Домой 
 1. Юлія Баткіліна Вірші 
 2. Олег Гончаренко Літературні н...  
 3. Олег Гончаренко  
 4. Владимир Иванцов ПРЕСТУПНОЕ ГО...  
 5. Дмитрий Калин ФОТО НА ПАМЯТЬ  
 6. Юрий Кирпичев Пулеметы батьки...  
 7. Валентина Михайленко. Поезія 
 8. Никита Николаенко Напарник 
 9. Сусанна Ованесян «Я – вселенн...  
 10. Олег Гончаренко СТИХІЯ ЄДНАНН...  
 11. Вячеслав Винник Человек, - пос...  
ТЕКУЩИЙ ВЫПУСК 248 Август 2017
Юлія Баткіліна Вірші Олег Гончаренко Літературні нагороди 2017 Олег Гончаренко Владимир Иванцов ПРЕСТУПНОЕ ГОСУДАРСТВО Дмитрий Калин ФОТО НА ПАМЯТЬ Юрий Кирпичев Пулеметы батьки Махно Валентина Михайленко. Поезія Никита Николаенко Напарник Сусанна Ованесян «Я – вселенной властелин» Олег Гончаренко СТИХІЯ ЄДНАННЯ ЛЮБОВІ І ВІЧНОСТІ Вячеслав Винник Человек, - последний артефакт Земли
1. Юлія Баткіліна Вірші
Юлія Баткіліна
Вірші
***
Ще ніч не навіки. Ще світ тебе не розчавив.
Борись, наче звір, як дитина у пузі, гупцяй…
Якби не думки, поважні, немов прочани,
Затяті і безпритульні, мов самогубці.
Ми всі трилобіти – і ми, й хто до нас вчащає,
Лише для аналізу радіовуглецевого…
Моря стародавні намиють із нас піщаник,
Швидкі шарлатани наварять из нас плацебо.
А поки іще не настала пора, щоб вимерти,
і поки не стали ми мулом і теплим гноєм..
Нам вільно тікати ще у далекі виміри,
Обрати собі болячку і параною.
Ми всі марнотрати, злі, вередливі діти.
Собі дозволяємо бути і не радіти.
**
Пливе вона вся у смуток, мов риба в невід,
Тече вона вся у втоми кислотний розчин.
«Більше не можу, порадьте мені що-небудь,
Чи втечу, чи шлях додому, чи хоч би прощу».
Холодна роса – на трави, стежки, покоси.
Літають вві сні і легко зітхають діти.
Вона над собою чує глибокий космос,
В собі відчуває темний космічний вітер,
Пісок нетривких і вічних тибетських мандал,
Мовчання старих покинутих космостанцій.
Це часто буває з нею. Цього замало.
Робота, родина, діти, сварки, коханці…
«Більше не можу, порадьте мені що-небудь».
Мовчанка стоїть в ефірі, пливуть комети,
Це небо, далеке небо, могутнє небо,
А ти вигризала зайвий квадратний метр.
Та поки безжальний ранок і день без краю
Іще не прийшли по неї, мов кат і лікар,
Як фенікс, вона спалахує і згоряє,
Шепоче: «Шуліка, боже, або каліка?»
Між ними справді не було нічого,
Лише ліхтарне маслянисте світло,
Дуби-професори високочолі
І щось там квітло, що там в біса квітло?
Весна пускала пагони і пасма
Зелених верб – і став ставав - болотом,
І била їх пропасниця пропасниць
І марно не давала охолоти.
Іще не літня ніч була цнотлива,
А може просто вдало прикидалась,
А на світанку накотила злива,
А після зливи був пташиний галас,
Трамваї, пошта, чай і круасани,
Задушливі квартири в дві кімнати.
Вони нічого більше не писали,
Вони нічого не хотіли знати.
Дається інше рідко і не всім, і
Ще рідше хто із того має щастя.
Наприклад, ці постворювали сім’ї
і все життя лягали спати вчасно…
**
Та, котру він хоче, наприклад, за ніс і груди і сміх весняний дзвінкий і – о боже –  пряний, - яку він не знає справді – як всі віряни не знають своїх божеств, але  славлять всюди… Вона так звабливо ранком іде по сходах, і торкає тонкими  пальцями двері й бильця, о, примара прекрасна, о, дзеркальце для тубільця,  декорація до екстазу його – рухома. 
На небі якийсь творець їм поставив – кому.
А крапку ще треба, парубче, заслужити.
Виходять любовні зілля в широкий вжиток,
І після уже непотрібні стають нікому.
Кого вона любить, хто болем її проймає, хто нехтує її чарами і очима… Якщо вона  вільна стане якимось чином, чи зникне його закоханість ненормальна? Не  зглянуться інші, мнуть її, як черешню, несуть, як немодний скарб, на старе горище.  Що нас не вбиває, те нас уже не знищить, лиш зробить холоднокровнішими – чи  все ж ні?
В повітрі сьогодні пахнуть дощі прийдешні.
Самотність відгонить яблуками і цвіллю,
Якщо я стріляю в сонце, чи я поцілю?
Я месенджер, не болить мені це: «Прийдеш?
Ні?»
Болять, бо живі, іржавіють, бо – залізні.
Ніхто не приходить вчасно, всім сняться різні.
**
Приречена на усе це. Вона із тих,
обвітрених цими проклятими степами,
ця жінка, що в грубці палить його листи
та не палить пам’ять.
Не плач, я не в білій млі, не в краю тіней.
не бачив весни, та вірив: зима мине, 
мене забувають ті, хто іще не знав,
та буде весна, для когось прийде весна,
і наші онуки спроможуться нас впізнати.
Ця жінка, немов обложений дикий звір, 
мисливці ідуть на звук, заберуть сьогодні...
Оселя її - безхатченкам і траві,
в душі її - вогнепальні і ножові,
у очах - безодня.
Чекайте, прийдуть по вас, як по нас ішли,
по душі, тіла, по шеляги і лахміття.
В порожніх дворах бур’ян, кропива, полин,
у сільраді мітинг.
І пустка іде, і мовчки ідуть до сну,
і зрячі дивитись сміють лише спідлоба.
Нічого ніхто ніколи не повернув,
ні зошита, ні вірша, ні оту весну,
хоч труну його б, а…
А всім, хто від них родився, тремтить, як нерв,
болюче: “Мене нема, та зима мине”.
Зима не минає, рідко вогні горять.
Скликає до себе звір молодих звірят,
навчає безглуздій пісні: “Зима мине”.
Не зрадь її, каже, не забувай, і не...
Ми всі із таких страшних, безпросвітних нетрів,
і нам промінець проклюнувся...промінець!
2. Олег Гончаренко Літературні нагороди 2017
Олег Гончаренко
Літературні нагороди 2017
Знані українські письменники, перекладачі , журналісти  Тетяна й  Сергій  Дзюби (Тетяна – також і науковець , доктор наук із соціальних комунікацій,  професор)  стали переможцями  цьогорічного Міжнародного літературного  конкурсу імені де Рішельє. Подружжя нагородили  почесними міжнародними  медалями Лесі Українки та  Генріха Бьолля (видатного німецького прозаїка,  Нобелівського лауреата). Тетяна й Сергій отримали і  «Діамантовий Дюк»  (це  найвища відзнака престижного українсько-німецького конкурсу): Тетяна  перемогла в  Міжнародних літературних Олімпійських іграх (змагалися понад  300 авторів з 25 країн) та в номінації «Поезія», а Сергій  нагороджений у «Прозі»,  «Публіцистиці»  і «Перекладах».  
Взагалі ж, відзначено зарубіжні збірки поетів із Чернігова – «На острові,  далекому, мов сльози Єви» (Сербія), «Яблука з небесного саду»  (Швеція  –  Туркменістан  – Україна) та «Дощ із твоїми очима» (Чехія) , книжку віршів Тетяни  Дзюби «Танок Саломеї» (Канада) і поетичну збірку Сергія Дзюби «Вірші для  Тетянки» (Великобританія). Отримали визнання на конкурсі і їхні книжки, видані  в Україні: у Сергія – збірки прози та публіцистики «Троянці», «Замінований рай»,  «Життя між кулями», «Як я був агентом ЦРУ», «Справи детектива Самарцева»,  казкова трилогія для дітей «Душа на обличчі» і книги перекладів; у Тетяни –  літературознавча книжка «Талант як міра ваги» та її переклади з німецької і  слов’янських мов, надруковані в газеті «Літературна Україна» та журналі  «Всесвіт».
На цьогорічному конкурсі де Рішельє дуже успішно виступили члени  Міжнародної літературно-мистецької Академії України . Медаллю Лесі  Українки і  «Діамантовим Дюком» нагороджені видатний український поет,  прозаїк та критик, Шевченківський лауреат із Луцька  Василь Слапчук (за книгу  «Вибрані поезії», Київ, видавництво «Ярославів Вал») і відомі прозаїки з  Канади   Олена Жукова та  Михайло Співак (Олену відзначено за роман «Дует для  самотності», а Михайла – за роман «Неймовірні пригоди дона Мігеля  Кастильського та візира Ієрусалимського в Іспанії»). Дуже престижну медаль Лесі  Українки отримав і видатний вчений , поет, ректор  Казахського національного  університету імені аль-Фарабі  Галимкаір Мутанов (за збірку віршів «У ковчезі  часу», яка вийшла українською мовою в Києві).
Відомий письменник  Іван Корсак із Луцька нагороджений почесною  міжнародною  медаллю Генріха Бьолля за високохудожні історичні романи і  визначну громадську діяльність. Медаллю на честь Нобелівського лауреата  відзначені й видатні зарубіжні письменники  Бенедикт Дирліх  (Німеччина) – за  добірку віршів та  Роллан Сейсенбаєв  (Казахстан) – за оповідання «День, коли  обрушився світ», надруковані українською мовою в журналі «Всесвіт». За велике  літературне подвижництво медаллю Генріха Бьолля нагороджений   башкирський  сатирик Марсель Салімов (відзначено його і «Діамантовим Дюком»). А доктор  культурології  Олексій Давидов  (Росія) нагороджений за книжку «Душа Гоголя.  Досвід соціокультурного аналізу» та значний внесок у популяризацію української  літератури в світі.
«Діамантовий Дюк» отримали знані прозаїки з Чернігова  Михась Ткач  (за  книжку «Багряні громи») та  Віталій  Леус  («Соло для двох», «Ковбасна  революція» ) і Лілія Бондаревич-Черненко з Прилук (за роман «Прощена  неділя») ; Станіслав Маринчик з Ічні став лауреатом конкурсу за книжку нарисів  «Сузір’я талантів », а Ярослав Савчин із Прикарпаття відзначений за збірки  віршів «Знаки сонця», «Живиця» та «Читання ватри». Українського письменника  з Канади  Михайла Блехмана нагородили за романи «Римські цифри» та  «Відображення» і збірку оповідань «Час збирати метафори».  
Стали лауреатами найвищої нагороди конкурсу поет  Анатолій Аврутін  (Білорусь )  – за яскравий творчий доробок та випуск журналу «Новая Немига  литературная» ; чудові поети  Рісто Василевскі й  Мічо Цв’єтіч  (Сербія)  – за  визначний творчий доробок і подвижницьку громадську діяльність; відомий поет і  перекладач  Гурген Баренц  (Вірменія, США) – за проникливі і людяні вірші про  найголовніше.
Престижну нагороду  «Золотий Дюк» на міжнародному конкурсі імені де  Рішельє одержали : поет Азіта Кагреман  (Іран, Швеція)  – за збірку віршів  «Легше, ніж повітря» (українською, російською і перською мовами), а також –  перекладач цієї книги  Надія Вишневська  (Львів ); письменниця  Людмила  Шутько (Італія) – за книги казок і оповідань «Закон радості», «Гуртожиток у  лісі» та «Чи є душа у дерева?»  – українською й італійською мовами; поет, прозаїк,  перекладач  Олег Гончаренко  (Мелітополь Запорізької обл.)  – за переклади з  казахської мови творів Роллана Сейсенбаєва й Ауезхана Кодара (у журналі  «Всесвіт»), переклад і упорядкування антології віршів казахських поетів  «Віщий  зблиск табуна»; письменник  Ак Вельсапар  (Туркменістан, Швеція) – за  прекрасний творчий доробок та подвижницьку громадську діяльність, талановиті  переклади з української мови; поет  Мілан Грабал та доктор мистецтвознавства і  україніст  Петр Каліна  (Чехія)  – за визначний творчий доробок , потужну  громадську діяльність і переклад збірки віршів Тетяни та Сергія Дзюби «Дощ із  твоїми очима» чеською мовою .
Організатор конкурсу імені де Рішельє – Міжнародна асоціація діячів  літератури і мистецтва «Глорія» ( Німеччина  – Україна), яку очолює прозаїк,  поет, журналіст , мистецтвознавець Олена Ананьєва. Нагородження лауреатів  відбулося нещодавно в Одесі.
3. Олег Гончаренко
Олег Гончаренко 
Переможці загальнонаціонального конкурсу
Відомі українські письменники та журналісти Тетяна і Сергій Дзюби стали  днями переможцями загальнаціонального конкурсу «Українська мова – мова  єднання» (талановиті чернігівці посіли перше місце). Їх відзначено за ошатну  книжку віршів болгарською та українською мовами «На сріблястій долоні  вічності», яка успішно вийшла в Болгарії. Поезії українців – Тетяни і Сергія –  переклав відомий болгарський поет Димитр Христов (редактор та консультант –  Анна Багряна, рецензент збірки – голова Спілки болгарських письменників Боян  Ангелов, – ця дійсно неординарна книжка побачила світ у його видавництві  «Богіанна»). До речі, нещодавно, в серпні, Сергій і Тетяна Дзюби здійснили цікаву  творчу поїздку до Польщі, Німеччини та Чехії (вони побували в Кракові, Дрездені  і Празі), відвідавши й гостинний Львів, одне зі своїх найулюбленіших міст. 
Також серед цьогорічних лауреатів загальнонаціонального конкурсу –  письменниця і громадський діяч, член Міжнародної літературно-мистецької  Академії України  Олена Ананьєва (Україна-Німеччина), котра перемогла в  номінації «Мовне багатоголосся».
Урочисте нагородження переможців і призерів цього дуже популярного  конкурсу відбулося в Одесі. Конкурс проводиться за сприяння Національної  спілки журналістів України.
graphic
4. Владимир Иванцов ПРЕСТУПНОЕ ГОСУДАРСТВО
Владимир Иванцов
ПРЕСТУПНОЕ ГОСУДАРСТВО
Всем нам давно пора повеситься, — так мы забиты, замордованы, лишены всех  прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных издевательств.
Иван Бунин
В России нет государства. Это территория, оккупированная горсткой  преступников.
Уильям Браудер
Когда Томас Гоббс писал знаменитый трактат о «Левиафане», затронув  глубочайшие культурно-исторические слои сознания людей, он интуитивно  чувствовал, что от образа государства- Левиафана исходит ужасная угроза. Тем не  менее, он не видел иного способа установления социального миропорядка, считая  государство наиболее приемлемой формой общественного договора между  людьми — договора, худо-бедно ограничивающего  войну всех против всех. Гоббс  верил, что за счет определенного ограничения прав и свобод можно установить  мир, покой и порядок внутри государства. Левиафан Гоббса  — альтернатива  анархии или смуте. Британия не знала тирании, а мыслители эпохи Просвещения  верили в рациональное мироустройство, поэтому никому в голову не приходила  мысль, что случится, если власть захватят бандиты или некрофилы .
При всех негативах средневековых государств, монархий и империй, философы  и политологи масштаба Макиавелли, Мора, Локка, Гоббса, Руссо, Монтескьё,  Руссо, Вольтера не задумывались о возможности образования преступных  государств, способных массово уничтожать собственных граждан и развязывать  мировые войны — это противоречило духовному складу политических  мыслителей, а также идеализму и вольтеровской утопии «лучшего из миров».
Тем не менее, в ХХ веке криминальные государства стали не просто зловещей и  регулярно повторяющейся реальностью, но унесли жизнь сотни миллионов  жителей Земли.
