|
Провинциальность
обитания
кладет на сердце отпечаток -
необходимость отбывания
годов положенной тоски.
Весны
веселое дыхание,
и клейких листьев терпкий запах,
и грозовое полыхание
ее поэзии близки.
Ее
манеры неизысканны,
и на отшибе ее домики,
и прибаутки как пророчества,
хоть говорятся без затей,
пусть
делятся с тобою мыслями
все ее трагики и комики,
ты выбираешь одиночество -
подальше от ее людей.
Провинциальность
обитания
окружит грустью или тайнами.
Корежишь душу ты и мучаешь,
пытаясь стать такими, как все,
и вновь
уходишь перелесками,
воспоминаниями детскими,
туда, где в небе живут ангелы
и леший в лесополосе.
(1998)
* * *
Вот и
вечер - темно и терпко,
запах моря и шум дождя.
Пусть подсохнет - и фейерверка
мы дождемся, чуть погодя.
Одиноко
бредут старухи,
и для каждой туманна даль.
Вы не знаете - ходят слухи,
что приедет к нам Государь?
А
оркестр так играет нежно.
По аллее пройдем смеясь:
- Что вам надобно? Ах, надежду...
Кто ж ее отбирает, князь?
Как
приятно считаться взрослой
(белым облаком проплыви!).
Как приятно смотреть на звезды
и почти что не знать любви.
И
семнадцатилетней феей
в сад выглядывать на заре.
И Всевышнему Богу верить.
И не ведать об октябре.
* * *
И теперь,
подойдя к итогу,
к завершенью своей любви,
я опять обратилась к Богу -
и Господь мне сказал: живи!
Я едва
поднимаю руки,
перешагиваю порог,
неужели на эти муки
Ты оставишь меня, мой Бог?
На Тебя
возроптать не в силах,
я с тоской гляжу в небеса.
Здесь - любимые есть могилы.
Здесь - далекие есть леса...
И с
печалью о дне и хлебе
Ты оставил меня во мгле.
Только близких людей на небе
много больше, чем на земле.
По часам
свою жизнь итожу,
зажимаю ее в горсти.
Ты прости меня, милый Боже!
Ты прости меня, Ты - прости.
Ноябрь
1996 г.
* * *
В моей
квартире живы лишь часы.
Их слабый пульс поддерживает стены
бумажные. Здесь, на краю вселенной,
песок минут струится на весы.
Моей
вселенной улицы темны,
и тротуар их шаток и непрочен,
и из домов выходят только ночью
бессонные жильцы моей страны.
Их
силуэты зыбки - только тень,
и голоса - лишь отзвуки, обломки
далеких фраз. И наступивший день
оставит нам вопросы, недомолвки,
свет
фонарей и шепоты дождя,
движенье звуков, смутные намеки...
Уходим. Боже, как мы одиноки
и как мы совершенны уходя.
АНЕЧКЕ
I
Дитя мое,
грустью своей захлебнувшись,
разбившись о слово, как о волнорез,
щекою прижавшись, от горя
согнувшись,
я крест обнимаю твой. Наперерез
кладбищенский ветер, волнующий
травы,
к приблудной собаке минутная
жалость.
Родная, мы обе с тобою неправы,
ты - в том, что ушла, а я в том, что
осталась.
Тепло ли
тебе в том заоблачном доме,
где ангел тебя укрывает крылами?
Там свет и покой. Ну а вдруг ты
порою
скучаешь по маме? Покинутой маме.
А я полюбила шиповника чащи,
осенних прогулок горчащую небыль
и больше не плачу. Но чаще и чаще
подолгу - с любовью - смотрю я на
небо.
II
Снова
пришло время дерев и трав.
Снова листва и птицы, и мир - как был.
Просто ушла в землю, землею став.
Просто ушла в небо в биенье крыл.
Не
прерывается пуповина. И связь двух
душ
нам не нарушить, отняв тебя от
груди.
Нету роднее места, чем эта глушь
возле твоей могилки. Я скоро, жди.
Так и
живу. Там, где кроны качает лес,
вижу тебя. И твой голос зовет вдали.
Ты ко мне руки протягиваешь с небес.
Я тебе душу протягиваю с земли.
III
Вещи
твои еще запах твой хранят.
Мир наших комнат полон еще тобой.
Но невозможно снова тебя обнять.
В этом объятии вновь обрести покой.
Голубоокая,
в той голубой дали,
где ты живешь, не страдая и не
скорбя,
ты позабудь ту, что вглядывается с
земли
в райские заросли, чтоб увидать
тебя.
Кажется
мне, будто ангельский вижу лик,
чудится мне, будто радостный слышу
смех.
Ведь для тебя ожидание встречи -
миг.
А для меня ожидание встречи - век.
1994
* * *
В небе
летит светофор.
Значит, наверное, нужно,
чтобы небесные жители
шли на положенный свет.
Раньше я тоже так делала.
Тихой была и послушной.
Жаль, что меня больше нет.
Жаль, что меня больше нет.
И вот
теперь я хожу
всюду - сквозь дни и сквозь стены.
И не боюсь никого -
я ведь уже умерла.
Но не забыла тебя.
Не вынося перемены,
не позабыла тебя.
Грустные, милый, дела.
Я ведь
когда-то жила,
вербу любила, и тихо
между знакомых могил
я пробиралась к одной -
маленькой, светлой такой,
той, где цвела земляника.
