Владимир
Ханан.
Белая
ночь
Белого
цвета ночь.
Белого
город
Андрея.
Г.
Петербург!
– хамская
власть.
В
камень бы
лечь. Горло
бы рвать,
зверея,
В небо
глухое
пасть.
Кто-то
поймал
мотор.
Скрип
пробежал
по коже.
Зелёный
глазок
погас, всё
пронеслось.
Не
торопись,
дружок.
Там –
впереди –
всё то же…
Время
оборвалось…
БЕЛАЯ
НОЧЬ
Белой
июньской
ночью я шёл
по
Московскому
проспекту.
Хотя часы
показывали
два, было
светло, как
днём.
Проспект
был
совершенно
безлюден,
отчего
казался
красивым,
несмотря
на то, что
был
застроен в
основном
«сталинскими»,
не
отличающимися
красотой,
домами.
Вечер я
провёл в
компании,
где больше
пели, чем
пили, так
что голова
у меня была
ясная. С
вечеринки
я ушёл с
девушкой,
которую
взялся
проводить.
С Олей – так
звали мою
спутницу -
нам было по
пути: она
жила в
начале
Московского
проспекта,
а я в его
конце.
Получив в
её
подъезде
обязательный
поцелуй и
номер
телефона, я
продолжил
путь.
Бумажку с
номером
приютила
ближайшая
урна. Дойдя
до дома с
нетипичной
для
московского
проспекта
архитектурой,
я вспомнил,
что за ним
расположено
Новодевичье
кладбище. О
московском
Новодевичьем
знают все, а
о нашем
даже среди
ленинградцев
знают
единицы.
Хотя
неизвестное
это
кладбище
имеет свои
достопримечательности.
На нем
похоронены
Некрасов,
Тютчев,
Боткин и,
если мне не
изменяет
память,
Врубель. Не
долго
думая, я
свернул во
двор.
Главные
ворота
были,
разумеется,
закрыты, но
в том месте,
к которому
я подошёл,
был
деревянный
забор,
который я
без труда
преодолел.
Зачем меня
туда
понесло? Ну,
во-первых, я
представлял,
как буду
рассказывать
знакомым о
том, что
побывал на
кладбище
ночью, - уже
само по
себе
подвиг, - а,
во-вторых,
кладбища
вообще
меня
всегда
привлекали.
Чем?
Наверное,
своим
покоем и
тишиной. А
если ещё
учесть
белые ночи,
неизменно
вызывающие
у меня
грусть… По
свойски
кивнув
Некрасову,
я постоял
пару минут
у
мраморного
Христа и
двинулся к
могиле
Тютчева,
дорогу к
которой
хорошо
знал. Около
года назад
мы с
приятелем
навестили
знаменитого
поэта,
предполагая
засвидетельствовать
почтение и
выпить за
его
светлую
память, для
чего в
портфеле
позвякивали
четыре
бутылки
«сухаря»
Расположившись
на
приступочке
у
памятника,
мы осушили
первую
бутылку и
только
собрались
перейти ко
второй, как
услышали
за спиной
выразительное
«Гм, гм»
Обернувшись,
мы
обнаружили
милицейского
сержанта с
фуражкой в
руках. «Как
вам не
стыдно? –
сказал он
тоном
школьного
учителя, - на
могиле
поэта! Даже
я (этот
оборот
меня
умилил)
хожу здесь
без
головного
убора»
После чего
– уже
официальным
тоном:
«Бутылки в
портфель –
и за мной»
Идя за ним я
не особо
волновался.
Что он
может
сделать? –
Отведёт в
милицейскую
дежурку.
Оттуда в
отдел. В
худшем
случае
дело
кончится
сутками, а
это я
проходил,
ничего
страшного.
С работы –
оператором
газовой
котельной
– не уволят,
работники
такой
золотой
специальности
в дефиците.
Однако
милиционер
вёл нас не к
воротам,
рядом с
которыми
располагалась
дежурка, а в
противоположную
сторону.
Наконец, мы
остановились
у самой
дальней
могилы.