Жестокие и бесчеловечные правители-некрофилы существовали во все времена,  рабство и угнетение имеет тысячелетнюю историю, но даже эпоха завоеваний и  империй не знала mafia state — государств, выстроенных по законам  криминальной шайки или «зоны». Как-никак, но культура развивалась при всех  королевских и имперских домах, а государственные институты пусть медленно, но  эволюционизировали к свободе и демократии, пока мир не столкнулся с новым и,  увы, малоисследованным феноменом преступных государств.
Первое из них появилось на развалинах Российской империи в результате путча  шайки бандитов-большевиков, главаря которых профинансировал и доставил в  Россию германский генштаб со вполне понятной целью — ослабить Россию и  выиграть войну.  Советский Союз изначально был построен как государство,  преступное по отношению к человеческой морали и культуре : буддистской,  христианской, мусульманской — к любой.
СССР был даже не империей зла, а типичным криминальным государством  сверхэксплуатации и насилия — криминальным государством, созданным  бандитами с явными комплексами некрофилии. Любимыми словечками Ленина  были «беспощадно» и «расстрелять», а Сталин, начав с грабежей, кончил молохом  ГУЛАГа.
Я не ставлю перед собой цель определить преступное государство или  криминальный режим, но мне ясна совокупность признаков, делающих  государство (режим) преступным: перманентное попрание конституции,  узурпация власти, фальсификации выборов, смычка власти с ОПГ,  государственное насилие и терроризм, беззаконие, лагерные порядки и  отношения, геноцид, голодомор, лагеря смерти,  круговая порука, шантаж и  мошенничество во всех сферах жизни,  системная коррупция, массовые хищения  бюджетных средств, наркотизация и алкоголизация народонаселения,  зомбированный, нездоровый народ, торжество лжи в средствах массовой  информации, криминализация культуры. Бандитизация власти и образа  общественной жизни начинается с того, что административные решения,  принимаемые исключительно в интересах властных структур, так или иначе  связаны с кражей, разбоем, угрозами и шантажом.
В современном политологическом словаре преступное государство  определяется как особый тип государства, характеризующийся определяющим  влиянием преступных группировок на политику, криминализацией общественной  жизни, использованием преступных элементов в качестве социальной опоры  власти.
Даже Председатель Конституционного Суда РФ В.Зорькин в своем  выступлении 10 декабря 2010 года зафиксировал углубляющееся сращивание  власти и организованных преступных группировок типа кущевской мафии.
Хотя преступное государство не эквивалентно государству тоталитарному, оно  часто взрастает именно на почве последнего. Эту генетическую преемственность  нутром чуяли русские мыслители. Иван Бунин после большевистского путча в  «Окаянных днях» писал: «Я с ужасом думаю, кого нарожает это пьяное кровавое  быдло, захватившее власть России и что будет с моей страной через два три  поколения. Впрочем, что тут думать. Всё более или менее ясно». Николай  Никулин в «Воспоминаниях о войне» развил эту мысль: «Шло глупое,  бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского  народа  — бомба замедленного действия: она взорвется через несколько  поколений, в  XXI или  XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками  масса подонков породит новые поколения себе подобных».
Негативная селекция-деградация в СССР прошла в три этапа: сталинский  «совок», горбачево-ельцинский «постсовок» и путинский «бобок», списанный у  Ф.М.Достоевского: «Бобок — агрессивно-депрессивный совок, который ничего  хорошего не ждет от мира. А потому готов первым нанести сокрушительный удар  — и, разлагаясь в могиле, грозит «бобокалипсисом» . Победить он не может, но  уничтожить мир — вполне. Ради чего? Ради пацанского куража? Показать всем,  насколько мы крутые? Превратить всё человечество в заложника бесстыдного  воровства и бандитизма, за которые при мирной передаче власти придется  отвечать?»
Когда преступное государство систематически и веками деформирует сознание  своих граждан, как в России, то можно вполне политкорректно говорить о  генетически изуродованном и искалеченном сознании значительной части народа.  А с появлением зомбоящика процесс лишь ускорился, и плоды видны уже  невооруженным глазом. Не удивительно, что явная и нескрываемая  криминализация России, где ныне власть захватил гебешный коррупционный  режим, где государство стало воровской пирамидой и самозванцы принимают  безумные законы, возвращая всех в темные века истории, не вызывает у народа  чувства отторжения и стыда, но находит поддержку абсолютного большинства  народонаселення и даже продавшихся власти «сливок общества»
Свидетельствует Гарри Каспаров: «Путинский режим — это наследник  тоталитарного режима, уничтожившего цвет нации. Путинский режим — это  продолжение преступной деятельности организации под названием ВЧК-ОГПУ- НКВД-КГБ-ФСБ. Нам потребуется не только свой исторический «Нюрнберг», на  котором будет дана правовая оценка преступлениям коммунистической  диктатуры, но и реальные уголовные процессы над архитекторами и пособниками  нынешнего режима ». Путинская криминально- чекистская система, хорошо  усвоившая правило «Есть человек, есть проблема; нет человека  — нет проблемы»,  не может жить иначе, то есть не убивая…
В короткой заметке невозможно рассказать обо всех преступлениях Путина и  его банды. Этих преступлений уже так много, что для их констатации необходимы  тома и тома : «Узурпировав власть, Владимир Путин создал преступное  сообщество в органах государственной власти в целях совместного совершения  серийных особо тяжких преступлений с использованием служебного положения  совершенные лицом, и занял в высшее положение в этой преступной иерархии, за  это Путину уже грозит пожизненное лишение свободы (ч. 4 ст. 210 УК РФ)».
Член комитета Сената США по международным отношениям Марко Рубио  признался: «Я никогда не встречался с Владимиром Путиным, но я знаю  достаточно о нем, чтобы понимать, что он — гангстер. Фактически, он деятель из  мира организованной преступности, который руководит страной, контролирует  экономику объемом в 2 триллиона долларов. И ускоренно наращивает свой  военный потенциал, несмотря на то, что его экономика находится в  катастрофическом состоянии. Россией сегодня правит бандит. По существу, это  фигура из организованной преступности, которая контролирует правительство и  крупную территорию. Этот человек убивает людей потому, что они — его  политические враги. Если вы — политический противник Владимира Путина, то  вы закончите с плутонием в чае или застреленным на улице».
Преступный режим состоит из хорошо организованной и сплоченной  совокупности бандитов, имеющих общий интерес и связанных единством цели на  значительном промежутке времени. Тем самым он отличается от группы лиц,  нелегально объединившихся для совершения какого-либо одного преступления  или иного правонарушения. Все преступления совершаются режимом с целью  удовлетворения личных интересов паханов, желающих надолго закрепиться при  власти, обогатиться противозаконным путем, посягая на права других лиц и  общества в целом. 
Естественно, преступное государство пользуется всем арсеналом преступных или  насильственных средств: шантаж, вымогательство, рэкет, принуждение, угрозы,  провокации, запугивания, убийства… Преступные цели — преступные методы…  По словам Александра Невзорова,  Россия устроена так, что правитель получает  здесь уникальный механизм насилия, работающий бесперебойно. Причем страна  способна генерировать только путиных в различных их дьявольских  модификациях . Да и сам русский народ — младенец с незаросшим родничком и  через эту дырку ему в голове можно вложить в голову всё что угодно.
Преступная  «элита » создает государство под себя. От уголовного мира —  криминальные склонности, авантюризм, жестокость, привычка решать вопросы с  помощью силы, презрение к миру простых людей — «лохов», которые достойны  только того, чтобы служить  пушечным мясом или расходным материалом. Вот и  происходит перманентная фашизация страны, и это абсолютно соответствует  политическим интересам Путина.
Преступное государство криминализует все свои государственные органы — от  суда и прокуратуры до прессы и квазикультуры. Министрами становятся новые  берии, прокурорами  — новые вышинские… Органы государственной  безопасности и охраны порядка становятся преступными организациями  наподобие нацистских СС, а значительная часть российской организованной  преступности направляется непосредственно из кремлевских офисов либо они уже  слились воедино…
Преступное государство не просто озлобляет людей, но реанимирует их  первобытность, возбуждает пещерные инстинкты. Весь мир становится для них  врагами, так же, как и они сами  — для всего мира. Государство становится яркой  иллюстрацией дарвинизма…
Преступное государство ведет к катастрофическому падению уровня культуры  и образования, всеобщему пофигизму , интеллектуальной и моральной деградации,  торжеству некомпетентности и непрофессионализма во всех сферах и на всех  уровнях. Путинская Россия  — это преступное государство, но на самом деле всё  гораздо хуже: Россия  — это во многом или преимущественно преступное  сообщество . Существует определение, что государство преступно тогда, когда  большинство его представителей не соблюдает собственные законы. Сегодняшняя  РФ четко и полностью подпадает под это определение.
Россия во все времена несла народам мира, а особенно своим соседям, беды и  несчастья. Ни одна страна в мире не вела столько захватнических войн против  своих соседей. Ни один сосед России не избежал оккупации с ее стороны  — ни  один... Огромные средства, получаемые от продажи полезных ископаемых, всегда  здесь тратили на вооружение и войны, на расширение империи, как территории  зла, на поддержание людоедских режимов во всем мире, на проведение путчей и  переворотов. Безо всякого стеснения страна использовала природные и людские  ресурсы для войн и агрессии против малых народов и соседей. Нынешняя  политика России — прямая дорога к Третьей Мировой войне. Россия —  преступное государство, которое несет миру угрозу, в том числе и ядерную.
Естественно, союзниками бандитов становятся другие бандиты. По словам  Юрия Нестеренко, нет гнусного режима на планете Земля, который бы Россия не  поддерживала. В какой-нибудь далекой Африке живет кровавый упырь, его  международный суд обвиняет в геноциде собственного народа, а Россия встает на  его защиту. Вот и сегодня Россия не просто снабжает другие преступные режимы  химическим оружием, но покрывает их применение вето в Совете Безопасности.
Задумайтесь над тем, каким извращенно-клиническим, воистину  патологическим сознанием должна обладать власть, которая возвышает ублюдков  и терроризирует гениев, создает хорошо организованную веб-индустрию  шельмования лучших граждан и мыслящих людей всего мира, вступает в союзы не  с самыми передовыми и развитыми странами, а с мировыми изгоями и режимами,  уничтожающими собственные народы…
Нынешняя российская власть выстроила мафиозную государственную  структуру, в которой всё подчинено грабежу и обману. По цинизму и бесстыдству  она превосходит гитлеровскую Германию, которая тоже грабила, но за счет  порабощения других народов.
Алексей Науменко в livejournal пишет, что все свои войны Россия ведет с  нарушением норм военной морали и  международных конвенций. Русская армия не  делает различий между мирным населением и армией противника. Вторжение  этой армии  — это всегда массовый геноцид против мирных граждан, достаточно  вспомнить, что выделывала доблестная Красная Армия в Восточной Пруссии в  конце Второй мировой.  Ненависть ко всему цивилизованному миру — визитная  карточка большинства населения России на протяжении столетий.
Петр Чаадаев имел все основания утверждать, что Россия предназначена для  того, чтобы давать миру горькие уроки, что ее прошлое пусто, нынешнее  невыносимо, а будущего нет. Ныне в стране происходит отравление ненавистью,  уже все готовы воевать и убивать. Русофобия возникла не на пустом месте.  Русофобия получает все большее распространение  в мире, потому что Россия есть  абсолютное,  неприкрытое и циничное зло.
5. Дмитрий Калин ФОТО НА ПАМЯТЬ
Дмитрий Калин
ФОТО НА ПАМЯТЬ 
Это – последний рассказ трагически погибшего русского писателя Дмитрия  Калина.
Сплетеньем линии судьбы – впритык к переплету. Дрожащей старческой рукой  потянуть на себя громоздкий том, выборочно запечатлевший прожитое,  прошаркать к креслу – и плюхнуть на колени. Тяжело. Никогда не считал, сколько  в нем страниц с застигнутыми  фотокамерой мгновениями. Даже странно, что и  мысли такой не возникало. Суетился, бегал, решал насущные проблемы... и, как  казалось, жил. Промелькнула, словно чуждый сон, и растворилась, оставив в  памяти призрачные отпечатки безоблачного и беспомощного детства,  лакированной молодости, и уткнулась в матерчатую ветхую старость. И почти все  здесь. Уместилось между обтянутым потертым бархатом покрышки и дна.  Шершавя ладонью обложку, Юрий Иванович задумался, невидяще вглядываясь в  сумрак комнаты. Темно и тихо. Лишь свет плачущих дождем заоконных фонарей  проявляет негатив обстановки. Контуры предметов причудливо изломаны,  раздроблены на струящуюся пиксельную зернь. Не собрать, не сложить, не  зафиксировать... Сплошное не.   
Обслюнявленные пальцы ухватились за толстую картонную плиту, и она,  всхлипнув, запрокинулась, прихватив с собой пару слипшихся страниц. Нет, так  дело не пойдет – вмиг пролистнул младенчество, и без того стертое ластиком  времени. Сколько ни вглядывайся, не разобрать строк памяти. Мерещатся,  чудятся, домысливаются эфемерные следы, воскрешая из небытия размытые  фрагменты снимков, запахов и ощущений. Желтые прутья детской кроватки,  впивающиеся в мякоть обглоданной перекладины. Обхватить ртом и – со  скрежетом – зубами. Вкусно! Привкус содранной краски до сих пор на губах.  Дырявая соска на бутылочке капает, течет умиротворительной теплотой сладкого  молока. Отец с мороза колется щетиной. Веет неповторимо родным ароматом от  матери. 
А вот и он в распашонке. Развалился безмятежно, нагло выставив писюн.  Девчонки, заходившие в гости, очень уж любили рассматривать этот снимок,  похихикивая и пряча глаза. Некоторые наиболее любознательные смогли позднее  познакомиться с ним поближе. Юрий Иванович усмехнулся, припоминая  любовные утехи. Как давно это было… 
Школа, первая учительница. До сих пор помнит, как ее звали. Тамара  Васильевна – вторая мама. Не потому, что так было принято называть, а по сути  своей. Ребята из класса. Октябрятские звездочки, пионерские галстуки,  дружина имени Тани Савичевой, школьные линейки и непреходящие чувства  послевоенного голода и счастья. Пожелтевших, обрезанных по краям  витиеватыми узорами фотографий мало. Лица, смотрящие из безвозвратно  улизнувшей эпохи и переворачивающие трещащую по швам душу. Никого не  осталось. Никого. Он последний. Были – и нет. Словно и не было. Курить. Как  же хочется курить. Но нельзя. Врачи запретили. Ерунда. Чуть раньше, чуть  позже… Все равно пора готовиться. Альбом переплетом на отлежанный диван  – и к окну. Половицы сварливо скрипят, жалобно охая и вздыхая. Почти его  ровесницы. Форточка ахнула как-то особенно по-своему. Звук, который  невозможно спутать ни с каким другим. Только так и никак иначе звучат,  распахиваясь, дряхлые, со шпингалетами и затворами, окна. Поздняя осень  плачет беззвучьем. Без надрыва, смиряясь с неизбежным. Слезинки, смешанные  с редкими снежинками, залетают внутрь, падая на лицо. Промокшие листья из  последних сил цепляются за ветви деревьев и кустарников. Сигарета алеет,  серебря виски темноты. Завитки дыма, играючи, ускользают наружу. Вот и все.  Последняя затяжка, и окурок, испуская вздох, скрючился, ткнувшись в  пепельницу. Вспомнилось, как школяром воровал у деда махорку и неумело,  рассыпая, скручивал из газетного окаема козью ножку. Продирало легкие до  надсадного кашля, до головокружения и рвоты. Отец как-то поймал и отвесил  подзатыльник. Не сильно, но запомнил на всю жизнь. Как-то хотел вырезать  перочинным ножом трубку мира, как у Чингачгука. Не получилось. Порезы на  пальцах давно затянулись, спрятались среди морщин, так что не разобрать.  Одна из любимых игр – в ножички. Согнуть лезвие под 90 градусов, подцепить  снизу за ручку и дернуть вверх. Измерить пальцами расстояние между полом и  ручкой. Два, три… Это десятки. Кто больше наберет? Ему везло. Нож часто  падал провинившимся кутенком, лезвием вверх. Это сразу сто очков. Или лучше  «в землю». Тоже интересно. Кидать с высоты роста в очерченный круг,  проводить черту, отхватывая у противника куски территории. Балансировать на  оставшейся, постоянно уменьшающейся части… Или нет. Лучше в солдатиков.  Пластмассовых, оловянных, вылитых вручную из свинца, спрятать в домах и  крепостях из кубиков и разрушать из пушки, стреляющей вместо потерянных  снарядов палочками для счета. И кусок черного хлеба, политый растительным  маслом и посыпанный крупной, хрустящей на зубах солью. А еще картошка,  запеченная на костре. Корочка пачкает и обжигает губы. Вкуснотища! 
