что от него  исходит что-то дерзкое, он сильный. И с ним спокойно. Мне нравятся его руки, и  запах его одеколона, смешанный с запахом ароматного табака. И еще у него два  шрама. Один, на груди, очень серьезный. Расскажет сам ?
… Рассказал про Афганистан. Оказывается там было «жарко», как у наших парней  во Вьетнаме, а зачем ?..
Я хочу быть с ним. Он не похож на других, он из другого мира. Надо попробовать.  Пока все идет очень хорошо… Даже очень !!!
… Счастлива, что встретила Майка ! Он для меня как та старая серебряная монета  1860 года, в двадцать долларов, которую храню. Иначе достались бы только  монетки в один доллар, новые, но неинтересные. И менять их потом было бы тоже  нудным занятием…».
Прочитанное тешит мое мужское самолюбие. Интересно, где она хранит ту монету  ? Не знал о такой ее страсти.
Мне надо колесить по стране в ближайшие месяц-два. Это часть моего нового  бизнес-проекта. Но каждая такая поездка будет с остановкой хотя бы на одну ночь  где-то в гостинице. Мне не хочется, а Джейн это просто злит. И знаю почему : мои  поездки будут вместе с Дэном. А ему тридцать семь лет, он холостяк и бабник. 
Когда Дэн впервые приехал к нам, и мы пили кофе на кухне, я увидел, как он  оценивающе посмотрел на Джейн, когда та пошла к бару. Но и Джейн тоже  почувствовала, и обернувшись сказала :
- Майк ! Дай ему в морду !
- За что ? - Оторопел я .
- У него глаза б…е, за это !..
- Шеф, не надо ! Я не буду больше - Перевел все в шутку Дэн. - И Вы простите  меня, миссис Джейн…
Милая, я уже бросил свой якорь в тихой гавани. И эта гавань ты. Когда у нас не  получалось с Джессикой, и мы сдавали разные анализы, я увидел, что у нас  одинаковая группа крови - четвертая, и резус одинаковый - положительный. 
Я подумал тогда, что всегда могу быть донором для тебя. Лишь бы быть рядом. Но  лучше пусть я буду всегда рядом, а ты будешь всегда здорова…
Любовь. Я не могу, как и другие люди, объяснить  что это.? Мне не доводилось  принимать наркотики, входить в безумный раж пьянства, но более чем уверен, что  это зелье гораздо «круче». Оно дается свыше только раз в жизни, и надо быть  глупцом, чтобы его потерять…
Мне снится Афган. Давно не было этих снов. Мы с Витькой плывем в холодной и  бурной февральской реке Кабул, выскочив из затонувшего БТРа. Я уверен, что  вытащу его на берег, но рядом взрыв от гранатомета, у меня жутко заболела, и  мгновенно онемела, правая часть груди, и правая рука не в состоянии уже тащить  Витьку. Я теряю его… Мы попали в засаду, и на этом берегу нас ждут… Я кричу ,  мне нечеловечески больно, мне безумно жалко Витьку…
…Хорошо, что это только сон, хорошо, что я не разбудил Джейн… Будь проклята  любая война !..
У нас появилась новая игра. Ее показал я, и называю ее «Глаза в глаза». Смысл  понятен : кто первый не выдержит взгляд, засмеется или отвернется, тот проиграл.  Я не проигрываю  никогда, у меня есть секрет победы - ямочка на подбородке.  Она смешит в нужный момент. Эта игра мне показана одной женщиной из моего  прошлого, у нее я тоже выигрывал, всегда… Старый конь борозды не испортит.  Джейн очень хочет выиграть, но, увы ! А я непреклонен. Ведь за эти победы мне  достаются «ночные» сладости, зачем уступать ?
И все же, как не оттягивал, а ехать надо. Дэн сам сделать это не в состоянии.  Прошу собрать меня для дороги : пару белых рубашек, пару костюмов, галстуки,  белье. Не люблю эти сборы. Летим в Чикаго. На два дня. Возможные партнеры не  возражают встретиться.  
Домой попадаю вечером, за три часа до самолета. Вижу сразу настроение Джейн.  Джесс уже спит, чемодан у порога.
Прощаемся сухо.
- Я буду звонить, как только буду свободен !
- Звони…
Мы целуемся. Но не так, как хотел бы я.
Прилетели поздно. У Дэна были с собою бутерброды, уложенные очередной  «пассией». Вселились в гостиницу, в ресторан не пошли. Спать…
Встали рано. В полумраке, пока Дэн в душе, одеваю: рубашку, галстук, костюм.  Ложу в карман маркер. Чтобы моя идея вошла в головы других, мне придется  заниматься чем-то похожим на системотехнику : рисовать этапы идеи, затраты,  подвести цифрами к балансу. Так лучше доходит.
По счастью в офисе, где нас принимают, есть приличная комната с белой  «доской».
Рисую, доказываю, взмок.
Снимаю пиджак, и слышу легкий смех, неплохо, значит доходит. Хороший  признак  - если смеются.
Подводит итог встречи тот, на кого делал основной финансовый упор - это Вильям  Раповский,  выходец из России, достаточно богат : 
- Господа ! Думается, что мистер Майк убедил всех своей идеей. Она сулит  прибыль всем участникам этого проекта. Остается только благодарить. Более  всего мистер Майк убедил меня своей рубашкой !.. Я буду это финансировать.  Думаю, что то же мнение и у всех ?
Вот уж точно : укусил бы себя за локоть, да не получится. Едем в такси, а Дэн  посмеивается, но сказать не хочет, что же у меня там ?
Наконец-то поднялись в номер. Да… впечатляет. На обеих рубашках, сзади, у меня  розовые губки. Одни из них кажутся маленькими, понятно чьи они. 
- Шеф, у меня была ревнивая женщина, так она…
- Заткнись ! Или сходи в ресторан… Не обижайся…
Как быть ? Я принимаю решение купить такие же новые рубашки. Благо нетрудно.  Прошу срезать с них ценники и ярлыки, прогладить. Чтобы выглядели не как  новые. Значит она уверена, что я «искатель острых ощущений» ? Как объяснить,  что мне этого не надо, что нет мужских стереотипов, у меня уж точно ? Она  решила, что я буду пытаться отстирать эту рубашку, решив, что эти следы  оставлены женщиной, с которой был ?
Возвращаюсь в гостиницу. Звоню Дэну. Он у друга, а, скорее всего, у подруги.  Встретимся перед вылетом. 
Не хочу звонить Джейн. Мне обидно. 
Я дома. Очень поздно, но дома. Вхожу тихонько. Оставляю чемодан у порога.  Спать…Лягу прямо здесь, в салоне…
Утро. Раннее утро.
Джейн сидит на краешке дивана, в руках у нее мои рубашки.
- Майк, прости меня, пожалуйста, прости… 
- Я сам виноват. Наверное, мало рассказывал о себе… Джейн, я остался тем же  молодым парнем, который очень хотел уцелеть, тогда, в восемьдесят пятом... Я не  все рассказал тебе… В той переправе через Кабул я выжил один... Все нынешнее -  это бесплатное приложение, и не совсем удачное до последнего времени. Я хочу  быть счастливым, Джейн…
 
Ну кто сказал, что «мачо» не плачут ? Еще и как плачут…  если есть с кем …
… Мы играем в «Глаза в глаза». За нами наблюдает единственный зритель, он же  безупречный арбитр :
 - Мама «выигала» ! Я видела !
Это правда, я не могу бороться с этим !  У Джейн, оказывается, есть ямочки на  щеках, и победить имеющего такое оружие, и в сочетании с синими глазами,  НЕВОЗМОЖНО !!!
Часть IX
У любви есть две составляющие - страсть и нежность.
Нежность  -  это то спокойное, с чем сталкиваешься каждый день в любимом  человеке.
Джейн обычно съедает на ужин мюсли с молоком. И мне нравится лечь рядом с  ней, положить свою голову на ее маленький животик, и слушать тихое урчание.  Это будто лежать рядом с котенком. 
Я люблю играть с ее глазами, для этого надо положить пальцы на края век, и,  немножко растягивая их, получить "азиатские" глаза, столь же красивые своей  синевой. И целовать любимые губы, глядя в эти глаза безумно сладко…
Но есть и нечто другое - это страсть. Это не каждодневное, понять, когда она  появится, непредсказуемо, она будоражит кровь, дает новый толчок любви. Жить  без страсти скучно, и, вероятнее, сохранить без страсти любовь невозможно…
Нам уже давно нужен тот, кто будет приходить, и смотреть за Джессикой, кому  нужны дополнительные деньги. И, наконец-то Джейн решается на это. Нашлась  университетская подруга, ее зовут Мод. Мод уже дважды была в разводе в свои  тридцать лет, она свободна вечерами, и, главное : они с Джессикой понравились  друг другу. Замечательно проводят время вместе. Читают книжки, что мне не  удается делать с этой «торопыгой», рисуют, поют песенки. Последнее у меня  вообще не получится никогда : Джесс не понятны мои мотивчики, она закрывает  ушки ладошками, и показывает мне язычок.
Подозреваю, что Джейн  просто не хочет приглашать в дом незнакомую женщину.  Но это лишь подозрения, мне же было заявлено, что ревность, как чувство, уже  умерла давно, что я могу «гулять на все возможные стороны света», лишь бы это  все было полезным для моего здоровья. 
Кстати, о моем здоровье действительно заботятся. Утром меня кормят изящными  завтраками, где обязательно положат что-то полезное : кусочек авокадо, лук  порей, или листья салата. В кофе, против моей привычки, добавляется также  полезное молоко. Оказывается, что Джейн неплохая хозяйка, кто бы подумал ?  Воистину женская душа - это загадка для мужчины, загадочная книга, точнее,  которую прочесть с середины невозможно.
 
Мод приезжает к нам четыре раза в неделю. Она симпатичная брюнетка, с  довольно покладистым, мягким характером. Не пойму : что не хватало ее мужьям ?
Она обожает носить джинсики, с разными дырочками и латочками, яркие свитера  и кофточки, обожает красивое «серебро». И я заранее намечаю сделать такой  подарок к какой-нибудь ее знаменательной дате : купить серьги и колечко в  известном мне индийском магазине.
Сегодня тот свободный вечер, когда выбирает Джейн, куда мы уйдем, часа на  четыре, чтобы отдохнуть от нашего чада ?
- Майк, я отрыла в твоих вещах чудный джинсовый костюм. Почему ты не носишь  его ?