Там обрела я покой.
Там обрела я покой.
Мне
здесь теперь хорошо.
Пусть зарастает травою
бедное наше жилье -
это уже все равно.
Мне безразлично, кем быть -
мертвою или живою,
только бы встретиться вновь,
соединившись в одно.
1994
ПИСЬМО
Любимый
мой, давай пытаться жить
и хлебом Божьей милости питаться,
как птицы возноситься, и метаться,
и кров искать, чтоб снова гнезда
вить.
Давай мы
будем тихи и добры,
как дети, к кошкам, к душам нашим
нищим.
Давай построим дом на пепелище,
забыв дни наших скорбей и борьбы.
Не будь
судьей и палачом не будь.
О милости прошу и снисхожденье.
Во ад высокомерным нисхожденьем
мы сделали счастливый этот путь.
Позволь,
чтобы умершее мое
дитя неотделимо было смертью.
Под сердцем выносила я ее,
и мертвую - опять ношу под сердцем.
Прости
за то, что я - живая боль.
Что дочь свою я называю нашей.
Что ты моих страданий выпил чашу,
что хлеб для нас давно полынь и
соль.
Пойми,
что мы с тобой теперь одно
больное и измученное сердце.
Ни рельсами, ни верстами, ни
смертью
теперь нам разлучиться не дано.
Ведь
надо жить - такие, брат, дела.
Не осуждать ни словом и ни взглядом.
Ты только знай, что я не умерла
лишь потому, что ты остался рядом.
1994
* * *
Что Бог
соединил - люди не разлучат...
Из небесных чернил в моем сердце
печать.
Мы обманом себя попытались спасти -
от беды развести, от судьбы
развести...
Но два ангела, вместе на небе
сойдясь,
не разрушат
навеки скрепленную связь,
что легла через душу.
Строй иную судьбу, не печалься,
живи,
будь беспечен.
Ну, а наша любовь - это храм на крови
и сияющий крест его
вечен.
1999
ДЕТСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
Говорили,
мстили, обижали,
друг от друга ночью уезжали,
возвращались, каялись, мирились,
и - расстались. И - угомонились.
Вот и все.
Мы строже и мудрее.
Детская дорога - громыхает.
И, склонившись, мы сидим над нею:
поезд мчится, семафор мигает.
Мы
играем в прошлое, а в прошлом
маленьким все стало и хорошим.
И не страшно нам с судьбой играть.
Только - врозь придется умирать.
И как
пуля вдруг пробьет насквозь
мое сердце это слово - врозь.
Паровоз
не дышит в тупике.
Я стою со свечкою в руке.
1998
* * *
Мне снились дети - будто бы мои,
две девочки, два ангела - и диво! -
вошли, перелистнув календари,
туда, где все мы счастливы и живы,
и все дороги пройдены не зря,
и на рассвете - не шаги за дверью,
не спазмы в сердце - тихая заря
окрашивает небо акварелью.
И теплый дом запахнет молоком,
и нет на свете радостнее места,
где все заговорили языком
бессмысленного лепета и жеста.
Болезни, слезы - милая, держись! -
тебя, как рыбу в шторм, несет на
сушу.
Но ты за них отдашь не только жизнь
-
бессмертие, поэзию и душу.
* * *
Наверное, Бог наш сегодня болен,
не с той ноги поднялся со сна -
тусклы даже шпили его колоколен -
такая безрадостная весна.
Ни
солнца, ни блика, ни птичьего крика
-
серое небо, серая слякоть.
И хорошо бы раскрыть книгу.
Или просто - сесть и заплакать.
Не
потому, что так день труден,
а оттого, что дышать нечем,
что стаи серых, безликих буден -
точно орлы, клюющие печень.
Музыки
хочется или капели,
в церковь войти, постоять немного.
Чтоб тишиною там стены пели
и чтоб душа вдруг услышала Бога -
и
возблагодарила за это ненастье,
за этот город, серый, убогий,
вдруг поняв, что и это счастье -
просто дышать под крылом у Бога.
2000
* * *
Бьется
форточка от ветра
в неба твердь.
Жизнь беспечного поэта –
или смерть –
незначительна
в масштабе бытия.
Пять столетий
здесь, на свете, маюсь я.
Пять веков под этим небом
на ветру
от тоски и от озноба
не умру.
Обольщали, обещали:
жизнь есть свет.
Дым печали
и окурки сигарет.
(1998)
***
Когда я
умру и меня похоронят с ней рядом -
той тихой могилкой, где спит моя
бедная мама,
когда мы с ней станем травою,
землей, листопадом,
веселым кустарником, скрытым от
ветра и взгляда,
тогда,
отдохнув, распрямив свои тонкие
руки,
я к ней потянусь через землю, как
тянутся дети,
деревья - корнями, сквозь камни мы
тянемся
в муке, сольемся, сплетемся - на том
ли, на этом ли свете...
И так,
обнимая ее и шепча о любви ей,
услышу, как дышат века, загораются
звезды,
услышу шум сердца земли, все
приливы, отливы,
и шепот травы, и влюбленных, и
детские слезы…
Над нами
снега пролетят и колосья поспеют.
Мы будем молиться, небесные
слушать хоралы.
И я расскажу, что при жизни сказать
не успела.
И я обниму, навсегда обниму мою
маму.
(1996)
|