Еще что ли покурить? Нет. Достаточно. По рассерженным половицам  – 
обратно в кресло. Альбом на колени – и перелистывать страницы. Родители  молодые, и он с шариками и флажком. Вероятно, Первомай. Так и есть. На  обороте смазанная дата – 1956-й. Дальше выпускной, армия и… Она.  Дождалась.  
Ком застрял, заворочался в горле, мешая вздохнуть. Красивая. Даже очень.  Не понять, почему выбрала его и всю жизнь вместе? Молодая, веселая, смешливая  и терпеливая. А затем… Высохшая бессильная рука, кроткий взгляд и измученное  уставшее лицо на подушке. Семь лет, не вставая, цепляясь за жизнь и ловя надежду  в его ускользающем, избегающем взоре. Отворачивался, шутил, улыбался, а  оставшись наедине с собой, выл в бессилии. Неудачная операция, паралич – и  комья сырой земли на ладони. Наташа, Ната, Таша… Да, пил. Пил исступленно,  вдрызг, на разрыв. Забывался – и снова, и снова, и снова… Приснилась. Зарылся,  уткнулся лицом в знакомый до одури запах, чувствуя и чуя ласковые пальцы на  поседевшей голове. Очнулся – и без выходных, без праздников, всегда на виду и  среди людей. Работа, работа, работа... Ловил удачные моменты, кадры, проявлял,  печатал фотографии, устраивал выставки, ездил в командировки, на репортажи –  лишь бы не остаться одному.  И по ночам в пустой квартире мерещилась и  чудилась легкая невесомая поступь по молчащим онемевшим половицам. 
Все рабочие фотографии собраны в других альбомах, разбросаны по архивам  редакций, дискам и компьютерам. Это тоже часть жизни, но не его жизнь. Его вся  здесь, загнана между бархатной желтой обложкой, держится осенними листьями  за ветхий корешок и того гляди оторвется и вывалится. Рассыплется, разлетится,  перепутается так, что ни собрать, ни склеить… 
Что там дальше? Ничего нового, все те же знакомые родные лица, очерченные  кругами. Одного за одним отмечал Юрий Иванович уходящих поочередно, порой  внезапно, а иногда и ожидаемо, тягостно-обреченно. Кресты, могилы и  похоронные землистые взгляды. Зачем нужно это было снимать и тем более  втискивать в прорези по углам? Для памяти? Она и без того, не смыкая глаз,  неотступно тревожит и денно, и нощно. Особенно во тьме, в забытье сна. Придет,  сядет в изголовье и молча, безотрывно и печально смотрит. Задребезжит рассвет,  и ласково-печально коснется на прощанье серебра волос. Или это Ната, Наташа,  Таша… Исчезнет в сумерках, оставив шлейф щемящего аромата. В последнее  время все чаще.  
За грудиной вновь привычно заныло. Привстал, и позабытый альбом, неловко  соскользнув, шмякнулся на вздрогнувшие половицы. Пусть лежит. Кому он нужен.  Все смотрено-высмотрено насквозь, наизусть. Шагнул к буфету и пальцами – в  аптечку. Валидол под язык, и на непослушных ногах вернулся обратно.
Окно по-прежнему манит неизъяснимостью. Светает или почудилось? Будто  ночь вытерла со стекол мутные подтеки дождя, наводя ракурс на окрестности.  Фонари тлеют дежурным освещением, но щелкни выключателем, и вспыхнут  софитами, изгоняя из комнаты полутона и тени. Главное – правильно, грамотно их  выставить. Взяться за стойки, выдернуть из озябшей сковывающей земли и – с  разных сторон – от объекта. Убрать черноту застывших деревьев и пожухлых  кустарников. Сменить задний фон из скорбных многоэтажек, поблескивающих  объективами окон; прямой, пустынной и безыскусной улицы, забывшей, где  начало и где конец беспрестанной, надоедливой измороси.  
Но вроде бы действительно посветлело. Выдернулся из обхватывающего кресла  и, споткнувшись об альбом, прошагал к окну. Половицы запели старую песню, не  изменяя ни единой ноты. Прислонился горячим лбом и глянул сквозь стекло.  Первый снег обелил округу, улегшись на грязную землю, повис гроздьями на  листве, нахлобучился на крыши. Так много. Видимо, шел беспрестанно всю ночь, а  он и не заметил. Все равно недолговечен. Растает, рассопливится капелью,  разольется лужами среди мешанины спешащих ног. 
Сверху шлепнуло по карнизу, резанув тишину часовой стрелкой, и Юрий  Иванович, вздрогнув  от неожиданности, отпрянул. Развернулся, оглядывая  комнату. Действительно, посветлело, но еще нужно подождать. Хотя, пока  собирается…
Под мольбы задремавших, страдающих бессонницей половиц, прошагал к  буфету. Полупустой ящик высунул язык, дразня покатившейся отпитой чекушкой.  Стакан, впитав остатки, взмыл и, негромко притопнув, отдал честь, словно старый  солдат генералу. На ходу занюхал рукавом, и дверцы шкафа распахнулись,  выставив товар лицом. Прогулялся взглядом, примеряясь. Новый, с иголочки,  костюм пусть пока повисит, дожидаясь  торжественного случая. Сойдет попроще, в  котором он работал фотокором вплоть до ухода из профессии. Именно в нем  Юрий Иванович и растянулся на льду, сломав ключицу и плечо правой руки.  Кости срослись неправильно, а ломать заново и править не стали. Может, и зря, но  что поминать о минувшем. О нем либо хорошо, либо ничего. Костюм сидит, как  влитой, будто и не снимали. Что еще? Старая фотокамера, с которой не  расставался ни днем, ни ночью. Вытер пыль – и поводком на шею. Теперь  порядок, хоть вновь садись в редакционную машину и езжай на ответственное  задание. Но это все позади…
Юрий Иванович погляделся в сумрачное зеркало. Расческа пригладила  отросшие седые лохмы. Повертел головой. Хорош! Усы с бородой чуть бы  укоротить, ну да ладно. И так сойдет. Флакон насмешливо фыркнул одеколоном.  Вроде все… 
Привычно охнуло продавленное кресло. Взгляд пробежался по комнате. Да,  света предостаточно. Окно внезапно почернело, округляясь линзой, впитывая и  выплевывая с хрустом наружу кости рамы. Миг – и комната залилась ярким светом  софитов. Юрий Иванович замер, ощутив-угадав невесомую кисть на плече. Ната!  Таша! Наташа! Прошла незримо, незаметно встав сзади. Вскочить! Обернуться!  Но… Не шевелитесь! Улыбочку!
Ослепительная вспышка резанула по сознанию. Готово фото на память. На  последнюю страницу альбома.
6. Юрий Кирпичев Пулеметы батьки Махно
Юрий Кирпичев
Пулеметы батьки Махно
Недавно российский режиссер Александр Сокуров сообщил, что чеченцы  абсолютно уверены, что поставили Россию в позу прачки. Думаю, он прав, судя по  огромной дани, которую его страна платит Чечне и по тому, как сыны Кавказа  ведут себя дома и в самой России. В связи с чем хотел бы вспомнить знаменитую  песню «Розпрягайте, хлопц i, коней». Думаете, она народная? Нет, ее автором  считается учитель Иван Якович Негребецкий, родом с Полтавщины , и она была  официальным маршем войска Нестора Махно.
К чему я это? К тому, что в Канаде тоже есть степи – и довольно много  украинцев. Думаю, им будет интересно узнать, как в свое время в Украине решили  проблему чеченцев.  Так, молчаливый дядько Денис, брат моего деда, всегда  задумчиво улыбавшийся, но порой вдруг выстреливавший прицельным взглядом  ясных голубых глаз, был пулеметчиком на одной из тачанок армии гения  партизанской войны.
27 марта 1919 г . Махно взял Мариуполь – и замедлил наступление Деникина  на Москву, спас ее.  Увы, в начале июня бригада Махно, не получая от Красной  Армии, союзником которой стал доверчивый батька, боеприпасов и снаряжения, в  боях с опытными частями Кавказской дивизии под командованием генерала А.Г.  Шкуро понесла тяжёлые потери. Белые тогда прорвали фронт и заняли Донбасс.  После разрыва с большевиками Махно отступил в Херсонскую губернию и  совместно с атаманом Григорьевым продолжил сопротивление войскам  Деникина, поглощая мелкие отряды повстанцев и красноармейцев-окруженцев и  формируя войско . Уже в середине июля он возглавил Реввоенсовет объединённой  Революционно-повстанческой армии Украины (РПАУ), а затем стал её  главнокомандующим.
Теснимый регулярными частями белых, Махно к началу сентября подошёл к  Умани, где попал в полное окружение: с севера и запада петлюровцы, с юга и  востока – белые. Деникин писал в воспоминаниях:
«Махно вступил в переговоры с петлюровским штабом, и стороны  заключили соглашение: взаимный нейтралитет, передача раненых махновцев на  попечение Петлюры и снабжение Махно боевыми припасами. Для выхода из  окружения Махно решился на смелый шаг: 12 сентября он неожиданно поднял  свои отряды и, разбив и отбросив два полка генерала Слащёва (это был военный  гений белых! – Ю.К.  помните Хлудова из «Бега» Булгакова?), двинулся на восток,  обратно к Днепру. Движение это совершалось на сменных подводах и лошадях с  быстротой необыкновенной: 13-го – Умань, 22-го – Днепр, где, сбив слабые наши  части, наскоро брошенные для прикрытия переправ, Махно перешёл через  Кичкасский мост, и 24-го он появился в Гуляйполе, пройдя за 11 дней около 600  верст».
Ох, напрасно Деникин считал восставшую Украину Малороссией и тупо  выступал за единую и неделимую! Надо было договариваться. Именно Махно в  конце концов сорвал его победоносное наступление на Москву и определил  поражение белых. Не стоило бить с ним горшки. Впрочем, это было  непредставимо – переговоры царского генерала и украинского партизана- анархиста.
О тех же событиях один из ближайших помощников Махно, известный  анархист П. Аршинов писал так: «Между тем глубокой ночью все части  махновцев, стоявшие в нескольких селах, снялись и двинулись на восток – на  врага, расположившегося главными силами под селом Перегоновкой, занятым  махновцами». В последовавшем ночном бою белых разбили вдребезги, причём  Махно, болевший после царских тюрем туберкулезом легких, лично вёл конницу в  атаку. Как пишет В.Ф. Белаш, начштаба армии Махно, в своей книге «Дороги  Нестора Махно»: «…это была последняя реальная конная атака в истории, а  батька Махно с лозунгом "руби дрова!" 3000 чел за 15 мин с коней ссадил с 100  тачанок».
Как видите, тачанки – это страшное оружие в умелых руках! Они  обеспечивают такую маневренность и такую плотность огня, что кавалерия уже  ничего не стоит против них. Энгельс это понял бы, имей он понятие о пулеметах.
Прорвав кольцо окружения под Перегоновкой, отряды Махно вырвались на  оперативный простор и совершали поразительно смелые и успешные рейды по  всему Приазовью, захватывая крупные города и важные стратегические объекты.
Как пишет далее Деникин: «…в результате в начале октября в руках  повстанцев оказались Мелитополь, Бердянск, где они взорвали артиллерийские  склады, и Мариуполь – в 100 верстах от Ставки (Таганрога). Повстанцы подходили  к Синельниково и угрожали Волновахе – нашей артиллерийской базе…  Случайные части – местные гарнизоны, запасные батальоны, отряды  Государственной стражи, выставленные первоначально против Махно, легко  разбивались крупными его бандами. Положение становилось грозным и требовало  мер исключительных. Для подавления восстания пришлось, невзирая на серьёзное  положение фронта, снимать с него части и использовать все резервы. … Это  восстание, принявшее такие широкие размеры, расстроило наш тыл и ослабило  фронт в наиболее трудное для него время».
Таким образом, Махно фактически спас Москву. И тем самым сделал  решающую ошибку в своей жизни. Но выбора ему не оставляли, ни белые, ни  красные. Дальше, думаю, все, кому интересная история батьки, всё знают.
Но пора вернуться к теме, поднятой Сокуровым. Чеченцы поставили Россию  в позу прачки, сетует он? Гм, полагаю, поза заслужена, ну а кто как встанет –  стоит вспомнить именно батьку Махно. После разгрома Слащева он двинулся на  восток и 15 сентября 1919 года в очередной раз занял Екатеринослав, недавний  Днепропетровск, нынешний Днепр. Утром 7 октября 1919 г. батько занял родное  Гуляйполе, а к обеду подступил к Пологам. Это уже совсем рядом с селом моего  деда. Там стоял пехотный полк белых, на помощь которому накануне прибыли  чеченцы – маршевые эскадроны Мамонтова и Шкуро. Те, которые и сейчас  пользуют Россию в позе.
Но соплеменники моего деда справились с ними быстро! Далее в  сокращении цитирую Белаша (хотя его даты и ошибочны, но ход боев он излагает  лучше Деникина):
«Бой длился четыре часа, в результате два эшелона чеченцев и 300 офицеров  были уничтожены, в плен взяты 4000 человек. 17 октября под Розовкой был  уничтожен еще один эшелон чеченцев (700 человек) из 2-й дивизии Шкуро. 21  октября донцы и чеченцы были разбиты и пленены на станции Синельниково. 7  ноября в районе ст. Софиевки пулеметным огнем были уничтожены два полка  чеченцев из 1-й (Туземной) дивизии Шкуро. 8 ноября Туземная дивизия, потеряв  от пулеметного огня в бою у Кичкасского моста 30% личного состава, бежала с  поля боя. 11 ноября эта дивизия была полностью разгромлена, практически без  боя, поддавшись панике. Через Днепр смогли бежать всего лишь 500-700  чеченцев… Захваченные в плен офицеры и младший комсостав были расстреляны,  рядовые через десять дней отпущены и переправлены в Нижнеднепровск. Там они  отказались воевать с махновцами, уехали в Синельниково, откуда 12 декабря,  отказавшись подчиняться командирам, уехали на Кавказ».
Бежали, проще говоря, впереди своего визга. Ось так, хлопц i! Так  i треба  робити з найманцями. Так решаются проблемы туземцев и я горжусь своим  дядьком Денисом.
Выглядело это так. После предварительной разведки и прощупывания сил  противника десятки, а порой и сотни тачанок мчались на врага. Война была  маневренной, окопы-траншеи копали редко, так что бояться было нечего. Перед  самым столкновением тачанки разворачивались и встречали вражескую конную  лаву, набравшую ход и уже не способную остановиться, убийственным огнем  сотен пулеметов. Эффект был сокрушительный. Батька был гением маневренной  войны!
Разумеется, надо иметь железные нервы и прекрасную подготовку людского  и конского состава, чтобы перед воющей атакующей лавой, сверкающей  клинками, хладнокровно развернуться и встретить врага шквальным огнем  пулеметов. Но ведь и не разворачиваться можно – что может сделать кавалерист  против тачанки? Шашкой рубать? Так его пристрелят раньше. Из карабина  стрелять? Так из тачанки стрелять удобнее, чем с коня. Можно вообще мчаться  рядом с вражеской кавалерией и методично расстреливать ее!
В принципе, анализируя действия кавалерии, Энгельс давно все разложил по  полочкам. Он был, между прочим, отличным военным корреспондентом и  аналитиком. Но и вклад Нестора Ивановича в тактику и стратегию войны  неоценим! Коннице, начиная с киммерийцев, уже три почти тысячи лет и даже  удивительно, что не генерал-кавалерист, а бизнесмен Энгельс был первым, кто  теоретически оформил и обосновал ее действия. Но не удивительно, что именно  Махно нашел решающий инструмент борьбы с ней!
Будучи анархистом и не скованный никакими традициями, он нашел  прекрасное и назревшее практическое решение, соединил коня и пулемет. На том  история кавалерии и закончилась. Если не считать красивого и очень дорогого  фильма «Ватерлоо», где два советских кавалерийских полка блестяще изображали  знаменитую и роковую большую атаку маршала Нея.
