5. Наталия Кравченко.С тех пор, как я присвоила тебя...
С тех пор, как я присвоила тебя...
***
 С тех пор как я присвоила тебя,
 казна души вовек не обнищает,
 хоть нету ни щита и ни копья,
 и нас одно объятье защищает.
 Труднее с каждым днём держать лицо.
 За горло трепет вечный страх и трепет.
 Но крепко наших рук ещё кольцо,
 помучается смерть, пока расцепит.
 Усни во мне и поутру проснись
 от щебета и лиственных оваций.
 Как хорошо в тени родных ресниц...
 Давай с тобой и в снах не расставаться.
***
 Эти ступеньки с лохматой зимы,
 старые в трещинках рамы.
 Как затыкали их весело мы,
 чтобы не дуло ни грамма.
 Наша халупа довольно нища.
 Просто тут всё и неброско.
 И далеко нашим старым вещам
 до европейского лоска.
 Но не люблю безымянных жилищ,
 новых обменов, обманов,
 пышных дворцов на местах пепелищ,
 соревнованья карманов.
 Там подлатаю и здесь подновлю,
 но не меняю я то, что люблю.
 Ближе нам к телу своя конура.
 Как мы её наряжали!
 Да не коснётся рука маляра
 слов на заветных скрижалях.
 Стены в зарубках от прошлого дня...
 Только лишь смерти белила
 скроют всё то, что любило меня,
 всё, что сама я любила.
 Чужд мне фальшивый гламур и бомонд.
 Чур меня, чур переезд и ремонт!
 ***
 Я Сольвейг, Ассоль, Пенелопа.
 Ждала тебя и дождалась.
 А что-то иное дало бы
 мне радость такую и сласть?
 Но знать бы тогда на рассвете
 в бесплодной с судьбою борьбе,
 что все-то дороги на свете
 не к Риму ведут, а к тебе.
***
  А счастье - это как журавль,
  что скрылся вдаль за облаками,
  как поднебесный дирижабль,
  как то, чего нельзя руками.
  Проснуться, утро торопя,
  спешить в леса, сады и парки,
  чтоб скрыться от самой себя,
  спастись от вездесущей Парки.
  Окно и двери распахну,
  накину старенькое пончо.
  Когда же, боже, жить начну?
  Наверное, когда закончу.
***
И сколько б я себя ни грызла, 
с души ни требуя отчёт,
а жизнь течёт, не зная смысла,
и дни уже наперечёт.
Живу сомнамбулой в тумане,
неся как в вазе из стекла,
избыток снов, воспоминаний,
нехватку денег и тепла.
***
 Ива, иволга и Волга,
 влажный небосвод.
 Я глядела долго-долго
 в отраженье вод.
 И казалось, что по следу
 шла за мной беда,
 что перетекала в Лету
 волжская вода.
 Словно слово Крысолова
 вдаль зовёт, маня...
 Мальчик мой седоголовый,
 обними меня.
 Мы с тобой - живое ретро,
 серебро виска.
 В песне сумрачного ветра
 слышится тоска.
 Я не утолила жажды,
 годам вопреки
 мы войдём с тобою дважды
 в оторопь реки.
 Мы ещё наговоримся
 на исходе дней,
 до того, как растворимся
 в тёмной глубине.
***
 День облетевшей листвы,
 мельком оброненных фраз.
 Лес, не покрыв головы,
 нам предстаёт без прикрас.
 Стало деревьям легко.
 Ветер надежды унёс.
 До февраля далеко.
 Нет ни чернил и ни слёз.
***
 Запечатают в конверте деревянном
 и отправят до востребованья миру.
 Но пока я отцвету или завяну -
 я не выпущу ни лиру, ни рапиру.
 Пусть они ещё беспомощны и тонки,
 но что было мной возлюблено - воспето,
 и души чужой родимые потёмки
 будут там мне заменять потоки света.
***
В снах немноголюдных -
те, что далеко.
Мне с живыми трудно,
с мёртвыми легко.
Улицы застыли.
Сердце растоплю.
Ты ли это, ты ли,
что шептал «люблю»?
Не блесну нарядом,
что когда-то шёл.
Верю, будешь рядом,
если б и ушёл.
И бегущей строчкой
летнего дождя
мне напишешь срочно,
мимо проходя.
 ***
 Весна ещё совсем слаба,
 нетвёрдые шажки.
 Трещит по швам моя судьба,
 расходятся стежки.
 Окно открою поутру,
 и слышу, не дыша,
 как сжалась на ночном ветру
 продрогшая душа.
 Пойми меня как зверя зверь,
 как мать своё дитя,
 и целиком себя доверь,
 навеки, не шутя.
 Люблю тебя в мерцанье бра,
 в обличии любом.
 Нет завтра, нынче и вчера,
 есть вечность в голубом.
 Коснись рукой горячей лба,
 прижми к своей груди.
 Весна уже не так слаба.
 И лето впереди.
***
Словно заначку зарою в душе
этого лета излишки.