Это действительно старый и потертый костюм «Wrangler», мое воспоминание о  родине, и прошлой жизни. Влезу ли я в него ? Влез ! Я похудел за эти годы,  оказывается. 
- Видишь, Джейн, к чему привела меня жизнь с тобою ?
- Ты еще можешь все изменить. Найди бабушку постарше себя ! Ты же  рассказывал, что тебя в молодости тянуло к зрелым женщинам ? И располнеешь  заодно.
-  А наш брачный контракт ? Ты воспользовалась моим безвыходным положением  эмигранта и…
- Майк, хватит нудить! Времени мало, сегодня «мой»вечер. И мы сегодня  «хиппуем», понятно ?
Подбери себе достойную футболку к этому костюму…
Оба на !.. Как же это будет выглядеть ? Забыл, а хиппи пьют, или курят «травку»?
Хуже, если и то и другое, завтра много важных дел…    
Но раз так, то я еще и обуваю финские коричневые туфли на шикарной платформе.  И это дюйма на два поднимает мой и так не маленький рост.
 
Я жду внизу, где уже идет чаепитие с бутербродами, с рассказами о какой-то  собачке по имени Джоник, которая делает «чмоки-чмоки» тем, кого любит.
А вот и она. Понятно… На джинсах дырок больше чем ткани, и где она взяла  румяна для щек ? Мы разоримся от такого рачительного использования  косметики. А прическа !
- Мод ! Как я ?!
- Ты лучшая ! Как в универе !..
А я получаю пинок : 
- Где ты нашел эту футболку с жуком ?
На удивление, наш «внедорожник» везет меня в кинотеатр, где покупаются  огромная банка попкорна, и две бутылки кока-колы. Билеты, конечно же, на  последний ряд.
Мы ходим по фойе, рассматриваем фотографии мировых звезд. Здесь есть и  русские актеры, и даже фотография любимого мною Богдана Ступки . Я  рассказываю о нем Джейн, она обещает посмотреть со мною фильмы «Свои» и  «Водитель для Веры».
У меня одна проблема в просмотре американских фильмов : при обилии голосов я  не улавливаю о чем идет речь ? Мне надо слушать одного человека, и вдумчиво.  Но у меня будет переводчик, слава богу !..
Гаснет свет, и фильм начался. На нашем ряду мы только вдвоем.
- Не понял, где она вчера была ?..- Спрашиваю я.
- В «Nursing home»» тебе еще рано, это дом для стариков…- Она хрустит  попкорном.
- Не пойму, чего он разорался ? 
- Он возмущен, они его надули…
На нас «шикают», и мой «переводчик» влазит мне на коленки. На соседнее  сиденье ставится кока-кола и попкорн, одна из бутылок тут же сваливается с  диким грохотом.
Перевод мягко льется в мое ушко, но мне не до него. Под «батником»,  оказывается, ничего нет,  я  глажу запретные бугорочки,  добираюсь до сосков.
Мы тасуемся то на одном кресле, то на двух. Целуемся взасос, будто год не  виделись.
К середине фильма у меня растегивают молнию на джинсах. О ! Это запрещенный  прием ! Я отталкиваю эти ручки, но они настойчивы, просто железная хватка у  них.
-  Джейн, давай смотреть, мне уже нравится этот фильм ! Давай остановимся, мне  жарко…- Шепчу я ей на ушко. На самом деле мне истомно больно уже.
-  Да пошли они на хрен !!! - Кричит она громко, и, в пылу эмоций, на русском.
Я пытаюсь закрыть ей рот ладошкой, но она выливает на мою белую футболку  остатки кока-колы... Мы вскакиваем, и с топотом бежим к выходу. Стыд какой-  то…
А на улице дождь. Ливень и холодно… Вымокли мгновенно.
Она запрыгивает в джип, на водительское сиденье,  я  - на пассажирское рядом...  Нас трясет, но не от холода. Нет, не от холода. Трясет от желаний.
- Джейн ! Я не смогу в машине ! 
- Майк, я тоже не хочу этого здесь ! Пересядь, я же плохо вожу в темноте, а когда  идет дождь тем более. Надо быстрее домой... Пожалуйста, быстрее !!!
Мы влетаем в дом. На нас смотрит удивленная Мод. Хорошо, что Джесс играется  на ковре, и не видит нас.
- Майк ! Дай сто баксов !
В руки ничего не понимающей Мод суются деньги, я же уже бегу наверх.
- Что случилось ? Майку плохо ? Это кровь ?
- Да ! Плохо ! Посиди у нас !.. Час, или два…
Она успевает еще прихватить снизу две подушки, и наше ложе становится  похожим на ложе султана в гареме…
… Постель перевернута, одна из подушек улетела, и застряла на платяном шкафу.  Такого безобразия еще не бывало…
...Долго...  истомно больно... безумно радостно... 
«Давай смотреть, мне уже нравится !» - Мы оба хохочем, и повторяем эту фразу.  Ненормальные, что с нас взять ?
Мы в халатах, и  пьем чай все вместе, с начинающей обо всем догадываться Мод.
- Ну вы даете ! - Говорит задумавшаяся, на минутку, Мод. - А где вы  познакомились ?
- В библиотеке !!! - Отвечаем мы дружно, и это заводит наш смех заново. 
- Я тоже схожу туда... 
Мы с радостью желаем ей этого. И правда, в этом нет ничего дурного.
За произошедшее в кинотеатре действительно стыдно, мы не хамы, но страсть  оказалась сильнее…
... Меня начали «обрабатывать» на предмет приобретения Джоника.
Поупрямлюсь, но куда же мне деться то ?
Часть Х
Моя беда в том, что я по-прежнему мыслю только на русском. Мне это  мучительно, но по-иному не получается . Никак не получается. Я постоянно  занимаюсь «переводом» в своей голове.
Джейн меня понимает, и старается помочь. Быть может я что-то болтаю во сне об  этом  ? Не знаю, право, но именно она стала инициатором того, что раз в две  недели, в выходные, у нас "мой" день Он заключается не только в том, что мы  будем, по возможности, говорить на моем родном языке, мы в этот день читаем  одни и те же книги, я на русском, она - на английском, а затем обсуждаем. Мне  приятно такое понимание. У нас укрепилась и духовная близость.
Сегодня суббота, лето, жара с утра.  Но надо еще попасть в квартиру Джейн :  посмотреть все ли в порядке ? Ничего не мешает сделать это, и мы едем. 
Джессику еще вчера забрали к себе Дастин, и его девушка, которую зовут Николь.  Они уверенно идут к созданию семейных отношений, а мы с Джейн всемерно  этому способствуем : нам нравится Николь. 
Джессика не жертва в этом случае, она идет в гости с радостью, ее ждут  удовольствия и подарки, которые затмевают наше отсутствие. Она не скучает даже  за мамой, разве что просит позвонить ей перед сном. А ребята чувствуют себя  уверенней, вероятно им приятно, что посторонние думают глядя на них : какая  прекрасная молодая семья ! И пусть им, нам не жалко !
Проблема в выходные в тридцатиэтажном доме, конечно же в лифтах : их  приходится ждать  в «час пик», а сейчас именно то время. И хоть лифта четыре, но  все «пошли» наверх, и пока не спускаются. А нам на семнадцатый этаж. 
- Женечка, сегодня я к ней обращаюсь так, идем ножками ?
- Что ты сумасшедший - понятно, но я то нет ! 
- Тогда я пошел, подожду тебя в квартире…
Она смотрит скептично, и протягивает мне «Орбит», я делаю вид, что не замечаю.  В моей голове простой замысел : вызвать лифт на третьем этаже, а затем  попросить отменить спуск. Остался дома не выключенный утюг, к примеру. И  надо улыбаться, томно улыбаться женщинам. Любого возраста.
Нажал кнопки вызова всех лифтов, жду… Получилось…
 
Я уже докуривал сигарету и «листал» каналы телевизора,  когда Джейн вошла. 
Она долго пила воду из кулера, зашла в ванную…
- Руки вверх, дорогой ! 
- Облава ? Прыжок на месте - провокация ? - Я поднимаю обе руки.
Она посмотрела на мои абсолютно сухие подмышки :   
- Ах ты, негодяй ! Я простояла еще и из-за тебя ! - Но гнев сменяется деловым : -  Течет смеситель в ванной, я вызову сантехника ?
- А если я все сделаю сам, мне будет прощение ? 
Я спускаюсь вниз. В машине есть инструменты, и новый катридж для смесителя. Я  однозначно бездельник, но не белоручка : кое-что умею делать руками, и порою  неплохо. Закончил, собрал инструменты,  ловлю восторженный взгляд. Приятно  до одури !..
Джесс привезут вечером, и стоит использовать дневное время для чтения. Мы  читаем Ремарка, «Ночь в Лиссабоне». Я раньше это читал, она - нет. Мы  обсуждаем уже прочитанное.
Но приятное ведь сочетается с полезным ? У нас, как всегда, приоритет приятного  : мы залезли в постель, и я свою электронную книгу не могу найти в ворохе нашей  одежды.
- Мишечка ! У Ремарка так часто о евреях. А почему тебя не «обрезали» ? Ты мой  «не настоящий еврейский муж»…
- О ! Это история о «шести дюймах»…
И я долго рассказываю о своем дедушке, старосте синагоги, о придуманном им  библейском имени для меня, об отце, который прошел гетто, и отказал тестю в его  помыслах, включая и «обрезание».
Джейн слушает с интересом, переспрашивая непонятное.
- А причем здесь «шесть дюймов» ? - Спрашивает она после всего рассказанного.
- Видишь ли, ровно столько тебе бы досталось в этом случае. - Смеюсь я.
Она смотрит под простынку :
- Пусть лучше так… Бог с ним, с этим «обрезанием»…
… Моя Женечка, моя жена… моя Джейн…
Ребята привозят нашего ребенка. Мы сидим за столом. Удивительно, что Джесс не  слазит с рук Николь. Я толкаю Дастина тайком, и показываю большой палец вверх  :
- Смотри, парень, таких девушек терять нельзя !
Он кивает мне, но думаю, что мое мнение ему не нужно, здесь явно пахнет  страстью, это видно по их взглядам друг на друга, советы уже бессмысленны. 
- Ты за конфеты и подарки продалась, мелкая душонка ? - Не выдерживает,  наконец-то, Джейн.