Постскриптум
Что касается батьки и памяти о нем, то в 50-х годах два проходимца  собирали в краях моего деда, на Днепропетровщине, деньги на памятник Нестору  Ивановичу. И сумели – при советской власти! – собрать несколько тысяч, пока их  не повязали. Дядько Денис впервые тогда признался мне, мальчишке, что тоже  влип на десятку с ними. Но не жалеет об этом…
7. Валентина Михайленко. Поезія
Валентина Михайленко. 
Поезія
                            *   *   *
Я з висоти
         пташиного польоту
                            (уже заходжу
           на останній 
                                  круг)
сканую землю
                у неспішнім леті ,
                       й душа ячить
                                   з напіввідкритих 
                                    вуст.
Земля моя
             незбагнено красива  –
у вишиванках вся
                 небесно-золотих,
та квіт її 
            чом під морозом 
                                      гине , 
й туман ховає
              вранішність  
                                  доріг?..
     *   *   *
При світлі
тихої лампади
перед Тобою
я схилюся.
В Твій лик
смиренно
й серцем радо
у сподіванні
я вдивлюся:
прийми нас,
Душе благодатна,
як Діва чиста
і як Мати …
Прийми, очисть
всели надію,
Аве Маріє…
                  Трансформація часу
«Дзінь-дзінь-дзінь…»
Грається калюжею весняний дощ,
пустує з веселкою,
на повний голос сміється –
видзвонює хвилини:
«Дзінь-дзінь-дзінь…»
«Дзень, дзень, дзень…»
Літує під краплями моє вікно,
всміхається шибками,
вмиває личко струмками –
відлічує години:
                            «Дзень, дзень, дзень…»
  «Бом-м, бом-м, бом-м…» 
  Б’ється об покрівлю мокра нудьга…
  Рудими патьоками,
  змиває мою незалежність
  від днів, годин, хвилин…
  «Бом-м, бом-м, бом-м…» 
                   *   *  *
                  Ножами – 
                  блискавки…
                 луною – 
                  грім…
                 і водограй – 
                 потоками  
                  на плечі…
                  Є незглибимі
                 чари в тім:
                 відкрити 
                  чакри  –
                 й пити
                  Божі 
                  течі…
                                    *   *   *
Як камінь прудко
поспіша з гори…
Він не Сізіфів –
просто сірий камінь.
Не втримавсь 
за столітні явори,
тож не підніме 
ввись
                              ніхто руками…  
Об чім печаль його?
Яку приймає муку,
несучи біль свій
в прірву безнадій?
Веду очима
й хлипаю беззвучно:
той сірий камінь –
кат…
і охоронець 
мій…
                                      *   *   *          
О, як бунтує 
моя кров!
Ропою
роз’їдає душу…
Як молот серця
б’є в окови
й всі остороги
сліпо рушить...
Я надаремно
знов і знов
шаленим лезом 
розтинаюсь 
і густо соленим
вином  – 
червоним  –
вкотре захлинаюсь…
Тебе – немає…
Тебе – 
                               немає…
  *   *   *
Десь грім 
зітхає,
і сонце краєм
з густої хмари
визирає…
Ловлю веселку
за дугу,
і на її
                       пругких орелях
                       у піднебесся
вмить злітаю…
І там
літаю…
Тебе 
гукаю?..
Себе 
шукаю?..
О! 
Як літаю…
            *   *   *
Цей стан душі
якийсь пекельно-змучений,
у нім дощі,
і я у нім розлучена
з коханням тим,
                           що долею 
                           приречене.
Тремтить струна,
і ріже плоть мелодія – 
така сумна,
така сама 
сьогодні я …
І лиш луна
із вчора 
ледь 
видзвонює…
       
                                 *   *   *
Запаліть жінку…
Й дізнаєтесь, 
що вона – свічка,
м’яка воскова свіча…
Красиво вона горітиме,
осідлавши крило вітрове.
Спочатку загориться 
личко,
потім – довга шия, 
потім займуться перса…
Аби захиститись, 
вона не зведе
долоні.
Їй довго вогонь 
личитиме,
поки серце перетвориться
на восковий крап.
Що відсвічуватиме 
червоним…
Горіти красиво жінка уміє…
         *   *   *
Відлітувало літо,
відосеніла осінь,
і знов зима зиміє
непроханою гостею.
У напрямку блокпосту
крадеться сиволапа
і пурпуром калини
на біле сліпо капає…
Вдягають балаклави
і люди, і світила –
й Земля така маленька 
у вирізі прицілу…
                            Самотній старенькій …
 
Дорога, 
              вимощена калюжами,
Вікна, 
             похрещені дошками…
Снує 
            в нетопленій халабудині                
Узор 
             зопрілими нитками…
Самотність – 
             денна й нічна подруженька – 
Щільно 
               хрестиками лягає
На полотно 
                   калиною й рожами,
А за вікном 
                       уже смеркає…
                 *   *   *
Яка ти є?..
І хто ти  є?..
Ці запитання – собі в душу.
Повітряні я замки зрушу
і серце виріжу лукаве,
та відповідь знайти ж бо мушу…
Зніму із себе 
шкіри плівку
(комусь то буде на забаву …)
й побачу там розлогу гілку,
де кров тече 
солодким соком
непереборного чекання ….
А хтось її все солить,
                                     солить…
Вона ж – біжить,
                      біжить, біжить…
Терпкий напиток моїх жил – 
то відповідь на всі питання…
                     *   *   *
Німою тінню в світі заблукали
ми в рваних шатах із розп’ятих шкур…
Звисає з стелі спльованої зали
безжальним зашморгом фатальний шнур.
Калина плаче щемними сльозами,
скрипить раменами сумна верба…
Чекаєм на пустельному вокзалі
на потяги «Пророка » чи «Раба»…
Чого чекаєм – і самі не знаєм:
касир утік, і стрілочник запив…
На тісній лавці байдуже дрімаєм,
«скарби» під ноги заховавши в пил…
«Нас не чіпайте», – кажуть сонні очі.
«Нас не тривожте, – просяться серця. –
Кудись поїдемо глухої ночі,
то дайте сон добачить до кінця…»
Коли ж прокинемось зі сну страшного,
покинемо запльований вокзал?
Коли віднайдеш ти свою дорогу,
народе мій? – Ікар ти чи  Дедал?..
 Сезон дощів
Завітали дощі 
в моє серце,
а дощі – 
то холодна вода.
Їх тепер 
я черпаю відерцем,               
та відерце моє 
щось без дна…
Ой, дощі… 
Як сльоза очищають,
та очищена  –
часу не маю.
Дні і ночі мої 
вже малі,
й ті потоки – 
лиш марні жалі.
   
       *   *   *
На скрижалях мого 
пантеону,
немов кадри, 
пливуть імена.
Час спинився, 
лиш бомкають дзвони,
з потойбіччя 
свинцем стугонять.                        
О, самотність!.. 
Яка ти солона,
як випалюєш душу до дна…
Як болить, 
коли бомкають дзвони
і, мов кадри, 
пливуть імена…
 Ретроспектива 
             1
Ти шелестиш 
пошерхлим листом –
так ревно просиш: 
«Пити… 
                  пити…»
Впаду дощем
спекотним літом,
а взимку
випаду я снігом…
Й хай розіб’юсь 
крихким намистом ,
в усіх світах
                                   ти – мій прихисток…
Й допоки ти
жадаєш пити,
моя судьба –
               тебе поїти…
           2
Моє заласся тут –
в лугах…
Де плеса ріс
ласкавлять ноги,
де все – трава,
                                    і все – дорога…
Де синь прозора 
з високосся
з Десною
        міцно обнялася…
Де літо бродить,
мов нестямне, –
вагітне квітом
         й сонцем п’яне…
Де щастя 
котиться луною…
Де п’яна 
         я була тобою…
        *   *   *
Я тут, 
я з тобою, 
втікачка…
Не знає ніхто 
наш маршрут…
Сьогодні
я справжня багачка
на березі збавлення пут…
Сьогодні я тут,
із тобою, –
вростаю у трави й ліси,
кочусь над водою
луною,
й збираю цілунків ясир…
Я тут безборонна,
мов Мавка, –
я в груди 
вростаю твої…
І заздро
зітхає русалка,
й тихесенько
явір стоїть…
       *   *   *
Горить на деревах 
жар
й чорніє 
в німому листі –
невигойний мій
жаль
в примарнім 
твоїм місті…
Зготована вже 
коса –
отаву 
на скіс чатує…
І лише 
з очей роса
шепоче здаля: 
«Люблю я…»
      *   *  *
Розкопую сніги
печалей і розлук,
відкопую борги ,
натягнуті, мов лук…
Чи я уся в боргах?
Чи хтось мені боржник? –         
На мерзлих пелюстках
зупиниться той лік.
Тремтить лиш тятива
й вібрує в ній стріла – 
відкопані слова…
відкопані діла…
                *   *   *
Заспівала осінь колисанку
на мінорних струнах жовтих трав,
одягла берізка вишиванку
з позолоти й дощових заграв.
Витерла промінням личко вмите,
розчесала вітерцем косу,
і серпанок бабиного літа
опустився із плечей в росу…
Запросив до танцю її ясен –
з очерету десь букет зібрав –
й закружляв у напівсоннім вальсі,
лисину підставивши вітрам…
… Невисокий міст між берегами.
Котиться дорога із гори, 
й поспішає віз по  ній з роками
в діл, де сплять столітні явори.
Гей літа! .. На мості зупиніться,
розпряжіть крилатого коня –
крізь хурделицю сухого листя
руки простягла любов моя…
       *   *   *
        С. присвячується
Я тут – з тобою…
Лиш з тобою!
Жалі – водою…
Туга – водою…
Я воду цю
перебрела,
я заборони всі
знесла…
Я – людина!
Я – царівна!
Я – вільна…
вільна…
вільна…
вільна-а-а …
Я тут – роса,
і тут я вітер…
І тут так 
хочеться
хотіти… 
   Жіноче кохання
              Чоловікам – відверто…
Кохання перше:
сяяло, мов зірка…
За ним ридати 
довелося гірко…
Кохання друге:
все ще  – на довіру…
Шаленство, ревнощі, 
краєчок прірви…
Кохання енне:
пристрасть незбагненна…
На шиї – камінь,
а серце – шматками…
Кохання з тилу,
в профіль і в анфас –
містерія із флером декадансу…
Шматує невситимо воно нас ,
А ми йому … 
все роздаєм аванси…
             *   *   *
Там стільки було 
                             людей…
Весільне гуло 
                            свято:
поживу шукав 
                           Лель –
на ложе своє 
                      розп’яте …
Я знала – весна ця 
                               чужа
для мене, 
                    і він – тлін…
Та в серця 
                      своя межа –
розтало й стекло: 
                             «Він…»
   
             *   *   *
                                 Ти народив мене на світ,
коли до серця пригорнув.
Мої долини й висі спік –
і в океанах  я втонула…
Кипіла у ропі гарячій,
а ти ліпив з мене Данаю…
Лив золотим дощем незрячим
незбавні чари Тиціана…
Поки в екстазі нетерплячім
я вихлюпнулась з надр цунамі…
О, стріли, випущені з лука, –
як плоть криваво розтинають…
Розлука – невситима мука –
дочасно зо світу зживає…
             
                                          *   *   *
        Нежданій пристрасті 
       присвячується…
Через літа 
ти геть мене не чуєш…
Бо вітром, любий,
ти життям кочуєш…
Твої любові – 
всі у світлі рампи –
не мають ані болів , 
ані штампів…
Моє кохання –
то стрибок із кручі:
тіло – на камінь,
а серце – на клоччя…
І лиш ефір 
потріскує колюче –
носить між нами
щось в самотні ночі…
             *   *   *
Ми вписані в обтічне коло,
й по колу – дзеркалом паркет.
Ми леді й лорди на танцполі,
і з віртуозів наш оркестр.
Ця музика така казкова!
У ній – і вальс, і менует…
Чом же танцюю я в них соло?!
Де ж мій дует?..
       *   *   *
Ти марево моє 
серед пустелі,
де Мендельсона 
грають менестрелі…
Фантазія 
на тему пана Глюка…
Та не твоя я,
і не Евридіка…
Ти привид, 
марево, 
фантазія –
Орфей…
Гість від Амура –
тінь моїх ночей…
Аж – ні!
(Тартару хай на подив!)
Ти – бранець мій…
і – мій володар… 
Вакханка 
Вакханка я…
Я плачу…
І тремчу…
Тебе ховаю
в груди ,
й до грудей
тулю…
О, мій невільник!..
Без шкіри ти…
Мов персик…
Весь в соку…
А я кривавлю
рани
запашні…
І п’ю…
Я – божевільна!..
         ЄВРО – 2012
                  Матч Україна – Англія  
                        19. 06. 2012
Я втрачаю голову,
Немов струни нерви…
Пристрасті футбольні,
Світ мужчин химерний…
Серце галопує,
В шлунку теж «маневри »…
«Отче наш… – молю я,  – 
Чи ж скоро перерва?!»
Пашить телевізор,
«Гол…», – стогне ведучий…           
Ой! Судинна криза…
Ой! Щось груди душить…
М’яч летить в ворота,
Тиск – в небесні сфери…
Оце – свято спорту…
Оце тобі – ЄВРО…
                                          Любов над річкою
Нас водили зорі 
                             понад річкою
й довели (лукаві!) до гріха…
Не стояв ніхто над нами  
                                    з свічкою,
тільки вітер заздрісно зітхав…
Ми хмільну й солодку чашу       
                                       випили ,
повну вщерть 
                настоянки із трав –
лише риби тому 
                           були свідками,
та ще Місяць 
              схвально нам моргав…
А на ранок 
                про любов над річкою
у селі старий і юний знав…
                                   Хто ж усьому світу 
                       правду виказав? !
Хто всю ніч і звідки 
                                підглядав?..
 Адам і яблуко
Єва точно знала:
все одно надкусить…
Бо вже скуштувала
яблуко спокуси…
Надкусив…
О, небо!
Тіло враз спалилось
й схлипнуло в екстазі – 
і нектар полився
через віри край…
Єва затремтіла –
попереду муки…
Адам затрусився – 
ось де справжній рай!..
І з тих пір Адаму
спокою немає:
він уже не Єву –
яблуню шукає…
    Осіння ідилія
Розчісує вітер хмари, 
й лискучими пасмами дощ
на плечі землі лягає
й шепоче їй ніжне щось…
Вимолюють краплі прощу
за спеку, громи й буревій,
у любощах тануть всенощних
і зрада, й погорда, і біль…
Дощі без кінця і краю –
(бо хто ж заборонить любить?) –
безжально землі лоно крають, 
погрожують в ласках втопить…
І хто їх за це осудить?!
Уже розчахнулась рілля,
напоєні й лоно, і груди –
і сім’я приймає земля…
                             
                            *   *   *
Старцює душа
Німим кобзарем – 
У рідному краї
Усе тягарем…
Хто мав би плекати
Правічне руно – 
Хапуга рукатий,
Йому все  одно…
Хто мав би любити
По Божому Слову,
Той радо вступає
Із Каїном в змову.
Повсюду створили
То діри, то зони,
А дихать все важче – 
Немає озону…
І що найстрашніше – 
Найближча душа
(Ота, що у грудях
І просить вірша!)
Стає непомітно
До всього глуха…
Й до нас бумерангом – 
То смерчі, то мори…
Маленька людино,
Чому собі ворог?!
8. Никита Николаенко Напарник
Никита Николаенко 
Напарник
  Жизнь писателя в современной России полна неожиданных поворотов. Чем  только не приходилось мне заниматься за последнее время, чтобы достать денег  на хлеб насущный. А где же плата за творчество? На подходе! И сколько еще будет  длиться этот подход, одному богу известно. А голод не тетка, да и с оплатой  коммунальных услуг стало строго. Словом, не до жиру, быть бы живу.  
