Стихи

***

Так замечтался, что забыл свое имя,

Словно дым  я  просеял сквозь облако в сини

И какою-то силой вознесен был за ним.

Может, я херувим или ангел?  О Боже!

Может, я  –  это Ты?  Или тот, кто в ночи

Получил свое имя, Тебя поборов?

Да! Таков я! Я вспомнил! Я – всё!

Ты же  – сон мой, который простил я

В дикой пустыни – на торге людском.  

***

Я еще не родился, а челн ее был уж в дозоре,

Море в миле всего, но она была ближе.

Нижет память  былое на нить хрупкой жизни

О капризе судьбы в материнской утробе –

Не угробил меня хирургический нож,

Но не трожь  мою память и горесть не трожь.

Грош – цена этой жизни в надуманном рае,

Умираю не я, это жизнь умирает,

Где ни рая, ни ада – только горе без края

Да  бесправья позор – унижение ближних.

Разве жизни такой  – можешь, небо, ответь! –

Не достойней она – до рождения смерть?

***

Ты не говори мне о любви,

Не зови врача, я жизнью болен,

Я доволен так судьбой своей,

Как еврей какой презренной долей.

Тот на пытку сам тащил свой крест,

А окрест смеялись чернь и быдло,

Это было божеской судьбой,

А со мной не раз такое было.

***

Я жажду вас, беспамятство, забвенье,

Мгновенье светлое, свободное от боли,

Я жажду воли от моих воспоминаний.

В хмельном бокале зря ищу  спасенье,

Оно, как воскресение, туман,

Самообман, чтоб не сойти с ума.

***

Я выпил. Мечтаю. Но мне почему-то печально.

Начало тоски неотвязной иль час уже поздний?

Вон звезды в окне на рассвете совсем измельчали,

Ночами они словно в крышку забитые гвозди.

Светлеет. Остался лишь месяц от траурной ночи,

И очень печально, что скроется он в океане,

Как пьяный корабль, как парус, как я одинокий, –

И робкий мой сон навсегда овладеет сознаньем.

***

Вырастает в одно мгновенье

В дуновеньи лишь древо фонтана

Да манна небесная – чудо

Оттуда, где ветер за станом.

Усталый, сижу я под древом,

Древнее оно деревни,

А ветви – прохлада фонтана,

Не жизнь – фата-моргана.

***

Обреченный судьбой, я такой же, как все.

Вот сейчас на косе я стою на ветру одиноко,

И ни сколько не грустно глядеть одинокому мне,

Как в волне косяками мальки проплывают.

Что я знаю о них, о себе, о других?

Я притих, зачарованно рыб наблюдая,

Стая милых мальков – на прогулке детсад…

Но назад мне туда не дано возвратиться.

***

Что-то грустно свистит синица,

Может, мнится ей гибель зимой?

Что домой, что до смерти напиться

Из-за птицы печальной такой.

Успокой мое сердце, пичуга,

И подругу свою позови,

От любви, от хмельного недуга,

Даже в вьюгу прекрасно двоим.

Дорогим был и сам я когда-то

Хоть солдатом, хоть на корабле.

Но земле нас в конце многовато…

Так, крылатый мой друг, на земле.

***

Через забвенье вдруг проступит память,

И, словно замять, вновь уйдет в забвенье,

Мгновенье  оборвав – мой век земной.

Вся жизнь моя и есть одно мгновенье,

Забвенье под напевы колыбельной –

И белый плен пеленок, краткий сон.

Всё может вызвать у меня волненье,

То дуновенье ветра, то брусника,

То снимки незатейливой зимы…

И каждый пустячок мне очень дорог,

Он морок песни, он мое мгновенье,

Он веянье, он жизни моей весть.

И память тоже, если она есть.

***

Блеск маяка и голос ветра одичалый…

Причалом им моя душа и мои уши

И жалость, что до суши уже близко

И словно бризом тянет из каюты.

Уютно Маяковский и Есенин

Присели в изголовье как друзья –

Нельзя без них, мне в этой жизни скучно

И нужно хоть кого-нибудь любить.

