С тех пор, как я присвоила тебя...
***
С тех пор как я присвоила тебя,
казна души вовек не обнищает,
хоть нету ни щита и ни копья,
и нас одно объятье защищает.
Труднее с каждым днём держать лицо.
За горло трепет вечный страх и трепет.
Но крепко наших рук ещё кольцо,
помучается смерть, пока расцепит.
Усни во мне и поутру проснись
от щебета и лиственных оваций.
Как хорошо в тени родных ресниц...
Давай с тобой и в снах не расставаться.
***
Эти ступеньки с лохматой зимы,
старые в трещинках рамы.
Как затыкали их весело мы,
чтобы не дуло ни грамма.
Наша халупа довольно нища.
Просто тут всё и неброско.
И далеко нашим старым вещам
до европейского лоска.
Но не люблю безымянных жилищ,
новых обменов, обманов,
пышных дворцов на местах пепелищ,
соревнованья карманов.
Там подлатаю и здесь подновлю,
но не меняю я то, что люблю.
Ближе нам к телу своя конура.
Как мы её наряжали!
Да не коснётся рука маляра
слов на заветных скрижалях.
Стены в зарубках от прошлого дня...
Только лишь смерти белила
скроют всё то, что любило меня,
всё, что сама я любила.
Чужд мне фальшивый гламур и бомонд.
Чур меня, чур переезд и ремонт!
***
Я Сольвейг, Ассоль, Пенелопа.
Ждала тебя и дождалась.
А что-то иное дало бы
мне радость такую и сласть?
Но знать бы тогда на рассвете
в бесплодной с судьбою борьбе,
что все-то дороги на свете
не к Риму ведут, а к тебе.
***
А счастье - это как журавль,
что скрылся вдаль за облаками,
как поднебесный дирижабль,
как то, чего нельзя руками.
Проснуться, утро торопя,
спешить в леса, сады и парки,
чтоб скрыться от самой себя,
спастись от вездесущей Парки.
Окно и двери распахну,
накину старенькое пончо.
Когда же, боже, жить начну?
Наверное, когда закончу.
***
И сколько б я себя ни грызла,
с души ни требуя отчёт,
а жизнь течёт, не зная смысла,
и дни уже наперечёт.
Живу сомнамбулой в тумане,
неся как в вазе из стекла,
избыток снов, воспоминаний,
нехватку денег и тепла.
***
Ива, иволга и Волга,
влажный небосвод.
Я глядела долго-долго
в отраженье вод.
И казалось, что по следу
шла за мной беда,
что перетекала в Лету
волжская вода.
Словно слово Крысолова
вдаль зовёт, маня...
Мальчик мой седоголовый,
обними меня.
Мы с тобой - живое ретро,
серебро виска.
В песне сумрачного ветра
слышится тоска.
Я не утолила жажды,
годам вопреки
мы войдём с тобою дважды
в оторопь реки.
Мы ещё наговоримся
на исходе дней,
до того, как растворимся
в тёмной глубине.
***
День облетевшей листвы,
мельком оброненных фраз.
Лес, не покрыв головы,
нам предстаёт без прикрас.
Стало деревьям легко.
Ветер надежды унёс.
До февраля далеко.
Нет ни чернил и ни слёз.
***
Запечатают в конверте деревянном
и отправят до востребованья миру.
Но пока я отцвету или завяну -
я не выпущу ни лиру, ни рапиру.
Пусть они ещё беспомощны и тонки,
но что было мной возлюблено - воспето,
и души чужой родимые потёмки
будут там мне заменять потоки света.
***
В снах немноголюдных -
те, что далеко.
Мне с живыми трудно,
с мёртвыми легко.
Улицы застыли.
Сердце растоплю.
Ты ли это, ты ли,
что шептал «люблю»?
Не блесну нарядом,
что когда-то шёл.
Верю, будешь рядом,
если б и ушёл.
И бегущей строчкой
летнего дождя
мне напишешь срочно,
мимо проходя.
***
Весна ещё совсем слаба,
нетвёрдые шажки.
Трещит по швам моя судьба,
расходятся стежки.
Окно открою поутру,
и слышу, не дыша,
как сжалась на ночном ветру
продрогшая душа.
Пойми меня как зверя зверь,
как мать своё дитя,
и целиком себя доверь,
навеки, не шутя.
Люблю тебя в мерцанье бра,
в обличии любом.
Нет завтра, нынче и вчера,
есть вечность в голубом.
Коснись рукой горячей лба,
прижми к своей груди.
Весна уже не так слаба.
И лето впереди.
***
Словно заначку зарою в душе
этого лета излишки.
Горечь они подсластят как драже
или «на севере мишки».