Горечь они подсластят как драже
или «на севере мишки».
Их по карманам запрячу
и до весны не заплачу.
 ***
 Облик счастья порой печален,
 но он может быть лишь с тобой.
 Растворяю, как сахар в чае,
 я в себе дорогую боль.
 Там, где тонко - там стало прочно.
 Сердце, словно глаза, протри.
 Счастья нет, говорят нам строчки.
 Нет на свете, но есть внутри.
* * *
 С мелиссой чай заваривай, настаивай,
 мели о чём душе твоей угодно,
 но на своём особо не настаивай,
 жизнь отпусти, пускай течёт свободно.
 Чай разливай из треснувшего носика,
 стараясь быть уместной и любезной,
 и струйка - вроде крошечного тросика,
 что держит над невидимою бездной...
*** 
 Твой бедный разум, неподвластный фразам,
 напоминает жаркий и бессвязный
 тот бред, что ты шептал мне по ночам,
 когда мы были молоды, безумны,
 и страсти огнедышащий везувий
 объятья наши грешные венчал. 
 Во мне ты видишь маму или дочку,
 и каждый день - подарок и отсрочка,
 но мы теперь - навеки визави,
 я не уйду, я буду близко, тесно, 
 я дочь твоя и мать, сестра, невеста,
 зови как хочешь, лишь зови, зови. 
 Вот он, край света, на который я бы
 шла за тобой по ямам и ухабам,
 преграды прорывая и слои,
 вот он - край света, что сошёлся клином
 на взгляде и на голосе едином,
 на слабых пальцах, держащих мои. 
 А дальше - тьма, безмолвие и амок...
 Мне душен этот безвоздушный замок,
 и страшен взгляд, не видящий меня,
 но я его дыханьем отогрею,
 ты крепче обними меня за шею,
 я вынесу и всё преодолею,
 так, как детей выносят из огня.
***
 Твой звонок из больницы, ночное тревожное: «Где ты?
 Я тебя потерял и никак не могу тут найти...
 Я схожу в магазин... в доме нет ничего, даже хлеба...
 Я приеду сейчас. Что купить мне тебе по пути?...»
 «Что ты, что ты, - тебе отвечаю, усни, успокойся.
 Я приеду сама, не успеет и ночь пролететь.
 Отойди от окна, потеплее оденься, укройся...».
 И пытаюсь тебя убедить и собой овладеть.
 Но звонишь мне опять: «Ну куда же ты делась, пропала?
 Здесь закрытая дверь, в нашу комнату мне не попасть...»
 Я молюсь, чтобы с глаз пелена твоих чёрная спала,
 чтоб ослабила челюсти бездны развёрстая пасть...
 Что ты видишь в ночи проникающим гаснущим взором,
 что ты слышишь в тиши, недоступное смертным простым?
 Засыпаю под утро, прельщаема сонным узором,
 видя прежним тебя, быстроногим, живым, молодым...
 
***
Мой бедный мальчик, сам не свой,
с лицом невидящего Кая,
меня не слышит, вой не вой,
меж нами стужа вековая. 
Но жизни трепетную треть,
как свечку, заслоня от ветра,
бреду к тебе, чтоб отогреть,
припав заплаканною Гердой. 
И мне из вечной мерзлоты
сквозь сон, беспамятство и детство
проступят прежние черты,
прошепчут губы: наконец-то. 
Благодарю тебя, мой друг,
за всё, что было так прекрасно,
за то, что в мире зим и вьюг
любила я не понапрасну, 
за три десятка лет с тобой
неостужаемого пыла,
за жизнь и слёзы, свет и боль,
за то, что было так, как было.
***
 Кручу в руках забытую игрушку,
 ищу там нас в калейдоскопе лет.
 Как мы нашлись и выпали друг дружке,
 один счастливый вытянув билет.
 Вот так тогда мозаика сложилась,
 пленяя неизбалованный взор.
 И сколько б ни пытала жизнь на вшивость,
 я помню каждый радужный узор.
 Отчаиваюсь, мучаюсь, нищаю,
 но ту игрушку детскую достав,
 я наших дней рисунок различаю
 сквозь стёклышек магический кристалл.
***
 Я уже тут почти негласно,
 не снаружи, а изнутри.
 Надо мною уже не властны
 циферблаты, календари.
 Не на облаке и не в яме,
 не на лестнице я крутой,
 а за скобками, за полями, 
 по ту сторону, за чертой.
* * *
 В игру «замри» играет жизнь со смертью.
 Где клик застал - в дороге? У плиты?
 Всё только что мелькало круговертью,
 и вдруг застыл в нелепой позе ты.
 Каким же в этот миг пребудешь сам ты,
 смешон, быть может, жалок или плох?
 Как надо жить, чтобы приказ внезапный
 отныне не застал тебя врасплох?
 Дай замереть, не разделив обоих,
 в объятии, в полёте, на бегу.
 Жизнь, застолби на фоне - не обоев,
 à ñòðî÷åê, áåç êîòîðûõ íå ìîãó.