И эта обезьянка перелазит на ее руки, но смотрит на Николь, строит ей глазки, и  картинно разводит ручками. Дескать,  я люблю тебя, но мне не дают. Умора !..
Гости уехали.
Мы заняты каждый своим, когда вдруг резко гаснет свет, отключается телевизор и  кондиционеры.
- Я звоню в электрическую компанию ?
- А может не стоит ? И без нас дозвонятся ? - Я открываю окно, и вижу такие же  «потухшие» дома соседей.
-  Я в детстве обожал, когда исчезал свет. Мы рассказывали друг другу с сестрой  сказки в темноте !
- Сказки, сказки ! - Кричат обе мои женщины,  -  Про «серого волка» !
Откуда они знают это ? А, я читал одну русскую сказку Джесс !
Надо выкручиваться. Я начинаю рассказывать на английском, но вставляю,  незаметно для себя, и русские слова. Оказывается это легко, и меня понимают.  Рассказываю абсолютную чепуху : там и принцесса-красавица,  мальчик-принц,  который был болен, и волк, «серый волк». Войдя в раж я завываю по- волчьи : «У- у-у ! У-у-у !!!»
И тут с улицы доносится дикий вой !
- Мама, я боюсь ! И хочу писать ! - Заплакала Джесс. 
- Майк ! Неси горшочек, я боюсь идти в темноте...И, кажется, я тоже хочу... 
Вот ужас… Я не могу найти фонарик, и пользуюсь зажигалкой.
Темнота продолжается, разве что дважды ее тишину нарушает нежное журчание.  Ладно, женщинам простительно…
А затихший вой на улице начинается снова.
- Я выйду, посмотрю ! Вспомнил, что соседи на той неделе говорили о странной  собаке, что бродит тут…
- Майк, не вздумай ! Пожалуйста, не надо !!! Не оставляй нас, мы боимся !!! - И  они обе начинают реветь.                                    
Бред какой-то ! Мне становится не по себе, просто помешательство : я тоже дико  хочу в туалет !
Убеждаю их посидеть без меня, и клятвенно заверяю, что никуда не выйду !
Я медленно иду в темноте, добираюсь куда надо, вместе с этим горшочком,  и  тут…
Тут свет загорается ! 
Вой на улице тут же прекратился. Что же это было ? Непонятно.
От пережитого мои дамы захотели спать. И засыпают, обнявшись, тут же, на  разложенном большом диване. А мне приказано охранять их, и я лежу с краю,  ближе к выходу. Я укрываю их пледами. Спите, солнышки !..
Я лежу и думаю : вначале о том, что это было ? Потом думаю о «сером волке»,  потом мои мысли начинают расплываться, и я говорю себе мысленно, не  задумываясь : «Good Night !».
Сегодня все получается ! И... «переводы» не мучают меня.
Часть ХI
Мы лежим на большом салонном диване и смотрим старые фотографии. Я  показываю свои, а Джейн - свои.
Мы их комментируем, рассказывая о людях, которые сохранились на них рядом с  нами.
Я ловлю себя на чудовищной мысли, что все у меня убогое : дело не в том, что  фотографии черно-белые, от них «пахнет» серостью, бедностью и войною. Мне не  стыдно фотографий, но я вижу непонимание. Оно в главном  немом  вопросе :  «Зачем ?».
Я показываю одну из немногих фотографий своей мамы, она на майской  демонстрации, и снялась с портретом Сталина. Она в плаще и беретике.  Красавица, глядя на фотографию я вспоминаю ее образ…
- У тебя чудная была мама, Майк, ты очень похож на нее ! А зачем она держит  этот тяжелый портрет, там же есть мужчины рядом ?
Как объяснить ? Дело не в нашей разнице в возрасте. Нет. У Джейн тоже много  черно-белых фотографий в руках, ее гордость в том, что она знает родословную  гораздо старее моей. 
Здесь как у Высоцкого : туземцы наконец-то узнали, что там, на «большой земле»,  была чудовищная, опустошительная война, погибли миллионы людей, и они  спрашивают : «Их всех съели ?» - «Нет !» - «А зачем же тогда воевали ?»
На это «Зачем ?» я не могу ответить. Меня трогает то, что я нравлюсь Джейн на  армейских фотографиях : «Милашка ! Ты такой худенький, совсем мальчик… Ты  мог погибнуть ?..»
Мог…  Все мы могли погибнуть : я, мой отец, мои дедушки, да и погибали… Мы  вечно испытывали это несчастье, что зовется войною. Все мы чудом рожденные,  от чудом уцелевших…
Мне, оказывается,  приятно быть ребенком. И моя нынешняя мама - это Джейн. У  нее два ребенка : Джессика и я.. Одной она моет ушки, чистит зубки, срезает  ноготки, мне же достается только последнее. Джейн следит за опрятностью моих  рук, и малейшее отрастание ногтей на полмиллиметра не допускается. Царапанье  запрещено !
Ни одна из женщин не делала мне так : не усаживала, обвив ножками, не дышала  утренней свежестью в мое лицо, не злилась, что я отдергиваю руки от  беспощадной пилочки… 
Мне не стыдно говорить об этом в открытую :  я целую свою девочку в часы  любви, и после нее… Я целую в запретное, получая, и даря наслаждение. Мы пьем  наш коктейль любви вместе, передавая его друг другу губами…
Сегодня Рождество…
Католическое Рождество - это что-то особенное. Это дух семьи, это не советские  праздники, не демонстрации, это уединение в большой семье. 
Я не мешаю Джейн испечь гуся. Я не путаюсь под ногами, я даже хочу провести  этот вечер, и эту ночь, с ее близкими. Могут же и у Маугли быть тоже  благопристойные намерения и поступки ?
В конце концов,  я  - единственный зять, и не думаю, что ко мне относятся так уж  плохо. 
С этой мыслью я выпиваю рюмку коньяка, и сплю до вечера, пока идут все  приготовления. И не мешаю, что главное.
Мы сидим за большим столом. Все дарят друг другу подарки. Я забыл об этом, но  Джейн все подсовывает мне новые и новые коробочки. Мне достаются подарки  тоже, но больше это сигары и всякие бутылки. Будто специально нашли объект,  которому надо дарить все с примечанием : «Опасно для здоровья». Лишь Дастин,  и Николь, дарят приятное - несколько подарочных книг Брюсова и Фета и  большую электронную фоторамку.
Всех удивляет, конечно, высокомерный Роберт, старший брат Джейн:  он не  только тамада за столом, он привез с собою новый швейцарский снегоход в  прицепе,  и предлагает всем кататься. 
Рядом с домом моего тестя небольшая роща, за которой огромная лужайка, вся она  сейчас покрыта снегом, и там есть небольшие горки. Чудное место для таких  катаний. И утром все отправляются туда.
Джесс уже не спит, и увязалась за нами. К тому же в доме есть лыжи, много лыж.  А я не умею кататься на них. Я вырос в степной зоне, лыжи - не мое. Я топаю  пешком с Джесс.
Я вижу, как нравится этот снегоход Джейн, а Джессика просто пищит от  удовольствия. Еще бы, почти двадцатка «зеленью» ! Ничего, куплю такой еще этой  зимой, утру нос Роберту. Одна, почти созревшая идея, есть в моей голове…
Несмотря на легализованную занятость, мне присущ авантюризм. У меня куча  друзей, преимущественно выходцев откуда и я, и занимаются они не всегда  чистоплотными делами. 
Недавно друзья Алекса, из Бостона, пожаловались на одного типа, которого зовут  Манчини. Он итальянец, и занимается производством пробок и бутылок, а у этих  ребят покупает терефталатную крошку для своего производства, хамит, и часто  платит с опозданием. Они рады от него избавиться, но заключили долгосрочный  договор.
Нам предложили неплохую сумму, за «отбитие» клиента. Но это лишь для  затравки. Денег мне хочется получить побольше.
Задумано хитрое «кидалово» И первым подкатываюсь к Манчини я . Это уже  сделано, мы заключили договор, по нему я второй месяц закупаю в огромных  количествах пробку для масла. Этот тип осторожный : приехал ко мне, посмотрел  мое, якобы начинающее появляться, производство. Ничего фактически нет, я  показываю ему металлические конструкции  для совсем иного, и он уезжает,  удивляясь «крутым» парням из бывшего СССР, у которых денег валом, раз творят  такое.
А вот три дня назад к нему подкатился и Алекс. У Алекса профессорская  благородная внешность, и безупречный английский.
Ему удается заключить договор на ту же пробку, с условием неплохой неустойки  за несвоевременное выполнение его вовремя поданного заказа. Выставляется  подставная и «мертвая» фирма, но Манчини это не беспокоит, он не проверяет :  по условиям товар напротив денег, он не рискует.
Приятели Алекса притормаживают отгрузку крошки,  а Алекс тут же подает свой  умопомрачительный заказ. Он объясняет, что должен разлить в недельный срок  какое-то дорогущее, контрабандное вероятно, масло. 
Осторожный Манчини вначале звонит в Бостон, и получает доброжелательный  ответ, что сырье уже выехало, ему дают фиктивные номера машин. Что здесь  преступного ? Скажут потом, что попутали.
Манчини соглашается, и требует небольшой задаток. Алекс выдает ему  непокрытый левый чек, с условием, что его вернут в обмен на наличные.
Но облом. Машин нет, Бостон не отвечает на звонки. Манчини не до проверки  чека. Можно, конечно, купить сырье в другом месте, но это дороже, и уложится ли  Манчини в сроки ?
Сегодня Манчини звонит Алексу с объяснениями, тот переходит на крик, бросает  трубку. Но через полчаса перезванивает сам, с предложением, что готов купить  пробку вдвое дороже, но в сроки. 
Мне же сообщается, что надо ждать гостя.
Мы с Дэном и готовимся к этому визиту. Наша задача : выторговать максимум, и  отвлечь внимание, «запудрить мозги крутизной». Собственно подготовка легкая и  приятная. Стол в моей конторке накрывается всякими яствами : икра,  балыки,  сало, крабы, а еще все бутылки и сигары, что подарили мне на Рождество. Я  приоткрываю свой сейф у стола, из него торчат пачки денег, уложенные в  большую коробку. На самом деле это «куклы», в середине пачек лишь бумага, но  выглядят впечатляюще.
Мы опрокидываем с Дэном по второй рюмке водки, для запаха, когда во двор  въезжает знакомый «Dodge Viper».
- Добрый день, синьор Манчини ! Присаживайтесь к нам.
- О, Вы гуляете ? 
