Зинаида
Аркадьевна и Дульсинея
В
одной семье жила собачка Дуся,
Дульсинея по паспорту.
Дуся
любила всё семейство и в
особенности бабушку Зинаиду
Аркадьевну. Бабушка досконально и
подробно понимала Дусю. А Дуся
любила бабушку. Когда Дусе
хотелось вкусненького, она
садилась напротив Зинаиды
Аркадьевны и, склонив голову, не
мигая смотрела на бабушку до тех
пор, пока та с напускной строгостью
говорила:
-
Дуська! У тебя же молния на талии не
сойдётся!
-
Гав! - отвечала ей умная Дуся,
которой совершенно не было дела до
объёмов талии, ибо всё равно во
время прогулок её не только не
спускали с поводка, но и отгоняли
приблизившихся кавалеров. Отчего
Дуся безнадёжно пребывала в
девичестве.
-
Ну, тогда пойдём. У меня печенье в
коробке осталось. Ты будешь
печенье?
-
Гав-гав! - это значило: что за
дурацкий вопрос, Зинаида
Аркадьевна! Тебе ли не знать, что от
печенья из коробки может
отказаться лишь безумный кот Ярлык,
потому что днём Ярлык спит, а ночью
печенье никто предлагать не станет.
-
Дуська, Дуська! Кто тебя будет
любить так, как я, потом! - вздыхала
Зинаида Аркадьевна. Дуся не
задумывалась над проблемами
мироздания и бабушкины вздохи
пропускала мимо ушей. Когда
наступило это самое "потом" и
в один прекрасный день Зинаиду
Аркадьевну, накрытую с головой
простынёй, вынесли на носилках
двое незнакомых мужчин, Дуся не
придала этому большого значения.
Однако
впоследствии и очень скоро до
Дусиного разумения стало доходить,
что Зинаида Аркадьевна покинула
дом навсегда и оставшиеся члены
семьи Кубатуровых совершенно не
реагируют на её, Дусины, желания.
Смотри не смотри, а печенья ей уже
никто не предлагает. И не
разговаривает ни о чём, будто Дуси
нет дома. Дуся огорчалась,
нервничала, переживала. В периоды
особенно острых припадков стресса
она будила спящего Ярлыка и гоняла
его по квартире. Осоловевший кот
сумрачно шипел откуда-нибудь с
верхотуры, плевался на Дусю и
поносил её по-кошачьи. А ночью
мстил, и месть его была ужасной. Кот
подбирался к спящей Дусе и кусал её
за пятки. Пятки у Дуси бфли
чрезвычайно чувствительны, и
ярлыковские вредности вызывали у
проснувшейся Дуси приступы
бешенства. Она лаяла среди ночи,
хозяева ругались, а мужчина даже
швырял в неё домашнюю тапку, что
было крайне оскорбительно для Дуси.
Дуся
грустила. Однажды ей приснился сон.
Зинаида Аркадьевна будто бы
вернулась, однако место ей
определили на коврике у двери,
рядом с Дусей. И вот лежат они
вдвоём рядом на своих ковриках и
ведут беседу, совсем как в прошлую
бытность:
-
Знаешь, Дуська, - говорит
свернувшаяся калачиком Зинаида
Аркадьевна, уткнувши нос в невесть
откуда выросший у неё хвостик, -
когда я была маленькая, я любила
ловить бабочек на лугу. Лето,
солнце, бабочки разноцветные,
теплынь, травой пахнет. Помнишь,
как мы с тобой на даче пять лет
назад жили всё лето. К тебе ещё
соседский Урал сватался?
-
Как не помнить Урала!
Хозяйственный мужчина. Таким он
лаял басом, а хвост у него бубликом,
и гонору в нём, как в гренадёре.
-
Ага. Точно. Вот такое лето было в
моём детстве.
-
Слушай, Зинаида Аркадьевна,
расскажи, откуда я взялась в этом
доме?
-
О, это непростая история, Дуся.