Их по карманам запрячу
и до весны не заплачу.
***
Облик счастья порой печален,
но он может быть лишь с тобой.
Растворяю, как сахар в чае,
я в себе дорогую боль.
Там, где тонко - там стало прочно.
Сердце, словно глаза, протри.
Счастья нет, говорят нам строчки.
Нет на свете, но есть внутри.
* * *
С мелиссой чай заваривай, настаивай,
мели о чём душе твоей угодно,
но на своём особо не настаивай,
жизнь отпусти, пускай течёт свободно.
Чай разливай из треснувшего носика,
стараясь быть уместной и любезной,
и струйка - вроде крошечного тросика,
что держит над невидимою бездной...
***
Твой бедный разум, неподвластный фразам,
напоминает жаркий и бессвязный
тот бред, что ты шептал мне по ночам,
когда мы были молоды, безумны,
и страсти огнедышащий везувий
объятья наши грешные венчал.
Во мне ты видишь маму или дочку,
и каждый день - подарок и отсрочка,
но мы теперь - навеки визави,
я не уйду, я буду близко, тесно,
я дочь твоя и мать, сестра, невеста,
зови как хочешь, лишь зови, зови.
Вот он, край света, на который я бы
шла за тобой по ямам и ухабам,
преграды прорывая и слои,
вот он - край света, что сошёлся клином
на взгляде и на голосе едином,
на слабых пальцах, держащих мои.
А дальше - тьма, безмолвие и амок...
Мне душен этот безвоздушный замок,
и страшен взгляд, не видящий меня,
но я его дыханьем отогрею,
ты крепче обними меня за шею,
я вынесу и всё преодолею,
так, как детей выносят из огня.
***
Твой звонок из больницы, ночное тревожное: «Где ты?
Я тебя потерял и никак не могу тут найти...
Я схожу в магазин... в доме нет ничего, даже хлеба...
Я приеду сейчас. Что купить мне тебе по пути?...»
«Что ты, что ты, - тебе отвечаю, усни, успокойся.
Я приеду сама, не успеет и ночь пролететь.
Отойди от окна, потеплее оденься, укройся...».
И пытаюсь тебя убедить и собой овладеть.
Но звонишь мне опять: «Ну куда же ты делась, пропала?
Здесь закрытая дверь, в нашу комнату мне не попасть...»
Я молюсь, чтобы с глаз пелена твоих чёрная спала,
чтоб ослабила челюсти бездны развёрстая пасть...
Что ты видишь в ночи проникающим гаснущим взором,
что ты слышишь в тиши, недоступное смертным простым?
Засыпаю под утро, прельщаема сонным узором,
видя прежним тебя, быстроногим, живым, молодым...
***
Мой бедный мальчик, сам не свой,
с лицом невидящего Кая,
меня не слышит, вой не вой,
меж нами стужа вековая.
Но жизни трепетную треть,
как свечку, заслоня от ветра,
бреду к тебе, чтоб отогреть,
припав заплаканною Гердой.
И мне из вечной мерзлоты
сквозь сон, беспамятство и детство
проступят прежние черты,
прошепчут губы: наконец-то.
Благодарю тебя, мой друг,
за всё, что было так прекрасно,
за то, что в мире зим и вьюг
любила я не понапрасну,
за три десятка лет с тобой
неостужаемого пыла,
за жизнь и слёзы, свет и боль,
за то, что было так, как было.
***
Кручу в руках забытую игрушку,
ищу там нас в калейдоскопе лет.
Как мы нашлись и выпали друг дружке,
один счастливый вытянув билет.
Вот так тогда мозаика сложилась,
пленяя неизбалованный взор.
И сколько б ни пытала жизнь на вшивость,
я помню каждый радужный узор.
Отчаиваюсь, мучаюсь, нищаю,
но ту игрушку детскую достав,
я наших дней рисунок различаю
сквозь стёклышек магический кристалл.
***
Я уже тут почти негласно,
не снаружи, а изнутри.
Надо мною уже не властны
циферблаты, календари.
Не на облаке и не в яме,
не на лестнице я крутой,
а за скобками, за полями,
по ту сторону, за чертой.
* * *
В игру «замри» играет жизнь со смертью.
Где клик застал - в дороге? У плиты?
Всё только что мелькало круговертью,
и вдруг застыл в нелепой позе ты.
Каким же в этот миг пребудешь сам ты,
смешон, быть может, жалок или плох?
Как надо жить, чтобы приказ внезапный
отныне не застал тебя врасплох?
Дай замереть, не разделив обоих,
в объятии, в полёте, на бегу.
Жизнь, застолби на фоне - не обоев,
à ñòðî÷åê, áåç êîòîðûõ íå ìîãó.
