О крайствовании поэтического сознания
Поэт ощущает вневеяние, не
предназначенное для это мира – не случайно стих является ему на
порубежье того, что обычно называют сном и явью, мёртвыми и живыми
водами. Его ум скользит как водомерка по амальгамам потусторонности,
но не является ли отражение более подлинным, чем зримый и
передаваемый образ? Стих рождается из духа музыки, но кому он
предначертан, кто её дирижёр? Это не праздные вопросы, которые мы
задаём при помощи категорий вневизма. В русской философской
традиции почти нет мышления отвлечённого – это положено судьбой, или
такова инерция нашего матричного общества – отражать некие
социальные идеи и призывать народ к лучшей жизни – впрочем, это
всегда кончается катастрофой. «Не я и не он и не ты...» - писал
Иннокентий Анненский под псевдонимом Ник. Т-о в стихотворении
«Двойник». Лирический персонаж либо сам автор, либо его двойник –
это является аксиомой в рассмотрении стиха. На самом деле, всё может
быть гораздо сложнее. Лирический герой может находиться и «в
сияньи одеревененья», как писал
Георгий Иванов: «И наблюдаю с безучастием, Как растворяются
сомнения, Как боль сливается со счастием В сияньи одеревенения».
Боль – его человеческое начало, сиянье говорит о причастности иным
сферам. Набоков говорит о подобном опыте трансформации: «…мой дух
преображался: / на тысячу колец, / вращаясь, размножался / и замер
наконец // в хрустальнейшем застое, / в отличнейшем Ничто, / а в
комнате пустое / сутулится пальто». Безусловно, о мире
потустороннем, вторгающемся в поэтический опыт, писалось не для
красного словца. Трудно осознавать «Из пламя и света / Рождённое
слово», - оно ослепляет и не позволяет детально рефлексировать над
самим процессом стихотворения, подобием земного мира.
Герой Вневизма (само понятие героики здесь условно, и конечно, не
имеет отношения к земным подвигам) может представлять не просто
персонифицированное начало, но тень тени, тень идеи образа, и даже
то, что укоренено в тёмной материи и по какой-то неведомой причине
предвосхищает процесс проявления эфирных слоёв в материи. Автор
сочиняет автопортрет со стихами, силясь уловить тот процесс
крайствования – то есть стремления перенести границы сознания в
бездну, и даже – посмотреть на мир оттуда, куда человеку путь
заказан. «Перешагни, перескочи, Перелети, пере- что хочешь…» -
заклинал В. Ходасевич – или его Двойничий. «Вневизм-анализ» стиха
(термин М. Куденко) всегда присутствует в ткани произведения, но
находится в глубине, как приём мышления. Именно мысль выступает
перводвигателем стихотворения. Если персонаж, который пишет
стихотворения, вложенное в оболочку формы, приходит извне, то извне
прибывает и мышление? Постановкой этих проблем занимается недавно
утверждённая Академия Вневизма, постепенно обретающая и материальные
черты, воплощаясь, как всякая идея. Итак, герой может существовать
вне причинных смыслов, рождающийся из пелены, савана, ткани, -
музыки, мысли, формы (ритма), - порождающей его ипостаси триедина. И
тем не менее в самых далёких абстракциях мы видим человеческое
начало и подразумеваем внекатегории через внеперсонажи или
отсутствующие маски:
Ещё
не набрана - к кому
строка обращена вне ока?
Я в
зазеркалье потону,
ища
читателя глубоко.
Без
электронных миражей,
на
белой неба плащанице
восходят рифмы в сон стрижей,
где
перепутаны страницы.
...Не он ли по складам стихи
бормочет вишням на рассвете?
Меж
веток, призрачно-тихи,
внимают образы столетий.
Я
для него рифмую сон
земного бытия с нездешним,
и
каждый стих заворожён
читателем в раю мятежном.
А.Филимонов
«А
читал ли он стихи по скважинам, как надо читать стихи?» - задаётся
вопросом герой Набокова в
романе «Дар», выкликая идеального читателя. Кто он – читатель извне?
Мистическое литературоведение может попытаться определить и того, и
другого, брезжащих в мире. Внеидея уравновешивает идею, дабы та не
впала в материю, не исказилась, разлагалась вместе с ней. От диалога
вокруг предмета и образа к диалогу вне предмета, когда напряженность
дискуссии об идеях не спадает, но обретает черты самостоятельности и
саморазворачиваемости. Диалог ведётся на внеязыке – не на цеховом
языке избранных, но на языке внеусловностей внематериального мифа.
То, что проявлено – перестает существовать, возможно, вопрос о
некоем вневизме поднимался бы и раньше, если его можно было бы
проецировать через мир материи. «Счастлив я / Что твоя душа,
Вергилий, / Не твоя и не моя» - писал И. Бунин. Вневистика -
Анти-матрёшка, развоплощающаяся и пересотворяемая вне, вне, вне… Для
символистов понятие символа было центральным, фундаментальным, но
ведь символ только знаменует причастность к единству. Поэзию -
инструмент познания мира, познания в процессе, когда символ значит
то, что ещё предстоит открыть.
Внимайте вневесомым стихам в пустоте! Когда человек доверяется
вневизму, на него устремляется поток идей. И в этом внеперсональном
начале луч будущей жизни, проецирующей душу на экран времён. Я
слегка почувствовал, как совершаются открытия теорем или таблицы
Менделеева, над которым долго работаешь, в мозгу происходит что-то
вроде паники, затяжной, или стресса, и разум ищет решение внутри
себя и вне.
Есть очевидное невидимое,
пропущенное звено в структуре, которое можно ощутить лишь кончиком
интуиции, через мерцание косвенным взглядом и сверхпровидение,
потому что целое состоит из различных временных измерений, как
человек, дом, деревья… Используйте лифты в материи. Из амальгам в
ином свете сквозь идеалистические сумерки, прорастают звуки,
оплодотворяя мир теней и объединяя «там» и «здесь». Поэзия – это
вневизм, когда при взгляде со стороны все окрашивается новым светом
и предметы предстают в подлинном виде, обретая символы и суть снов
через музыку стиха на краю бездны. Такова морфология крайствования –
в вечном поиске рая среди слов.
|