Гурген Баренц
Родился в 1952 г. в Ереване. Поэт, прозаик, переводчик, журналист, литературовед.
Автор однотомника избранных стихотворений «Уроки Дороги» (Ереван, 2010),
однотомника “Избранная проза” (Монреаль, 1914), более десяти переводных книг и
более 2000 публикаций в периодических изданиях и альманахах. Стихи и переводы
печатались во многих антологических сборниках современной армянской поэзии.
Лауреат многих международных литературных премий. Пишет и публикуется с
1978 года.
«Болгарская тетрадь». Стихи и переводы
Пророчица Ванга
Пророчица Ванга,
Ты Божьим сосудом была;
Тебе открывалось такое,
Что нам и не снилось.
Ты видела, ведала
Божьи пути и дела,
Свои откровенья
Ты нам раздавала, как милость.
Слепая вещунья,
Ты видела зреньем души,
И судьбы людские
Листала, читала, как книгу.
Бездушные люди
Душили мечту за гроши,
Довольные тем, что имеют,
И сытной ковригой.
Пророчица Ванга,
Ты слышала Голос Творца,
Связною была
Между грешной землею и небом;
Как окна и двери,
Ты всем открывала сердца,
И даже отребью
В нелепом, свирепом вертепе.
Посланница неба,
Ты хлебом насущным была.
Тебе открывался
Язык мирозданья и бездны.
Вчера, и сегодня, и завтра –
Как сажа бела;
Чудесна небесная песня,
Молчит и звучит повсеместно.
***
Элке Няголовой
Чтобы выстроить здание
Дружеских отношений,
Нужны годы.
Чтобы спалить это здание
Дотла, до самого основания,
Вполне достаточно
Одного-единственного мгновения,
Одной-единственной
Случайно выроненной
Горящей спички.
И не имеет значения,
Кто и к
ак её выронил.
В баре поэтов
Она плевала на хлопки
И пела, пела...
А в баре дым стоял столбом,
И густо рокотала бас-гитара;
Ударник что-то вдалбливал в мозги
Тупого, словно пробка, барабана;
Дым лез на стенку, норовя удрать
Из царства гвалта, сжатого в квадрат...
Она плевала на хлопки
И пела, пела...
Тут сборище ревнителей удачи
В коктейлях топит комплексы свои;
В чванливых спорах тихо умирают
Авторитеты разных величин;
Тут все запанибрата с Элиотом,
Хотя читал его один из десяти.
Она плевала на хлопки
И пела, пела...
Проходит час. Проходит два часа.
Но время здесь споткнулось и упало.
Движенья нет. Разросся дым, как плющ,
И дятел дыма щупает терпенье;
Здесь бороды поэтов и художников
Длиннее стали в долях миллиметра...
Она плевала на хлопки
И пела, пела...
А я опять
До омерзенья трезвый.
Дым смачно разъедает мне глаза...
Я так устал от грохота и дыма,
Я так устал от пьяного угара,
Что я и сам готов полезть на стенку,
Чтоб убежать из этой преисподней...
Она плевала на хлопки
И пела, пела...
А песня пахнет
Юностью и мятой...
И вот я встал и подошел к певице,
И ей – усталой, бледной, отрешенной –
Шептал банальные, протертые слова
О том, что что-то в этом самом лучшем
Из всех миров –
Не-
Пра-
Виль-
Но...
ЭТО ВСЕ, ЧТО Я ПОМНЮ
Как сытый кот, у ног урчало море,
И волны чинно шлепались в песок...
Мохнатый мыс шаманил богомольно,
Косясь и озираясь на восток.
Огни Приморска – слева, вдалеке.
А тучи! Тучи! – как из драм Шекспира.
Медузы блюдцами катались на песке,
И вскрыты устриц черные квартиры.
И рядом – ты. Из пены. Из ребра.
Я целовал тебя, а ты – ты клятв просила...
Ах, черт! Ну почему ты так добра!
Я принц. Я коронованный рассыльный.
Напыщенный тщеславный воробей,
Я расчирикался волшебными словами.
Теперь мне их не вспомнить – хоть убей!
Да и тебя, я в общем, забываю.
Письмо. Твое. Упреки и укоры.
Развернут старой пленки поясок...
... Как сытый кот, у ног урчало море,
И волны чинно шлепались в песок...
***
На Фестиваль поэзии в Варне
Прямого рейса не было,
И мне пришлось полететь
“Австрийскими авиалиниями”.
В Варну летишь через Вену.
Это очень не рационально.
Это, в принципе, то же,
Что хватать правое ухо
Левой рукой.
Во время полёта
Мониторы показали
Местоположение нашего лайнера.
Он как раз пролетал над Варной.
Я в шутку попросил стюардессу:
“Дайте мне парашют,
И я приземлюсь прямо на крыше
Гостиницы, где должен пройти Фестиваль”.
“Одну минуточку”, -
Вежливо ответила опешившая стюардесса
И побежала совещаться с пилотами.
Вскоре один из пилотов
Вежливо объяснял мне,
Что моя идея – вовсе не самая лучшая.