- Гуляем ! Наметилось неплохое приобретение, да немного не хватает денег. -  Говорю я, прикрывая дверь сейфа.
- Могу подбросить...
- Подарок ?
- Нет. А продайте мне назад пробку.?
- Надо выпить, синьор Манчини, надо обдумать...
Через час торги закончились, В нашу пользу, разумеется, с коэффициентом 1,75.  На каждом долларе мы заработали 75 центов. И все налом. Но этот "жучара" тоже  хочет заработать просто так. Удачи, ищи теперь Алекса !  
А я куплю снегоход девчонкам из своей доли. Вполне хватит, я сосчитал.
Мы вчетвером сегодня в китайском ресторане : я, Джейн, Алекс и Марианна.  Обмываем наш "снегоход". Мы отходим с Алексом к бару, и я отдаю ему две тугих  пачки - его доля.
Мы болтаем, но вдруг я вижу боковым зрением, что кто- то подошел к нашему  столику. Манчини ! 
Я быстро возвращаюсь, но его уже нет. Наши дамы сидят бледные. 
- Что он Вам сказал ?
- Сказал, что вы с Алексом - покойники !..
Я пытаюсь найти Манчини, но его уже нет нигде. А мне хочется набить ему морду  прямо здесь. За то, что он подошел в нашим женщинам, а не к нам !
Мы оплачиваем счет, и разъезжаемся.
Я не умею врать, и все рассказываю дома Джейн.
- Мне не нужен снегоход такою ценой. Зачем ты связался с итальянцами ? «Круче»  нас только яйца ? А я, а Джесс ? Противно! Мы уезжаем к родителям...
Мне нечего сказать, я молчу.
Невыносимо быть одному в доме. Невыносимо. Я вызваниваю Дэна. Он тоже,  кстати, должен быть в курсе. Мало ли что ? Договариваемся о встрече в баре.
Мы оба уже хорошо пьяны. Еще не в стельку, но рядом.
- У меня есть ребята, покруче мафии, з-западенцы, из наших. - Говорит икающий  Дэн, - Щас позвоню им...
- Не надо. Все решим сами.
- Майк, а глянь, как смотрит на тебя вон та, ры-ыжая ! А-а ?. На тебя смотрит,  точно тебе говорю. И подружка есть. Подружка мне больше н-нравится. Подкатим  ?
- Нет Дэн. Берем такси, поехали !
- Л-ладно, я тебя уважаю, М-майк !
Зачем я так напился ? С трудом раздеваюсь, разбрасывая вещи куда попало, и  сваливаюсь на диван в салоне. У меня, кажется жар, все горит... 
Мой тяжелый и тревожный сон сменяется чем-то непонятно приятным .
Я не потушил свет ? Подношу руку к глазам - на моих часах три часа ночи.
Возле меня Джейн, она протирает мою грудь, руки и лицо, макая платок в  большую чашку. Пахнет уксусом.
- Т-с-с-с ! Молчи ! Ничего не говори, ты горишь... - Она шепчет мне, прижимая  пальчик к своим губам. - Т-с-с-с !
А глаза у нее, кажется, заплаканные...
Я проваливаюсь в сон заново, я уже спокоен...
Мы с Джейн в офисе «...Лимитед», в большом кабинете Джеймса Харриса.
Он молчит, перебирает бумаги на столе. Входит Роберт и Дастин. 
- Вот и хорошо, что все собрались. Хорошо. - Джеймс Харрис снимает очки. - Я  горжусь Майком, горжусь своим зятем ! 
У Роберта отвисает челюсть.
- Я заработал свои первые большие деньги тоже не совсем честно, но потратил их  на Марту, вашу будущую маму. Так сделал и Майк. Вчера Джейн все рассказала  мне, и это многое меняет.
- Я знаю этого твоего Манчини . Скользкий тип - Он обращается уже ко мне. - Мы  отказались когда-то сотрудничать с ним...
- Вот визитка, позвони от моего имени и назначь ему встречу на сегодня.- Это уже  Роберту. - На обеденное время. Скажи, что это срочно. Назначь встречу в хорошем  ресторане. Он будет покупать терефтолат в нашей компании, мы дадим ему самую  низкую цену, и максимальную отсрочку ! Но он должен будет забыть свою обиду,  на всех, кто проучил его. Моя дочь не должна стать несчастной из-за этого...
- Хорошо, папа ! - Говорит вконец обалдевший Роберт.
- Это не все ! У меня есть еще одно : нас стало больше. Мы с Мартой отдаем часть  акций Джейн, это наше общее решение. Ты, Роберт, и ты, Дастин, не будете ни в  чем ущемлены, Ваши доли перепишутся в новое завещание.
- Майк ! Ты не бросишь своих друзей, я это чувствую. Но помни :  наша компания  нуждается в столь изобретательном коммерческом директоре. - Он улыбается мне,  встает из-за стола, и провожает всех к выходу. - С богом, маленькие,  и не  маленькие дети ! И не делайте больше глупостей !
Ирландская мафия тоже «крутая», крута она умом.
Мы купили большой альбом для фотографий, и разделили его пополам. Одна часть  моя, другая часть Джейн. 
Если мы пьем коктейль любви вместе, то почему бы и не смешать прошлое ?  Может тогда все будет лучше в будущем ?
Часть XI I
Я много лет живу с осколком. Он достался мне в Афганистане, и сидит где-то в  подключичной области. Это как вечное напоминание за мои грехи, напоминание  свыше о том, что надо не забывать о покаянии.
Все эти годы он не беспокоил, но в последние месяцы я его стал чувствовать, быть  может он начал какое-то свое движение ?
Джейн узнала впервые о том, что в моем теле осколок, год назад - мы летели на  Доминикану . Я предъявил сертификат,  когда проходил «рамку». 
- Что это у тебя ?
Я молча показал. Не забуду тот ее взгляд на меня, после того, как она прочитала.  В нем была боль. Судьба подарила, наконец-то, мне человека, который стал моей  частичкой, и мне жить без нее уже вообще невозможно…
Я признаюсь Джейн о своих новых ощущениях
- Майк, давай поедем к Льюису ! Я звоню ему ?
Соглашаюсь. Чувствую нытье.
Результат не обнадеживает : надо наблюдаться, но, скорее всего будет нужна  операция. Осколок двинулся к верхушке легкого. Вероятно от какой-то нагрузки.  Этим я грешен.
Мне не хочется. Я отказываюсь, категорически :
- Пройдет, пройдет и так !
Одно из негласных правил нашего настоящего - это не бередить осколки  прошлого. 
Этого не стоит делать, это может привести к боли, ведь осколок - это  затянувшаяся с ним рана ? 
Но как можно забыть о своих детях ? Ко мне впервые летит в гости младший сын. 
Тот самый, старший лейтенант Вооруженных Сил Украины, мой младший, мой  любимый. 
У меня есть старший, он живет в Европе, там, где и его мама, но он избегает  общения. На Новый Год и мой День Рождения мне приходят короткие письма на  «электронку», с сообщением, что все в порядке. И без вопросов, только с сухим :  «Будь здоров !» и  «Удачи!» в конце. Как будто я не знаю, что у них все в  порядке… Он не простил меня. И судить его за это я не имею права. 
А мой младший, Артур, иной. И он выбрал тяжелый мужской путь. Он любит  Родину, остался ей преданным, и даже стал верен теперь присягой. 
Из-за этого много формальностей, но виза, все же, открыта. 
Я долгое время не показывал фотографии своих детей Джейн, но пришло время, и  она настояла на этом. Она смотрела долго, но, на удивление, промолчала.  Фотографии своей новой семьи я часто «сбрасываю» сыну, мне этого хочется. И  Джейн, и Джессику он уже знает. Но, когда я говорю в «скайпе», Джейн уходит,  предполагаю, что она не хочет мешать…
«Старший лейтенант, мальчик молодой. Все хотят потанцевать с тобой…», -  напеваю я в ожидании встречи. Ой, нет, там же о младшем лейтенанте, а у меня  старший, и он недавно признался, что обогнал меня в росте на пять сантиметров,  значит его рост метр сто девяносто два сантиметра. Утер нос отцу ! А я помню его  малышом…
Как все странно происходит со мною : я еврей, который любит американскую  ирландку, а мой сын - украинский офицер… Но бывает ведь и хуже ? Как у это  Ремарка : «Я даже знавал одного негра-еврея. Ужасно одинокий был человек.  Любил только одно - китайскую кухню» ? Слава богу, что не это, не одиночество…
У Джейн возникла неожиданная для меня просьба : не говорить Артуру, что она  владеет русским языком. Я даже не спрашиваю : зачем это ? Ведь сам же сказал о  себе, что полон странностей, почему же не должна быть странной молодая  ирландка, жена еврея, в ожидании прилета пасынка - украинца ? Даю слово  молчать.
И наконец-то день этот пришел : Джессика осталась с Мод дома, а мы едем к  Кеннеди. В нью-йоркский аэропорт, который носит его имя.
- Майк ! Давай быстрее, нам нельзя опаздывать ! Вдруг мальчик выйдет из  самолета, а никого нет ?
Мальчик… Увидишь его…  А я как хочу этого !
Я гоню по трассе. Вдруг понимаю, что как-то моя девочка выглядит не так.  Понятно… Строгий костюмчик, максимум косметики, серьги, кольца… Она  состарила себя, играет роль мачехи, ну и ну…
Мы приехали, конечно же, рано, и это томит меня, я беспрерывно беру стаканчики  кофе, смотрю на табло. Джейн забирает очередной стаканчик :
- Пойди, покури, Майк ! Так будет лучше, и время пройдет быстрее…
Рейс сел. Вот потянулись пассажиры явно оттуда : узнаю соотечественников по  сумкам в клеточку. Вот идет высокий парень в курточке с погончиками. Нет, не  он. А может у второго выхода, и я просмотрел ?
Начинаю метаться., и Джейн со мною.
- Майк, успокойся ! 
- Может он летит в форме, и его задержали ? - У него даже нет с собою телефона,  чтобы позвонить, приходит мне в голову. 
- Здравия желаю ! - Раздается рядом, и будто сверху .
Высокий жгучий брюнет, в клетчатой ковбойке, рюкзачок за спиною, а глаза мои.  Родные темные глаза… 
Мы выходим из здания аэропорта .
-  Let Arthur sits behind the wheel  ! - Говорит Джейн.
- Что сказала Джейн ? 