Девочка наша, Лизавета, вдруг
захотела собачку. Долго упрашивала
родителей. И меня подключила к
решению проблемы. Дочь хотела
ротвейлера, потому что ротвейлер
большой и будет охранять. Но против
ротвейлера была её мама, моя дочь,
значит. Она прочла в газете, что
ротвейлеры могут искусать хозяев
безо всяких мотивов. Лизин папа
предлагал овчарку. Но дочка
боялась шерсти – дескать, линяют
овчарки ужасно. А тут звонит моя
старинная подруга. У её пуделихи
как раз приплод был. Один щенок
выбракованный из-за сросшихся двух
коренных зубов. Она и предложила
тебя, Дуся. Так ты и завелась у нас.
-
Значит, если бы я была не
дефективной, то у меня была бы
другая жизнь?
-
Ну конечно! У тебя и хозяева были бы
другие, и дети бы наверняка не раз
родились.
-
Да. Судьба, значит, оказалась ко мне
неблагосклонна.
-
В каком- то смысле да. А в каком-то
наоборот. Я же тебя люблю, Дуся. А
могла бы и не любить. Потому что не
знала бы тебя.
-
Да, - со вздохом сказала Дуся, -
угости-ка меня печеньем из коробки,
Зинаида Аркадьевна!
-
Не могу, Дусенька! Я теперь тоже
собака. И вообще, я тебе снюсь.
-
Плохо, - огорчилась Дуся и
проснулась. Рядом никого не было.
Ночная тишина, спящие хозяева и
неслышный вредитель Ярлык,
притаившийся неподалёку. Дуся
вдруг поняла, что мир стал другим.
Она вздохнула и попыталась уснуть
вновь. Ярлык тут же сделал попытку
укусить Дусю за левую заднюю пятку.
Дуся рявкнула на кота, он бесшумно
исчез. Из спальни вылетел
хозяйский тапок и упал рядом с
Дусей. Дуся
обиженно хрюкнула и повернулась к
тапку спиной. Зинаида Аркадьевна
никогда не унижала себя
разбрасываньем домашней обуви. И
ещё она понимала Дусину душу.
"Ты
их любишь, а они в тебя тапком!" -
сформулировала Дуся свою судьбу. И
задремала до следующей кошачьей
провокации.
Нит
гедайге
(Не
отчаивайся!)
Солнце
разбрасывает тысячецветные искры
на сугробы. Солнце красное, сугробы
синие с теневой стороны, небо белое,
редкий кустарник графитово-чёрен.
Морозный воздух пахнет пломбиром.
Дороги нет. На прошлой неделе
закончилась пурга, которая
выровняла все мировые
пространства, будто выстригла
земной шар под машинку. Мохнатый
пёс повернул заиндевевшую морду,
понюхал неподвижную атмосферу с
западной стороны, постом с
восточной, вздохнул и медленно
побрёл на юг.
-
Я не знаю, что мне с тобой делать, -
первое, что услышал Михаил,
вынырнув из своего морозного сна, -
ты опять обманул меня. Ты был у неё.
Не перебивай и не оправдывайся, я
знаю! Не надо обещаний, довольно! За
эти годы ты давал их бессчётно и
тут же нарушал. Я тебе не верю. И
говори тише - дети спят. У Машки
опять ангина, а Мишка получил
двойку по поведению. Но тебе до
этого нет дела - ты живёшь в своё
удовольствие. И продолжай так жить,
только избавь нас от своего
присутствия. Я требую развода.
-
Хорошо. Раз ты настаиваешь, давай
разведёмся. Детей делить будем, или
ты сначала должна с мамой
посоветоваться?
Михаилу
захотелось плакать - родители
ссорились как обычно утром. Он
накрылся с головой одеялом, почти
мгновенно уснул, и ему приснилась
какая-то незнакомая собака.