Я облегчённо вздохнул
И согласно кивнул головой.
Я вдруг с ужасом осознал,
Что они реально могли бы
Столкнуть меня с парашютом.
“Действительно, эта идея –
Вовсе не самая лучшая”, -
Радостно повторял я,
А в уме обзывал себя
Последним идиотом и болваном.
Это был как раз тот самый случай,
Когда за правое ухо
Намного сподручней хвататься
Левой рукой.
21 мая 2014 г.
***
Море выбросило на берег
Большую порцию мидий
И пригласило чаек позавтракать:
- Кушать подано.
23 мая 2014 г. Варна
***
На Фестивале поэтов
Все маститые и знаменитые.
Что ни поэт, то центр вселенной;
Что ни поэт, то эго и нарцисс.
Ах, какой замечательный,
Какой ослепительный
Букет нарциссов!
23 мая 2014 г. Варна.
***
Что за наглый народ эти чайки!
Мало того, что истошно кричат,
Они ещё и очень метко гадят.
23 мая 2014 г. Варна.
***
Как известно, зайцы
Умеют спать с открытыми глазами.
Интересно, как это им удаётся?
Я, например, не умею
Проделывать этот фокус
Даже плотно закрыв глаза.
23 мая 2014 г. Варна
Хокку
Стихи так и прут.
Признанья всё нет и нет.
Умереть, что ли?
25 мая 2014 г. Варна
***
“Кратчайшая линия
Между двумя точками – это прямая” –
Сказал поэт и провёл прямую линию
Между двумя метафорами.
Но поэтический образ
Получился плоским,
А стихотворение – прямолинейным.
Ну, это же просто: поэзия очень не любит,
Когда кто-то её измеряет
Аршином арифметики.
25 мая 2914 г. Варна
ПРОЩАНИЕ
Элке Няголовой
Ночами в своей бессоннице
В состоянии полудрёмы
Я отчётливо слышу море.
Я отчётливо слышу волны
И пронзительные крики чаек.
Я не должен их слышать, поскольку
Поблизости нет ни моря,
Ни, соответственно, чаек.
Наваждение это
Продолжается изо дня в день,
Из недели в неделю,
Из месяца в месяц.
Я болен.
Я болен морем и чайками.
Эту болезнь я привёз из Варны.
Значит, я болен Варной.
Все болезни от нервов,
И я по совету врачей
Со всем прилежанием пью
Седативные капли.
Раньше ночи страшили меня,
Но теперь я с волнением жду
Наступленья ночной тишины,
Чтобы настроить свой сон,
Свою полудрёму в бессоннице
На волны морского прибоя,
На пронзительные крики чаек.
Ночами я слушаю море.
Ночами я слушаю чаек.
Ночами я слушаю Варну.
Знаю, доподлинно знаю:
Нет поблизости моря и чаек.
Но я их отчётливо слышу.
Ночами я слушаю сердце.
Ночами я слушаю память,
В которой беснуется море,
В которой беснуются чайки,
В которой поёт и танцует
Далёкая славная Варна.
28 мая 2015 г.
Христо Ботев
Перевёл Гурген Баренц
Хаджи Димитр
Он жив! Он жив! Там, на высоком склоне
Лежит он, весь в крови, едва заметен.
Он ранен в грудь, от боли тихо стонет;
Герой-юнец, и жизнь его в расцвете.
Поблизости лежит ружьё героя,
От сабли - лишь обломок с рукоятью;
В глазах темно, поник он головою,
Из уст готовы вырваться проклятья!
Лежит юнец, а в небе солнце светит,
Печёт немилосердно и сердито;
И песни жниц разносит ветер где-то
И хлещет кровь из ран его открытых.
В разгаре жатва… Пойте, пойте, жницы!
Пусть будут песни, солнце пусть сверкает;
В стране рабов, в моей стране-темнице,
Защитник гибнет... Сердце умолкает.
Но тот, кто умирает за свободу,
Бессмертен, вечен, неподвластен тленью:
Земля и небо с ним, с ним вся природа,
И славят его подвиг песнопенья…
Над ним орлица крылья простирает,
И волк ему зализывает раны;
Парящий в небе сокол охраняет
Покой героя в поле этом бранном.
Настанет вечер – и луна засветит,
Заполнят звёзды небосвод вечерний.
Деревья зашумят, повеет тихо ветер,
Прославят песни подвиг беспримерный.
И станут феи в белых одеяньях
Петь песни дивные, и шелест их нарядов
В траве зелёной станет врачеваньем.
Они придут к герою, сядут рядом.
Одна на рану лист ему наложит,
Другая окропит водою свежей,
А третья поцелует осторожно,
С улыбкой взглянет – милою и нежной.
“Скажи, сестра, где мне искать Караджу?
Где мой отряд? Где преданные парни?
Готов отдать хоть душу - так я стражду.
Сестра, и смерть бывает лучезарной”.
И, вскинув руки, хороводят девы,
Летят, взмывают песни в поднебесье;
Встречают утро светлые напевы,
И дух Караджи превратился в песню…
Но вот и утро. Вот и склон Балкана.
