Что связывает средневековый
шведский город Выборг, находящийся на берегу Финского залива
почти на самой границе между Россией и Финляндией, с именем
легендарного эрзянского скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи?
Собственно говоря, ничего, но именно здесь, в скромной
квартире-студии, заставленной книжными полками, 7 ноября 2009
года состоялась наша встреча с Натальей Абрамовной Розенберг -
профессором, зав.кафедрой культурологи РГПУ им.А.И.Герцена,
членом СХ России.
Наталья Абрамовна посвятила свою
жизнь изучению взаимовлияния культур финно-угорских, тюркских и
русского народов от средневековья до современности, ею написаны
3 монографии и более 50 публикаций. В 2007 году вышла в свет
очередная книга этого удивительного, тонко чувствующего
национальные особенности, автора - «Степан Эрьзя. Аргентинский
период: на пересечении культурных традиций». Именно эта книга и
явилась причиной нашей встречи с Натальей Абрамовной, так как
интерес к легендарной личности скульптора и его творчеству с
годами не иссякают в наших эрзянских душах.
В ходе нашей беседы с первых же
минут наметилось четыре наиболее значимых темы. Хочу их сразу
обозначить:
1. С.Д.Эрьзя – скульптор
мирового уровня, гражданин мира;
2. Глубоко философское содержание
творчества С.Д.Эрьзи, активное воздействие его скульптур на
сознание зрителей;
3. Нереализованные
монументальные проекты гениального скульптора;
4. Состояние архива великого
скульптора.
Мне представляется, что каждая из
этих тем достойна отдельно написанного очерка, поэтому я лишь
бегло познакомлю с мнением автора этой замечательной книги.
Первое, на чем акцентировалась
наша беседа, - это космополитизм творчества С.Д.Эрьзи. Наталья
Абрамовна пишет в своей книге: «Эрьзя является скульптором,
преодолевшим в своем творчестве разграничение на западное/не
западное, своё/чужое». Аргентина, как известно, одна из стран
Латинской Америки. Евразия и Латинская Америка - это фактически
два полюса, и преодолеть эту биполярность, преобразовать ее в
синтез, под силу разве что, действительно, гениальнейшим
личностям, каким и был Степан Эрьзя. Этот факт, на мой взгляд,
совершенно несправедливо был недооценен многими и многими
искусствоведами, исследователями творчества скульптора
–гражданина мира. И наше нежное спасибо Наталье Абрамовне за её
профессиональную чуткость, за верно подмеченную редкостную
особенность творчества Степана Дмитриевича: «…Его произведения
открываются современному зрителю во всей полноте заключенных в
них смыслов, пролагают пути для диалога культур и способствуют
установлению межкультурной коммуникации».
Следующим, не менее интересным,
предметом нашего разговора с Натальей Абрамовной стала глубина
философской мысли С.Д.Эрьзи. Мне доводилось, к сожалению, читать
реплики отдельных злопыхателей о том, что С.Д.Эрьзя был
недостаточно образован, что ему зачастую не хватало элементарных
знаний. Однако творчество Эрьзи гениально не только
«своей/чужой» самобытностью, но и извечными вопросами, на
которые скульптор-мыслитель мучительно искал свои и только свои
ответы, не доверяя чужому опыту, и давал эти ответы в своих
детищах – скульптурах и в своих дневниковых записях. Недаром
русская эмигрантская пресса в творчестве Эрьзи видела
продолжение великой духовной традиции русской культуры. Образы
Л.Толстого и А.Невского символизировали собой смысл целых эпох
российской истории. Даже в свои 70 лет скульптор оставался для
эмиграции воплощением неукротимой воли к свободе, настоящим
сыном богемы.
В своей книге Наталья Абрамовна
обнажает связь философских размышлений скульптора с идеями
Бердяева об обретении человеком в себе Бога, и наоборот. Не могу
удержаться, чтобы не процитировать следующий эпизод, приведенный
в «Аргентинском периоде»:
« Эрьзя вновь и вновь задавал
себе и своему другу Л.Орсетти казалось бы простой вопрос – «вы
верите в то, что есть некое продолжение нас после нашей
смерти?... Если от нас что-то остается, тогда должно было бы
происходить улучшение человеческой сущности. А мы хорошо знаем,
что этого не происходит… Я настаиваю на том, что если что-то и
переживает нас, сущность человека должна меняться к лучшему»…
Эрьзя ненавидел церковные
институты. Именно церковь, по мнению Эрьзи, благословляет
скотское состояние, в котором находится народ, и его духовную
омертвелость. Однако, на мой уточняющий вопрос о религиозности
скульптора Наталья Абрамовна ответила, что, безусловно, Эрьзя
был верующим человеком и в подтверждение приводит слова самого
Степана Дмитриевича: «Думаю, что только в поиске добра и в
понимании добра утверждается акт веры. Он в праведной жизни и в
отношении к природе и всем ее существам, как имеющим в себе
Бога».