За
спиной вдалеке белели городские
окраинные дома. Над крышами
блёклые звёзды значили, что скоро
ночь. Справа, на ещё ярком небе
начала угадываться бледненькая
печать луны. Пёс почуял жильё и
приободрился. Наверняка возле
домов он сможет поймать
зазевавшегося ленивого домашнего
кота или, что ещё лучше - обнаружит
незанятую помойку. А это значит,
что жить будем! Несмотря на голод,
леденящий внутренности,
торопиться не следовало - на
незнакомую территорию лучше
проникать в темноте. Пёс, не доходя
до городской окраины, залёг в
снежную яму и задремал в ожидании
ночи.
-
Прощай! - дверь хлопнула, и мать
громко зарыдала. Проснулась Машка
и, вторя матери, завела свой плач.
Михаил вздохнул, поняв, что это
хлопнула дверь за отцом. В который
уж раз после ссоры тот исчезал на
неопределённый срок. Мать
становилась нервной, срывалась по
пустякам, кричала на сына и на дочь,
то кляла отца, то звонила бабушке,
испрашивая совета, что же делать.
Бабушка
имела обыкновение приходить
вечером и после вечернего чая,
когда дети ложились спать,
начинались женские длинные,
нервные, то шумные, то почти
неслышные беседы с взаимными
упрёками, жалобами и непониманием.
Бабушка упрекала мать за то, что та
не послушалась родительского
совета и выскочила замуж за отца, а
мать отвечала ей, что если бы
бабушка с дедом не вмешивались в
семейную жизнь дочери, жизнь была
бы значительно лучше. Получалось,
что виноваты кругом все. Михаил, в
свою очередь, мечтал, что когда
вырастет, уедет из дома на север,
где только олени, песцы и нет
ссорящихся родных. Машку он
планировал взять с собой, сестра
как-никак.
Пёс
проснулся, как только закончилась.
Настороженно, крадучись, припадая
к асфальту, стараясь держаться в
тени домов, он медленно обследовал
первые дома, которыми начинался
город. Нашёл и мгновенно проглотил
несколько хлебных корок под чахлым
сиреневым кустом. Потом набрёл на
полиэтиленовый пакет с отходами
пищи, разорвал его, сожрал всё, даже
самую пахучую часть самого пакета.
Из подвального окна выбежала
опрометчивая крыса, которой он и
завершил свой ужин. Пёс отяжелел,
насытясь, и, понюхав душистую вонь
из крысиного окна, решил, что здесь
можно остановиться на постой.
Забрался в тёплую тьму подвала,
выбрал угол рядом с тёплой
отопительной трубой и, сытый и
счастливый, крепко уснул.
Там
его, сонного и беспечного, взяли в
плен два бомжа, обитавшие в этом
подвале. Накинули проволочную
петлю псу на шею, профессионально
удавили его, освежевали и тут же, в
подвале, на украденной ещё осенью
электроплитке, начали варить суп.
Шкура им не понравилась -
свалявшаяся и неухоженная. Шкуру
они выбросили на помойку во дворе.
Михаил
решил прогулять хотя бы первый
урок, математику. Мать с утра
наорала на него из-за вчерашней
двойки, напророчила с раздражением,
что "весь в папашу, непутёвым
вырастешь", испортила
настроение вконец. Михаил сделал
обходной манёвр, чтобы мать, если
наблюдает за ним в окно, убедилась,
что он пошёл в сторону школы. Потом
завернул в один из подъездов
соседнего дома, поднялся на
верхний этаж пятиэтажки, присел на
корточки, спиной к батарее, выкурил
один за другим четыре окурка,
припасённых ещё вчера, и стал
думать, как убить оставшееся время.
Осмотрел в тысячный раз родные
окрестности. Его взгляд привлекло
рыжее пятно у помойки у
противоположного дома. Оставив
рюкзак на подоконнике, Михаил
вышел на улицу и быстрым шагом
дошёл до помойки. На снегу валялась
окровавленная собачья шкура с
отрубленной головой. Глаза собаки,
открытые и, словно живые, смотрели
на эту территорию, которая спасла
пса от голода и тут же его убила.
Михаил узнал собаку, которая
снилась ему сегодняшним утром, как
раз в то время, когда мать с отцом в
очередной раз обвиняли друг друга
в гибели семейного очага.
На уроке математики он получил
очередную двойку.
|