***
Ты, конечно, вне критики,
Господи,
И дела твои, все твои замыслы
Выше нашего понимания,
Я, конечно, лишь глина и прах,
И не мне поучать Тебя, Боже,
Но если бы Ты записал
Свои Заповеди и законы
Не на каменных плитах,
скрижалях,
А вложил бы их в виде чипов
В наши души и наше сознанье,
В наше сердце, в молекулы крови
Или в глину и прах нашей плоти,
Если б Ты закодировал нас,
Мы бы не были так непослушны,
Мы бы не были жестоковыйны,
Мы не лгали бы и не крали,
Почитали б Тебя и родителей,
Не желали бы жен своих ближних,
И, что самое-самое главное,
Не могли б никого убивать.
Я, конечно, лишь глина и прах,
И не мне поучать Тебя, Боже…
***
Чтобы рай был похожим на рай,
Мало тихой зеленой поляны,
Мало солнца и мало тени,
Мало сосен и мало прохлады,
Мало чистой болтливой речушки,
Мало спелых черешен и яблок,
Нужно также, чтоб вам было
десять,
Нужно также, чтоб не было
смерти,
Чтобы были стрекозы и бабочки,
Были мама и папа здоровы,
Чтобы девочки были с косичками,
Чтоб смотрели влюбленно на вас,
И чтоб вы с восхитительной
ловкостью
Для девчонок ловили кузнечиков…
Можно выкинуть что-то, но
только
Рай не будет похожим на рай…
***
Сижу, с упоеньем смотрю,
Как на теннисном корте
Порхают, как пестые бабочки,
Две соперницы-теннисистки.
Смотрю, не могу оторваться.
Такое зрелище, что даже хлеб не
нужен.
Красавец корт, красавицы
спортсменки,
И фейерверк красивых
комбинаций…
Ну просто праздник
Для души и глаз!
Но непременно кто-нибудь
найдется,
Кто проворчит, кто пробурчит
под нос:
“Кому он нужен, этот глупый
теннис,
Когда на свете столько
сериалов!”
***
Не знаю даже, как сказать об
этом.
Меня уже давно грызет вопрос -
Каким это образом спортсменки –
Бегуньи, прыгуньи, пловчихи,
Баскетболистки и
воллейболистки,
Гимнастки, фигуристки,
теннистки –
Участвуют во всех
соревнованьях,
Не пропуская ни одно из них.
Неужели у них никогда
Не бывает критических дней?
Я понимаю, спрашивать об этом
Не очень-то красиво и этично,
Но знание, как говорится, сила.
А то получается так,
Что жизнь прожил, как поле
перешел,
Всю жизнь с прилежаньем учился,
А помереть придется дураком…
***
Ненавижу пенсне.
Даже слово “пенсне” ненавижу.
Оно, это слово,
В моем сознании ассоциируется
С Лаврентием Берией.
Глупо, - вы скажете.
Сам понимаю, что глупо.
Понимать – понимаю. Но все же
Ненавижу пенсне.
Даже слово “пенсне” ненавижу.
***
Ну что за прелесть
Этот женский теннис!
Как дефилируют
Красавицы по корту!
Как грациозно
Каждое движенье!
Не знаю, право,
Зрелищнее спорта.
***
Как-то иду и вижу:
Какой-то невзрачный,
Маленький, плюгавенький котенок
С важным и озабоченным видом
Переходит от дерева к дереву
И обрызгивает стволы.
Свою территорию метит.
Это ж надо! – такой вот
заморыш,
От горшка два вершка,
Спит и видит себя леопардом,
Или, может, уссурийским тигром…
Одного не учел наш котенок:
Это только в мире людей
честолюбивые кошки
нередко становятся львами,
тиграми и леопардами.
***
“Как вам потеется?” –
Приветствовал я как-то
на древнеримский лад
знакомого министра.
Ответ министра был не
адекватен:
“Да как вы смеете! Невежда!
Неуч! Хам!
Что за народ – одно сплошное
быдло!”
Ну что я мог сказать ему на
это?
Я был сама учтивость:
“O tempora,
o mores!”
А что поделаешь, порой бывает
так,
Что мечешь бисер и перед
министром…
***
Глазами сердца
Я проникаю сквозь толщу
Вечных льдов Арарата
И вижу останки Ковчега.