Нить с темляка, конечно, не веревка,

Но ловко я бросаю ее в угол –

С подругой этой долго ль до греха,

Когда иллюминатор словно дуло?

*** 

На дереве  – годовые кольца,

На сердце – горесть смертей.

Кто-то богу молится,

Кто-то не верит в чертей.

Как солнце встает на востоке,

Как реки текут в моря,

Я был к нелюбви стойким,

А в любви упрям.

Я удивлял многих,

Что еще я жив,

Меня носили ноги

В напряжении жил.

Я был изгоем за смелость

Быть самим собой,

А песня, когда она пелась,

Была людской судьбой.

***

Растет лишь человек.

Не нужен век, чтобы речушкой стала

В становье горной бурная река,

Пока кто из ребенка стал уж парнем  –

Вернее, парией. – И так как зорок нищий,

Он видит, что растет и скорбное кладбище.

***

Ты сегодня в белой косынке  –

Это, сын твой, я вижу во сне  –

Снег ты рьяно скребешь  погремушкой,

А за ушками две завитушки.

Ты такая красивая кроха!

Только плохо, что быстро растешь  –

Нож мне в сердце  –  и я просыпаюсь

Перед тем, как ты взрослой умрешь.

***

Не хохолок, а веер,

По ветру взлетел удод –

И кот остался с носом,

Насосом втянув ветерок.

Урок не впрок котяре,

Рядом другой удод…

Но вот разбойник Вася

Уходит  ни с чем восвояси. 

На Васю, меня и удодов,

Удобно сидя в кресле,

Мама с улыбкой смотрела,

Как на актеров кино.

Это было давно.

Ах, повторилось бы если!

***

Прощанье  – это значит навсегда

Вода речная утечет к забвенью,

Но верю я, что белым облакам

Рука твоя причастна омовеньем.

Названья нет моей любви к тебе,

В реке опять вода спешит куда-то,

Обратно не вернет ту воду Обь,

И вновь лишь в облаках увижу брата.

***

Ушел, как будто завернул за поворот,

Но память-то живет, и в ней ты жив, родимый,

Неуследимо ты приходишь в сны,

Сын брата моего, моя родная кровь.

О чем, кому могу сказать теперь?

Потерь  не счесть? И у других довольно.

Мне больно, что спалил ты жизнь дотла,

Когда была прямой еще дорога.

***

Когда ушли все старшие, я понял,

Что зря не помер тут же им вослед,

Что нет любви и впредь не будет, что меня,

Как малое дитя, как младшего  любили.

А ныне постарел, не нужен младшим.

Но я не падший. Памятью согретый,

Из лета в лето жить еще хочу,

Лечу болячки, память старших чту.

***

О сердце мое, ты, как конь, то скачешь, то встанешь на полном скаку.

Огнегривый скакун, норовистый ты сказочно, непредсказуемый, словно поэт.

Я сижу. Табурет не ахти для тебя, драгоценного, лучшее в жизни седло,

Но оно мне скорее позволит упасть и разбиться, чтоб му́ку не длить…

Прыть твоя, может, вынесет нас и на сей раз, мой конь многострадальный,

Дали еще перед нами, до которых мы не доскакали.

***

Что ты приуныло,

Ро́дное мое?

Все тебе немило,

Пусто, как жнивье.

Лишь проснусь я только,

Все тебе не так,

Что ты хочешь – водку?

Может быть, коньяк?

Только бейся, бейся,

Ро́дное мое?

Только лейся песней

Про житье-бытье.

***

Выпью на ночь, с утра столько дела!..

Но гудела с утра голова  –

И слова не смыкались с мотивом,

И противно бездумность текла.

Из стекла не нарубишь дровишек,

А излишек безделья томил,

Пил уже от печали, что юность

Обернулась  соседством могил.

Вижу Нил, фараонову одурь,

Лодырь важно на троне сидит,

Он сердит, чтоб была его кода

Лучшей одой среди пирамид.

