Эпидемия

Старик Федотов зашел в сарай, отворил дверь в хлев и, болезненно морщась, сел на скамейку.
- Иди сюда! – строгим голосом приказал поросенку. Фунтик, легкомысленно похрюкивая, подбежал к Федотову и, растопырив уши, уткнулся хозяину в колени. Поросенку очень нравилось, когда старик чесал ему  между ушей.
-Щас, разлетелся! – остудил этот его игривый порыв Федотов. – Чеши ему… Эпидемия, понял? Свиной грипп! Ну-ка, покажи язык!
В ответ Фунтик еще раз хрюкнул и игриво завилял хвостиком.
- Побалуй, побалуй! – прикрикнул старик и сунул ему под пятачок костлявый кулак. – Смотри у меня, тока чихни! Вон оно, лекарство-то!  -  и кивнул на притолоку, где лежал широкий немецкий штык. Федотов еще во время своего босоногого детства, которое пришлось на первые послевоенные годы, притащил его со Вторчермета, и с тех пор штык исправно служил их федотовскому семейству всеми своими фашистскими верой и правдой.
- Враз вылечу! Понял?
Фунтик в ответ расплылся в весёлой беззаботной улыбке.
- Дурак какой… - сурово сказал Федотов.

Он затворил хлев, вышел в сад. Утро только-только начиналось, лишь мелко дрожало сиреневым цветом на востоке рассветное туманное марево.  Было благостно тихо, спокойно и умиротворенно. Хотелось просто стоять и молча пить эту благодатную молочную тишину, которая через час-полтора затопчется шумом машин, перестуком трамваев, тревожными гудками электровозов гудками и гулом идущей на завод рабочей смены. Федотов постоял, довольно пощурил выцветшие глаза, потом, кряхтя и привычно морщась, наклонился, набрал в карманы яблок и вернулся в сарай.
-На, - сказал Фунтику. – Витамины.
Тот озорно чихнул и потянулся к яблокам.
-Ладно, живи пока, - великодушно разрешил старик. – Им там делать нехрена, вот и выдумывают всякую хрень, чтобы было всё по хрену (что за нехрена, что за хрень, где это «там», и кто выдумывает, дед конкретизировать не стал. Это называется «великий и могучий русский язык»! Ни одно ЦРУ эти «хрени» никогда не расшифрует.).

Вообще, Федотов  ко всяким хворям относился двойственно. Внешне, на людях – пренебрежительно и даже иронично, отпуская ехидные замечания
по поводу медицинских возможностей вообще, и способностей их здешнего местного здравоохранения в частности.
- На Марс опять лететь собираетесь, а простой радикулит лечить не умеете, - регулярно выговаривал он участковой врачихе Марии Игнатьевне. У врачихи было трое детей и Колька, муж-алкоголик, так что дел у нее и на земле хватало, только поворачивайся. Но в споры со стариком она не вступала, потому что это был абсолютно дохлый номер – доказывать ему, что лично она, Мария Игнатьевна, никуда лететь совершенно не собирается. Это гораздо легче было признаться: да вот такая я, Валя Терешкова! Вот через полчаса закончу прием, халат сниму, руки вымою -  и пулей на Байконур! И ты, старый пень Федотов, не сомневайся: и на Марсе будут и яблони цвести, и грипп свинячий обязательно туда завезём! Чтобы всё было как у нормальных, здоровых, совершенно земных людей!
Федотов, словно читая эти ее мысли, заметно тушевался, замолкал и, сделав безмятежный вид, совал ей в халатный карман полсотни. Мария Игнатьевна тоже в свою очередь изображала полную отстранённость и вроде бы даже в упор не замечала этих денежных сований. Это была у них такая уже давняя, традиционная игра, некий спектакль двух никого не волнующих актёров. Впрочем, бывали ситуации, когда не заметить банкноты было никак невозможно. Тогда врачиха начинала краснеть и вяло сопротивляться, хотя никаких решительных попыток физического сопротивления этому денежному сованию не предпринимала. Это несопротивляемое сопротивление тоже было обязательным условием всё того же заунывного спектакля.
-Ничего, ничего, - тоже смущаясь, говорил Федотов. – Это ребятишкам на молочишко. Младший-то  в каком? А, только в первый пошел! Ну и ладно, не торопись. Еще находится, еще надоест школа-то эта! Ты пришли его за яблоками! Пропадают ведь!
-Пришлю, - обещала Мария Игнатьевна.- Спасибо, Иван Тимофеевич!
-Да ладно тебе, - досадливо отмахивался Федотов (дескать, тоже нашла о чём благодарить!). – Колька-то как?
-Нормально! – преувеличенно бодрым голосом врала врачиха. – Работает!
-А с этим делом? -  и старик бесцеремонно тыкал себя пальцем в кадык.
-Не-не, что вы! – продолжала свою привычную завиральню врачиха. – Он же хороший. Только слабохарактерный. И ребят не обижает никогда.
- Значит, никак не угомонится, - понимающе кивал Федотов и сурово поджимал губы. Кольку, её мужа, цемзаводского инженера, он знал с самого его детства. Тот вырос на их улице и в пацанячьем возрасте регулярно лазил в дедов сад за яблоками и грушами.
-Ничего, - успокаивал он собеседницу. – Вот подлечишь меня, я его успокою. А то, понимаешь, взял моду – хлебать! Я ему, паршивцу, устрою козью морду! Накормлю яблоками и грушами!
                                                                      