    А потому на предложение свих старых друзей Лены и Саши поработать у них на  дачном участке я откликнулся с большой охотой. Благо с самого начала стало  понятно, что не переработаюсь я там. Да и ребята не питали особой иллюзии я  думаю, поскольку знали мы друг друга уже больше двадцати пяти лет, и все  сильные и слабые стороны изучили достаточно. - А что за работа-то? Поможешь  обить дом блок-хаусом, - ответила Лена. – Чем-чем? – Досками! Имитация бруса  такая. – А, понятно! Но я больше инженером себя представляю, - мягко обозначил  я свою роль в предстоящем строительстве. Не переживай, работать будет мастер,  он знает дело, поможешь только, - успокоила собеседница. - Ну, хорошо, если так.  А так я очень большой любитель поработать, ты знаешь! Знаю, знаю! –  подтвердила Лена. Обговорили детали. Тем же вечером я засобирался к друзьям на  дачу, благо до них было рукой подать.  
    Поначалу напарником оказался здоровенный молодец охранник, привлеченный  для дела с оказией. Побродив вокруг дома три дня, охранник к моей великой  радости исчез, поскольку почти сразу стало понятно - он не работник.  
    Тут и появился новый напарник – высокий худощавый мужчина лет сорока  четырех. Леха! – представился он просто. Встретил я его настороженно – кого бог  послал на этот раз? Не удерет ли и он, через день-другой? Но настороженность  быстро исчезла. Уже на второй день стало понятно – это работник настоящий,  теперь дело пойдет полным ходом! Потянулись рабочие будни.  
    У моих друзей было свое небольшое швейное предприятие и по утрам, оставив  нас с Лехой на хозяйстве, они уезжали на производство и возвращались уже ближе  к вечеру. Дождавшись их возвращения, Леха уходил домой, благо жил он в  соседней деревне. Мы же садились за стол, Лена передавала мне ноутбук, который  увозила с собой на работу и под звук телевизора, под рюмку с закуской мы  обменивались впечатлениями, оценивая прошедший день, и намечали планы на  день завтрашний. Ребята много курили, дым стоял коромыслом, и спорили мы  немало. Ничего работник, работать с ним можно! – похвалил я напарника на  третий день знакомства. Да знаю я, - подтвердила Лена. Пьет он только сильно! –  У меня не забалует!  
    Две большие собаки – одна охотничья, Саша слыл заядлым охотником, а другая  сторожевая – это для Лены, лежали рядом в просторном холле дачного дома,  который мы и обшивали досками. Тут же стояли наши с Сашей ружья и мой новый  карабин Симонова – загляденье! И участок у ребят, на котором стоял дом, был  немаленький – почти двадцать соток за надежным забором, словом было, где  развернуться. А на участке стояла большая клетка с курами и петухом, который  естественно кричал по утрам, вызывая ностальгические воспоминания о какой-то  деревне, где довелось отдыхать когда-то. Моя Волга стояла снаружи у забора, а  свой УАЗ “Патриот” Саша парковал у входа. Такая вот, картина! Да еще гладко  обструганные доски штабелями лежали во дворе – так можно было работать!  
    И, работали! Приехав с утра из своей деревни Леха пил приготовленный мною  кофе и брался за дело – прибивал лаги, натягивал шнуры, по которым мерил  уровни, примерял доски. Работал он, не спеша, основательно все, подготовив  только, принимался за дело, ну и я вертелся рядом, набирался опыта.  
    А пора выдалась грибная! Рано утром, перед работой Лена и Саша отправлялись  на машине за грибами и возвращались с двумя-тремя корзинами, полными белых  грибов. Подосиновики еще попадались изредка. Даже подберезовики они не брали  – складывать было некуда. Корзины стояли в беседке и ждали своего часа.  
    Пользуясь, случаем каждый день я жарил себе любимому на обед полную  сковородку белых грибов с луком и картошкой. А как иначе! Работник должен  основательно питаться! Да и работа на свежем воздухе…. На завтрак же  лакомился яичницей из домашних яичек. Куры, слава богу, неслись постоянно.  Словом, питание было налажено. А Лехе наливал полную тарелку супа из  кастрюли, оставленной Леной в холодильнике. Не без рюмки водки, конечно,  обедали мы. Больше рюмки не получишь! – строго предупредил я Леху в самом  начале. Рюмки хватит! – не стал возражать он. Так и обедали. Чокнувшись,  опрокидывали по рюмке и закусывали – кто супом, кто грибами. Все были сыти и  довольны.  
    Работа шла потихоньку. Выросли строительные леса, которые мы принесли с  соседнего участка и дом постепенно обшивался гладкими досками. Как-то  незаметно я все больше и больше занимался своими делами. То вкусно готовил  еду, то рассовывал патроны в патронташ, заботливо сшитый и подаренный мне  Сашей, то ветрел в руках свой карабин, недовольно поглядывая на брякающий  шомпол и гадая – кто бы это исправил? Поднявшись, разок на строительные леса,  я оглядел с высоты окрестности, оценил большие грибы на соседнем участке и  объявил, что подниматься на высоту повторно не испытываю ни малейшего  желания. Так и работали. Сидя на стуле снизу я любовался на возводимую  напарником конструкцию – а леса поднимались все выше, и отмечал надежность  сооружения. Чувствовал я себя совершенно спокойно – дело пошло, а это главное!  Изредка не скупился и на дельные советы, - смотри Леха, работай аккуратнее, не  свались с высоты-то! Не свалюсь! – усмехался он сверху. За работой день пролетал  незаметно. А, вечерами…. Нет, одной беседой за ужином дело не ограничивалось.   
    Почти каждый вечер после трапезы Саша отправлялся на охоту. Брал он изредка  и меня, хотя и с крайней неохотой. Его можно было понять. Лицензии на отстрел  уток у меня не было, и покупать ее я не собирался. Зачем? Саша и так завезет на  своем “Патриоте” в такие укромные места, где мала вероятность встречи с  егерями и я без опаски смогу ходить со своей двустволкой. Разрешение и  охотничий билет есть? Есть, и этого пока достаточно! Так считал я, но Саша не  разделял моего мнения. Есть же правила! – ворчал он. Какие такие правила! –  усмехался я про себя. У воров одни правила, у людей другие…. Вот, когда для всех  одни правила установятся, тогда посмотрим…. Да и патронами ему со мной надо  было еще делиться! Как бы то ни было, но в темноте мы отправлялись-таки на  охоту.   
    Ну и носился же он на своем “Патриоте” по лесам и полям Подмосковья, аж дух  захватывало! И я бывалый водитель и на своей Волге случалось, заезжал в лес  основательно…. Но, до кульбитов Саши мне далеко! Заехав сходу на какую-то гору  по едва различимой колее, он с такой скоростью бросал вниз по склону тяжелую  машину, что сравнение с американскими горками напрашивалось само собой.  Горки проигрывали. Там мала вероятность аварии, а здесь…. Но одними горками  дело не ограничивалось. На полях после дождей дороги раскисали, и мчащуюся на  скорости машину кидало из стороны в сторону. А если попадалась лужа, а они  попадались часто, то перед капотом вырастал столб брызг, как от взрыва.  Романтика! Снижать скорость Саша и не думал. Машину он вел уверенно, так что  я смирился со своей участью. Мало того по вечерам – а катались мы вечерами,  Саша крутясь на дороге светил фарами вдоль леса, рассчитывая поймать в луч  света косулю или кабана. Заряженные ружья лежали у нас под рукой. Разок двух  кабанов мы высветили да две машины показались вдалеке.  
    Ну и на лицензионных уток, конечно, охотились, но с дичью мне не везло.  Мелочь попадалась по большей части, когда мы, накатавшись, останавливались на  берегу какого-нибудь пруда. Стреляли в охотку, и охотничья собака тут же  приносила трофеи – бекасов по большей части. А их точно едят? – интересовался  я. Очень вкусные! – нахваливал Саша добычу, вертя в руках окровавленные тушки.  Я с сомнением косился на подбитых птичек. Если их ощипать, то, что же от них  останется? Иногда у нас возникали жаркие споры.  
    Мне чтобы наесться таких птичек штук двадцать съесть надо! – объявлял я  охотнику. – Что-что! Да ты знаешь, какие они сытные! – горячился он. Пяти штук  за глаза хватит! Каждый придерживался своего мнения. Собака стояла рядом и  преданно смотрела на нас во время жарких дебатов.  
    Так незаметно пролетели две недели, и я засобирался домой посмотреть, что  там творится в мое отсутствие. После долгих и совершенно ненужных, на мой  взгляд, препирательств, поскольку исход дела был предрешен, меня отпустили- таки на выходные домой с условием, что в понедельник утром буду на месте.  Неделю еще я в вашем распоряжении, - объявил я ребятам. На том и порешили.  
    Вернувшись после выходных на участок, я быстро влился в работу, благо с  напарником мы сработались, и время на раскачку не требовалось. Лишь, изредка у  него что-то не получалось и я чувствовал себя виноватым – недоглядел! Да, из  дома я прихватил кухонные ножи – напарник наточит!  
    Работал же Леха сам, не понукая и не понуждая меня к действиям. Лишь  изредка я поднимался со стула и посильно участвовал в процессе, подавая ему на  леса то доски, то инструмент, а больше суетился без всякой на то необходимости.  Я тут уже пригляделся, вот так должны выступать края! – пояснял сверху Леха.  Понятно! – кивал я головой, жалея о том, что не захватил с собой учебник  венгерского языка. Повторял бы сейчас материал, по ходу дела!  
    Обстановка вокруг способствовала бы этому. Мы находились на огороженном  участке у друзей, ярко еще светило осеннее солнце, высоко в небе пролетали  птицы и я уже со знанием дела, наслушавшись бывалых охотников, наблюдал за их  полетом. Дикие голуби полетели. Нет, не достать отсюда метким выстрелом!  
    Рядом мирно дремали собаки, кудахтали куры, откуда-то издалека доносился  звук электропилы. Надо понимать, что и  там шла работа полным ходом, как и у  нас. Одна доска ложилась рядом с другой, и обшивка росла на глазах, радуя  работников. За неделю управимся! – объявлял я весело. Нет, за неделю не  управимся! – покачивал с сомнением головой Леха. Как это не управимся! –  волновался я. Тут дел-то осталось! За неделю обязательно надо закончить работу!  Еще бы. Медленно работаем! – возмущался я, но уже про себя. Мне же домой пора!  В гостях хорошо, а дома лучше! Однако очень уж, домой я все-таки не торопился.  
    Когда-то давно я работал руководителем крупного керамического производства,  двести человек было в подчинении, а потому со знанием дела оценивал работу  напарника. Однако его дотошность подчас раздражала. Сколько времени он  тратил, на мой взгляд, впустую, подгоняя одну доску к другой. Высохнут – щель  будет! – как бы оправдываясь, объяснял Леха. Я лишь вздыхал в ответ. Щель! Да  кто ее увидит!  
    При этом он успевал заниматься еще и сторонними делами – устраивал на  работу по звонку своих друзей – кого грузчиком в магазин, кого экспедитором на  машину. Пустячная работа – двести ящиков пива перенести в день, не больше! – на  ходу пояснял он детали. Да там делать нечего! – охотно соглашался я с ним, с  трудом представляя себе, как это можно за смену безболезненно перенести двести  ящиков пива. Так и работали, неспешно, но плодотворно.  
    Сигарета тлела в губах напарника постоянно. Потертая и выцветшая армейская  шапка, повернутая козырьком назад, плотно сидела на его голове. Бывший армеец,  наверное? – задавался я иногда вопросом. Впрочем, Леха, как и Саша, слыл  заядлым охотником, а одежда у охотников была под стать армейской. Заезжали за  Сашей вечерами иногда и другие охотники, и все как один были в камуфляже. Да  и я облачался соответственно, когда отправлялся за добычей.  
    Время от времени карандашом на дощечке – он называл ее записной книжкой,  Леха писал, какие-то цифры и задумчиво шевелил губами, высчитывая что-то про  себя. Досок не хватит! – покачивал он головой. Его спокойность и  рассудительность передавалась и мне. Не хватит – закупим! Незаметно минула  еще неделя.  
    Мы работали потихоньку, а высоко-высоко в небе над нами часто пролетали  блестящие на солнце самолеты – там проходила оживленная трасса. Изредка,  откидываясь на стуле, я поглядывал на самолеты. Летят себе люди в теплые края!  Я тоже туда хочу!  
    А осень все больше вступала в свои права. С каждым днем становилось все  холоднее, колючий ветер все чаще шумел густой еще листвой высоких деревьев на  соседнем заброшенном участке, по небу быстро-быстро плыли густые облака.  Солнце светило еще довольно ярко, но угол падения лучей заметно изменился и  они уже не грели душу так, как раньше, да и небо затягивалось облаками  основательно.  
    Как-то Леха принес грушу размером с два кулака, и мне оставалось лишь  удивляться тому, как щедра, бывает земля в наших краях. Виноград кстати тоже  рос на участке, а еще грецкий орех и три большие сосны, которые я помнил еще  саженцами. Кажется, я и сажал их, впрочем, не помню точно. Все-таки нет,  наверное. Так и проходил день за днем. Напарник, молча и споро, работал, а я по-  прежнему вертелся рядом, оказывая ему всяческое содействие, когда он спускался  с лесов.   
    С рулеткой и железным уголком Леха все колдовал над досками, выгадывая, с  какой стороны подступиться. С этого края начинай, с этого! – следовал дельный  совет. Подожди, не мешай! – все, что-то высчитывая и шевеля при этом губами.  Дело заканчивалось тем, что Леха пилил доски дисковой пилой по вычисленным  размерам, а я, засунув руки в карманы, стоял над ним и наблюдал за работой. Но  душа просила участия и, не выдержав, я хватался, то за один край доски, то за  другой. Придерживай только и не крути особо! – вынужденно соглашался Леха,  давая возможность и мне внести свою лепту в общее дело.  
    Незаметно погода испортилась. Солнце скрылось, зарядил противный мелкий  дождик, к обеду дождь усилился и мы, разомлев после сытного обеда, не  торопились приступать к работе. Я достал свой карабин, повертел его в руках и  посетовал на брякающий шомпол. Леха лишь мельком взглянул ан него.  
    Разговорились. Между делом напарник поведал и о своем карабине, чем немало  удивил меня. У него был “Лось” – мощное оружие, гражданский вариант  снайперской винтовки Драгунова. За два километра из него попадал в цель, с  оптикой конечно, - просто поведал Леха. Твой карабин только на километр бьет.  Так это уметь надо! – высказался я осторожно. Умею, я был снайпером, - также  просто пояснил собеседник.  
    Ты был снайпером? – воскликнул я, удивляясь еще больше. Да, в Чечне! –  подтвердил собеседник. И что, много врагов завалил? – продолжил я опрос.  Двадцать восемь, - признался бывший стрелок. - Двадцать восемь! – Как же ты  различал их за два километра? Они чалму носили, а наши такие вот шапочки! – и  он показал на шапку, сидящую на его голове и повернутую козырьком назад. –  Понятно теперь! То-то я смотрю, сидит на тебе, как влитая! На неделю, бывало,  выходил в горы, сначала с напарником, потом один, - продолжил рассказ Леха. –  Ну, там, наверное, в горах змей да волков немало? Полно! – подтвердил  собеседник. Ну, и? – Да ночевал я на дереве, так что все порядке. Гадюка разок  укусила, так я надрез на руке сделал, и все прошло! – похвастался он, показывая  правую руку. Так ты, значит, и в оружии хорошо разбираешься? – заволновался я. –  Конечно! – Посмотришь мою двустволку, а то разболталась совсем! – Неси! –  предложил напарник. – Бельгийская! – объявил я на всякий случай, но Леха лишь  кивнул головой.  
    С двустволкой он справился быстро. Посмотрел для начала на нее сверху так,  внимательно, повертел в руках задумчиво. Ага, все понятно! – сказал он через  минуту. Затем без лишних слов взял отвертку, разобрал ружье по-быстрому,  подкрутил там, где надо и собрал снова. – Принимай работу! Теперь стволы и  приклад были плотно подогнаны друг к другу. Так, значит, теперь ему и карабин  можно доверить! – Карабин посмотришь? Отчего не посмотреть! – так же просто  согласился бывший стрелок. Посмотрю, будет время. Пошли работать! Через пару  дней он привел в порядок и карабин. Шомпол сидел плотно, не брякал больше.  Теперь можно с ним на охоту! Молодец! – ножи еще заточить не забудь! –  напомнил я ему, преисполненный чувством благодарности.  
