Стихи о музе

***

Ранним утром

В обнимку с Музой

Я вышел на берег моря.

Настроение было отличное,

В голове копошились рифмы,

И все предвещало стихи

О любви, о «свободной стихии»

И других высоких материях.

Но вдруг

Мне в стопу вонзился

Осколок бутылки,

Разбитой какими-то суками.

И я завопил,

Взвыл от боли,

Семиэтажно просклонял этих тварей

По всем падежам;

Моя Муза схватилась за голову,

Расправила крылья

И полетела к другим поэтам.

И я, оставшись без вдохновенья,

Вместо стихов о любви,

О «свободной стихии»

И прочих высоких материях,

Написал, вопреки своей воле,

Вот такой «авангард»…

***

Я Музу не видел, но слышал:

Она мне шептала слова.

Была мне отдушиной, нишей...

Я жив, значит, Муза жива.

Я Музу не видел, но знаю:

Капризна, ревнива она.

Исчезнет, обидевшись, в мае.

Какая без мая весна!

Я в сердце храню ее голос.

Мне Муза – и Бог, и судья.

Я Музой раздвоен, расколот.

Она – моя жизнь и судьба.

***

От меня ушла моя Муза.

Ушла, ничего не сказав,

Без каких-либо объяснений,

Не оставив прощальной записки.

Люди добрые,

Люди недобрые,

Если вдруг вы ее повстречаете,

Будьте вежливы с ней, будьте ласковы.

Не повторяйте моих ошибок.

Удержите ее всеми правдами,

А неправдами – не удержите.

Ее отличительные приметы:

Крылата и очень обидчива.

***

В этой жизни мне деньги не светят:

Не сумел, не успел преуспеть.

В голове только рифмы да ветер,

Для успеха – нехитрая снедь.

В этой жизни мне слава не светит.

Славе нравится шелест банкнот.

Окочурюсь – никто  не заметит.

Может, Муза печально вздохнет.

***

Сижу, никому не мешаю,

В ожидании Музы

Перебираю слова-кирпичики,

Воздвигаю свой памятник.

Жена говорит:

«Сними занавески, пожалуйста.

Я начинаю уборку.

Помоги мне хоть этим».

Слова-кирпичики падают,

Разбиваются вдребезги.

Только-только пришедшая Муза,

Словно испуганная птица,

Машет крыльями, трепыхается,

Ищет, куда бы деваться.

Памятник остается не воздвигнутым.

Снял занавеску –

Внес свою лепту в уборку.

Сижу, никому не мешаю,

Собираю кирпичики слов,

Склеиваю обрывки мыслей,

Воздвигаю свой памятник.

Приходят дети с петицией:

«Папа, открой холодильник,

Покати в нем шаром

И обрати внимание,

Что в желудке его так же пусто,

Как и в наших животиках».

И дальше в петиции следует

Список необходимых продуктов,

Которые поднимут настроенье

И холодильнику, и домочадцам.

Материя первична. Молча иду в супермаркет.

Слова-кирпичики рассыпаются,

Превращаются в гравий и щебень.

От такой «бытовухи»,

Разбавленной «прозою жизни»,

Муза приходит в ужас,

Теряет дар речи,

Громко хлопает дверью и улетает.

Вот так я всю жизнь разрываюсь

Между Музой и холодильником,

И мой памятник остается

Недостроенным, не воздвигнутым.

***

Моя жена

Меня ревнует к Музе.

Что ни стихотворенье,

То скандал.

Хоть голову в песок!

Хоть ползай юзом!

Не ладят бабы,

Черт бы их побрал!

И что ни день,

Все туже этот узел,

Добро бы,

Если б было, что делить.

Ведь Муза – не жена,

Жена – не Муза,

Устал я объясняться

И юлить.

Не сладить с треугольником,

Похоже,

Раскроешь рот –

Вновь раздразнишь гусей.

Как объяснить,

Что Муза мне дороже,

Как и стихи

Дороже жизни всей!

***

И снова эту Музу где-то носит;

Мне снова впору лаять на луну.

Слова без вдохновенья – просто россыпь;

Не пишется, а ей – по кочану.

Схожу с ума от ревности и злобы.

Задам ей трепку! Сцену закачу!

Наверно, стала чьей-то там зазнобой.

Мне б удержать ее, да вот – не по плечу.

А впрочем, нет. Не попрекну ни словом.

Насильно мил не будешь: пусть идет.

Я столько лет стихами к ней прикован.

Шалаш – не рай. И полон рот забот.

Но вот – явилась... Смотрит лучезарно:

Мол, что случилось? Что здесь за дела?

Обезоружила улыбкою янтарной,

Вошла в стихи, как входят в зеркала...

Коктебель

                             Максимилиану Волошину

Ты ведь помнишь Волошина, море!

Он любил тебя больше, чем Музу.