- Сядешь за руль ! А мы будем подсказывать дорогу. Как у тебя с английским ?
- Плоховато, папа, на уровне «да - нет, доброе утро - спокойной ночи»…
Настоящий офицер ! Водит все, что ездит ! Молодчага ! Я с восхищением смотрю,  как он уверенно сдает назад, как без колебаний осваивает все, что есть  «навороченного» в этой машинке.
- Это машина Джейн ! 
- Не подумал бы. А где же «мишки», бантики и «пахучки» ? 
- Такое вот счастье отцу досталось… -  Говорю с опаской, теперь мне становится  понятным в какой капкан попал я , из-за своего согласия молчать.. 
- Whad did he say ? 
Я оборачиваюсь и успеваю поймать смешинки в ее глазах. Но слово то я уже дал. 
Мы курим после обеда. Я рассматриваю своего мальчика. Сколько времени я не  видел его, сколько упустил всего…   
- Почему ты не носишь длинные волосы, как раньше ? - Неожиданно спрашивает  он - Я помню тебя только таким.
- У меня уже не лежат так волосы, сынок. Ты забыл сколько мне лет ? А тебе это  не суждено, носить длинные волосы… 
- Я не жалею.
- Тяжело было там, под Иловайском ? 
- Да… Тяжело… Не будем сегодня об этом, папа ? 
- Не будем сынок. Ты рядом, и… - У меня непроизвольно дрожит голос. - Это  главное…
Джесс виснет на Артуре. Она только не может понять, кто такой «брат» ?
-You are also my dad ! -  Ей  так проще .
Я перевожу :
- Она сказала, что ты будешь ей папой тоже…
И обращаюсь к Джесс :
- Говори с Артуром по-русски !
- Она умеет ?
- Еще и как… 
- А Джейн ?
- На уровне «да-нет»…
- Ладно. - Говорит он. - Буду младшим папой !
- А это тебе, обращается к Джесс. - На его крупной белой ладони лежит настоящая  «писанка».
- И это. - Он достает из рюкзачка говорящую куклу.
Все, завоевал сердце красавицы !
Мы идем по нашей улице. Все оделись по спортивному. Мы показываем все  достопримечательности гостю по его просьбе :  где он может бегать по утрам, где  стоит тренироваться.
Свой спортивный зал я еще не достроил.
На баскетбольной площадке двое негритянских парней играют в «баскет», один на  один. 
- Покажи им, Арчи ! - Не удерживаюсь я.
И он врывается в игру. Красава ! Один обыгрывает двоих, а парни тоже высокие.  Тяжело все же Арчи против двоих ! 
Но тут у него появляется  надежное плечо. Вот это да, моя девочка тоже в игре !  Классно смотрятся ребята : малыш и гигант, и прекрасно играют, используя это.  Мы с Джесс в восторге, и аплодируем. Победа, конечно, за нами ! Проигравшие  предлагают выставить пиво. Но нам некогда ! Нам еще надо съездить в  ближайший магазин мужской одежды. 
Надо одеть мальчика !
Покупки, как всегда, взяли на себя женщины. Джейн с Джессикой перевернули все  полки свитеров, спортивных костюмов и обуви. Меня тешит эта сценка : мой  мальчик в примерочной, оценку всего ведет Джейн, а на подхвате малышка Джесс,  она с упоением подтаскивает отложенные вещи, при этом деловито сокрушается,  если что-то не подходит, ахает, сопит, и пытается отстоять свое мнение.
Я отодвинут в сторону, но мне это приятно. У меня такое чувство, что что-то  склеилось. Нет, даже не склеилось, а вернулось, и стало новым.
Немножко ноет, я присел, потираю плечо и локоть. Ловлю ее тревожный взгляд :
- Опять ?
- Ерунда, пройдет.
Старший лейтенант достает портмоне.
- Майк, скажи Артуру, что сегодня плачу я, это мой подарок ! Подарок мачехи !- И  она подает карточку.
Я начинаю переводить, но тут что-то мне кажется странным, что не пойму, но  кажется, что оба хитрят : они смеются, а я еще не переводил. 
Мы купаемся в океане, мой сын плавает столь же хорошо, как и я. Что значит  наследственность ! Но он моложе и сильнее, и правильно, так должно быть.  
А наши ирландские девушки на берегу, греются на солнышке. 
- Эй красавицы нехорошие ! Берегитесь - сгорите !
Но им плевать, они показывают нам язычки.
Мы ужинаем в Нью-Йорке, в ресторане «Ле Бернардин». Не бывал здесь никогда.  Его выбрала Джейн. Здесь много морской кухни. Очень интересной. Мы  обсуждаем блюда, вкусы, и даже посетителей. Малышке Джесс нравятся креветки.  Но ест она их руками. Так удобнее, берешь за хвостик и «ам» ! Арчи хохочет и  делает также. Они «спелись».
Музыка. Я устал, а Джейн танцует с Артуром.  Как хорошо ему в костюме,  который она выбрала. Молодец, есть вкус, и ничего не надо было переделывать. !  Но и «подлецу все к лицу» ! Шучу, шучу. Представляю, сколько досталось этому  парню.  Как молился я за него, чтобы он выжил, и не попал в плен. Я второй раз  услышан… там, наверху…
И все же странная у меня усталость.
Мне звонит Раповский. Предлагает встретиться, чисто деловая встреча. 
- Вильям не могу ! У меня гостит сын.
- Тот самый ? Да тебе никуда не надо ехать ! Встретимся в Нью Йорке, я буду в  понедельник, у меня еще есть дела там.
- Приезжай к нам, Вильям ! Познакомишься с моей семьей...
- Хорошо, Майк ! Не болей !
Как приятно говорить : «познакомишься с моей семьей». «Не болей» ! - Почему  «не болей» ? 
Я - зануда, правильно Джейн говорит !
Мы сидим за столом. У нас сегодня утка с яблоками, фирменное блюдо Джейн. А  я накупил кучу разного , уже готового, мне приятно, когда едят. И пьют. 
Я один пью водку, остальные пьют вино,  чокаюсь с Арчи : будь здоров, сынок !
Разговор, конечно, и о политике. Я внимательно слушаю сына. Он прав, мой  мальчик ! Он прав… И прав он потому, что никого не бросил, никого не предал ! Я  смотрю на него с глубоким уважением, он, в отличии от меня, делает правильные  вещи. Но когда дадут нам покой ? Я ненавижу войну !!!
Мы уединяемся с Вильямом.
- Твой сын молодчага ! - Говорит он. - Ты не думаешь уговорить его приехать сюда  ?
- Ничего не получится, Вильям ! И у него есть девушка там. А у нее больная мать…
- Понятно…
Мы обсуждаем наше новое дело. Оно абсолютно чистое и честное, я уже не  занимаюсь ерундой. 
- Майк ! Ты такой деловой, а не выторговал себе лишних пять процентов ! Я  молчал, все ожидал этого, но вижу, что ты «лемех», как говорили мои родители ! 
- Всех денег не заберешь, Вильям ! Я рад, что Джейн перестала подозрительно  относиться к моим делам, обговорим это позже. Ладно ?
- Ладно ! Ты счастливый, Майк !
- Это самое правильное в нашей беседе ! - Смеюсь я. - Не в деньгах счастье, уж  точно…
… Мне стало невыносимо больно. Я сдавал назад, и неосторожно резко  повернулся. Боль была настолько сильной, что я стал терять сознание. Хорошо,  что рядом сидел Артур…Он перехватил руль и выключил зажигание.
Я смутно помню, что меня куда-то несут, пахнет чем-то медицинским… Это уже  когда то было : я снова в бреду…
…Мне двадцать три, я тайком курю в руку, автомат лежит рядом, тянет холодом  от камней, а час назад они были теплыми… Витька… Где же ты, Витек ?.. Мне не  хватает тебя!..
Мою грудь приятно греют бинты. Это больничная палата. Я выспался так, как  давно не высыпался. Голоса ! Но мне лень открыть глаза. Они говорят на  английском.  Это Джейн и Артур. Ну и дела !
- Кажется он проснулся ? - Спрашивает она.
- Уже пора бы ! Папа ! Ты не спишь ?
Я киваю, и открываю глаза.
- Зачем обманули меня, нехорошие ?
- Затем ! - Говорит Джейн - Мы давно знакомы с Артуром через «скайп», я  подсмотрела у тебя его «логин». И мы стали общаться, и с ним, и с Алей ! Я не  мачеха, а твоя жена, а Артур - твой сын ! Ты же упрямый осел ! Артур прилетел и  для того, чтобы уговорить тебя на операцию. Хотели немножко разыграть тебя, но  ты, как всегда, опередил всех ! 
- Можешь хранить это ! - И она показывает небольшой кусочек черного металла.
- Тогда храните и это ! - Артур достает большой осколок, и, глядя на наши круглые  глаза, добавляет. - Вовремя каску одел…
Мы дружно смеемся. А я начинаю кашлять.
- Ш-ш-ш !!! Тебе нельзя так ! - И она дает мне какой-то сироп.
- Папа ! У нас с Алей будет свадьба, тридцать первого декабря, в Новый Год ! Мы  так решили. Мы приглашаем Джейн, Джессику, и тебя к нам, в Киев ! …Будет  мама, и Ленчик тоже… Ты прилетишь ?
- Как я могу не прилететь ? Я осел, конечно же, но ведь не настолько ? Это будет  лучший Новый Год в моей жизни, сынок…
Мы провожаем Артура. Но у меня нет горечи расставания, я знаю, что время  пролетит быстро, и мы увидимся снова. Джесс целует братика, у нее сегодня  «целовальное» настроение. 
- Это тебе от меня ! -Я протягиваю карточку «Visa» - Здесь хватит на многое для  Али ! Код карты напишу в «скайпе»
- А это от меня ! - Говорит Джейн, протягивая вторую карточку. - Здесь хватит на  машинку с «наворотами», и научи Алю водить ! Ладно ? Код сообщит папа. - И  они тоже целуются. 
Последним прощаюсь я. Я не целуюсь, я крепко обнимаю своего ребенка. До  встречи, сынок !
Самолет взлетел. Мы едем домой. Мне пока сидеть за рулем не стоит. Я смотрю  на дорогу, и кручу в руках эти два злополучных осколка. Я ловлю себя на мысли,  что снова  обращаюсь наверх, с просьбой закончить в этом мире безобразие, что  зовется войной…
Часть XIII
Мне удалось сегодня пораньше закончить все дела. Поэтому я берусь приготовить  ужин. Я купил по пути огромных крабов, выловленных в японском море, и знаю,  как из них сделать вкуснейшее блюдо ! Не стоит искать иные рецепты - мой самый  лучший !