    Работа продолжалась. Работал напарник так же вдумчиво, но я его больше не  торопил – успеем к сроку! Довольный тем, что починили мой карабин, сидя на  стульчике, я продолжал наблюдать за работой. Леха лазил на лесах уже под самой  крышей. Помочь не надо? – спрашивал я, но уже больше для порядка. Не надо, сам  справлюсь! – отвечал он. Кто бы сомневался!  
    Я сидел внизу и наблюдал за тем, как Леха лазил по лесам. Все были при деле.  Шумели от ветра верхушки высоких деревьев, время от времени раздавался шум  дрели – это напарник крепил доски. Как обычно по будням никого вокруг не было  видно, работали мы одни.  
    Изредка Леха прерывал работу и что-то пояснял насчет строительства, а я,  глубоко не вникая в детали, соглашался, - хорошо, так и сделаем! А сам уже думал  о том, что скоро вернутся с работы Саша и Лена, и вечером мы вновь поедем на  охоту. Да и поужинать еще предстоит основательно. Интересно, что привезут  ребята на этот раз? Дел-то сколько! Только и успевай поворачиваться!  
    Опять заморосило! – объявил я напарнику. Как бы дождь не разыгрался,  почернело все вроде! То ли будет дождь, то ли нет! – ответил напарник, посмотрев  на небо. Циркулярную пилу убери на всякий случай! – добавил он. Подхватив  пилу, я отнес ее в беседку под навес и вернулся обратно. А дождь передумал идти,  тучи прошли стороной, и  стало светлее. Осень!  
    Ближе к вечеру Леха как обычно отправился к себе домой. Вернулись ребята и  мы собрались за столом. Я сидел за ноутбуком, наверстывая упущенный  творческий день, и краем уха слушал беседу. В тот раз тема разговора показалась  особенно интересной. Ребята получили-таки большой заказ на пошив одежды,  который давно ожидали, и спорили о том, как лучше распорядиться авансом.  Пятьдесят миллионов нельзя получать наличными! – горячилась Лена. Да ради  пятидесяти миллионов инкассаторские машины сжигают! – вторил ей Саша. Был  такой сюжет по телевидению. Про меня не забудьте! – периодически встревал я в  беседу. Два миллиона мне положено! Ничего тебе не положено! – каждый раз  парировала Лена. Не положено! – поддерживал ее Саша. Нет, положено! – не  соглашался я с ними. После очередной рюмашки дебаты возобновились –  положено, не положено? И, то! Попробуй разобраться! За тридцать лет знакомства  столько воды утекло! Когда- то Саша работал у меня охранником, а Лена, Лена  была моей подругой. Давно, правда…. И не исключено то, что свои большие  доходы ребята обсуждали благодаря и моему участию. Так что, на мой взгляд,  вопрос остался открытым.              
    Наконец работа была закончена. На обновленный дом любо- дорого стало  смотреть. Мне даже денег дали за работу, немного, правда. Но учитывая то, что я  был должен ребятам больше, чем заработал теоретически, такой расклад устроил  обе стороны. Полученных денег хватило на оплату коммунальных услуг, да и на  хлеб кое-что осталось. А, что же дальше? Да, будет день, и будет пища! Не  привыкать! Давно так живу. Нелегко сейчас приходится писателю на Родине,  упоминал об этом уже.   
    Перед самым отъездом мы с Сашей выехали в чистое поле на его “Патриоте”,  установили в качестве мишени большой прочный пень, отъехали на сто пятьдесят  метров и расстреляли по пню по обойме. Пули из моего нового карабина прошили  его насквозь. Вот это машина! Как раз такой игрушки мне и недоставало в  хозяйстве!  
    Мне не довелось отдохнуть этим летом у моря, как впрочем, и последние шесть  лет уже, но новыми впечатлениями я таки обогатился, да и не переработался я на  участке у друзей, развлекался больше.  
    Я прохожу свой земной путь. Увы! Время летит для меня все быстрее. Возраст!  Богатство, комфорт? Нет, не это главное. Душевное спокойствие дорогого стоит!  Мне довелось побывать в местах с относительным комфортом. Да, там было  неплохо, с деньгами везде хорошо! А вот, без денег?  
    Там, на участке у друзей, несмотря на скромные условия, я чувствовал себя  спокойно. Душа отдыхала. По приезде в Москву нахлынули новые впечатления, но  долго еще вспоминался и дом, обшитый новым блок-хаусом, и Лена с Сашей, и их  собаки и конечно мой напарник с сигареткой в зубах, наклонившийся над досками  и что-то задумчиво высчитывающий про себя.  

                                                                                         2 9 сентября 2016 года              
9. Сусанна Ованесян «Я – вселенной властелин»
Сусанна Ованесян
«Я – вселенной властелин»
(Народные истоки творчества Ованеса Туманяна)
Душа народа – в его великих писателях, особенно в открывших новые  просторы, эпохальных писателях. Именно таким был Ованес Туманян, который  сумел с гениальным мастерством вернуть народу его же переживания и раздумья,  став летописью всех его чаяний и надежд, дневником его души. Давно известная и  непреложная истина, что Туманян – это сам армянский народ со всем его  «природным и божественным поэтическим даром и величественной, искренней и  неподкупной человечностью». Туманян – это та мера, тот критерий совершенства  писателя и человека, благодаря которым породивший его народ обрёл культурное,  духовное значение, ценность и право на вечность. Народ, давший миру Туманяна,  тем самым заявил о своей жиснеспособности. 
Мысль о типологической тождественности Туманяна и армянского народа  выражалась и подчеркивалась еще при жизни писателя. 23 мая 1919-го года  тифлисская газета «Ашхатавор» писала: «Если вы хотите узнать армянский народ,  узнайте Ованеса Туманяна». По заверению Брюсова, «в Тифлисе нет ни одного  человека, который бы не любил его как человека и замечательного писателя».
Да, Туманян – это родина каждого армянина и средоточие, концентрация  всех его высоких национальных ценностей.
О народности Туманяна свидетельствуют его современники. Один из них,  Ашот Атанасян, пишет, что среди трех самых народных личностей наиболлее  дорогим и любимым является Ованес Туманян. «Храбрый Андраник, Погос-Нубар  паша и Ованес Туманян, и последний может бороться с первыми двумя и  победить, может выглядеть в глазах народа еще б ольшим богачом и благодетелем,  чем Нубар паша и более храбрым, чем Андраник, более предприимчивым, чем  Хатисов. И я могу поклясться, что все учителя Армении, все духовные пастыри,  все писатели, министры, лидеры, девушки и дамы, учительницы и необразованные  люди проголосуют в пользу нешего Ованеса».
Исторически, изначально почетная роль самого национального, «самого  армянского» поэта была отведена Ованесу Туманяну, и именно ему суждено было  стать нашим Пушкиным, Мицкевичем, Шевченко, Шекспиром, нашим «хлебом  насущным».
Туманян – это та страница в жизни и летописи нашего народа, где с особой  силой проявилась духовная сила и жизнестойкость армянского народа. Именно  жизнестойкость, поскольку в судьбоносные, роковые эпохи, в периоды жестоких  испытаний народа на прочность от него требуется сверхнапряжение всех  душевных и нравственных сил, которые для армян были главным и чуть ли не  единственным оружием в противоборстве с угрозой физического уничтожения,  поскольку только таким образом можно было доказать свое священное право на  жизнь. 
В 1910-м году Туманян в статье «Душа армянина» особенностью нашего  национального духа провозглашает «стремление к мирной жизни и мирному  труду... неприятие крови и войны, неприятие уничтожения и разрушения».
Это своеобычная автохарактеристика, поскольку именно такой была  стремящаяся к миру, согласию, гармонии душа Туманяна. Эта душа умела любить,  и этой любовью учила ближнего своего любить и верить. Ветвь благородного и  мужественного рода любила и чтила свои корни. Поэт считал большим счастьем  иметь хороших родителей, и в этом отношении чувствовал себя счастливым.  Любил своего отца Тер-Татевоса, который был для него прообразом совершенного  человека, поскольку был наделен широкой душой, был глубоким, как пропасть,  мягким, улыбчивым, серьезным, остроумным. 
Живая в Тифлисе, Туманян сделал все, чтобы выявить и доказать свои  благородные корни, свою принадлежность к храброму роду Мамиконянов, и это  вовсе не было тщеславием или преследованием какой-либо выгоды, а только лишь  верностью и преданностью зову крови, зову предков и родословному древу. 
Туманян любил свой родной язык, свой отчий край и людей, среди которых  вырос, любил свое лорийское ущелье, свой Чатиндаг, Карахач, Кошакар, Дид и  Дебед, Сирун Хач и Цовер, и, что самое главное, любил хорошего, справедливого  человека, где бы он ни находился. Из этой любви рождается его поэтическое  завещание:
Сколько боли видел я, 
Сколько козней видел я!
Я терпел, прощал, любил,
Зло, как благо, видел я.
 Дереник Демирчян свидетельствует, что поэт был настолько любим  народом, что стал «претендентом на армянский престол». К нему обращались все  – от мала до велика, от министра, посла, градоначальника до простого  крестьянина. Писатели просили у него о выдаче пособия или одолжении денег,  сироты - об усыновлении и заботе, различные общественные организации, школы,  учителя просили его об изыскании материальных средств от властей и  правительства. Крестьяне просили облегчить их участь, безработные – утроить на  работу, солдаты с фронта просили выслать им посылку с теплой одеждой и едой,  враждующие народы ждали его распоряжения, чтобы вложить мечи в ножны. И  Туманян старался повсюду поспеть, примирял рассорившихся, обидевшихся друг  на друга писателей и деятелей, журналистов и даже целые политические партии,  убеждал и с улыбкой и добрым словом принуждал овладеть искусством прощения.  И всей своей бурной миротворческой деятельностью старался приблизить свою  заветную мечту о человечестве, живущем в мире и согласии.
Стал много совершенней белый свет:
Стал лишь убийцей бывший людоед.
Он - полузверь, ему до Человека
Еще  не меньше миллиона лет. (Перевод Н. Гребнева)
Примирение всех и каждого, утверждение мира повсюду, примирение  человека с природой – было для Туманяна целью всей жизни. Цель эта исходила  из его заветного желания освободиться от хаоса человеческих отношений, от  царящей вокруг нравственной грязи и мерзости. Осуждая враждующих из-за капли  меда, Туманян старался заложить основы для духовного возрождения общества и  своим творчеством связывал век минувший с веком грядущим, примиряя эпохи,  преходящее и вечное.
Вот почему Туманян всегда с нами, и мы всегда вместе с ним. Он учит нас  смотреть на события не с позиций сиюминутного впечатления и обманчивой  удачи, а с точки зрения коренных интересов нашего народа, исторической  перспективы его существования и развития.
В минуты самых тяжелых испытаний мы всегда можем обращаться к  Туманяну и выяснить, как бы он поступил на нашем месте, поскольку никто не  имеет больше прав быть духовным предводителем и учителем армянского народа,  чем Туманян, никто не может быть для нас более живительным источником веры  и борьбы, патриотизма и здравомыслия, нежели Туманян всем своим  литературным наследием и своей биографией. Великим феноменом было не  только чудо Туманяна-писателя, но и Туманяна-человека, феноменом был свет,  излучаемый его душой и щедро изливаемый на окружающий мир.
В 1914-1915 годах Туманян через кровь и разруху пробрался в Западную  Армению и стал очевидцем щемящих душу картин заброшенных, опустошенных во  время резни и геноцида деревень. В трагическом для армянского народа 1915 году  поэт, будучи отцом четырех сыновей и шести дочерей, усыновил трех творчески  одаренных детей-сирот. 
Туманян ничего не жалел для своей Родины и для своего народа. Сегодня  невозможно читать без волнения письмо поэта, адресованное полководцу  Андранику: «Перед ужасным моментом каждый человек должен принести на  общий алтарь все, что у него есть, и что может, - как для предотвращения  нависшей опасности, так и для достижения вожделенной победы. У меня четыре  сына, все четверо находятся в распоряжении правительства страны,  Национального совета и в твоем распоряжении, а четыре мои дочери с  готовностью идут на тыловые работы. У меня нет ничего дороже этого.  Следовательно, я ничего не пожалею...». Он и сам был готов последовать призыву  Андраника и добровольно берет на себя обязательство ежемесчно перечислять сто  рублей «в общую казну».
Впоследствии, уже после смерти поэта, Андраник пишет: «Тумянян мог бы  прожить счастливую жизнь, мог бы наслаждаться утехами на дачах и минеральных  водах, мог бы разбогатеть и увенчать себя славой, но он пренебрег всем этим во  имя осколков своего народа, страдая вместе с ними, разделяя их боль и горе».
             Армянское горе – безбрежное море,
Пучина огромная вод; 
На этом огромном и черном просторе 
Душа моя скорбно плывет.
Страдая в «безбрежном море армянского горя», Туманян воссоздает  историю трагической жизни армянского народа в переживаемую им  историческую эпоху, но при этом не предается отчаянию, в нем «встает на дыбы  иногда разъяренно» подспудный протест – в виде «ужасного света».
Созданный в творчестве Туманяна мотив возвышенного и праведного  человека в наши дни сохранил свою актуальность, поскольку только таким  способом можно нравственно оздоровить и укрепить народ. Совершенство  Туманяна одухотворяет нашу сегодняшнюю действительность, придает ей смысл –  самой прожитой и непрожитой жизнью поэта, его мечтами. Наше самопознание  придет в живом и высоком присутствии поэта, посколько это в нем  перекрещивались прошлое и настоящее, национальное и общечеловеческое. 
Туманян боролся с нравственными болезнями своего века, которые и  сегодня сопровождают нас. Для того, чтобы излечиться от них, Туманян предлагал  должным образом изучить и дать оценку нравственным богатствам нации, ее  культуре. Этот совет поэта остается в силе и в наши дни. Для Туманяна было  нравственным бедствием отчуждение от радости и веселья, увеличение печали и  горя, весь этот порочный мир и несправедливая жизнь.
Многочисленные нерешенные по сей день национально- политические  проблемы всего находились под пристальным вниманием Туманяна-гражданина и  общественного деятеля. Среди таких проблем был и Карабахский вопрос. 22 июня  1919 года Туманян в качестве председателя Объединения земляческих союзов  созвал в Тифлисе многотысячный митинг, на котором во всеуслышание заявил,  что героическая борьба трехсоттысячного армянства Карабаха делает бесспорной  его органическую связь с матерью Родиной, Арменией, и осудил захватнические  посягательства Азербайджана. От имени собравшихся на митинге тифлисских  армян он выразил свой гнев авторам и инициаторам неслыханного вандализма –  резни мирного армянского населения Карабаха, беззащитных женщин и детей.  Туманян, защищая священное право Карабаха жить жизнью матери Родины,  уверенно объявляет, что армянство Карабаха никогда не подчинялось и не  подчинится азербайджанским властям, в какой бы форме они ни были.
Но Туманян не только говорил – он действовал. Его усилиями был создан  армяно-мусульманский блок, и армяне в лице Туманяна и Геворга Гараджяна, а  азербайджанцы в лице Самеда ага Агамалы оглу и Абдурахима Ахвердова сели за  стол переговоров. В этих переговорах принимал участие также будущий  переводчик произведений Туманяна на турецкий язык Азиз Шариф. Может  показаться, что эти переговоры не прерывались и продолжаются по сей день.  Сказанное является показательным примером того, что Туманян не только своим  искусством, но и личным примером учил выбирать путь обсуждений и  переговоров и избегать вражды и противостояния.
Сегодня с новой силой подчеркивается значение Туманяна в духовной  жизни армянского народа. Для нас необходимы, как воздух и вода, его  мировосприятие, его отношение к человеку и жизни, его стремление к единству,  солидарности, любви, справедливости. «Никто не имеет большего права быть  духовным учителем армянского народа, чем Туманян, никто не может больше  помочь в разработке правильного национального поведения», - пишет академик  Эдвард Джрбашян.
Это право Туманян завоевал не только своей гражданской, патриотической  поэзией, но и беззаветной и самозабвенной преданностью нации и отчизне. Он  всегда оказывался в нужное время в нужном месте, там, где в нем нуждались. Еще  в возрасте 19 лет Туманян продал свою единственную сколько-нибудь ценную  вещь, летнее пальто, и на вырученные деньги купил пистолет, чтобы поехать в  Западную Армению и вместе со своим другом Александром Голошяном принять  участие в национально- освободительной борьбе своего народа. Этому во всех  отношениях безрассудному и опреметчивому поступку помешала помолвка с  Ольгой и серьезная болезнь, на несколько недель приковавшая его к постели. Эту  помолвку и болезнь в каком-то смысле можно назвать волей провидения, которое  уберегло поэта для армянского народа, поскольку все члены группы армянских  патриотов, отправившихся в Ван, погибли.