Так вот, если на людях дед храбрился-духарился, этак молодцевато-залихватски над медициной насмехался, то оставаясь наедине с самим собой, вынужден был признаваться – все-таки скучное это дело: пожилые годы… Возраст, как не хорохорься, не самая приятная на этом свете штука, и каждую болячку с каждым прожитым годом поневоле расцениваешь как этакий предварительный звонок  о т т у д а. Дескать, ты, старый пенёк Федотов, не особенно-то на земле нашей грешной расслабляйся. Тебе уже, если забыл, семьдесят второй пошел, и ты, вредный старикашка, можно сказать, вышел на свою последнюю финишную прямую. Так что не суетись, а на всякий пожарный, собери-ка чистое исподнее и держи его в полной боевой готовности. И в баню сходи, помойся как следует, не торопясь и с последним удовольствием. Можешь и пивком надуться напоследок, а то на небесах пивнушек не предусмотрено, Никто тебе, старый хрыч, пива там не нальёт и фуфырик не поднесет, так что даже и не надейся.

И вот, пожалте, к старым привычным напастям – новый геморрой: свиной грипп.  Федотов, конечно же, поинтересовался у Марии Игнатьевны: а как он для людей-то? Безвредный или на всякий случай сходить в соответствующий магазин, купить тапочки с картонными подмётками?
- Стопроцентных данных нет, – призналась врачиха. – Но остерегаться, конечно, нужно. (Понятно. Значит, тапочки на всякий случай надо приготовить). Как говорится, бережёного Бог бережет.
- Понятно, - буркнул Федотов. - Вот такая, выходит, сегодня современная медицина. И никакого тебе научного атеизьма.
Возвращаясь из поликлиники, он зашел в магазин, привычно покряхтел, но все-таки купил бутылку. Дома, выпив, закусив и привычно огорчившись новостям по телевизору (ползет, зараза, ползет, свинюха гриппозная! Уже и Гондурас захватила! Это считай, что под боком!), зашел к Фунтику.
- Ну, как ты? Не чихаешь? – и погрозил поросенку. – Смотри, а то враз вылечу! Рука не дрогнет!
В ответ он услышал привычное хрюканье. Дескать, достал уже, старый пень, своей патологической кровожадностью. «Вылечу, вылечу!». Смотри раньше сам в соответствующие тапки не переобуйся! 

