Под прикрытием совести

Какая странная судьба: мы всего более грешим

именно тогда, когда слишком благодетельствуем

другим.

В. Шекспир

У соседей в который раз скандал. Он пришёл с работы поздно, видимо, опять пьяный. Жена орёт, дети визжат то ли от её крика, то ли в ожидании ответных действий отца. На несколько секунд шум стихает, наконец-то получила в морду, слышно женский плач и проклятия, посылаемые на всю его родственную линию, особенно она любит его мать.  Я накрываю голову подушкой, но где-то глубоко внутри хочу, чтобы хотя бы этот крик был у меня дома, но нет. Слава возвращается под утро, знаю, что он был у неё. Муж никогда не реагирует на моё недовольство, будто меня нет. Не скандалит, денег зарабатывает мало: с трудом дотягиваем до зарплаты, бывает, по несколько дней живём впроголодь, но это не мешает ему иметь «отдушину», так он её называет. Не стесняясь, приходит домой, провонявшись запахами чужой квартиры и незнакомой мне женщины. Славик тихоня, от которого не уйти, потому что некуда. Квартира принадлежит благоверному и стоит лишь затеять скандал, как мои вещи будут выставлены. Терплю его, а может, он меня. Муж уже позабыл, когда проявлял ко мне хоть маломальский интерес. Живём и живём, как в коммунальной квартире, но спать по привычке ложимся в одну кровать. Я чувствую тепло когда-то родного тела и бесшумно плачу, не смею всхлипывать, чтобы опять не ушёл, вот так обыденно посреди ночи, затерявшись между снующих неутомимых автомобилей, под бок к ней.

 Меня заполняет, как кувшин компотом, ненависть к мужу, к самой себе, к неустроенной жизни, это чувство переливается через край и отравой проливается на окружающих меня людей. Стоило ошибиться лишь раз и плачу за это всю жизнь. Даже самая пылкая любовь со временем незаметно уходит, и на её месте остаётся привычка и, возможно, что-то похожее на уважение. Соседка утром, как ни в чём не бывало, пошла на работу: синяки профессионально закрасила тональным кремом, подвела пухлые губы, подкрутила волосы, как курица, которую потоптал петух – потрясла опереньем, привела себя в порядок и жизнь дальше идёт в своём привычном ритме.

Каждый день я торчу на ненавистной работе, а почти ничего не зарабатываю. В молодости училась на гинеколога, так захотел папа. Дотянула до четвёртого курса и всё бы нормально, если бы не практика. После присутствия на первом же аборте, поняла, что доктором мне не быть, может, и хорошо, что сразу решила всё бросить, не мучая себя и пациентов. Сейчас устроилась швеёй с неполным высшим медобразованием. Шью тёткам одежду, а сама в одном и том же хожу вот уже шестой год. Как там? Сапожник без сапог. В моём случае швея без платья. Чтобы пошить, нужна ткань, а Славик удавится, а денег не даст, лучше своей «отдушине» чего-нибудь прикупит. Позвонила подруга, пригласила на чай. Представив, как она вся благоухающая с маникюром, на худых пальчиках кольца с бриллиантиками, предлагает мне выпить дорогого вина, пока её муженёк готовит ужин, потому что она за день так устала в салоне красоты, мне стало дурно и, посмотрев на свои исколотые иголками пальцы, я отказалась. За день на работе успела переругаться с половиной сотрудников и несколькими клиентами. Все вокруг такие остроумные, весёлые, а я?

 По дороге с работы до остановки, увидела сидящую у перехода бабулю с протянутой рукой, в которой держала пластиковый стаканчик, а на дне лежала одна мелочь. Подумав, что я сегодня весь день вела себя не лучшим образом, потянулась к кошельку и, достав пару мелких купюр, бросила в почти пустой стакан. Отдав незначительную сумму, в конец не обеднею, а так, вдруг, там, наверху зачтётся и пару грехов спишется. Пройдя ещё пару шагов вперёд, не знаю зачем, оглянулась. Бабулька, посмотрев по сторонам, проворно спрятала брошенные мною купюры в карман, вновь оставив на виду одну мелочь. «Вот же пройдоха!» - подумала я.

Войдя в автобус, не упустила возможности поругаться с водителем и несколькими пассажирами: ведь не дрова везёт, и ноги я свои не напрокат взяла, чтобы по ним вот так бесцеремонно топтались, да ещё и чуть не лишилась клока давно не крашеных волос. И такое настроение было паршивое, хоть садись и реви. Тут мне и пришла в голову мысль: позвонить Алёнке, зайти в гости. У неё четверо детей, вечно грязные, одеть нечего, муж рвань. Предложу помочь ей с самым меньшеньким.

И вот уже через час, купив килограмм самого дешевого печенья, я сидела в Алёнкином зале на продавленном стареньком диване. В квартире стоял невероятный шум, детвора носилась из комнаты в комнату, один из них бегал обкаканый, но ему это будто и не мешало. Остальные были чем-то вымазаны, похоже, одежда давно не стиралась, они махом налетели на печенье и поглотили его всухомятку, беря из пакета грязными руками. В квартире стояла вонь перегара и мочи, её благоверный спал посреди прихожей, а малышня резвилась, перескакивая через папку.

- Ой, Алён, жалко мне тебя, - вздохнула я. – Это ж как тебя угораздило жить в таком дурдоме?

- Рит, ну куда денешься от этих детей.

- Уже хоть этого бы не рожала, - кивнула я на ютившегося на её руках ребёнка.

- Ага, родила-то бесплатно, а за аборт платить надо, - засмеялась подруга.

А я сидела и думала, вот жрать нечего, ещё и столько голодных ртов, нас хоть со Славиком только двое. Муж алкаш, так напивается, что потом отрубившись, обсыкается. Дети сами себе предоставлены, работы нормальной нет. Весь этот шум! Жалко мне так её стало, и вместе с тем полегчало. И так хорошо, спокойно было, радостно от того, что кто-то живёт хуже меня. Хорошо, что утром от приглашения на чай отказалась, а то только ещё больше распсиховалась бы.

- Алёнка, а ну сюда, стерва! – раздалось из прихожей: проснулся.

- Чё тебе?

- Через плечё! Воды принеси.

Она тут же отдала мне малютку и, шаркая порванными тапами,  поплелась на кухню. А мне с каждой минутой всё хорошело. Вот придёт Славик домой, я его супом накормлю, и ляжем спать в тишине. Ну и что, что от другой бабы притащится, так в покое же, в стабильности, и уже не так тяжело.

- Знаешь, что, - говорю подруге, как та возвращается в комнату, - надо мне к тебе почаще приходить помогать. – И думаю: «авось зачтётся».