Крабы готовятся на хорошем гриле, на  жаре углей. У меня есть такой гриль, но  готовить на нем надо только на свежем воздухе.
Вначале я снимаю панцири с этих огромных чудищ, затем тщательно и долго  промываю открывшуюся ложбинку водою. И лишь потом я обильно посыпаю  крабов крупной солью, и оставляю на огромном металлическом блюде.  За это  время ставлю гриль на газончике у дома. Пока гриль разгорается,  я успеваю  выкурить сигарету, и попробовать стакан белого вина, которое буду использовать.  Это ординарное итальянское сухое вино, но оно оказывается довольно приятным  на вкус. Хоть я и не ценитель вин, но оно мне нравится. 
Джейн звонит, что они с Джесс будут через час : вот и прекрасно, я все успеваю. 
К крабам я готовлю «русский» салат. На самом деле название это придумано  мною. Это просто огурцы, нарезанные крупно вдоль, помидоры, нарезанные  толстыми колечками поперек, сладкий перец мелкими кубиками, и совсем уж  мелко режу синий лук. Все это обильно поливаю оливковым маслом, и оставляю.  Пусть доходит, зелень добавится потом .
А теперь самое время готовить крабов. Я посыпаю их острым перцем, ну  немножко, и пока они распускают свои огромные клешни на решетке, от жара  углей, я поливаю их белым вином. Главное - это быстро переворачивать их  щипцами. Вкуснотища необычайная ! Все выкладывается на большое блюдо  заново. И зелень, обилие зелени сверху…
- Крабы ! Солнышко мое, ты - лучший повар, самого изысканного ресторана !
Ну как тут не растаять ? 
- А что мы будем пить ? - Спрашивает Джейн.
- Да вот, есть еще капельки в бутылочке…
- Майк ! Не валяй дурака !
Я не валяю, и достаю из холодильника вторую припасенную бутылку : 
- Знаешь, куколка, оно мне понравилось, я не хочу чего- то крепче, а ты ?..
Наш ужин проходит на террасе. Идиллия ! Разве что Джесс ни за что не хочет есть  этих «больших паучков» и наш романтичный стол пополняется овсянкой с  изюмом, кексами и пирожными.
И хорошо ! Что хотеть от маленького человечка ?
- Майк ! - Говорит Джейн задумчиво -  А почему бы тебе не составить завещание ?
- Доброе утро, дорогая ! Я вовсе никуда не собираюсь, а уж на тот свет тем более !  Или я уже надоел тебе ?
- Дело не в этом. Просто так принято : составлять завещание. У тебя есть жена и  дети, и не забывай, что ты живешь в Америке !
- Ну хорошо, и что же я напишу в этом завещании ? Что я оставляю  невыплаченный банку дом, машину, на которой катаюсь, бизнес, который во всем  арендном ?
- Не знаю, посиди,  подумай, набросай проект - тогда легче будет все это заверить  нотариально.
Если в эту упрямую ирландскую  головку войдет какая- то идея, то спорить - себе  дороже, решаю я.  Беру айфон, и начинаю писать в блокноте. 
Но лезут в голову только всякие глупости. Я задумчиво катаю шарик хлеба на  столе.
Нет, ничего умного не получается...
Я курю. Я задумался. Я в далеком прошлом…
Из этого сна меня выводит голос моей куколки, она читает из моего айфона :
- «ЗАВЕЩАНИЕ :  ЗАВЕЩАЮ ДУШУ И СЕРДЦЕ ДЖЕЙН ХАРРИС ! БУДЬ  ГОТОВ - ВСЕГДА ГОТОВ !» - Она переводит свои синие глазки на меня - И что  это за глупость ? И что такое: «Будь готов!» ? - Она забирает шарик из-под моих  рук.
- А… Это так говорили советские пионеры, я ведь был пионером !
- Я так и думала, что у тебя острые сексуальные наклонности тянутся из детства…
- Нет, Джейн ! - Смеюсь я. - Пионеры не делали этого ! Пионеры делали вот так ! -  И я показываю, как они это делали.
- Фу ! Какая гадость ! Такое делали молодые фашистские ублюдки из  «гитлерюгенда».
Верно, все верно девочка. Но это было, и было со мною…
В разгар рабочего дня мне звонит моя теща :
- Майк ! Приезжайте сегодня, пожалуйста, на файв-о- клок к нам, к пяти. Я хотела  бы поговорить с Вами !
- Хорошо, Марта, я приеду !
«Файв-о-клок» - это легкий полдник, где обязательно будет чай.
Мой разговор, конечно, слышит Дэн.
- На блины к теще ?
- Если бы на блины, сынок !
- Тоже мне… папаша ! 
- Ты забыл сколько мне лет, во-первых, а во-вторых : я интересовался взрослыми  женщинами уже с шестнадцати, и вполне мог стать твоим отцом ! Ладно, не дуйся  !
- Я и не собирался ! Возьми в холодильнике свежие пирожные. Я купил их сегодня  для... э-э-э …- Он ухмыляется томной улыбкой красивого бабника.
- Нет, Дэн, нет ! Я куплю цветы по дороге.
Я даю указания : кому ему еще позвонить, и какие документы подготовить.  Финансовые вопросы с Вильямом беру на себя.
У меня стали складываться отношения с родителями Джейн. И я называю свою  тещу просто Мартой. Она не такая уж чопорная. Просто воспитана по-другому,  мои цветы она примет и поймет.
Не иначе этот разговор о Джесс, ведь она у них целый день теперь ! Что же она  такого натворила ?
Мне открывают дверь, и показывают «Т-с-с !», понятно - Джесс спит. Как же  Джейн похожа на свою маму, а я этого не замечал раньше.
Я отдаю цветы, а меня аккуратно целуют в щеку :
- Вы очень внимательны, Майк !
Мы пьем чай, прекрасный чай, из больших чашек приятной формы. Я с  удовольствием ем какое-то тонкое печенье.
- Майк ! Я понимаю, что ребенок растет в двуязычии, но должна же я понимать,  что она говорит порою ? А Джессика скрытная. Вчера Джеймс приезжал в обед, и,  уезжая, сказал мне о всяких пустяках. Она крутилась рядом. Посмотрите, я  записала, что она сказала, и записала еще ее фразы. Но пояснить она не хочет.
Я беру лист бумаги, где печатными крупными буквами написано :
«VIDELA IDIOTA, MOYA DOROGAYA ?»
Еще ниже читаю :
«A PO POPКЕ ?» и «OTSOS PETROVICH !»
Авторство первого мне знакомо, как и авторство второго, но последнее ! Значит  эта бестия подслушивает, и как губка все впитывает ! Когда она успела ? Таких  слов я не употребляю в общении ни с ней, ни с Джейн. Ну и ушки !
Я пытаюсь оправдаться за «свое», что есть, мол,  такой сказочный персонаж -  Петрушка, он же Петрович…
- Майк ! Слово «идиот» звучит так же, как на русском, так и на английском ! 
Дать бы «по попкам» этим обеим красавицам !
- Но я не только об этом. Джесс - девочка добрая и умная. Я буду учить ее  манерам, пониманию хорошей музыки, и это пройдет. Не это главное. Но Джейн  поделилась со мною о том, что у Вас не оформлено завещание. Это неправильно,  Майк . Надо стать американцем, принять понимания и законы, которые действуют  здесь. Подумайте об этом. Джейн тяжело перестроиться. Нет-нет, много хорошего  она получила от Вас, мы с Джеймсом приветствуем ваш брак, но поймите и  Джейн…
Я обещаю сделать это…
 
На удивление, помочь в моей беде взялся Вильям. Почему на удивление ?
- Майк, я богаче тебя, не обижайся, но не имею завещания, и живу прекрасно без  этого !
Но раз так хочется Джейн - сделай это ! - И он дает рекомендации к хорошему  еврейскому нотариусу в Нью Йорке.
Я приношу свое завещание домой . Я имею право ознакомить с ним кого считаю  нужным.
В нем изложено все, чем я владею, и я указал всех, кто будет владеть этим, когда  меня не станет. У меня какое- то двойственное чувство : я не боюсь смерти,  уверен, что давно не боюсь ее, но мне наконец-то хорошо, мне хочется жить. И я  твердо знаю, ради кого хочется этого. Я читаю этот текст, а вижу между строк ее  милые мне глаза…
Мне неожиданно звонит Алекс, надо срочно встретиться.
 
Я оставляю этот лист на столике в кухне, я выполнил свои обязательства, приедет  Джейн, увидит и прочтет. Я чист перед нею !
Я приезжаю через два часа. Какая-то навалилась усталость. Они уже дома : я  слышу наверху голоса моих милых дам. А я выпью немножко, знаю, что есть  бутылка водки в холодильнике…
Я смотрю на стол, и меня берет оторопь.  На моем завещании, крупно, красным  маркером написано :
« Я, ДЖЕЙН ХАРРИС, В УМЕ, И ПОЛНОМ ЗДРАВИИ, ЗАВЕЩАЮ НЕЙМАНУ  МИХАИЛУ СВОЮ ДУШУ И СЕРДЦЕ». Ценный документ испорчен.
Ночь. Лучшее время для тех, кто умеет любить. Полумрак нашей спальни…
Я смотрю в ее глаза.
- Зачем ты это сделала ? Я заплатил немалые деньги…
- Майк  ! Оставайся самим собою… я поняла это в очередной раз ! Я люблю  тебя… Тебе это ясно, глупыш ?..
Часть ХIV
Сегодня воскресенье, теплое сентябрьское воскресенье под Нью Йорком, и мы  едем на пикник.
Все встали рано, даже маленькая Джессика. И каждый из нас занят своими  сборами.
Я укладываю в джип стульчики и плетенные кресла, пледы, мангал и шампуры,  убираю лишнее из багажника, встряхиваю коврики, проверяю уровень масла... У  меня свои, "мужские" дела.
А у девчонок свои, "женские", разумеется,  дела . Маленькая Джесс безумно рада  таким пикникам - там будут дети ее возраста, она укладывает в свой рюкзачок  игрушки, наряжает кукол, а еще  на этом пикнике будет так обожаемая ею Николь.   Джейн убирает постели. Затем мои девчонки начинают заниматься важным  делом - это выбор нарядов. Я не подгоняю их, я давно понял что это определенная  часть  ритуала, это священнодействие, в котором мне лучше не участвовать. Иначе  меня ожидает неминуемая взбучка !