Парменид  к бытию возвращает,

Пахнет щами, но лень и поесть.

Лень, что лесть, и бывает большая,

И бывает, мешает мне петь.

***

Куда спешишь? Давай обнимемся покрепче,

Ведь встречи наши в поле стали реже –

Нет прежней прыти у меня как скорохода,

Всё годы! И куда они спешат?!

Лишь оглянусь назад – осталась малость

И радость лишь случайный гость души. –

Ты не спеши, давай и перед смертью

Любить как прежде, одинокий друг мой, ветер.

***

Хмельное поле, пенье насекомых,

Среди знакомых пчелы и шмели,

Я снова на мели, в карманах пусто,

И грустно от вращения земли.

Пожалуй, полежу в траве высокой,

Или к осоке побреду к пруду,

Приду, присяду, погоняю мушек,

Лягушкам помогу добыть еду.

Пожалуй, не дойду. А здесь прикольно,

Вот вольно травы подо мной легли…

Вдали как будто речи человечьи,

Что спится крепче при вращении земли.

***

Лучи закатные уж на верхушках сосен.

Еще мгновения и осень во тьму оденет лес.

Иду наперерез к осиннику, к деревне.

Деревья-призраки как будто сновиденье.

Им целый день я был как пращур, то есть ближний,

И вижу памятью, что лист осины красный…

Напрасно я спешу – деревня через поле

И больно мне прощаться с лесом молчаливым.

Но переливы звезд в сияньи радостно красивы.

Иду все медленней. В ладони лист осины.

***

Если созрел зверобой, осень уже на носу,

И голоса в лесу, словно бой рукопашный,

Страшно грибам –  притаились по уголкам укромным,

Но избежать разгрома им не помогут и ливни.

Будет с лихвой про запас, бочками – порча,

Очень любят у нас, чтоб ни мне, ни другому.

Гомон – не слышен комар. Битва в разгаре  –

Это уже к базару крик торгаши тренируют.

А на полях тишина! Ветер да я, да бутыль!

Ты ль, моя Русь, или я кружим солнце дня?!

И для меня одного песню заводит небо  –

Ах, как лепо поле! Ох, как нелепа жизнь!

***

Это осень?! Какая ты осень?

Вдруг у сосен пропал изумруд,

Обернулся пруд невидимкой,

Дымкой избы к солнышку прут.

Крут же твой молчаливый норов –

Разговоров о ценах и только,

Что во столько-то в раз подскочили –

Ты ловчила, осень! Ловчила!

***

Облетела вся осина и стыдливо

Ливнем прикрывает наготу,

Я в поту пробрался быстро к ели,

Еле отдышался и стою.

Милая осина, ты весною,

Кроною зеленой зашумишь,

Лишь листва та будет уж другою,

И другому что-то прошуршишь.

***

Осень голубит чащу

Чашей с небесной синью,

Скину пиджак и лягу

На него как простынку.

Вот до чего я дожил,

Кожа моя в морщинах,

Летом лещина тоже

С кожей в зеленой дрожи.

Видно, мне жить осталось,

Лет до ста на свете,

А одолеет усталость,

Встретиться б здесь со смертью.

Осень голубит чащу

Чашей с небесной синью,

Скину пиджак и лягу

На него как простынку.

***

Не понять мне, что я не ребенок,

Хоть и робок пред каждой болезнью,

Я железно пес одичалый,

И печальный, и весь облезлый.

Вот и лезу – ищу себе друга –

И подлюге любой улыбаюсь

Ей на радость как можно светлее,

И наглеет на радостях гадость.

***

По сентябрю великовозрастной невестой

В предместье осень рассыпает ожерелье,

И еле различишь его богатство

В убранстве цветовых оттенков листьев.

Завороженный прелестью убранства,

Я с постоянством меланхолика печалюсь –

Мне так тоскливо, что мелькнуло лето,

А бабье лето –  это бабье лето.

*** 

Я беседовал с вороной у дороги минут десять –

Месяц уже прибыл на небо, но было еще светло –

Я давно ни с кем не разговаривал так долго.