В годы молодости Туманян пытался быть полезным всем тем политическим  партиям и организациям, которые в каком-либо вопросе проводили  патриотическую деятельность. Поэт посещал подпольный политический кружок  «Молодая Армения», состоял членом Армянской Революционной Федерации  Дашнакцутюн, был брошен в тюрьму, был привлечен в качестве обвиняемого в  большой судебный процесс по так называемому «Дашнакскому делу», вместе с  другими видными представителями армянской интеллигенции (в общей  сложности по делу проходило 147 обвиняемых) был доставлен в товарном вагоне в  Петербург и в результате разбирательства полностью оправдан. 
В качестве представителя партии Гнчакян в 1890 году Туманян отправился  в Ахалкалак, чтобы создать местную партийную ячейку. Еще шесть лет спустя, в  1906 году он отправляется в Баку и навещает гнчакский клуб «Оджах» («Очаг»).  Известно, что когда руководство партии Гнчакян просит Туманяна поехать в  Лондон и возглавить редакцию газеты «Гнчак», Туманян отказывкается от этого  предложения со словами: «Лондон – это не Лори, не Сасун и не Зейтун, что мне  там делать?». Но реальной причиной отказа был раскол, начавшийся внутри  гнчаковской партии, внутрипартийная борьба, несправедливые нападки на  Арпиаряна.
Гнчаковская газета не удостоилась того, чтобы ее редактировал Туманян,  чего нельзя сказать о дашнакской периодике. Туманян сотрудничал с газетой «Нор  осанк» («Новое течение») и около трех лет редактировал газету «Оризон», в  которой широко публиковал свои публицистические произведения и передовые  статьи. Он был также членом центрального комитета дашнакской партии в  Тифлисе. 
Однако любая партийная «одежда» не приходилась Туманяну впору,  поскольку он всегда руководствовался жизненными интересами своей Родины и  своего народа, в противном случае он не был бы «Поэтом всех армян». Чувство  гражданского долга вынуждало его быть выше узких партийных интересов. Годы  спустя, в 1921 году, в своем слове, обращенном коммунистам, Туманян говорит:  «Так же, как маслянистое яйцо не берет краски, так и я не смог примкнуть к той  или иной партии». «Я прошел почти через все партии, - продолжает Туманян, -  хотя и очень быстро и легко и так и не сумел приноровиться и приобщиться к  какой-либо из них... И связан я был не по программным соображениям, а чисто по  человечески и вокруг конкретного дела».
Одним из таких «конкретных дел» была организация самообороны  армянского населения в районах Лори, Казаха и Борчалу во время армяно- татарских столкновений 1905-1906 годов. Дело это возглавила партия  Дашнакцутюн, и значит, Туманян был с дашнаками и выполнял обязанности  председателя дашнакской организации лорийского и шулаверского районов. Более  того, Туманян стал тем посредником, который должен был примирить дашнаков и  Католикоса Всех армян. Ведь Туманян считал своим прямым долгом примирение  друзей, властей, политических партий и враждующих народов.
Полководец Андраник писал о Туманяне: «Месть, злопамятство, ненависть,  злоба и зависть, - все эти человеческие чувства были ему незнакомы. Его сердце и  душа были чистыми и ясными, как хрусталь... он был прообразом армянина –  предприимчивый и любящий свой народ».
Вот почему мудрость Туманяна и сегодня учит быть люъединенными и  сплоченными, быть единой нацией. Безграничная доброта Туманяна проявлялась  также в его многочисленных критических выступлениях против властей и  правительства. В письме Андранику осенью 1918 года Туманян сетует: «О  бездарных и преступных действиях нашего правительства поговорим, когда  встретимся. Если писать, то не хватит ни времени, ни бумаги». Примечательно,  что эти строки писал человек, который всего лишь несколько дней назад случайно  узнал из газет о зверском убийстве своего сына Артавазда в Западной Армении.  Несмотря на боль утраты, в эти же самые дни он готовится ко встече с  зарубежными дипломатами для прекращения начавшихся армяно-грузинских  столкновений. «Я теперь жду греческого и французского послов, должны придти  ко мне», - пишет Туманян. 
Хотя подробности беседы Туманяна не сохранились, однако нетрудно  предположить, что речь шла о несправедливости решения вопросов силовыми  мерами. Об этом он писал Тициану Табидзе: «Все споры в мире решаются либо  переговорами, либо силой. Первый способ свойствен человеку, второй – скотине...  правители мировых держав предпочитают способ, который свойствен скотине, то  есть силу. Они пока еще не нашли другого способа правления и не понимают и  даже гордятся и чванятся этим».
Туманян жестко критиковал правительство Армении также в те времена,  когда его сын Арег был членом и министром этого правительства. Сына он  напутствует словами: «Власть ослепляет людей, если люди меньше, чем  занимаемая должность, опьяняет, если они слабее, чем занимаемая должность. Я  верю, что ты всегда будешь выше своей должности».
Но как бы ни критиковал Туманян дашнакское правительство Республики  Армения, он делал это с большой  горечью и болью сердца, старался быть  полезным, сделать то, что, по его глубокому убеждению, не далали власти. По  этой причине он стал председателем бюро комиссии «Вштапатум», занимающейся  описью понесенного армянским народом ущерба, и со всей дотошностью  записывал материальные и моральные потери своих соотечественников, чудом  спасшихся от геноцида. Эту опись он составлял для того, чтобы правительство  Армении располагало обоснованными и достоверными фактами для иска. И поэту  очень хотелось верить, что армянские власти переживают «переходное  положение» и по этой причине «могут происходить недоразумения, но все  образуется, и все будет очень хорошо».
По сей день не потеряли своей актуальности слова Туманняна о  необходимости взаимопонимания различных слоев народа: «Что бы мы ни  говорили, счастье меньшинства не может быть прочным, если зиждется на  обездоленности большинства».
Однако при этом Туманян был против решения политических задач ценой  человеческих жизней и был убежден, что «все хорошее будет создано любовью, но  мечом - никогда». 
Туманян хотел превратить шипы в розу, а человекоподобного зверя – в  человека, и добиться этого стремился животворящей песней, искусством, победой  красоты и добра. 
Кичливый, жадный человек, твой долог ум, жизнь коротка.
Тебе подобных было — тьма, они текли века, века.
Что унести им жизнь дала? С собой возьмешь ли что- нибудь?
Ты мирно, радостно пройди двухдневный быстролетный путь.
Даже в детских произведениях поэта («Великан», «Конец зла», «Шах и  разносчик», «Храбрый Назар») можно увидеть его политические взгляды,  особенности его мировоззрения. Языком аллегорий Туманян предупреждал о  всесокрушающей и разрушительной силе и тлетворных последствиях безграничной  власти. По его убеждению, правительства вообще недостойны своих народов и  неверно утверждение, что каждый народ заслужил свое руководство. Причину  общественных столкновений и конфликтов он видел не в народе, а в толпе. В  своей гениальной статье «Близкий сосед и дальний родственник» Туманян дал  классическое определение толпы и народа. «Народ наделен мудростью, толпа  глупа. Народ основателен, толпа легковесна; народ великодушен и добр, толпа  импульсивна, опасна, зла; народ миролюбив, толпа воинственна».
Чудо Туманяна-человека беспредельно и неисчерпаемо. Он – солдат своей  родины, он – тот патриарх и предводитель, который в самые трудные для  армянского народа дни нашел слова утешения, который не просто увидел и  констатировал, а лично организовал похороны тысяч и тысяч армянских сирот и  стариков, который занялся обустройством чудом выживших, уцелевших сирот,  увидел их горькие слезы и стенания, но при этом не воззвал к мести, не стал  пленником ненависти. Он был хозяином своей страны и наапетом, патриархом  своего народа, поскольку 
Для души нашелся дом —
Вся вселенная кругом.
Я — вселенной властелин.
Люди знают ли о том?
     Сегодня, из столетней дали, мы хотим сказать душе поэта, что она  действительно является властелином вселенной.
     Туманян – наш национальный, наш несравненный и неповторимый поэт,  который не имел даже последователей, оказался единственным и уникальным,  поскольку не было необходимости, чтобы его совершенство посредством  последователей стало еще совершеннее. Его не могло не быть, как не могло не  быть самой природы с ее великим, космическим таинством и бесчисленными  тайнами.
     Сколько бы ни прошло веков, свет Туманяна не померкнет, а станет еще  сильнее, и он в гордом одиночестве встанет перед восхищенным взглядом  грядущих поколений, как недосягаемый Арарат всей нашей письменной культуры.  Туманян навсегда останется мерилом и критерием праведности человека, всегда  стремящегося к космическим далям, к чистоте и добру, к совершенству.
     Сам Туманян по какому-то поводу признался: «Все на свете легко и просто,  трудно только одно – быть человеком». И Туманян с легкостью сделал это самое  трудное дело – прожил жизнь со всеми и страдал со всеми, всего себя без остатка  отдал делу служения своему народу, горел и сгорая излучал свет, но при этом  остался исключительным и уникальным, покольку был наделен высшим  назначением – быть человеком.
     На своем пути к бессмертию поэт растворился со своей любимой природой и  космосом и сегодня оттуда, из космической дали, а также из своих вечно живых  произведений освещает путь армянскому народу и всегда помогает ему в минуты  испытаний своей мудростью и человечностью.
10. Олег Гончаренко СТИХІЯ ЄДНАННЯ ЛЮБОВІ І ВІЧНОСТІ
Олег Гончаренко
СТИХІЯ ЄДНАННЯ ЛЮБОВІ І ВІЧНОСТІ
Павліна Туменко.   «Дотик», в-во «Люкс», м. Мелітополь, 2017 рік.  
graphic
Спершу, узявши у руки цю невеличку книжку поезій, я був навіть подумав,  що ніколи б не назвав так свою: начебто не вистачає, на перший погляд , в цьому  означенні з одного боку якоїсь творчої інтриги, а з іншого ж навпаки –  приземленої логічності, бо ж ніби й не зрозуміло  – що і до чого дотикається. Так  ніби зависає слово в імлистій смисловій невагомості. Але вже перший прочитаний  вірш зітер, звичайно, ту думку і те миттєве враження, як… вільний, щедрий,  добрий дощ стирає своїми потужними струменями надихану стомленим світом  бліду туманність на шибці вікна-у-літо. 
Так якось аж по-циганському сміливо, легко й розкішно  зазвучало:
Я стала Вічністю, початком і кінцем,
І плакати я хочу а не мушу,
Кохати хочу наживо й живцем,
А не ховати від любові душу.
……
А я стихія – штиль і буревій,
Я є Любов, тендітна і всевладна.
Одразу ж приходить розуміння, що означити і пояснити  такий дотик  практично неможливо, бо він безмежний і всеосяжний – дотик всього до всього –  дотик Любові з великої літери до Вічності з великої літери, коли, як писав колись  П. Тичина: «Я був – не Я. Лиш мрія, сон…», коли  (за ним же ): «Прокинувсь я – і я  вже Ти…» Тобто ідеться про такий собі «дотик-вникнення», «дотик-углибання»  до суті і сенсу явищ, до сутності матерії, до аж кривавої  серцевини вселенського  Ідеалу. І тоді навіть чорно-білість ілюстративної зримості цієї збірки, карбована  художницею Роксоланою Туменко, не здається вже мінливо-траурною, а бачиться   осмислено-урочою, як пруг березневої  «чорної тропи » по ще майже чистих, майже  цільних снігах. І тоді насправді, «замружившись від поцілунків сонця, покинувши  всі розсуди і здогади», відчуваєш як: 
Час зволікає й, певно, не соромиться
Порушити всі графіки і розклади…   
Час і дійсно – Великий Обманщик: інколи, ніби вже й піднявши на крила,  він чомусь раптом знову надовго ховає менестрелів (особливо ж новітніх  чураївн…) у сивому захмар’ї звичайного побуту – в нібито житейській, природній  щасливій нормальності, яка чомусь часто гасить і порив, і талант. Лише  небагатьом вдається, викохуючи дітей і квіти, вибудовуючи космос власного дому,  викохати іще й досвід сприйняття видимого і невидимого та вибудувати власний  Храм, в якому затишно і молитися, і любитися, щоб «змити попіл давнішніх образ,  щоб не злякатись почуття і дива». Якщо не зневажать вони самі себе, то, дивись,  що й повернеться до них, бува, натхнення і :
…десь озветься те, що не вмира…
Оновлене, в нестямі затріпоче,
І оживе історія нова
Про зраджене й відроджене дівоче.
Взагалі ж то лише одиниці насправді спромагаються повернутися … А у нас  уже не можна губити віщі голоси: кожна втрата – крок до загибелі Роду, п’ядь  українського Всесвіту проковтнута «мокшанським міром».
Зараз ось аж перехрестився я: «Дякую тобі, Господи, що поводивши  чарівними зоряними манівцями, все-таки повернув Ти майже онімілій Таврії оцю  її співучу амазонку – Павліну Туменко !» 
Більше десяти років тому, анонсуючи дебютну добірку віршів Павлини у  журналі «Хортиця» я у своїй передмові писав:  «Дивився я на Павліну і думав:  “Хто ж ти така, дівчино? Зірочка?.. Метелик- одноденка?..”
А вона, хвилюючись, розповідала:
–  Вірші пишу ледь не потайки: мама теж колись писала, тому дуже боїться,  що розіб’ю собі серце, щось пропущу в цьому житті. Не свариться, ні! Проте  “розстроювати” її зайвий раз не хочеться...
–   Що ж, мудра у тебе мама, – кажу. – Поетам легко не живеться. Та ж  серце скоріше надірвеш потім, думаючи, що “могла, проте не зробила”, що “все  могло бути якось по-іншому”... Життя не марнуй! Коли виникає дилема:  дописувати вірш чи йти на побачення, звичайно, обирай друге! Не квапся.  Гонорарів “за рядки” все одно давно вже не платять.
Засміялася: –  Добре! Я вже й сама бачу, що це – “невиліковне”... Ой! Пора  бігти, бо пара  уже починається.
І побігла сходами угору, немов у небо... 
З тих пір більше й не зустрічалися: то у мене – “діла”, то у неї – “справи”.  Чи пише щось? Не знаю. Надіюся,що пише, бо сама ж сказала – “невиліковне”...».
Отже, схоже, долю цій поетесі я і наврочив, і напророчив? Перехрещуся іще  раз, радіючи з того, що хоч не зурочив. Так, може, мені б і хотілося, аби її  поетичний доробок повернення був і вагомішим, і голоснішим, але ж за цією  Жінкою сяє іще щасливими очима Муж і ячить весінньо Син… А те ж – хіба для  Українки не осн овне?
Поезія Павліни не кричить  – жебонить, як спокійна степова річечка, що,  ніби маленька і, здається, міленька,  наснажує в Степу все живе і дійсне. Глибини  в ній не явні, але дивовижні! Тому:
…  варто зазирнути в ті глибини,
Мигцем побачити нестримний синій вир,
Те джерело, яке народжує краплини
Для райдуг-посмішок і для потоків з гір,
Для світлих помислів і щирого кохання,
Для лету літ, але в галактиці своїй,
Для щебетання, плескоту й зітхання,
Для всіх подій, що виткані із мрій.  
Гадаю, і громогласності, і невпинності, і буремності іще додасться цій  Пісні з літами та веснами. Не може не додатися, бо й так занадто довго чекало її  наше полинне Безмежжя.
Хочеться побажати Павлінці щасливого творчого і житейського майбуття.  Хочеться побажати їй також і надалі відчувати себе мудрою Рікою-Любов.
Чуєте, як шепоче ігриста срібна хвиля? Тихо, але могутньо, котить вона  луну материнського Знання у Вічність:
Шукаю проталини в поглядах криги,
В долоні збираю яскравих зірок,
Чекаю світанку і трохи відлиги,
Читаю новели з прозорих думок.
Просити у відповідь оди не стану,
Нехай лиш у душах весна проросте,
Врятований пагін зав’ється лісами,
Наповнить живицею кволе й пусте.
