Роман Ефимович, гвардии
подполковник в отставке, вытащил из кустов стремянку, приставил к
окну второго этажа, огляделся — не смотрит ли кто, и полез наверх.
На все про все у него минут сорок: пока жена котлеты жарит, она из
кухни не выйдет.
Закончил с одним окном,
переставил лестницу к другому. Все, пора сворачиваться. Глянул на
часы — чувство времени не подвело: тридцать девять минут,
ноль-восемь секунд. Отнес стремянку в кусты, спрятал банку с
краской. Еще десяток погожих дней — и все подоконники будут как
новые. Домашние не заметят, у них глаз не настроен на эти вещи, а
дерево не станет гнить. Вот вам и семьдесят восемь лет, вот вам и
«не лазь, папа, не рискуй»! За шесть лет в Америке вон как детям дом
в порядок привел — потихоньку, не спеша, чтобы этот, как его…
кардиостимулятор поспевал.
В тринадцать ноль-ноль Роман
встречает желтый школьный автобус. Внучки бросают рюкзачки на
асфальт и гоняют с соседкиными детьми в пятнашки. Младшая становится
на свой рюкзак и кричит: «No babysitting! No babysitting!» Ага,
понятно, это у них вместо нашего «за одним не гонка, человек не
пятитонка».
Пятитонка, полуторка… угловатый
зеленый грузовичок... где Роман его недавно видел? А, да,
сегодняшний сон! Пыльная сумеречная площадь, он стоит с отцом,
что-то важное хочет то ли сказать, то ли услышать. Подъезжает
грузовик: дощатые борта, в кузове солдаты — круглолицые, румяные.
Отец запрыгивает через борт, Роман еще удивляется, как легко у него
получилось. Отцовский тулуп на глазах превращается в солдатскую
форму первой мировой войны. Почему первой — он же воевал на второй?
Грузовик отъезжает, среди молодых солдат выделяется старое лицо
отца. Но вот оно разглаживается, розовеет, вот уже неотличимо от
других. Так Роман и не успел то ли услышать, то ли сказать что-то
важное, теперь уже не узнать что.
Он приводит внучек домой и
сдает жене, а сам принимается за дела. По четвергам уборка в гараже
— у него все по расписанию, тридцать лет на гражданке не изменили
привычек. На цементном полу свалены картонные коробки, их надо
разломать и связать в плоские пачки — пойдут в макулатуру. Четыре
банки клюквенного сока: видно, сын привез и бросил где пришлось. Три
банки Роман ставит в шкафчик, а одну несет в подвал, в свой чулан.
Здесь идеальный порядок: на
нижних полках соки и вода, над ними в герметичных контейнерах крупы,
мука и орехи — перед тем как запечатать, он их держит в морозилке,
чтоб не завелся жучок. Два ящика свечей, три сотни банок консервов —
даты надписаны, он регулярно освежает запасы. Если вдруг что, семье
хватит перезимовать, еще и соседей поддержать от щедрот. Народ здесь
в Америке не пуганый, не запасливый, жареный петух в одно место не
клевал. Тут никто в жизни не видел пустых магазинов. А если ураган
дороги размоет? Или электричество вырубится надолго, месяца эдак на
два?
Здесь все на электричестве,
бензина на заправке — и того не нальют; сиди тогда, кукуй — ближний
магазин в шести милях. Надо бы вырыть погреб во дворе, горючего для
генератора запасти в герметичных канистрах, но это потом, первым
делом — дровяная печь. В доме отопление газовое, а без тока не
работает: это ж надо — не предусмотреть ручного режима! Разве можно
надеяться на электричество? Ну и что, что вся Америка надеется… Если
все дурни губошлепые, так и самому туда же? Печку поставить в
подвале простую, железную, обложить камнями — чтоб набирали тепло и
отдавали постепенно. Когда к морю семьей ездят по выходным, Роман
прихватывает домой пару-тройку гладких булыжников — уже целая горка
за кустами. Дрова тоже запасает постепенно: участок большой,
лесистый, веток падает много, весной здоровенный клен ветром
свалило. Попилил, поколол — с полкуба добавил в поленницу за сарай,
под самодельную крышу.
Приехали с работы дети. Роман
выходит, осматривает машины: не спустило ли колесо, нет ли царапины
— в автомагазине краска продается точно в тон. За ужином, когда все
наелись маминых котлет и пришли в хорошее настроение, Роман в
который раз заговаривает о печке. Дети переглядываются, вздыхают.
Невестка говорит:
— Папа, мы решили в этом году
ничего не делать. Не потянем пока — страховка вырастет, налоги тоже.
Давайте отложим разговор на пару лет?
С невесткой Роман не спорит. На
сына может прикрикнуть, а на нее — никогда. Тихая вежливая женщина с
нежными белыми руками и маленькими, трогательно пухлыми ступнями,
она всегда смотрит ласково, говорит спокойно. Устает, бедняжка, не
высыпается, на работу выезжает в шесть утра. В школе американских
оболтусов учить — тут не только устанешь, тут с ума сойдешь. И
платят мало. Но ей важно делать живое дело, а не в корпорации деньги
зарабатывать. Это Роману понятно, сам такой.
Перед сном они с женой выходят
погулять. Небо ясное, звезды крупные. Возле перекрестка Роман
обхватывает жену за плечи и ведет дальше, обняв, потому что здесь
она обычно вспоминает, что хочет увидеть падающую звезду, и
перестает смотреть под ноги.
Потом, когда засыпают все дети
— и маленькие, и взрослые, он ходит по детской половине дома, гасит
свет в ванной и коридоре. Проверяет подвал — так и есть, лампы
горят: видно, сын спускался за чем-то.
Под утро ему снится сон. Этот
сон часто снится, но почему-то всегда забывается. Другие помнятся, а
этот нет. Заснеженные маскировочные пригорки раскалываются надвое,
расходятся в стороны. Откидываются массивные крышки ракетных шахт.
Откуда-то с большой высоты Роман видит в широких воронках округлые
рыла боеголовок. Одна шахта пустая — нет, не может быть... сердце
дает сбой — где ракета? Как она могла исчезнуть? Это конец, это
позор, это расстрел... Уже внизу, под землей, в командном модуле, он
орет на дежурного майора, орет страшно, так, что голова чуть не
разрывается от давления изнутри, но из горла выходит только сип.
Роман дергается, стонет, и
жена, почти не просыпаясь, дует ему на лоб — так она дула на детские
лбы, когда сыновьям снились кошмары. Роман успокаивается, сон
меняется: все ракеты на месте, в идеальном порядке, готовые к пуску.
Вздрагивает земля, из желтоватого дыма, опираясь на короткие
огненные столбы, взлетают баллистические ракеты и скрываются в
темном небе как постепенно гаснущие звезды.
От вверенной Роману базы через
Северный полюс до США им лететь двадцать минут сорок секунд. Ну и
бабахнет там сейчас! Электричество точно вырубится. Ничего, пока
долетят, он успеет поставить детям печку. Дрова есть, зиму
перезимуем, а там видно будет.
И он улыбается во сне.
|