Я просыпаюсь в десять часов утра, снимаю противомоскитную сетку, прячу её под подушку и иду в маленький флигель, где живёт моя мама, пить водянистый кофе. Возле флигеля есть садик, но мама даже не видит его, так как целый день возится на кухне. Я вместе с отцом и двумя братьями живу в обмазанном глиной деревянном доме, а во флигеле живёт мама с моей сестрой - этот флигель построили, использовав балки, которые остались от нашего старого дома и прикупив немного кирпича. Домик похож на кукольный, он очень маленький и маме там тесно.

Тропинка, которая ведёт во флигель, блестит на солнце, а деревья - гуанабано, манго и несколько апельсиновых деревьев - размахивают своими ветками, как будто танцуют под чистым голубым небом.

Уже прошла та пора моей жизни, когда я хотела прославиться. В двенадцать лет я решила стать учительницей, в тринадцать сама мысль об этом показалась мне нелепой, и я решила стать врачом или адвокатом. Я думала, что мне очень пойдёт белый халат, думала, что смогу убедить всех своим красноречием, доказать, что мы все равны, что деньги - не главное, что нужно покончить с несправедливостью. Так длилось пока мне не исполнилось семнадцать лет, и я поняла, что не могу убедить даже маленького ребёнка. Тогда я решила стать актрисой. Я имитировала голос Марии Феликс[1], её манеру ходить, мне казалось, что я очень на неё похожа, пока кто-то не сказал, что я слишком маленькая, полная, круглолицая и уж никак не похожа на Марию Феликс. Однако я думала, что несмотря на это, из меня может выйти актриса. Нужно только подождать до двадцати лет, поехать в Мексику и сняться там в кино.

Жизнь в нашем городке угнетала меня. Летом жара, безлюдная улица, пылища, дни, похожие один на другой... Отец непрерывно бурчал - всё было не так: то дождь идёт долго, то его давно не было, то уходит много воды на стирку и умывание, хотя колодец всегда полный, то тратится много денег на электричество, хотя тогда у него были не только деньги, но и скот, и недвижимость. Со мной он никогда не разговаривал.

Моя мечта стать актрисой исчезла, когда мне исполнилось двадцать лет, потому что я ещё больше располнела, к тому же профессия актрисы показалась мне не очень почётной. Тогда я решила стать писательницей. Весь дом заполнился моими рукописями, целые ночи я не спала, всё читала и писала, перестала ходить на вечеринки, не думала о женихах, потому что любовь забрала бы у меня много времени, необходимого для творчества. В итоге я разучилась разговаривать с людьми, перестала с ними общаться, углубилась в "интеллектуальный труд", отдалилась от семьи, а лучше было бы найти себе хоть какую-то работу. Нормальные человеческие чувства исчезли из моей души, я не жаждала ни работы, ни собственной семьи, ни любви...

Но однажды, когда мне было семнадцать лет, ко мне пришла любовь. Он был парнем из нашего села и, кажется, любил меня, потому что не только ходил к нам, но и приносил мне подарки - то бусы, то кружево к платью, то туфельки.

В страшной духоте, когда даже пыль на улице лежит неподвижно, когда собаки и лошади прячутся от жары, а всё живое замирает, я иногда думала, что неплохо было бы иметь свой дом с абажурами, занавесками на окнах, фотографиями и картинками на стенах, букетами из искусственных цветов (как у сестры), стоять у плиты и варить обед с помощью служанки, а вечером приводить себя в порядок, душиться хорошими духами, одеваться в роскошный халат, ожидая мужа, а потом вместе с ним смотреть телевизор. В другой раз такая жизнь казалась мне очень скучной, и я думала, что должна сделать что-то гораздо более значительное и что ради этого можно пожертвовать семейным счастьем.

Парень сидел у нас с утра до вечера - его родители были зажиточными и ему не нужно было работать. Но однажды всё кончилось. Дело было так: он поймал птичку и позвал меня посмотреть на неё, а я не откликнулась,  зачиталась. Он подошёл к моему столу, заваленному книгами, и сбросил их на пол. Я закричала: "Что ты делаешь!", а он упрекнул меня в том, что я уделяю больше внимания книгам, чем ему, ещё и пригрозил, что выбросит все мои книжки на свалку, а я сказала, чтобы он убирался вон и больше сюда не приходил. Он ушёл, но вечером вернулся. Я плакала в своей комнате, прижимая к груди книжки, и не хотела видеть его. На следующий день он снова вернулся и приходил ещё несколько раз, пока не убедился в том, что всё между нами кончено. После этого у меня было достаточно времени, чтобы читать всё, что мне захочется.

Теперь, пятнадцать лет спустя, я убедилась в том, что никогда не напишу никакого шедевра, потому что мне нечего сказать людям. Я встаю в десять, выпиваю водянистый кофе, жду двенадцати часов, чтобы пообедать, затем трёх, когда полдник, семи,  чтобы поужинать и десяти, чтобы лечь спать.

Когда я иду в домик мамы, слышно, как отец её ругает за то, что она потратила лишнюю копейку, или кричит, что жаркое пережарено, либо канючит деньги на сигареты, т.к. дела его плохи. Пока я читала свои книги, отец промотал деньги, от нашего дома остался маленький флигель, а я даже ничего не заметила, углубившись в чтение, не увидела, как падали стены, и я очутилась среди руин, т.к. нуждалась в одиночестве, чтобы написать свой шедевр.

Моё будущее для меня ясно: когда мама умрёт, я займу её место возле плиты (хотя варить не умею), а моя сестра (единственный человек, который работает) будет кормить меня за то, что я буду делать всю домашнюю работу.

Отец не работает, т.к. не умеет работать, мои братья умеют только играть в тотализатор на петушиных боях. Иногда я думаю - нужно работать, чтобы помогать маме. Но разве я умею что-нибудь делать?

                                                         Перевод с испанского

                                                   Маргариты ЖЕРДИНОВСКОЙ