Но засевший в сознании скепсис
Каждый раз тут как тут:
Вскакивает как ванька-встанька
И вопрошает:
- А где доказательства?
И мне ежедневно приходится
Улаживать бесконечные
конфликты,
Бесконечные свары и ссоры
Между глазами сердца
И засевшим в сознании
скепсисом.
Вы даже представить не можете,
Как это мне надоело!
***
Богатые бездари
Живут себе припеваючи
И совершенно не комплексуют
Из-за отсутствия дарованья.
Талантливые бессеребренники
Вечно ноют, едят себя поедом,
Всю свою жизнь сокрушаются
Из-за нехватки денег.
Господи, а давай-ка вместе
Посмеемся над ними:
Ты со своей высоты –
Добродушно и весело,
Я же, как все бессеребреники,
Сокрушаясь и пряча слезы…
***
Я назвал багульник
Богохульником.
Багульник смертельно обиделся.
“Ради сомнительной рифмы
Ты играешь с моей репутацией
И несешь несусветную чушь.
А раз так,
Ты поэт - несусвет”.
И тогда я назвал одуванчик
Самостелющимся диванчиком,
И одуванчик так долго смеялся
И так расчихался, что лопнул.
И на лужайку устремились
парашютики.
Вот видишь, багульник,
Какой я поэт-несусвет…
***
Не бросайте меня в огонь –
Я в огне не горю.
Не топите меня в воде –
Я в воде не тону.
Не бросайте меня со скалы –
Мне крылья упасть не дадут.
Я – не сгорающий и не тонущий,
Хоть и хрупкий, порочный,
непрочный.
Я исчезну, как вид:
Все поэты теперь исчезают.
У поэтов – одна всего жизнь,
И поэты – совсем не живучи.
Если ищете смерти моей,
Если вам непременно нужно,
Чтобы я замолчал,
Чтобы я замолчал навсегда,
То не нужно огня и воды,
И не нужно высокой скалы:
Вам достаточно просто
Опутать меня паутиной
Своего равнодушия;
Вам достаточно просто
Отравить меня бездуховностью.
В равнодушии и бездуховности
Нет кислорода, который
Нужен для жизни стихов.
***
Нам сказали: живите, как
можете.
Ведь для нас теперь – трудное
время.
Мы кормили терпение с ложечки,
И лишенья дышали нам в темя.
Нам сказали: живите надеждами,
Только нам шиковать не мешайте.
Что ж, шикуйте, - сказали мы
вежливо.
Мы потерпим. Вы тоже мужайтесь.
Нам сказали: “На что вы
надеетесь?
Уезжайте в богатые страны”.
Мы сказали: “Мычите – не
телитесь.
Не дождетесь: напрасны
старанья”.
Нам сказали: “Не будьте
занудами.
Все равно, ничего вам не
светит”.
“Обойдемся”, - сказали мы
буднично.
Мы ведь слов не бросаем на
ветер.
Нам сказали: “Ну что вы всё
ропщете?
Вечно хаете нас – и прилюдно”.
“Мы пригрели врагов
доморощенных”, -
Им ответили мы дружелюбно.
Нам сказали: “Мы ваши
правители.
Худо-бедно, а все же вас
кормим”.
“Нет, вы – сорные
травы-вредители.
А сорняк нужно выдернуть с
корнем”.
***
Время от времени
С самого дна моей памяти,
Из самых отдаленных его глубин,
На поверхность всплывают
Лица давних знакомых.
Они с улыбкой смотрят на меня:
“Сколько лет, сколько зим!”
Да, действительно, сколько лет!
Да, действительно, сколько зим!
Почему они вдруг меня
вспомнили?
Почему о себе вдруг напомнили?
Впрочем, это не так уж и важно.
Гораздо важнее то,
Что на самом дне моей памяти,
В самых отдаленных его глубинах
Живут себе, поживают
Лица давних знакомых…
***
Вам когда-нибудь приходилось
Ломиться в открытую дверь?
Даже не думайте пробовать.
Это просто немыслимо глупо.
Я как-то раз попытался –
Сам себя насмешил.
Нет, вы вдумайтесь только –
Ну как это можно ломиться
В настежь открытую дверь?