Здесь юноша лежит, исходит кровью.
И волк ему зализывает рану,
И солнце у него над изголовьем.
Моей маме
Не ты ли, мама, мне печально пела,
Кляла судьбу, лишения терпела,
Молилась, чтоб напасти не случались,
Чтоб мне дурные люди не встречались?
Но я ведь не спустил отцовских денег;
Тебя я тоже, вроде, не позорил.
Так почему с удачею я в ссоре?
Чем заслужил я это отчужденье?
Друзья смеются, жизнь для них – потеха;
Я их веселье поддержать стараюсь.
Не ведают они – мне не до смеха.
Я с молодостью навсегда прощаюсь.
А, впрочем, им не просто догадаться,
Что в раненой душе моей творится.
Любви и вере нужно обучаться,
Им лишь страдая можно научиться.
Лишь ты способна заглянуть мне в душу;
Любовь и вера для меня ты, мама.
Не встретиться нам снова – мир бездушен;
Сгорает сердце, словно нить вольфрама.
В своих мечтах я видел очень часто,
Как счастье и покой в наш дом приходят.
Я полон сил и ко всему причастен,
Но рок жесток, трагичен, безысходен.
Теперь одно желанье мне осталось:
Упасть хочу в родимые объятья;
Забудутся страданья и усталость,
И весь подлунный мир смогу объять я…
Отец, сестра и братья дорогие,
Хочу вас
всех обнять я на прощанье,
Потом приму мучения любые,
И смерть мне не покажется страданьем.
Пейо Яворов
Перевёл Гурген Баренц
ИЗГНАННИКИ
В горящей закатной зарнице
Алеют морские просторы;
Стихия устала беситься,
И волны рисуют узоры…
Белеет фрегат в отдаленье,
Качаясь при ветре попутном;
Во мгле исчезает, в томленье
Тоскует о береге чудном.
Когда приближается время
К родным берегам возвратиться,
Тоска уже вовсе не бремя, -
Он мчится, летит, словно птица.
И Вардар, Дунай и Мар
ица,
Пирин и Балканские горы
Нам будут светить и искриться,
Нам вечною будут опорой.
Нас гнёт закалил безусловно,
Наш дух укреплялся веками;
Свой долг выполняя сыновний,
С заклятыми бились врагами.
К нам родина наша взывает;
Чтоб небо над ней голубело, -
Завидней судьбы не бывает -
Мы жизни своей не жалели.
Фрегату, увы, не вернуться;
Всё дальше и дальше он мчится;
Луна, как огромное блюдце,
И ночь, как крылатая птица.
Едва очертанья померкнут
На тёмном челе небосклона,
Возникнув, в смятенье повергнут
Высокие склоны Афона.
И мы, не скрывая печали,
К родным обращаем пределам
Свой взор и свой возглас прощальный,
К ним рвёмся душою и телом.
С мечтой о потерянном рае
Мы руки в цепях загрубелых
К отчизне своей простираем:
Прощайте, родные пределы!
ПЕЙО ЯВОРОВ
Перевёл Гурген Баренц
АРМЯНЕ
Изгнанники жалкие, щепки, обломки
Народа, который прошёл через ад,
Их матери в рабстве, пусты их котомки,
Они – как сады, пережившие град.
Ютятся в чужбине, вдали от отчизны,
Худые и бледные, плачут и пьют;
Вином заливают страдания жизни
И песни сквозь горькие слёзы поют.
Они в опьянении ищут забвенья
Вчерашних мучений, сегодняшних бед,
Стремятся в вине утопить ощущенья,
И боль утопить, как навязчивый бред.
Когда голова от вина тяжелеет,
На миг забывается боль матерей.
И боль притупляется, словно жалеет
Раздавленных горем несчастных людей.
Как стадо, гонимое алчущим зверем,
Они разбежались по странам чужим.
Тиран бесновался, он был лицемерен,
Жесток был в расправе и неудержим.
Несчастная родина – в рубищах, ранах,
Сожжён и разрушен домашний очаг.
Чужие они в обживаемых странах,
Их рад приютить только этот кабак.
Всё пьют и поют. Их нескладная песня –
Бальзам для их ран и разбитых сердец;
Их праведный гнев никогда не исчезнет,
И слёзы их душат и жгут, как свинец.
Томятся сердца, преисполнены гнева,
От негодованья темнеет в глазах;
Невнятно выводят родные напевы,
И месть созревает в поющих сердцах.
Метель подпевает их песням печальным,
Ревёт, завывает, свистит за окном;
И вихри разносят потоком случайным
Мятежную песню во мраке ночном.
Всё больше зловещее небо чернеет,
Холодная ночь всё мрачней и мрачней;
А песня всё пламенней, громче, сильнее,
И буря во всём соглашается с ней.
Всё пьют и поют… Это щепки, обломки
Народа, который прошёл через ад,
Их матери в рабстве, пусты их котомки,
Они – как сады, пережившие град.
Ютятся в чужбине, вдали от отчизны,
Худые и бледные, плачут и пьют;
Вином заливают страдания жизни
И песни сквозь горькие слёзы поют.