Много мы затронули тем, в частности, о ее подругах,

Чья ругань раздавалась с соседних высоких сосен,

И был несносен их базар, с философией несовместимый.

Но, вестимо, не все вороны склонны беседовать с людьми,

Поэтому мы, моя собеседница и я, не рассердились ничуть,

И продолжали гнуть каждый свою линию без уныния.

Ныне я запамятовал все подробности беседы, но помню суть,

Что гнуть свою линию каждый сколько угодно может,

Но мороженое, что я держал  в руке, должен отдать ей.

***

Ты куда поскакала, ворона?

С клена лист закружил и короной

Ровно как на царицу какую,

Опустился, краснея, ликуя.

И какого же буя корона

К голове, словно кожа, прилипла?

Ни под липой ее, ни под вязом

Не стряхнуть с головы заразу!

***

Он, мудрости энтузиаст –

Экклезиаст,

Отдаст за сон на солнцепеке

Сон о боге.

Он многими восторженно воспет

За равнодушье к суете сует.

Привет мышам он молча шлет, а в марте –

Представьте рок-концерт и тьму чертей.

***

Мне с детства памятно средь множества имен

Твое  и лен волос  – оправа для мордашки –

Ромашки вместо глаз и ротик до ушей –

Для малышей шумливая дразнилка.

Возникла ты, чтоб быть подружкой мне,

Чтобы во сне шептал я твое имя…

Богиня света, скрылась ты во тьму,

А потому поныне мне тоскливо.

***

Цветущую липу, невесту предместья, облапили пчелы.

О чем бы не думал я, мысли к тебе маршируют по закоулкам –

О, звуки жужжащей любви по-над липой цветущей так сладко!

***

Ты да я. Наша юность. Весна. Да душа, что тобою полна,

И волна, словно веер, раскрывается, чтобы сложиться.

Птицей ветер облачко гонит –  не летает в выси такой чайка,

Значит, случайно в белом платье тебя ветер до солнца вознес.

Кросс по берегу. Ты впереди! Я не смею догнать свою фею,

Ты трофеем  сама мне на  руки ложишься, чтоб тебя я носил.

Как красив был прибой, веер волн с белым облачком в сини,

Но красивее ветра, и моря, и солнца  была на руках носимая.

***

Ты пьянишь пьянее бутыли рома,

Комом в горле жизнь без тебя и с тобой – комом

В огромном мире лжи и суеты.

Ты всегда уходишь на рассвете,

Чтоб  встретил в постели тебя спящий муж,

Такой уж я безнадежный, бездомный.

Ромом я полущу от поцелуев горло –

Другая гёрла приглянется иногда,

Да только ты моя живая вода.

***

1

Ты считаешь всё, что ни скажу я, мифом,

Рифмой лишь отличающимся от мифов Эллады,

Что неладно такое во дни компьютера и офшоров,

Что шоры у меня и беруши, что миф сгинул втуне,

А я о Портуне вопрошаю старожилов на причалах,

В отчаяньи осушая бутыль за бутылью;

Но разве не былью были каспийские косы

И косы твои, водруженные нимбом над ликом,

А видом своим прекрасней Волос Береники?

2

Вороное со скворцовой крапинкой сказочное небо,

Словно небыль, невидалью над опушкой опушило

В тьму аршинов шаль Вселенной на прогулке;

Гулко вскрикнув, сова загнала полевок на луну;

Одну из них, поседевшую со страху, окутало облако

Войлоком  –  и она в своем прежнем и небесном окрасе

Стала еще прекрасней, прогуливаясь по Вселенной

Селеной, воспетой некогда гуманнейшим Эсхилом

Милой и ярчайшей, а не моей –  нежной и пугливой.

***

Вино прекрасное и верная подруга!

Пусть вьюга за окном, зато в бокалах солнце,

И милая смеется, охмелев,

А ты, как лев, мурлычишь то, что только ей понятно.

Пятна, два яблочка, растущих на щеках,

В зрачках туман бокал прорисовал,

Еще бокал – и вот волна морская

Ласкает слух ее, уже не унимаясь.