Ведь чтобы куда-то ломиться,
Нужно, чтоб было препятствие,
Хоть какое-то сопротивление.
А открытая дверь –
Это же пусто-пусто.
Никакого тебе препятствия,
Никакого сопротивления.
Поэтому каждый раз,
Когда мне нужно ломиться в
дверь,
Я эту самую дверь
Предварительно плотно закрываю,
И лишь после этого
Начинаю в нее ломиться.
А ломиться в открытую дверь –
Это последнее дело.
***
Наш участковый врач –
На удивленье прелестная
женщина.
И я, неловко и неуклюже,
Каждый раз подношу ей
Большой букет
Своих болезней, болячек и
недугов…
***
- Ах, какой замечательный,
Фантастический просто удар! –
Ахнул теннисный комментатор,
Откликнувшись эхом
На ликованье трибун.
- Аут! – запоздало воскликнул
Линейный судья,
И сразу же все приуныли.
Можно было подумать,
Что кто-то на весь стадион
Испортил воздух…
***
“Небо, снимите шляпу! –
Я иду”, - гордо сказал поэт,
Все перед ним расступились,
Сняли перед ним свои шляпы,
И вписали его имя
В анналы мировой поэзии.
Затем поэт снял шляпу
Не перед небом,
А перед временщиками,
И так никогда и не вышел
За пределы своей эпохи.
***
Старик сидит на скамейке,
Впитывает в себя солнце
И смотрит с улыбкой, как в луже
Плещутся воробьи.
- Смерть, неужели ты можешь
Даже это отнять у него?..
***
Аквариум, в котором я живу,
Зовется Нью-Йорком.
Здесь много очень высоких
Водорослей и планктонов.
Их зовут небоскрёбами.
В моем аквариуме
Толпятся, снуют, копошатся,
Задыхаются в затхлой воде
И с занятым, очень серьезным
Видом бегут взад-вперед
И пялятся друг на друга
Сумасшедшие вроде меня,
Такие, как я, идиоты.
И никому невдомёк,
Что в загаженном этом аквариуме
Давно уже необходимо
Поменять воду.
***
Корова вышла на сцену,
Съела охапку сена
И под бурные аплодисменты
Превратила траву в молоко.
- Подумаешь, тоже мне фокус, -
Сказал я, взобравшись на сцену,
Превратил молоко в мочу,
Содрал с коровы семь шкур,
И оставил от бедной бурёнки
Одни лишь рога и копыта.
Я – царь природы. Господин
природы,
Я всё могу. Я это доказал.
Я самый совершенный разрушитель
Великих замыслов,
величественных планов
Творца Вселенной…
***
Мрамор под резцом Родена
Артачился, брыкался,
чертыхался;
Он никак не хотел становиться
Послушным и безвольным
изваяньем –
“Не хочу быть шедевром – и
баста!”
Мрамор вообще не хотел
Никем и ничем становиться;
Мрамор хотел оставаться глыбой,
Неотёсанной и бесформенной.
В общем, мрамор хотел
оставаться
Самим собой.
Но скульптор смотрел на мрамор
Взглядом плотоядного
вожделения.
Мрамор был не обуздан и зол;
Он был тигром, был львом, был
мустангом,
Но в руках у Родена
Резец был кнутом и хлыстом,
Скульптор был терпелив и
настойчив,
И мрамор, немного ещё побуянив,
С тяжёлым вздохом всё же
согласился
Стать шедевром
искусства.
***
Для фанатов футбола
Жизнь измеряется не годами,
А чемпионатами мира.
Средняя жизнь фанатов –
Пятнадцать чемпионатов.
***
Змеиный яд в малых дозах –
Лекарство.
Я был бы не прочь подружиться
С шаровой молнией,
Но я знаю, у неё проблемы
С чувством меры.
***
Для того, чтоб взобраться
На вершину высокой горы,
Нет ни сил, ни дыханья.
Мое сердце осталось там,
А я стою у подножья
И тоскую по сердцу,
До которого мне не добраться.
***
Ласточки мечутся в небе не зря.
Значит, будет гроза.
Сердце мечется в клетке
грудной.
Значит, скоро на упокой.
***
Океан очищает себя.
Небо тоже себя очищает.
Я выстирал душу сегодня,
И стала душа океаном.
Я небом себя ощущаю.
|