Проржавевшая
оградка
была
открыта, а
за ней чуть
в стороне
стоял
дощатый
столик с
двумя
лавками.
Там мы и
устроились,
и уже без
команды
достали
бутылки.
«Вы не
думайте, -
после
первой
сказал
Коля – так
звали
нашего
Вергилия, - я
не
халявщик.
Придёте в
следующий
раз, я вас
сам
угощу»
Отдав
дань
Тютчеву,
которого я
не особо
любил и из
которого
знал
наизусть
только
одно
стихотворенье:
«Я лютеран
люблю
богослуженье…»,
я
направился
к той
знакомой
мне могиле,
где и
присел,
чтобы
собрать
воедино
обрывки
мыслей и
чувств,
накопленных
за время
прогулки.
Разбираться
на самом
деле было
не с чем и я
уставился
на
соседний,
буквально
метрах в
семи, дом с
настежь
раскрытыми
окнами
первого
этажа, где
помещался
– я это знал
– морг
больницы,
не помню её
названия.
Окна, как я
уже сказал,
были
раскрыты и
за ними
смутно
виднелись
какие-то
возвышения,
покрытые
белым. Что
за
возвышения,
гадать не
приходилось.
Внезапно в
одном из
окон
появилась
– и тоже в
белом –
человеческая
фигура.
Посмотрев
на меня
пару минут,
он (как я
понял,
сторож или
дежурный)
сказал: «
Выпить
хочешь?»
Надо
сказать,
что в это
время –
несколько
последних
месяцев –
мне
постоянно
предлагали
выпить
совершенно
не
знакомые
люди. В чём
тут было
дело, я не
знал.
Внешне я
абсолютно
не
напоминал
алкаша и,
как мне
казалось,
выглядел
вполне
интеллигентно.
А может
быть
предлагавшие
выпить
просто
чувствовали
во мне
человека,
который не
откажется.
Если так, то
интуиция
их никогда
не
обманывала.
В общем, я
регулярно
пил на
халяву
вино, водку
и однажды, в
метро,
сидевший
напротив
парень
протянул
мне
бутылку с
почти
бесцветной
жидкостью,
чуть
подкрашенной
чем-то
розовым:
«Глотнёшь?»
Я от души
глотнул и
только
благодаря
немалому
опыту не
поперхнулся:
чистый
спирт.
«Могу» -
Сказал я. «У
меня спирт, -
сказал он, -
пойдёт?»
«Вполне» -
сказал я.
«Разбавляешь?»
- «Нет,
сказал я, но
запить бы
не мешало»
Спирт я
действительно
предпочитал
неразбавленный,
мне
нравилось
его
послевкусие,
но
запивать
всё же
следовало,
уж больно
он сушил
горло.
Через
несколько
минут
парень
ловко
вылез из
окна и
устроился
на
скамейке
напротив.
Из двух
карманов
халата он
достал две
колбочки
со спиртом
и водой и
две
мензурки. –
«Сергей, -
Виктор. Ну,
по
пятьдесят»
Обстановка,
как всегда
в таких
случаях,
располагала
к
разговору.
«Ну у тебя и
работа -
сказал я, -
не мутит?»
«Не мутит, -
сказал он, я
в меде на
третьем
курса.
Здесь
подрабатываю.
Это для вас
они
покойники,
он махнул
рукой в
сторону
окна, а для
нас
материал. А
знаешь,
почему я
туда
работать
пошёл?
Рассказать?»
«Давай, -
сказал я, - с
удовольствием
послушаю».
«Ну, слушай, -
сказал он.
Была у меня
девушка, и я
её, хочешь
верь,
хочешь нет
– по-
настоящему
любил.
Встречались
мы полтора
года, и
вдруг она
умерла.
Совершенно
неожиданно.
Оказывается,
есть такой
рак,
который
абсолютно
не
проявляется.
До времени.
Всё, вроде, в
порядке, а
потом раз и
всё» «Я
слышал о
таком, -
сказал я, - у
моей
подруги
одноклассница…»
«Ну, так вот,
- сказал он,
не обратив
на мои
слова
внимания, -
привезли
её, значит, в
наш морг,
она в этой
больнице
лежала. Я
там как раз
дежурил.