Торкатимусь словом одвічним-правічним,
Шукатиму шлях, що не має кінця,
Нестиму вогонь у широтах північних,
Зцілятиму дотиком змерзлі серця.   
І від того, принаймні мені, таки додається впевненості у завтрашньому дні  нашої журавлиної України.
11. Вячеслав Винник Человек, - последний артефакт Земли
Вячеслав Винник
Человек, - последний артефакт Земли
                                                        
- 1 -         
                 «Изможденный путник встретил в пустыне старика и спросил, как долго  идти к роднику.  Старец ничего не ответил - только показал, куда идти. Когда  путник отошел на при-личное расстояние, он услыхал.
                 - Ты доберешься до родника через день...
                 - Почему ты не сказал сразу?
                 - Я увидел, как ты идешь...»
                 ...Засаленную книжку Я засунул под тряпье и еще раз убедился, что она  не потеря-ется. Это единственный артефакт, который напоминал мне о тех  временах, когда Пусты-ни еще не было...
                 
                                                                         - 2 -
                  Я вдруг подумал, что за время Пустыни, мне никогда не встречался кто- либо, который возможно помнил и мог показать дорогу к роднику...
                 В Древнем Китае старцы говорили, что учитель открывает перед тобою  дверь, а дальше ты идешь сам... Куда? Кто скажет мне - Куда? Вот - я. Сам.  Солнце. Пустыня... И ни одного человека на сотни миль...
                  Чистых Родников мало. 
                 Те, что встречаются, все мертвые...
                 Попавшие в ловушку и чудом уцелевшие люди, понимали, что они  погибнут если напьются и не могли себя остановить... И сразу же, после первого  глотка, начинали готовиться к уходу... Люди отказывали Духовности и быстро  умирали... Все.
                В живых оставались считанные единицы, в том числе и я.
                 Я ничего не понимал, что со мной, кто я на самом деле, и почему...
                Я даже не хотел думать об этом... Это происходило на подсознательном  уровне.             
                Пил воду из родников, ел все, что попадалось и... не понимал, как  остался живым, один на один с Пустыней...
                Найти чистый родник сейчас сложно.
                То, что блестит в лучах солнца, - это не вода. Это превратившийся в  стекло песок от неимоверно высокой температуры ядерного взрыва... Таких «озер»  много. И взрывов было много.
               А ведь странно, - кто-то же придумал историю путника, старца с  родником...Кто
же этот провидец?..
                Может...  Я и есть тот старец, который знает где чистый родник?.. Но где  он - этот чистый родник, чтобы показать дорогу уцелевшему?... И где эти...  оставшиеся в живых?..
                И как быть с правилами, которые востребовала жизнь Пустыни? Я  никогда не нарушал эти Законы.
                Закон номер один:
                "Никогда никому ничего не советуй - обретешь врага."
                Закон #2:
                "Идущий за тобой повторяет твои ошибки и рассчитывать на него нельзя."
                Закон#3
                "Идущий рядом - идет своей дорогой. Ты идешь своей. Твой путник тебе  не враг - он тоже хочет выжить."
                Закон #4
                «Не принимай помощь. Любую. Погибнете оба.Должен выбираться сам.  Из любой ситуации.
                Закон #5
                "Если на пути встретится женщина еще способная родить - береги ее и  умри за нее".
                Женщин я не встречал. Когда-то они были. И мужчины когда-то тоже  было, по-том с нами что-то случилось. Еще до Пустыни...Мужчины перестали  быть мужчинами, а женщины пытались их заменить... Вышло то, что вышло...
                 Сейчас стоит самая главная задача - выжить любой ценой. Но мысль  зачем именно я нужен для будущего не покидает меня  последнее время..
                Я уцелел, потому что когда-то (давным-давно) был спелеологом.
              
                                                                          - 3 -
               Когда ЭТО случилось я полз глубоко под землей по длинному  природному тоннелю и
искал выход...  От взрывов меня чуть не раздавило сдвинувшимися пластами...  Тогда я не знал, что это такое.
                 Понял позже, когда выбрался и никак не мог понять куда исчезло  солнце...Тогда радиа- ция была запредельной - об этом я узнал от людей в  странной желтой одежде, с дозиметрами в руках, и которые смотрели на меня  глазами полными ужаса...Безусловно все считали, что перед ними пока еще живой,  но уже труп... Где-то полторы тысячи рентген на поверхности Земли... Позже, Все  те, с дозиметрами, - они уже умерли. Все, кто думал, что они защищены от  радиации. умерли почти сразу. И духовные и бездуховные - все.
                Я... почему-то остался жив...
                Сначала я их хоронил, потом понял, что этому нет конца...
                Почему на меня радиация не действовала я не знал, я ее НЕ ВИДЕЛ, хотя  знал о таких случаях. Много десятилетий тому назад от момента, когда наступила  Пустыня, - один человек получил полторы тысячи рентген и выжил... Тогда  взорвалась атомная электростанция... Сейчас все намного серьезнее - взорвалась  Земля....
                А если встретится такая же женщина?
                Сколько лет прошло, когда опустилась Пустыня? Три, пять?
                Я уже не помнил.
                Я знаю, что нас двое - один тот, кто бредет по Пустыне и другой,  который на
орбите, - Духовной орбите. Я одинок, а он нет - его опекает Творец. Я - матрица,  которую пором растиражируют и вновь поселят на Земле. И мы опять станем  чужими и одиноки-ми... А сейчас Я никак не могу найти родник, чтобы утолить  жажду...
                Я знаю и другое - скоро наступит момент, когда исчезнет и жажда...
                Я стоял и думал, как взобраться на верх.
                Пока  раздумывал,  масса песка, как живой организм, медленно  перемещалась в мою сторону  -  даже пришлось отступить на шаг.
                Откуда так много песка? Или это не... песок?
                Я даже присел на корточки и потрогал  пальцами - он был сухой, горячий  и словно дышал... Песок отблескивал странными серебристыми вкраплениями, как  человеческая се-дина.
                Налево, до самого горизонта -  крутая волна песка.  То же самое справа.
                И... крутой подьем впереди... Пытаться уйти  - значит смирится с тем, что  ты уже больше не можешь, хуже того - уже не хочешь, что... Что еще?
                Вместе с тем, - непонятное и непреодолимое желание взобраться на верх  - даже не желание, нечто особенное, бессознательное и настойчиво требующее, не  оставляло выбора  - Я должен быть там.             
                Я знал, что первый и последующие шаги будут похожи на каждый  прожитый день в Пустыне.  Каждый Божий день  отчаянной борьбы, заполненной  звериной жаждой  выжить в этом безжизненном безмолвии.
                Эта мысль пришла внезапно, когда Я решил передохнуть  и стал очень  медленно сползать вниз.             
               ...А может... может Я... уже давно умер, шатаюсь по какой-то странной  спирали времени и Пустыня - это обыкновенная иллюзия обесточенного мозга?...  Только от одной мысли, что это
                                                                             - 4 -
                
может оказаться невероятной правдой Я воткнул ладони в скрипучий пе-сок и  прислонился к нему щекой...... А что... если Меня уже давно нет?
                     Да, нет же... Все это ерунда... Я почему-то потрогал лицо пальцами...
                 И опять зловещая мысль - «Ради чего?». Эта мысль постоянно  присутствовала в моем сознании и Я даже не хотел ее обсуждать.               
                Сейчас об этом речи не может быть, хотя бы потому, что Я не знаю, как  будет выглядеть это «завтра». Именно сегодня.   И именно сейчас - Я почему-то...  не знаю, что это такое...   Как это... завтра будет выглядеть?            
                Сейчас Я отчетливо понимаю, что время  уже...  не материально, как  было когда-то... Когда-то было так: вот  - Я, все вокруг - вижу, могу потрогать.  Раньше я мог услышать эхо - сейчас нет. Эхо тоже утонуло в безмолвии Временной  Бездны. Сейчас все по-другому.. И Время сейчас тоже другое.
               Настоящее время сейчас - это... пространство, где есть одновременно  три  времени -  нематериальное настоящее, вспышки - прошлого, которое я сейчас не  могу «прощупать» своей памятью  и... будущее, о котором можно только гадать...  
               Настоящее мгновенно и  со скоростью брошенного в пропасть камня  летит в прош-лое и - самое страшное -  исчезает из памяти.
               Может так было всегда, когда исчезали цивилизации?..
               Может поэтому человечество ничего не помнит и  если отдельные люди  находили что-то экстраординарное , то... кто-то заставлял их об этом молчать?  Значит кто-то... контролировал События?
               Уже не помню сколько прошло  времени, когда Я оказался на плато. Став  в полный рост  Я оглянулся...            
               И почти в тот же момент ощутил под ногами... твердую землю.
               То, что осталось внизу оказалось глубоким обрывом, с поверхности  которого - где я уже стоял в полный рост - сползал песок в долину.
               Если быть откровенным, песок этот не был песком, имидж которого я  отыскал в закоулках своей памяти  - это была незнакомая мне субстанция, очень  похожая на песок, но серебристая и тяжелая.
               Болше всего подходило сравнение с вулканическим пеплом.
               Вереница тяжелых атомных взрывов вызвали цепную реакцию и, как по  команде  «завелись»  вулканы, - даже те, о которых Природа давным давно  забыла...
               С замиранием Я смотрел, что  видел вокруг...
               Впереди  открылась картина, которую трудно было представить  даже  моему боль-ному воображению. Это могло быть фантазией художника  супер- фантастического фильма, главной целью которого было  вызвать  у зрителя ужас,  но... Но к великому сожалению увиденное  было  жестокой реальностью и совсем  не из параллельного мира...   
               Пустыня сверкала серебром...
               Равнина или просто поверхность плато, была покрыта слоем  серебристого пепла, тяжелого и зыбучего... Я понял, когда бросил камень -  он  мгновенно исчез,  без всплеска, без веера брызг - тяжелая пыль проглотила его без  какого-либо звука...
               Уходящее вдаль пространство было залито зыбучей ртутью и только  возвышения  
                                                                               - 5 -
выделялись пустынными островками, на которых, да и вокруг повсюду, чернели  торчащие д
давным-давно обугленные стволы деревьев и  уродливые клешни веток кедрача  чем-то  на-поминающие обугленные человеческие руки...     
             ..Сначала Мне показалось, что это обыкновенный пенек, сучок, - просто  какой-то пред-мет, торчащий из этого мертвого сверкающего мира.         
               Я шел осторожно охотничьего пса, который боялся спугнуть цель и чтобы  не прова-литься  в яму, из которой выбраться было невозможно.
               Я шел к этому предмету только потому, что он был на моем пути и все  свое внима-ние уделял дороге.
               Вдруг Я остолбенел.
               Находясь в полном исступлении Я ощутил шоковый удар...
               Непостижимо, - в непостижимо короткое мгновение -  Я понял, причем  сразу,  -  впере-ди сидит... девочка...
               Хрупкая, обнаженная фигурка с белыми волосами...
               У нее были совсем белые и длинные волосы. Не седые - белые. Таких  волос Я  не ви-дел, даже во времена Пустыни... Таких волос я не видел ни разу за  всю свою жизнь, даже если бы глубоко глубоко залез в свою память,  Я все-равно  не смог бы отыскать подобное...
               Первое, что пришло в голову, - Закон Пустыни. И сразу же: на детей эти  Законы не распространяются.
               Второе и самое главное - она будущая женщина, значит мать.
               А это - главный Закон.
               Ее обязательно надо сохранить, сберечь, уберечь, стать Её щитом -  даже  ценой соб-ственной жизни, которая именно сейчас, именно в это мгновение,  обрела для меня самый насто-ящий смысл.
               Я стоял  в десяти метрах от Нее, а она смотрела куда-то вдаль, положив  голову на скрещенные на коленях руки. Я видел Ее со спины и подумал, что ей лет  десять, может... девять.
               - Там нет жизни... - неожиданно сказала она, даже не повернувшись,  только показав пальцем куда-то вдаль.
               Я молчал и думал, как Она смогла выжить и жить все это время? Кто она?  Каким образом???
               И как она поняла, что я здесь?.
               Медленно я приблизился и остановился рядом. Не присел, не стал чуть  впереди или позади -  рядом и это значило, что мы равны.
               Я с трудом перевел дыхание...
               Она не повернулась в мою сторону, только указала пальцем в то место,  где Я стоял.
               - Я вижу тебя и все вокруг тебя твоими глазами, - очень спокойно сказала  Она. - Это и хорошо и плохо. Очень плохо, если ты уйдешь, -  тогда я останусь  одна. На очень долгое время.  Я еще не умею видеть Суть - я ее только начинаю  чувствовать. Ты хотел знать сколько мне лет?. Девять.
                Признаюсь, мне стало не по себе. После того, что наконец Я увидел  живого человека
и мог его слышать со мной могло произойти все, что угодно...
                - Ты знаешь,  по законам Пустыни Я должен отдать свою жизнь, чтобы  сохранить твою,
                                                                            - 6 -
- хрипло выдавил Я из себя эту фразу.
                - Знаю.  Но есть, которые меня не видят - они чужие. Ты увидел, а Я  увидела тебя еще раньше, - когда только  появился на горизонте... Уже тогда Я ...  подключилась к тебе...
                Я пытался осознать, что Она говорит и ничего не мог понять...
               Почему-то опустился на колени и почти по пояс погрузился в зыбучую  субстанцию.
               - Обещаю, что дождусь, когда ты станешь взрослой.. Почему ты знаешь,  что там нет жизни?
               - Нет и все. Как и у тех, кто меня не видит.
               - Кто ты?
               - Не знаю. Знаю, что я есть. Теперь знаю, что ты тоже есть. И что без тебя  мне будет плохо.
               - Ты встречала других?
               - Да.  Но я для них недоступна...
               - Как это?
               Я даже растерялся.
               - Прошло очень много времени, когда Земля стала Пустыней... Сейчас  твоя Душа... материализовалась - поэтому ты жив снова... А те... - она несколько  секунд молчала, затем глянула в мою сторону, - они  еще долго будут бродить в  пространстве... У них нет такого
тепла Души, как твоя...
                Я не знал, что ответить, но именно сейчас мог обьяснить себе многие  странности моего  существования в этом мире. Многое теперь мне становилось  понятным - кто я, каким образом и... даже зачем...
               - Ты помнишь свое имя?
                - У меня нет имени. Ты должен назвать меня, как тебе нравится.
               - Свет, - сказал я не раздумывая.
               Именно это Я почувствовал, кода увидел Её.
               - Я к нему привыкну быстро, - она поднялась во весь рост и Я увидел  высокую, строй-ную для девяти лет девочку...
               - Нам надо найти убежище - скоро будет буря,-  сказала Она
               - Я знаю где есть пещера - это несколько миль отсюда.
               Я поднялся и взял Её на руки.
               Она была удивительно легкой, хрупкой и...беспомощной. Обняв  за шею,  Она  прижа-лась ко мне всем своим доверчивым телом и Я почему-то подумал,  что Она... и есть моя Судьба...            
               - Подожди... - тихо сказала Она. - Посмотри... во-о-н туда... Закрой глаза...  Ни о чем не думай - просто закрой глаза и... смотри...
               Она прижала ладошки к моим вискам и плавно повернула голову направо.             
               Я действительно что-то стал различать, - сначала размыто, затем более  отчет-ливо...
               Видение было  странным и очень добрым.
               Где-то далеко-далеко, - на задворках Вселенной, Я увидел... песчаные  дюны, уходящие до горизонта и даже дальше, а между песчаными холмами -  Родник Живой Воды, сказочное строение, зеленая трава и... удивительное  спокойствие мироздания...
 
                                                                         - 7 -
              Я не мог оторвать глаз от этого видения и - мне так показалось, - что я  был похож на Звездного ребенка, который смотрел через иллюминатор  космического корабля на плане-ту, которая числилась в Космическом Каталоге  под именем - Земля...
              - Там живут... ангелы... - почему-то прошептал Я, но Она со мной не  согласилась.
              - Нет, - еле слышно прошептала Она, - там... через много- много лет будут  жить наши дети... - и добавила. - Именно... на этом месте, где сейчас начнется  буря.
              Я вдруг все понял - Странником Пустыни оказалась эта девочка, которой  было суждено показать мне дорогу к живому Источнику, и я, из боязни Её  потерять,, прижал к себе и трепетно, и нежно...
                                                                     
топ