И в дальность вьюга отступает в тишине,

В окне бело, и не понятно, что творится…

Ей, может, снится наяву вино другое  –

Хмельному льву в объятья лезет  львица.

***

В соседней комнате играешь на рояле.

Какие дали ныне пред тобой?

Я, брошенный, чужой, ловлю за нотой ноту,

А мне охота быть той пьесой и игрой.

Порой мелодия так нежно замирает,

Как будто в рае ты уже, где нет меня,

И вновь лия цветов благоуханье,

Мое дыханье дразнит новизна.

Весна там вечная, там вечно увлеченно,

Сбирают пчелы  в соты нежный мед,

И кто-то льет с небес такие звуки,

Как будто в жизни нет жестоких нот.

***

Вон он зайка и волшебный клубочек –

Облачко светлое над окоемом пред ночью,

Мо́чи нет никакой в и́збу тащиться,

Птицей мне вернутся б в детство, в сказку.

Ласково ветер треплет меня за шиворот,

Все навыворот что в деревне, что в городе,

Вроде вон зайка, вон волшебный клубочек,

А ночью кто отличит рвань от сорочки.

С кочки на кочку – мозоли, хоть задушиться,

Да так веет душицей,  словно со всей Руси!

Но сил не достало мне размотать клубочек,

До окоема ночью, до заиньки  дойти.

***

Это дорога уводит в никуда.

Признаюсь, я боюсь ее с детства,

Боюсь ужасно,

Так,

Как никто на свете –

Все ее просто называют смертью.

***

Всю ночь рыдала гитара матроса

Взросло, не как у юноши пьяного,

Он ранами с ночью делился тайно,

Словно на исповеди, необычайно.

Ночь моя прошла за штурвалом,

И ало солнце взлетело из  волн,

Он  уже струны не рвал остудные,

На судне не видели больше его.

***

Кругленькие облачка  –  кольца табачного дыма  –

Мимо плывут, как девицы в бикини  –

Инокини-недотроги бога загара.

На завтра повторяется та же картина –

 И мне уж противно пускать кольца на солнце,

А тут обернется какая из них ненароком,

Оком решая, незнакома ли она с творцом облачков  –

И ложусь ничком. Я бог. Не могу я быть узнан.

***

Как было прекрасно без женщин, насилья и войн!

Лишь волны и мы, разноперые рыбы,

Карибы еще не поднялись из волн,

Отсутствуют мол и суда, с ними сети и гибель.

Я выпил сегодня бокал лишь и так захмелел!

На мель посадил свои мысли и горькие ноты –

И в порты вернулись из дальних морей корабли –

Нельзя без земли и, конечно, без женщин.

***

Не возвращаются песни, забытые мной,

Вороной  ускакал, не услышу теперь его топот,

Только шепот листвы да осенняя смурая мгла

Вдоль тропинки  легла, что ведет до погоста.

Как не просто мне новые песни сложить,

Нить судьбы уже тянется к ножницам мойры,

Море жизни далече, умчалось оно на коне,

Лишь во сне напевая мне прежние песни.

***

Ожившее былое. В воображенье

На побережье черненький чертенок

И он же, как утенок, на волне.  –

Так  детство вновь во мне рождает жажду

Услышать каждый плеск родного моря

И, раззадорив пыл, плыть до луны.

Даны мне вновь безумье и беспечность,

А бесконечность кажется за милей,

Конечно, если мимо не пройду…

В каком году то было побережье?

Воображенье, где твои пределы?

Я делаю последние гребки.

***

Как будто вновь на рубеже я взрослой жизни  –

Капризны девушки, но так они прекрасны,

Что ежечасно думаешь о них.

Затих мой телефон, давно он захлебнулся,

Как с гуся для него давнишняя вода  –

В года мои я лишним стал  для жизни.

Брызни из уст моих безумства обещаний,

На тщание мое, быть может, кто б ответил,

Да ветер их любовь и с нею жизнь.