Подменял
приятеля,
работать
устроился
позже.
Можно
сказать
из-за неё.
Как сейчас
помню,
ночью я
снял с неё
простыню –
только с
головы, и
долго на
неё
смотрел.
Очень была
красивая…
ну да что
там! Все три
ночи так на
неё и
смотрел.
Между
прочим, её
лицо всё
время
менялось,
так что я
был как бы
свидетелем
её жизни…
после
жизни…
Смотрел и
думал: Где
она сейчас?
Что там с
ней
происходит?
Наверное,
так будет и
со мной…»
Потом её
забрала
родня –
хоронить. Я
на
кладбище
не поехал,
даже не
знаю, на
каком она…
А ещё через
несколько
дней
привезли
труп очень
красивой
девушки, и я
два
дежурства
ночами
смотрел на
её лицо.
Потом
долго
никого не
было, а
потом
привезли
женщину
лет сорока,
но такую
красивую…
Так
постепенно
они стали
как бы моим
обществом,
не скажу
компанией,
именно
обществом.
Как, не
шокирует?»
«Нисколько»,
- сказал я.
«Ну, тогда,
по
последней»
он разлил
остатки
спирта и мы
выпили. «А
так, вообще,
не скушно?» -
спросил я.
«Да нет, -
сказал он, я
же и читаю.
Когда
учебники,
когда
литературу.
Тут
недавно
мне
сборник
стихов
подбросили.
Почитал,
хотя сроду
стихов не
читал.
Владимир
Нестеровский,
к слову
сказать,
ленинградец.
Слышал о
таком?» «Не
только
слышал, -
сказал я, но
и знаком с
ним лет
пятнадцать»
«В общем- то
я не в
восторге,
но одно
меня
зацепило»
«Даже
догадываюсь,
какое, -
сказал я, - я
его
наизусть
помню» «Ну,
если
помнишь,
сказал он, -
не буду
тебе на
мозги
капать... Ты,
кстати, как
сюда
проник?» «А
через
забор в той
стороне»
«Тут есть
проход
ближе,
железки
отогнуты,
ты худой,
пролезешь,
пойдём,
провожу». И
когда я уже
был на той
стороне,
сказал:
«Будет
желание,
заходи» А
потом
усмехнулся
и
проговорил
запомнившуюся
нам обоим
строчку.
Чтобы
не
интриговать
читателя,
привожу
стихотворение
Владимира
Нестеровского
полностью.
Итак,
«МОНОЛОГ
ПРОЗЕКТОРА»
Дрянь
человек, а
сколько в
нём добра:
Печёнка,
сердце,
лёгкие и
почки.
Разнообразны
только
оболочки,
Да
фиговых
листочков
мишура.
Дрянь
человек, а
посмотри
каков:
Смерть
подошла –
он не готов
к отходу,
Всё
норовит
перехитрить
природу,
Друзей
обставить,
обмануть
врагов.
Дрянь
человек, к
тому ж ещё и
глуп –
Наивным
упованиям
подвержен.
Сверх
нормы год –
и олух
передержан,
А мне
везут
некачественный
труп.
Работать с
ними я
поднаторел.
Иной
мне тычет
из трёх
пальцев
фичку,
А я ему:
«Ты что, в
анатомичку,
К
студентам
хочешь?» - он
и
присмирел.
Всё б
ничего –
мешают
алкаши:
Пьют
под окном и
пристают с
вопросом:
Есть,
мол, душа? А
что я им,
философ? -
Ко мне
их
доставляют
без души.
Моя
задача –
выявить
порок,
Причину
смерти
описать
подробно,
Обшарить
мозг и
перещупать
рёбра.
Рад
услужить,
когда
наступит
срок!
Ленинградский
поэт
Владимир
Нестеровский
умер
пятнадцать
лет тому
назад,
осенью 2003
года.
Так что
теперь
надежда
только на
Сергея.
13. 07. 2019