И я убираюсь на кухню : жарю гренки к завтраку, нарезаю сыр, ветчину, варю  кофе... Все нужное из еды для пикника я собрал уже вчера. Я выношу все это в  автохолодильник...
Мы собрались в установленном месте, и едем кавалькадой из пяти машин : Алекс  с Марианной, и их внуки, Дэн, со своей очередной девушкой, Володя с Женей, и  внучкой, Дастин и Николь, и мы, в конце этой процессии...
Русско - американская компания. Нет, украино - американская. Ведь все мы  выходцы с Украины, потому и вместе, разве что переплелись с аборигенами...
Главное на пикнике - это правильно выбранное место. Сегодня место выбирала  Марианна, они с Алексом любители путешествовать, и по окрестностям тоже. И я  отдаю должное выбору,  место чудное - окраина соснового бора, что выходит к  океану. Обожаю океан, даже, если не купаться в нем. А бор такой же, как под  Киевом или Харьковом. С приятным песком, и чудным запахом хвои.
Шум, крики детей,  неразбериха... Но потом все приходит из хаоса в  упорядоченное состояние. Это благодаря умелым туристам, таким как Алекс,  Марианна, Володя. Машины поставлены правильно, пледы уложены, детям  найдено место для игр, в стороне стоят мангалы,  дым их не идет на нас...
Грибники уже посетили бор, и принесли лукошко огромных белых грибов.  Аборигены смотрят с недоверием на грибы, они не верят, что можно есть не  промышленные грибы, и даже удивлены, что такие "чудеса" растут в их родных  лесах.
Все приготовлено, все расставлено на столики, все вкусно. Обожаю такие минуты.  Минуты человеческого удовлетворения, спокойствия и счастья. Мы болтаем.  Перебивая, и выслушивая друг друга. Подшучивая, но не ссорясь.
Я  единственный кто курит в нашей компании, и мой дым сегодня никому не  мешает. Я расслабленно сижу, чуть в стороне, в своем кресле. Я слушаю всех, и  смотрю на всех. Чертовски приятно, особое мое внимание занимают дети. Они в  окружении Николь. Вот уж кому бог дал дар воспитателя ! Красивая девушка, я  смотрю на нее, затем на сидящего рядом Дастина. Он понимает мой взгляд, у него  на лице такое же выражение счастливого идиота...
- Майк ! Ты спишь ? Не надо ! - Я вздрагиваю от голоса Джейн, я и вправду  вздремнул. - Смотри, что они будут делать на этом бревне ?
Мужчины приготовили место для армрестлинга. Соревнования начались. Три  попытки. С перерывами, по желанию проигравшего. Побеждает всех, конечно же,  Дэн. Он уже "уложил" Алекса, Володю, и сейчас будет бороться с Дастином,  которому объясняют правила. У Дэна горячий болельщик - Алена, его девушка.  Она бурно радуется его победам. Шансов победить у Дастина мало, он и не создан  для этого. Николь не огорчается за него, она смеется над его неловкостью, она  любит его за другое ! Славные, милые мне ребята !
Победитель пьет пиво и целуется со своей девушкой. А остальные смотрят теперь  на меня.
- Майк ! Ты сможешь победить его ? - Шепчет мне на ухо сидящая рядом Джейн.
Я смотрю в ее глаза, мне впервые видится в них сомнение. Я киваю ей, я улыбаюсь  другим. Но я не готов сегодня, я наполнен спокойствием, мне не хочется борьбы...  Но я должен...  должен сделать это, чтобы не видеть никогда сомнений в ее синих  глазах...
Дэн очень крепкий парень, и он  моложе. Я знаю, что он занимается спортом - это  турник и пробежки. Комплекцией он под стать мне, но он моложе, он гораздо  моложе, и победить здесь можно только используя злость...
Я встаю, и иду к бревну...
Мы уже минут пять "ломаем" друг друга. И я, и Дэн, понимаем, что это лишь  проверка : тот, кто "пойдет" сейчас резко, может и проиграть. Надо для начала  забрать силы у соперника. Все молчат, вокруг тихо, только слышны голоса  играющихся детей. Я даю Дэну чуть наклонить мою руку. Это мой тактический  ход, я делаю это умышленно.И вдруг, в этой наступившей тишине :
- Давай, Дэн ! Нажми еще немножко, и старичок обвиснет ! - Это кричит Алена.
Старичок ? Да. Это правда...  Я понимаю, что проиграл. У меня ушли силы ! Я  расслабляю руку...
- Перерыв ! - Я не смотрю сейчас на Джейн, я не смотрю на остальных. Я ухожу к  океану, я же взял паузу ?..
- Что ты наделала, идиотка ? ! Я хорошо знаю Майка, мне теперь уже не победить !  Он псих...
Чьи то еще громкие голоса... Стоит ли им ссориться ?..
...Я сижу на склоне, я смотрю на океан. Я ушел в прошлое, под  шум этого водного  чуда...
...Я не чувствую своего тела, мое тело - это холодная вода Кабула. Я часть этой  воды, но я мыслю, и я слышу...
- Шурави...  мурдо !  ( Советский... мертвец ! )
Меня тянут багром к берегу... Снимают одежду, я чувствую тепло их рук...
- Зинда ! ( Живой ! )...
Они говорят не на фарси. Это таджикский... значит это люди Шах Масуда ?..
Я не помню первые недели плена. Но я лежал, укрытый чем то теплым, чем то  пахнущим верблюдом, меня поили через трубку горячим бараньим бульоном...  Мне зашивали рану, я помню эту дикую боль и яркий свет, но больше ничего... Чьи  то жесткие руки растирали мне жиром грудь и спину. Жир этот пах ароматными  травами. Они были очень жестокие эти руки, но они спасли меня... 
Меня допрашивает, уже третий день,  молодой американский офицер. Он  лейтенант, помню только его имя : Уолтер. 
Номер воинской части ? - Пожалуйста ! Фамилии командиров ? - Иванов, Петров,  Сидоров !
Он смеется, и мне смешно тоже : какую еще военную тайну я могу знать ?
О родных рассказываю правду. Зачем врать то об этом ? Мы почти ровесники, и  часто болтаем  о разном. Он переводчик, я понимаю это, откуда же еще у него  такой хороший русский ?
 
На четвертый день на допрос приходит строгий капитан. Он говорит только на  английском. Его больше интересует моя тетя, которая давно живет в Америке. Ее  полное имя, адрес.
И прямой вопрос, вопрос в лоб :
- Вы хотите освободиться из плена ?
- Мне надо подумать !
Мне, действительно, надо подумать ...  Был бы рядом Витек ! Он подсказал бы, как  мне поступить ?.. 
Прошло столько лет, стерлись имена, лица, а тебя помню...будто расстались  вчера...
Я возвращаюсь. Я иду к своим. Они действительно свои, родные мне люди. Я  люблю их. И среди них два моих солнышка, жить без которых теперь уже не могу!  Я не набрался злости к Дэну, я его тоже люблю. Мне просто надо победить, и  знаю : мне поможет это сделать добрый Витек !
Даже детвора собралась к нашему бревну. Мы ставим руки, садимся правильно. Я  смотрю Дэну в глаза, и он не отводит свои. Значит все будет по-честному. Все мои  силы вложены сейчас в это. Я чувствую, как пульсирует кровь в моих висках, как  раздулись мышцы на правой руке. Я давлю... и рука Дэна не выдерживает. Он еще  держится минуту, но это лишь удержание...
- Перерыв ! - Теперь это говорит Дэн. Он подходит к столу, выпивает рюмку водки  и уходит, но и Алена идет за ним. Не поссорились, и слава богу !
Я перевожу взгляд на ту, глаза которой хотел бы увидеть сейчас более всего. Я  уверен, что могу читать в ее глазах. В них уже не сомнения... но что это ? Не  понимаю... Брови чуть сдвинулись, и губы тоже... Мне подсказывают !  Какой я  идиот, она же смеется надо мною !...
Возвращается Дэн с Аленой.
- Майк ! Я беру перерыв надолго ! Ты согласен ?
- Согласен, Дэн ! - Я обнимаюсь с ним. - Давай выпьем на брудершафт ! Мы ведь  не делали этого никогда ? А давно уже на "ты" !
Пикник закончился еще засветло. Мы доехали до того места, где встретились  утром. 
- Пока ! Пока ! До встречи !!! Всем : до встречи !!!
Мы едем домой.  За рулем Джейн, я выпил, и поэтому сижу с Джессикой сзади.  Эта кроха переполнена своими новыми ощущениями, она болтает всю дорогу,  рассказывает о какой то новой игре, которой научила Николь. Я слушаю ее,  отвечаю на ее вопросы, но у меня идет и своя игра : я ловлю насмешливые взгляды  в зеркале заднего вида. Мне видны только глаза и брови, но этого достаточно,  чтобы понять : надо мною смеются !
И она мне сегодня обязательно скажет, когда мы будем только вдвоем :
" Ничего ты снова не понял, Майк ! Любят ведь совсем не за то, что ты самый  сильный ! Любят совсем за другое. Ты - мой родной и любимый, мы - свои ! "
ЧАСТЬ XV
В этой стране все обожают психологов. И Джейн не исключение. Раз в месяц она  посещает своего психолога. Я знаю, что зовут ее Эвелина. О чем они беседуют ?  Бог его знает, но оказывается, что и я предмет обсуждения. И мне надо тоже  посетить психолога . 
Не греет...  Никак не греет. Не могу представить себе, что рассказываю кому-то  незнакомому то, что происходит в моей душе. Это мои чувства, делюсь я этим  только с Джейн, да и всегда ли ?
И все же эта упрямица одолевает меня :
- Это стоит сделать, у тебя есть ведь проблемы, с алкоголем, и курением,  например ?  
Я соглашаюсь, но при условии, что мой первый визит будет без присутствия  Джейн. 
Сегодня мне назначено у миссис Эвелины. Джейн будет у нее в восемнадцать  часов, а мне выделено время начиная с восемнадцати сорока пяти. Я записываю  адрес, выслушиваю, что стоит это сделать, что надо быть серьезным, что надо  просто рассказать все о себе правдиво...
Нарочно приезжаю в пять минут седьмого. О, у мадам есть, оказывается, милая  помощница !