 
***
Занять бы музыки у Блока
на чёрный день,
когда оставит одиноко
родная тень.
Занять бы воздуха немного
и роз в аи,
чтобы хватило до порога
своей любви.
Запомнить цифры телефона
«шесть - три нуля»
и выплыть из зоопланктона,
вскричав: «Земля!»
***
 Жизнь для меня давно уже вне тел,
 наполнена не плотью и не кровью.
 Мир как осенний тополь облетел,
 иль как воздушный шарик улетел,
 но зацепился ниткою за кровлю.
 И всё сейчас висит на волоске,
 завися лишь от ветреного мига -
 взлетит ли он, растаяв вдалеке,
 иль будет биться жилкой на виске,
 растягивая жизненное иго.
 Всю душу уместить в свою тетрадь,
 по-русски жить, исчезнуть по-английски,
 воздушный шарик отпустив летать,
 оставив лист осенний трепетать
 взамен прощальной маленькой записки.
***
Живу - доживаю, но не заживаю.
Пустые углы в глубине обживаю.
Дыру зашиваю, где жизнью порвёт.
Пустое, до смерти ещё заживёт.
На улице серо, в дому моём сиро.
Но всё же души ещё не износила.
И Парка прядёт бесконечную нить...
А в жизни прошу никого не винить.
***
  Пустой причал, холодный лязг вокзала...
  Жизнь, подожди, притормози колёса.
  Ведь я ещё не всё тебе сказала,
  не все покуда выплакала слёзы.
  Пусть вдребезги разбитое корыто,
  пусть выцвело и облетело лето.
  Но карта до сих пор ещё не бита
  и песенка моя пока не спета.
***
 По кругу, по заезженной орбите
 плетётся жизнь у радости в хвосте.
 Я на неё однако не в обиде,
 ведь дышит дух повсюду и везде.  
 Я еду вдаль по волчьему билету
 и складываю счастьице из цифр.
 Но и такого на поверку нету -
 пароль, наверно, нужен или шифр.  
 Гляжу в окно на уличные клипы.
 Ответ в уме готовлю на семь бед.
 «Билетов нет», - шумят в аллее липы,
 и вся земля закрыта на обед.  
 Нет ходу тем, кто не ходок по трупам,
 на праздник жизни, на Наташин бал.
 Дворец сменился стриптизёрным клубом,
 а вместо принца лыбится амбал.  
 Мир подменён, как туфелька кроссовкой.
 Сердечный спазм кому-то просто спам,
 пир всеблагих - обычная тусовка,
 где пища по карману и зубам.  
 Мне небо льёт серебряные пули,
 я бисер слов бессмысленно мечу.
 Мы, кажется, друг друга обманули -
 мой спор с судьбой закончился в ничью.  
 Придумать жизнь и разыграть по нотам.
 Пичугам - петь, деревьям - шелестеть,
 такая уж у них с весной работа,
 и дождик рассыпает щедро медь.  
 Всем по трудам, по вере - без обмана.
 Холодный день согреется в груди.
 А жизнь темнит или глядит туманно,
 и вновь неясно, что там впереди.
Четверостишия
***
 Всем, кто поэт и кто слегка с приветом -
 я шлю приветы,
 передавая их как эстафету
 ещё от Фета.
***
Рассвет - мой верный друг и подданный,
дежурит с ночи у порога.
На блюде неба солнце подано,
бодрящее, как чашка грога.
***
 В незнакомые лица пытаюсь вглядеться.
 Куда же мне деться?
 Прохожий, ты мог бы стать мне другом?
 Глядит с испугом.
***
Отче мимо проносит чашу
вместе с жизнью как таковой.
И ему - мне казалось чаще -
обносить меня не впервой.
***
Вопрос не в том, нам плыть куда,
где выплыть - там иль тут,
а в том вопрос, а в том беда,
что нас нигде не ждут.
***
Живём как умеем, покуда доской
нас всех гробовой не прихлопнет.
В обнимку с обманом, вприкуску с тоской,
вприглядку с таким, чему слов нет.
***
Ведёт дорога в никуда,
и ты Никто и Никогда,
где Полифемы всех мастей
тебя обгложут до костей.
***
Сон - это опиум для народа,
наша подушка для кислорода,
заменитель сладкого, суррогат,
то, чем нищий всегда богат.
***
 И не вещи, а голос насущный и вещий,
 где и руки и помыслы наши чисты,
 где пространство расчищено в мире зловещем
 измереньем четвёртым и чувством шестым.  
***
Трясёт, как грушу, на ухабах.
Когда закончится комедь?
О, старость - это не для слабых.
И не для слабонервных смерть.
 ***
 Тот наплывает на этот свет.
 Но это не беда.
 День истончается, сходит на нет.
 Мы же сойдём на да! 
 
 ***
 Как бы вьюги ни мели,
 занося следы к калитке -
 мне зима не обнулит
 то, что копится в избытке.