*** 

За окном моим труба теплоцентрали,

Трали-вали с трех сторон поток авто,

Решето небес, в асфальте лужи,

Нужен ли мне рай такой?

Я с тоской своей брожу в аллее,

Млею, словно по́ морю плыву,

Наяву мне сниться берег южный,

Нужный по зарез или умру.

***

Запечалилась птаха над плачем речушки лесной –

И со мной нет подруги, и мне несказанно печально,

С иван-чаем по бережку вроде бреду по грибы,

А речушка рябит, ведь преддверье уже листопада.

Мне не надо склонять мое сердце к осенней печали,

Но не чаю, как темень лесную печалью своей осветить,

Где затерянной нитью плутает речушка лесная,

И, не зная покоя, льет пичужка «ти лию фьюить…». 

***

Вот как лишаюсь я речи  –

Кузнечик стрекочет над ухом

И глухо ему отвечает,

Как мачта под ветром, трава.

Ложусь то ничком, то навзничь  –

Вот на ночь швартовы шхуна

Лунно нижет сквозь пену

Пенья небесных волн.

Я слышу звездные речи  –

Мне легче постичь их значенье,

Чем слово, лукавое вечно,

На человечьих наречьях.

***

Штиль такой, что и лодчонку не качает,

Чайки – реют облачка над сном причала,

Спит начало всех начал сном величавым.

Вдруг нечаянно вздохнет соленый ветер

И завертит колесо судьбы на свете,

Чтоб до смерти быть за жизнь волны в ответе.

Ветер стих, но я кружу над морем снова,

Словно я родился ветреной особой,

Вновь прибой рисуя музыкою слова.

***

На причале ни души,

Камыши в глуши прилива,

Ивы в опьяненьи лунном

Над лагуной.

И обычно звезд сиянье,

И дыханье водной глади,

Чего ради, так тоскуя, ночь такую

Сберегу я?

***

Как нищенка какая, вся в лохмотьях, –

Ломоть отрезанный от леса –

На перепутье зябкая осина

Осенним днем.

А окоем –

Всегда за окоем спешит мой взгляд –

Дождит как плачет

На расстоянии  протянутой руки.

Пройти бы мимо,

Да мне не пройти  –

В слезах все тонет

На моем пути.

***

За закатом особенно свеж ветерок,

В сто дорог разрисует он штиль,

А бутыль, как подружка, любовью полна,

И дорожка луны так длинна.

Разве жизнь без вина, без  любви, без весны,

Без вины перед трезвостью скучной?

Душно без ветерка. Без него и вина

И страна не страна, а тюрьма.

***

Ветер кружится волчком на косогоре…

Словно море незабудки и ромашки…

Сквозь тельняшку небо холодом пронзая,

Разверзая хляби, хлынул ливень.

Так тосклива среди дня густая темень,

Словно с теми, кто без тени, ты в соседстве.

Это в детстве ужас смерти сам проходит,

Вроде за горами она бродит.

***

Я в смерть не верю, но придет она

И оборвет мое дыханье,

И будет завтра так же, как сегодня,

А как сегодня было как вчера.

По вечерам я длю судьбу прогулкой,

И, если ветер над Москвой развеет хмарь,

Я радуюсь живой Кассиопее,

Смешно задравшей ножки, словно пьянь.

И снова для меня тысячелетья,

И снова вечность дышит для меня,

И снова длится и мое дыханье,

И снова будет завтра, как вчера.

***

Я свернул в переулок фонарный  –  и нагоняю ее.

Льет ливень лавиной шумливой, как обрушение волн.

Взять бы в полон такую, прелестную, как тайна,

Она необычайна, из неизвестного края.

Я, нагоняя красотку, еле дышу от усилья.

Сивилла моя ни звука, ничто не пророчит беду.

Иду, поравнялся, слышу шипение гекзаметром –

Замер я от ужаса, увидев сивиллу в лицо.