***
Занять бы музыки у Блока
на чёрный день,
когда оставит одиноко
родная тень.
Занять бы воздуха немного
и роз в аи,
чтобы хватило до порога
своей любви.
Запомнить цифры телефона
«шесть - три нуля»
и выплыть из зоопланктона,
вскричав: «Земля!»
***
Жизнь для меня давно уже вне тел,
наполнена не плотью и не кровью.
Мир как осенний тополь облетел,
иль как воздушный шарик улетел,
но зацепился ниткою за кровлю.
И всё сейчас висит на волоске,
завися лишь от ветреного мига -
взлетит ли он, растаяв вдалеке,
иль будет биться жилкой на виске,
растягивая жизненное иго.
Всю душу уместить в свою тетрадь,
по-русски жить, исчезнуть по-английски,
воздушный шарик отпустив летать,
оставив лист осенний трепетать
взамен прощальной маленькой записки.
***
Живу - доживаю, но не заживаю.
Пустые углы в глубине обживаю.
Дыру зашиваю, где жизнью порвёт.
Пустое, до смерти ещё заживёт.
На улице серо, в дому моём сиро.
Но всё же души ещё не износила.
И Парка прядёт бесконечную нить...
А в жизни прошу никого не винить.
***
Пустой причал, холодный лязг вокзала...
Жизнь, подожди, притормози колёса.
Ведь я ещё не всё тебе сказала,
не все покуда выплакала слёзы.
Пусть вдребезги разбитое корыто,
пусть выцвело и облетело лето.
Но карта до сих пор ещё не бита
и песенка моя пока не спета.
***
По кругу, по заезженной орбите
плетётся жизнь у радости в хвосте.
Я на неё однако не в обиде,
ведь дышит дух повсюду и везде.
Я еду вдаль по волчьему билету
и складываю счастьице из цифр.
Но и такого на поверку нету -
пароль, наверно, нужен или шифр.
Гляжу в окно на уличные клипы.
Ответ в уме готовлю на семь бед.
«Билетов нет», - шумят в аллее липы,
и вся земля закрыта на обед.
Нет ходу тем, кто не ходок по трупам,
на праздник жизни, на Наташин бал.
Дворец сменился стриптизёрным клубом,
а вместо принца лыбится амбал.
Мир подменён, как туфелька кроссовкой.
Сердечный спазм кому-то просто спам,
пир всеблагих - обычная тусовка,
где пища по карману и зубам.
Мне небо льёт серебряные пули,
я бисер слов бессмысленно мечу.
Мы, кажется, друг друга обманули -
мой спор с судьбой закончился в ничью.
Придумать жизнь и разыграть по нотам.
Пичугам - петь, деревьям - шелестеть,
такая уж у них с весной работа,
и дождик рассыпает щедро медь.
Всем по трудам, по вере - без обмана.
Холодный день согреется в груди.
А жизнь темнит или глядит туманно,
и вновь неясно, что там впереди.
Четверостишия
***
Всем, кто поэт и кто слегка с приветом -
я шлю приветы,
передавая их как эстафету
ещё от Фета.
***
Рассвет - мой верный друг и подданный,
дежурит с ночи у порога.
На блюде неба солнце подано,
бодрящее, как чашка грога.
***
В незнакомые лица пытаюсь вглядеться.
Куда же мне деться?
Прохожий, ты мог бы стать мне другом?
Глядит с испугом.
***
Отче мимо проносит чашу
вместе с жизнью как таковой.
И ему - мне казалось чаще -
обносить меня не впервой.
***
Вопрос не в том, нам плыть куда,
где выплыть - там иль тут,
а в том вопрос, а в том беда,
что нас нигде не ждут.
***
Живём как умеем, покуда доской
нас всех гробовой не прихлопнет.
В обнимку с обманом, вприкуску с тоской,
вприглядку с таким, чему слов нет.
***
Ведёт дорога в никуда,
и ты Никто и Никогда,
где Полифемы всех мастей
тебя обгложут до костей.
***
Сон - это опиум для народа,
наша подушка для кислорода,
заменитель сладкого, суррогат,
то, чем нищий всегда богат.
***
И не вещи, а голос насущный и вещий,
где и руки и помыслы наши чисты,
где пространство расчищено в мире зловещем
измереньем четвёртым и чувством шестым.
***
Трясёт, как грушу, на ухабах.
Когда закончится комедь?
О, старость - это не для слабых.
И не для слабонервных смерть.
***
Тот наплывает на этот свет.
Но это не беда.
День истончается, сходит на нет.
Мы же сойдём на да!
***
Как бы вьюги ни мели,
занося следы к калитке -
мне зима не обнулит
то, что копится в избытке.