Солнце медленно падает в лузу…

Ты ведь помнишь Волошина, море.

Коктебель, ты ведь помнишь поэта!

Хлебосольный – душа нараспашку.

В море, в небе пасутся барашки…

Коктебель, ты ведь помнишь поэта.

Вы художника помните, скалы?

Вы позировали в акварелях.

Вы играли ему на свирели…

Вы художника помните, скалы?

Здесь бродил он, вы помните, горы?

Он царапал стихи на скрижалях.

Ветры что-то сердито брюзжали…

Здесь бродил он, вы помните, горы?

Как любил он вас, помните, степи?

На прожухлых полях плачут маки.

Камни – духи, кудесники, маги…

Как любил он вас, помните, степи?

Вы дружили с ним, лунные ночи.

Тихо пели ему о каньонах.

Здесь иные века и каноны.

Вы дружили с ним, лунные ночи

Вы, холмы, ему пели хоралы.

В бирюзово-лазурном заливе

Златогривые волны игривы.

Вы, холмы, ему пели хоралы.

Его сердце живет в Коктебеле,

В акварелях пульсирует, в строках.

Лишь себе он судьёю был строгим…

Его сердце живет в Коктебеле.

***

У меня постоянный соавтор –

Моя Муза, мое вдохновение.

Когда ее нет,

Мир становится блеклым и серым.

Я без нее не делаю ни шагу:

Ведь я же без нее – никто, ничто.

Она вдыхает жизнь

В безжизненные строки.

Но иногда –

Как, например, сейчас –

Я пишу стихи в ее отстутствие.

И в результате получается какая-то совершенно

Беспомощная и аморфная дребедень,

И я был бы самым бесчестным и бессовестным человеком,

Если бы не предупредил читателя,

Что за это стихотворение

Муза не несет никакой ответственности.

***

У Льва Толстого была

Ясная Поляна с тишиной.

Она позволяла Толстому

Слушать свое вдохновенье.

А я не слышу,

Что кричит мне Муза.

Что-то гениальное, наверно.

Просто так она кричать не станет.

Я из-за шума ничего не слышу.

На улице бибикают машины.

А дома меня оглушают

Жена со своим телевизором,

Дочка с воющим феном,

И сын, что во все свое горло

Подпевает хитам папуасов.

Так что - прости, человечество,

Но ты на меня не рассчитывай

И напрасно не жди от меня

Чего-нибудь такого, на века.

Нет у меня тишины,

Нет и Ясной Поляны,

Да и сам я – не Лев Толстой.

А Муза истошно кричит,

Что что-то такое там помнит,

Какое-то чудесное мгновенье,

Но по-моему на нее

Из-за этого шума и гама

Нашел депрессняк и маразм.

***

Без Музы я всегда какой-то пресный.

Не пресный даже, а неинтересный.

Без Музы я – без палки жалкий ноль.

А с Музой я – и с палкой, и король.

Без Музы я какой-то малахольный.

Быть малахольным – вовсе не прикольно.

Без Музы я растерян, одинок.

Когда она со мной – со мною Бог.

***

Мне без Музы – очень-очень плохо.

Мне без Музы – хуже, чем без денег.

Все поэты – лохи-скоморохи.

Что поэт? – талантливый бездельник.

***

Стихи пришли и попрощались тихо:

“Пеняй на Музу – мы здесь ни при чём”.

В душе моей – разлад, неразбериха.

Я – как конверт, скреплённый сургучом.

***

Когда не пишется – бывает впору вешаться.

А Музе что? – опять ушла в загул.

Но вот вернулась, каясь, словно грешница,

И ветер снова в парус мой задул.

***

                                    Вперёд, мечта, мой верный вол!

                                    Неволей, если не охотой!

                                                                        В.Брюсов

Мечта – не вол, и Брюсов – не поэт,

С мечтой нельзя кнутом и понуканьем.

На вдохновении сошёлся клином свет.

Стихи не измеряются вьюками.

Мечта и Муза – две мои сестры.

И обе не выносят принужденья.

Они в меня вселились, с той поры

Рождение стиха – как возрожденье.

***

Муза заладила –

Дескать, не хлебом единым;

Мол, на что тебе хлеб –

Можешь квасом вполне обойтись.

Для меня с давних пор

Стало поле поэзии минным.

Подорвусь на стихах и умру,

Как на сцене артист.

***

В последнее время

Муза завела привычку

Приходить страшно некстати.

В последний раз вдохновенье меня осенило,

Когда я чистил репчатый лук.

И я стал носиться по комнате

В поисках ручки с бумагой,

И при этом кричал домочадцам,

Что полцарства отдам

За паршивую ручку с бумагой.

И при этом я горько плакал

И при этом не мог разобраться:

Это слёзы от лука

Или

От внезапно нахлынувших чувств…

***

                                    Если вечером лечь, окна настежь открыв,

                                    Рифмы тут же пойдут косяками.