Образы Эрьзи несомненно давали
ответ о предназначении человека в этом мире. В своих поисках
добра и красоты, через боль, тоску и отчаяние Эрьзя прекрасно
понимал, что касается сакральных сфер культуры. Именно духовное
священнодействие скульптора наполняло созданные им образы
магическим смыслом, глубоким философским содержанием.
Наталья Абрамовна в своей книги
не прошла и мимо приверженности С.Д.Эрьзи к монументальным
произведениям. Для скульптора было большой трагедией, что мечта
всей его жизни так и не нашла своего воплощения. Следует
вспомнить, что впервые крупномасштабные замыслы посещали
скульптора в период его жизни на Урале в 1918-1920 годах, именно
тогда у него возникла идея создать из целой горы монумент
Революции. В поисках нужного монолита он исходил пешком
Уральские горы, а позднее исследовал окрестности Баку, Батуми,
Афона и даже нашел там несколько подходящих утесов. Однако,
экономические и технические условия того времени помешали
осуществить грандиозный замысел скульптора. Существует версия,
согласно которой Гатсон Борглем, создатель одного из чудес света
– монумента четырем американским президентам: Дж.Вашингтону,
Т.Джефферсону, Е.Рузвельту и А.Линкольну, в скальной поверхности
горы Рашмор в Южной Дакоте (США), мог встречаться со Степаном
Дмитриевичем Эрьзей и, вполне возможно, именно идея гениального
Эрьзи и вдохновила известного на весь мир американца.
Находясь в Аргентине, С.Д.Эрьзя
в 30-е годы вновь вынашивает планы создания уникальных
монументов национальным героям страны О.Хиггинсу и Сан-Мартину.
Он намеривается соорудить их в Андах, этот замысел был им, как
инженером, тщательно продуман и рассчитан. Но, к сожалению,
правительство Аргентины не нашло денег на их реализацию. Именно
неудача в реализации горных проектов и усилившаяся в старости
ностальгия по родине подтолкнули Эрьзю к решению вернуться в
Россию.
Степан Дмитриевич вернулся не
один, с ним прибыли в Россию его скульптуры и архив. За
некоторые из этих скульптур американцы предлагали Эрьзе
миллионы, но Мастер понимал, что он обязан вернуть их Родине. И
какое же разочарование по возвращению, вероятно, испытывал
признанный скульптор, когда, сойдя с трапа корабля в Одессе, не
увидел ни одного встречающего!
Часть своих скульптур С.Д.Эрьзя
завещал Государственному Русскому Музею. К большому сожалению,
такие шедевры, как Автопортрет («Тоска»), «Бетховен», «Музыка
Грига», «Медуза Горгона», обречены томиться в запасниках музея.
Скульптуры такого высочайшего уровня мастерства, максимально
наполненные одухотворенностью и высочайшим философским смыслом,
безусловно, могли бы стать одними из наиболее впечатляющих
оригинальных экспонатов ГРМ, привлекающих самые широкие слои
посетителей.
Необычайна и судьба архива
С.Д.Эрьзи. Доподлинно известно, что Степан Дмитриевич очень
трепетно относился к своему творчеству. Будучи
высокопрофессиональным фотографом, он делал снимки каждой своей
работы. Скульптор самым тщательным образом собирал и хранил
афиши со всех своих выставок, отзывы в прессе о своем
творчестве. В каком состоянии сейчас эти бесценные свидетельства
триумфа Мастера? Представляется, что старинные афиши,
оригинальные снимки, сделанные самим скульптором, вызвали бы
несомненно огромный интерес как у художественной публики, так и
у среднестатистического обывателя.
Большую часть своей жизни Степан
Дмитриевич вел дневники, которые были у него выкрадены. У
Степана Дмитриевича был сложный бескомпромиссный характер,
понятно, что в советские закрытые времена было слишком много
запрещенных тем. Поэтому напрашивается вывод, что дневники
скульптора, скорее всего, были выкрадены не с целью наживы, а из
идеологических соображений. Предпринимались ли попытки найти
дневники Мятежного Эрьзи? Или нам безынтересна их судьба?!
Вот с такими мучительными
вопросами я возвращалась из средневекового Выборга в сегодняшний
Санкт-Петербург, ощущая и свою вину перед Памятью Гения
Кебрачевых Лесов.
|