Кольцо ее рук  –  железо, а поцелуй  –  забвенье,  

Еще лишь мгновенье  –  и  лишним бы стал эскулап…

Из лап ее ливень вырвал,  волной вознес меня к небу,

Чтоб жил я себе  и не видел больше подобных снов.

***

Есть песня, за которую отдам

Всего Россини, Вебера и Гайдна…

Жерар де Нерваль

Есть песня, за которую отдам

Вино и дам в минуту вожделенья

Без сожаленья, радостно, счастливо

За переливы первозданных звуков.

То песня моря, моря в ураган –

Орган с морских глубин за валом вал

Хорал возносит, как возник из пены

Наш сокровенный крохотный прообраз.

Еще он дышит, он со мною рядом,

И адом жизнь по-прежнему ему –

Волну в валторну крючит… Он с тамтамом …

А там Россини с Вебером и Гайдном.

***

С еврейкой бешеной простертый на постели…

Бодлер

Француженку в кустах поставив раком

И оголившись сам, я восхотел

Слияния невинных наших тел,

Как вспомнил о тебе и узах брака.

Я зарыдал. Твой лик святой из мрака

Ночного парка на меня глядел,

Верней, пускал в меня потоки стрел,

А испустив, сам поместился в раку.

Я вытер слезы. Я остался жив.

Мне вспомнился обычный твой мотив,

Что издревле любовные приметы  –

Сливаться в существо из пары спин…

Да разве разъедал меня бы сплин,

Когда, мадам, давала бы не всем ты?

Подражание  Рыльке

1

Мадам, люблю вас

По вечерам чудесно тут и там,

Мадам, вы отправлялись к фараонам,

По тронам их вышагивая всласть

Страсть угождать желанию патронов.

Патрокл пал в истории провал,

Опал сиял в кольце у Нефертити,

А в Ипполите был уже Орфей –

Трофей вакханок в хладном хризолите.

Примите мой поклон. Я сам был там –

Гиппопотам, Озирис, крокодилы

И дивная Изида с Моисеем.

Мы сеем с вами красоту, мадам,

Я не отдам вас, чтобы вы бродили

Вдоль Пикадилли. Пусть уж будет Сена.

2

На тему  «Леды»

Любовь – когда теряешь голов у́

И наяву сливаешься с любимой

В неистребимой страсти, словно с Ледой,

А следом лебединую споешь,

Но службу всё несешь как богомол.

 3

Мария Египетская

С той поры, как жаркая с постели

Шлюха Иордан переплыла…

Старец уложил ее в проем.

Лев был тут же в роли щитоносца,

с камнем в лапах рядом с стариком.

Рильке (Пер. А.Карельского)

Лишь ослу не страшен был Шеол,

Перешел он Иордан в Египте

И в подпитье на хребте в поту

Перевез ту, Господи простите.

А в Египте ожидал ее прием,

Старец уложил ее в проем –

И вдвоем со львом с камнями в лапах.

4

Явление Самуила Саулу

В крахе кто признается в своем?

Царь еще был горд величьем кары

в  миг, когда он своего гусляра

чуть к стене не пригвоздил копьем…

и, казалось, – сердце в нем орет.

 Рильке (Пер. В.Топорова)

Кто в тупости признается  своей?

Царей там не бывало до Саула.

Сам  Самуил предостерег евреев,

Да иерея занесло самумом.

Он умный был, а не какой фигляр.

Гусляр в шафар звучал, как Божий гром,

Игрой хотел Саул себя повеселить

И застрелить хотел гусляра топором.

Но сердце в нем пророчески орет,

И рот его то передал из рода в род.

5

Иеремия и оратай

Ты другого ждал? Мой рот болящий

чуть ли не с младенчества орет.

Он стал раной кровоточащей,

горем и бедой из года в год.

Рильке (Пер. В.Топорова)

-Ты не плачь, не плачь, Иеремия,

Мама мия, соску тебе в рот!

Скоро год тебе, а ты орешь,

Рожь не всходит уже целый год.

-Год на год, – в ответ Иеремия, –

Мама мия, не приходится.

Приохотился мой рот орать,

Ты орай, а мне в веках орать.