Вечером в пятницу к Федотову приехал сын Пашка со всем своим благородным семейством. Пашка жил в соседнем районе, работал наладчиком на авиационном заводе, зарабатывал вполне нормально, да и вообще все у него было «хоккей», все полной чашей: красавица-жена Людмила, трое балбесов-сыновей, трёхкомнатная в центре, машина, дачка с погребом. Всё по уму, всё по делу, потому что и сам Пашка – умный да хваткий. Дурак  и растерёха такого добра ни в жизнь не наживет.
Сначала по приезде все было, как положено: подарки, ахи-охи, слезы-сопли-слюни, обнимания-целования, бодрые удивления « а дед-то у нас, оказывается, еще молодцом!». Федотов в ответ привычно жаловался на радикулит, обещал, как и положено в подобных торжественных случаях, вскоре непременно помереть, его тут же всем гамузом кидались успокаивать, говорили «это ты брось!» и лицемерно утешали, что «все там будем». Когда  через час эта бодяга всем уже порядочно надоела, сели за стол. Выпивали, закусывали, загадали завтра обязательно сходить к матери на могилку, и постепенно перешли к насущным мировым проблемам.
- У вас на заводе, чего про этот самый свиной грипп говорят? – спросил Федотов. Пашка дожевал кусок селедки и сытно-пьяно икнул.
-Да чего…Это все американцы воду мутят. Лекарств понаделали целые склады, а девать их некуда. Срок годности подходит, надо срочно пристраивать - вот и придумали этот самый свиной грипп. Так что, дед, не сомневайся – Унион Стейтс оф Амэрика! Это ихние гадские происки!
- Как всегда, - согласно кивнул Федотов. - Я вот чего думаю: может, заколоть поросенка-то? На всякий случай. Пока здоровый. А, Пашк?
- Давай заколем, - легко согласился сын и опять икнул. – Хоть прямо завтра с утра.  Я уже давно говорил – зачем он тебе нужен? Сам свинину не ешь, мы можем и на рынке купить – тебе с твоим радикулитом лишняя забота. Нет, я, понимаю: привык к живности. Святое дело! Так давай я тебе пяток кур куплю. Несушек, с петухом! Все мороки меньше, и яйца каждый день. А этого…гриппозного… выкармливать надо, да и заколешь – куда девать? Тушенку варить, сало солить? А потом все это добро в погреб таскать с твоей-то спиной? Морока одна!
Федотов задумчиво пожевал губами.
- Может, и на самом деле… - сказал нерешительно и, поколебавшись, все-таки махнул рукой. – А, ладно! Давай с утра! Хоть пуда четыре, а все наши будут. Всё не покупать!

Пашка с семейством уехал в воскресенье, запоздно после обеда, ближе к вечеру. Федотов долго стоял на дороге, и так долго и усердно махал рукой, что прохожие начали на него подозрительно коситься: чего это он? Кому машет? Не «поехал» ли по причине преклонного возраста и стариковского одиночества?

Вернувшись домой, он переодел выходную рубаху, влез в старые вонючие валенки и привычно потопал в сарай.
- Укатили, - сообщил Фунтику. – Теперь только на октябрьские приедут, на революцию. На-ка вот тебе конфетку… балбес.
Фунтик игриво хрюкнул и ловко слизнул сладкий шоколадный продукт с дедовой ладони теплым щекотным языком. Чего ж сына-то не послушал, спросил он Федотова блестящими любопытными глазами. И денек был что надо, и «лекарство» на притолоке, как всегда. Щас бы он меня уже  в своей машине вез. В полностью разобранном виде.
- А потому что деловой он больно, этот твой Пашка! – сказал дед
сердито. – «Давай заколем, давай заколем!». Ты сначала откорми как следоваит, да не всем чем попало, а по уму! Комбикормцем, свеколкой-морковкой, когда и хлебца покроши, не жадись! Чтоб сальце-то с жилочкой было, с прослоечкой, чтоб не жёсткое! А то ах-ох, давай, быстрей, покос скосили! На Марс лететь собираются -  а поросенка толком и довести до ума не умеют! Балбесы!
Да какой им, дуракам, Марс, согласно кивнул Фунтик. Дома дел полно, а они – к своим неведомым планетам! Действительно, балбесы! И в знак солидарности со стариком, звонко чихнул.
Федотов тут же бросил на него подозрительный взгляд.
-Ты чего? Опять? -  и в очередной раз продемонстрировал поросёнку свой жидкий кулачок. – Не особенно-то радовайся! Это я сегодня тебя пожалел! А если чихать будешь – враз вылечу! Понял?
Понял, кивнул Фунтик. Заколебал ты уже своими постоянными угрозами. Лучше себя побереги. Чай не мальчик. А я уж как-нибудь, без твоих лечений. Тоже мне, свинячий доктор выискался. Профессор кислых щей, товарищ Пилюлькин.

Он  выбежал мимо старика во двор и  с любопытством огляделся. Солнце  уже начало валиться на запад, но жара держалась еще душная, обеденная. Над смородиной и крыжовником лениво жужжали жирные навозные мухи, а одна, самая нахальная, села ему, Фунтику, прямо на пятачок. Он собрался звонко чихнуть, чтобы прогнать нахалку, но благоразумно испугался спровоцировать Федотова на необдуманно срочное лечение. Муха словно поняла его сомнения, поднялась в воздух и уселась прямо на лысину старика. Странно, но Федотов, обычно очень брезгливо относившийся к этим переносчицам инфекций, сейчас муху не прогонял, сидел неподвижно, в странно замеревшей позе. Фунтик фыркнул, помотал головой и побрел полежать в тенек под верстаком. Там было прохладно и спокойно.