Она спрашивают мое имя, предлагают чаю.
Не отказываюсь. Строю глазки, болтаю о всякой чепухе. Я уверен, что обаятелен  сегодня : помимо хорошо сидящего костюма и черной водолазки, у меня на  безымянном пальце серебряное кольцо, подаренное сыном. С черным камнем,  название которого все время забываю. Но это кольцо из рук сына !..
Время в этой болтовне проходит незаметно.
Выходит Джейн. Она подходит ко мне, понимаю, что ловит мои запахи. Я не пил,  разве, что сигареты...
- Майк ! Тебя ждут... Я прошу тебя... -  Глаза требовательные, но тревожные -  Встретимся дома...
- Окей ! Все будет хорошо !
В этом кабинете действительно приятная аура. Хозяйка его миловидная брюнетка.  Когда она встает, выходит из- за стола, я вижу, что она под стать мне ростом.
- Эвелина !
У нее мягкая рука, и приятный голос. Интересно, как они здороваются с крошкой  Джейн, тоже за руку ? Комично...
Она приглашает меня сесть в большое кресло напротив...  Очень уютно !
Она говорит медленно, понимаю, что это для меня, и понимаю, кто сделал эту  подсказку :
- Вы родились на Украине, Майк ?
- Нет. В России, Джейн путает. - Вижу удивление в глазах.
- Сколько Вам лет ?
- Шестьдесят три  -  Вру не моргнув.
- Странно... - Она смотрит в большой блокнот, лежащий на столе  за стопкой книг.  Но исправляется : - Вы хорошо выглядите, Майк !
Небольшая пауза.
- У Вас есть дети от первого брака  ?
- Две дочки.
- Они живут в России ?
- Нет. В Европе. Я так думаю, что одна живет в Италии -  Вижу снова удивление,  но она не переспрашивает.
Мне предлагают чаю. Но я прошу кофе. "Остапа понесло", задавать вопросы уже и  не стоит...Мне даже предлагают пепельницу.
Милая беседа, мы смеемся.  Я рассказываю как я люблю работу больше семьи ,  вставляю разные анекдоты и истории из своей "жизни". Думаю, что мой "портрет"  за эти сорок минут вполне создан. 
Мы прощаемся, я еду домой. Где бы купить бутылочку пива ?
- Как все прошло ? - Спрашивает она меня за ужином.
- Нормально. Ты права, это стоит делать. Кстати, с меня не взяли ничего за  прием...
- Я оплачу, не переживай...
У меня много работы сейчас. Настоящей честной работы, я прихожу вечером  усталым, но счастливым.
Все уже дома.  И прекрасно !    
Мы играем с Джесс в "ладошки". Я поддаюсь, конечно. Мне нравится ее смех,  когда она хлопает по моим рукам, которые я не успеваю убрать. Мы валяемся на  ковре, мы смотрим мультики на ее планшете...
А Джейн наблюдает за нами. Как то странно смотрит на меня. А может мне  кажется ? Люблю ее глаза, безумно люблю, сегодня они не очень то и синие...
Уже ночь. Я уложил дочурку. она уже спит. Как приятно смотреть на это спящее  существо !
- Какая ты гадость ! Зачем ты все наврал Эвелине ? Ты думаешь я не догадалась :  чей портрет ты "нарисовал" ?
- Джейн, я ...
- Молчи, негодяй ! Она сказала, что вероятнее всего ты склонен к анонизму, раз у  тебя так долго не было семьи...
Вот это да ! Офигеть !
- Склонен ! 
- Ну и занимайся этим ! - Говорит она со злостью.
- А ты помоги ! 
- Как это ? - Она присаживается в постели, в ее глазах удивление.
- Поласкай меня, пожалуйста...
- Ты серьезно ? Но я никогда не делала этого Майк... Ну Майк...
... Приятно... Эти ручки ласкают меня так нежно... кайфуша... 
Но надо быть полным идиотом, чтобы пить воду из под крана, когда есть  прекрасное вино...
- Ну вот, ты теперь тоже причастна к моему греху ! - Смеюсь я.
- Ах ты, дрянь ! В ее голосе неподдельная злость.
- Спокойно ! Есть способ исправиться !
- Помыть руки ?..
- Нет... Я люблю тебя, Джейн... Иди ко мне... солнышко мое... куколка моя ...
 
... Родные глаза... сладкие губы... бархатные ручки. ..
... Тихо-тихо сердце бьется от любви...
... Мне кажется, или все же я напеваю ей это ?
... Не знаю, я улетел с ней  куда-то далеко...
...Я живу без психолога. Пока получается.
ЧАСТЬ XVI
Мне хорошо. Я чувствую себя сейчас как тот боевой волк Белый Клык, который к  концу жизни греется на солнышке в теплой Калифорнии, в окружении добрых  людей, нежной подруги, и своих щенков. Мне хорошо. Разве что не хочется  думать, что это конец жизни... Мне хорошо. Поживу еще...
Мы сидим с Володей на террасе какого то кафе, на солнышке, пьем кофе, травим  байки.
- Братишка ! Я знаю тебя уже пять лет. Ты помолодел за эти годы. Серьезно, Майк,  ты прекрасно выглядишь !
Я смеюсь : 
- В моей то шкуре ! Знаешь, я будто снова на войне : молодой, подтянутый,  выбритый, в полной готовности к боевым действиям !
- Завидую ! Как у Артура с Алей ?
- Все хорошо. Похоже, что скоро стану дедушкой ! Но молчат, негодяи, скрывают...  И похоже скрывают только от меня.
- Ты думаешь что с Джейн они делятся этим ?
- Они болтают с Алей в скайпе чаще меня. Разве может одна женщина не увидеть  беременность у другой ? 
- Ну и ладно. Не дуй губки !
- Я и не дую... Давай накатим вискарика, братишка ? Чуть-чуть !..
Мы наработались сегодня от души. Есть большой заказ, и я поработал сегодня  на  фрезерном станке. Там нужна особая точность, помог своей "банде". Лишь бы  уложиться в сроки. Деньги зайдут хорошие - приятно будет всем. 
Дэн весь день мотался по вопросам растаможки . У меня к нему претензий нет, он  сделал все отлично.
Предлагаю всем посидеть, выпить. У меня есть несколько бутылок водки, есть  переданный с Украины огромный шмат сала, и куча еды, которую привез Дэн.
Но "банда" пошла в отказ. У них, оказывается, поход на хоккей сегодня, там  "Айлендерс" с кем-то.  Анант засомневался, но увидев нашу баррикаду бутылок,  быстро ретировался.
Зато подкатили Алекс с Володей. Тоже неплохо...
Уже вечер. Я курю в нашем ангаре, слышу голоса друзей, они о чем то спорят.  Меня покачивает, крепко выпил все же. Пытаюсь прислушаться к спору, но не  получается. Вдруг раздвижные ворота ангара открылись. В свете наружных  фонарей вижу две приближающиеся фигурки... Вот так, это Джейн с Джессикой...
Я не закрыл ворота ? Ах, да... Она взяла из дому вторые ключи, как я не понял это  сразу !..
Меня качает, а хочется стоять ровно... Господи, какие красивые, как на картине...  Мадонна и младенец...
- Иди за мною ! - Она не смотрит на меня.
Я пытаюсь что-то промычать. Лучше бы этого и не делал.
- Ваш вечер закончился ! Вы, трое, со мною ! Отвезу всех домой, машины заберете  завтра !
- Ты же...  - Она поворачивается в мою сторону - Все убрать, выбросить все это...  и  жди здесь !
Последнее что помню - это как сложил все, вместе со скатертью,  в большой  пакет... Дальше пустота...
Я просыпаюсь под звон будильника который стоит в изголовьи дивана. Я спал в  салоне, но я раздет. 
Смутно помню чьи то руки, что моют мои волосы и тело под душем. Но ни одного  словечка не помню. Провал.
На столе завтрак : ветчина, сыр, яйца, заварен чай. 
Как она дотащила меня в дом ?..
 Я сижу, и курю, в ожидании Дэна.  Жутко хочется выпить, знаю, что у него что-то  могло сохраниться, но где ?
А вот и он. 
- Давай накатим, Дэн !
- Майк, пошел ты к черту ! Я вчера хотел спрятаться под стол, когда она вошла !
Мне стало смешно, я представил как здоровенный Дэн прячется под своим столом.
Он достает из шкафа початую бутылку коньяка.
- Не смешно ! Видел бы ты ее глаза ! Алекс вчера попробовал умничать : надел  очки, изобразил профессорский вид... Ох она ему и всыпала !
- А про меня что-то сказала ?
- Сказала... Сказала, что знает, кто зачинщик всего... Все, баста, Майк ! Пиво по  пятницам, больше ничего !
Он пристально смотрит на меня :
- Дуракам счастье ! Если бы я встретил такую женщину...
Я сегодня снова работаю на станке. У меня есть еще сноровка и силенки. Но еще  больше мне хочется побыть в себе, а это лучше всего сделать так.
Выпивка - мой старый грех. И еще что-то надломилось давно во мне : добрым и  нежным я был только в детстве. Так и не научился любить. Все было в жизни, а  этого, самого главного, так и не мог найти. Не мог.
И вот пришло это чувство...  Я не хочу терять Джейн ! Не хочу делать ей больно !  Не буду пить ! Не буду...
Что же она скажет мне сегодня вечером ?
Мы молча ужинаем.
- Прости меня, Джейн ! Только не молчи.
- Я не молчу, Майк. Наверное, тебя уже ругали раньше за это. Я же не буду...  Понимаешь, когда ты такой - мне безумно жалко тебя, Майк.  Я люблю тебя... не  делай мне больно.
- Я не буду !..
- Не буду !.. Чучело, ты хоть помнишь как я тебя мыла ?
- И Джесс видела ?
- Ты  дурачок, Майк ! Почитай ей сегодня сказку перед сном, она ждет этого...
Неделя пришла к концу. Я еду сегодня домой раньше. Звоню Джейн :
- Как дела, дорогая ?
- Майк ! У нас гости, и мы сейчас в сауне. 
- Кто же ?
- Мод и Николь ! - Она смеется - У нас топлес в сауне !
- А мне можно будет посмотреть ?
- Сейчас спрошу... Можно...  Если купишь что-то сладкое, и сделаешь чай. Мы  открыли твой бочонок с квасом. Ты не обидишься ? 
- Уже не обиделся !..
Я еду. Мне хорошо. Потому, что люблю...