                                                                                    Елена Пестерева

Я прилёг на диван, окна настежь открыл,

По совету одной поэтессы;

Рифмы тут же пошли, как умерить им пыл?

Мне в квартире от них стало тесно.

Я их впрок заготовил на тысячу лет,

Ну, и что теперь с ними мне делать?

“Рифмоплёт мне не нужен, мне нужен поэт”, -

Муза, грустно вздохнув, улетела.

Это надо же – взять и вот так “удружить”!

Не совет, а прямая подстава. 

Перессорила с Музой, такая вот жуть;

Рифмы прут, словно танк или лава.

Ну зачем она так? – я же к ней всей душой;

Хлопал громче, чем все остальные.

Не пойму, как до жизни такой я дошёл:

Строки – слабенькие и больные.

Рифмы всюду роятся, плывут и парят;

Можно в розницу брать их и оптом.

Марширует по комнате бравый отряд,

Бедный коврик изрядно потоптан.

От нашествия рифм белый свет мне не мил,

Балансирую на парапете.

Собираясь прилечь, плотно окна закрыл:

Ну их к лешему, эти советы.

***

Конечно, я, в принципе, мог бы

Устроиться куда-нибудь чиновником

И с девяти до шести

С серьёзным видом валять дурака

Получая при этом зарплату,

Которая позволяла бы

Считаться вполне респектабельным,

Быть похожим на всех остальных.

Но Муза пришла и сказала:

- Не смей даже думать об этом.

Богатство, бриллианты и виллы,

Отдых на Багамах или в Ницце  –

Лишь суета сует; будь выше, чем всё это.

Всё это – не твоё. Твоя забота –

Писать стихи и думать обо мне.

Да, днём и ночью думать обо мне,

Дружить со словом и строить воздушные замки.

Я согласно кивнул головой,

Вздохнул и, затянув ремень потуже,

Стал неукоснительно следовать

Её инструкциям и предписаниям.

Конечно же, такая перспектива

Меня не привела в большой восторг,

Но я не идиот и не дурак,

чтобы спорить с женщиной.

***

Поэт был молод,

И Муза ему диктовала

Дерзновенные, необузданные метафоры;

Поэт был дерзок, нахален,

Он отвешивал направо и налево

Пощёчины общественному вкусу.

Он был самобытным поэтом,

Он был не похож на других,

И именно этим

Был интересен миру и себе.

Затем он пощупал пульс эпохи,

Наступил на горло своей песне,

Попрощался с лирикой, назвался трибуном

И стал зычным голосом горланить

Гимны, оды и марши,

Которые он посвящал

Победившим кровожадным скифам.

Муза ушла от него

И унесла с собой соль,

Без которой его метафоры,

Его образы, стихи и жизнь

Стали непоправимо пресными.

Его добровольный уход из жизни

Оставил много открытых вопросов

И стал отличной пищей

Для расхожих догадок и домыслов.

На самом же деле

Ключ к разгадке заключался в том,

Что он перестал ощущать

Вкус поэзии, метафор и любви,

Что он перестал ощущать

Вкус жизни.

***

Когда Муза со мной, мне понятен

Язык водопадов и листьев,

Лесов и ветра, гор, озёр, полей,

Снега, птиц и закатов;

Но стоит Музе уйти,

Как все органы чувств

Как-то сразу во мне замирают,

И я смотрю и не вижу,

Прислушиваюсь и не слышу;

В общем, я превращаюсь

В одноклеточную инфузорию.

Когда Муза уходит,

Жизнь становится серой и блёклой,

Жухлой и однотонной.

Я включаю режим ожидания

И жду возвращения Музы.

Всем своим существом протестую

Против статуса инфузории.

***

Время сейчас такое:

Готово сжить поэзию со света.

Всё стрижёт под одну гребёнку.

Сегодня стихи не нужны –

Ни хорошие, ни плохие.

У плохих стихов и хороших

Одна и та же судьба –

Их никто не читает.

Но мне при этом

Почему-то непременно нужно

Отшлифовывать каждое слово,

Чтобы каждое

Никому не нужное стихотворение

Было хорошим.

Ну разве не глупо?

***

Пишу стихи –

Неплохие, скажу вам, стихи,

хотя они при этом,

ничего, к сожаленью, не стоят.

То есть не то чтобы они

Такие уж никудышные, -

просто ни одна сволочь

не платит за них ни копейки.

Но я не сетую на судьбу –

Ведь стихи в определённом смысле –

Свидетельства эпохи, артефакты.

***

У поэтов – мозги набекрень.

Всё, что пишут они – дребедень.

Пишут всякую хрень для отрады.

Написали шараду - и рады.

Кстати, чем непонятней шарады,

Тем ценней. Кто не понял, тот пень.

Объяснил бы, в чём дело, да лень.