|
Ольга
Подъёмщикова – женщина-легенда,
женщина-загадка. Известный
журналист, тонкий трагический поэт
- она прожила короткую, но очень
яркую жизнь, не успев, однако,
издать ни одной своей книги. В ее
архиве остались сотни стихов,
повесть «Зима»... Сотни ее
блистательных статей, очерков,
интервью разбросаны по страницам
тульских и центральных
периодических изданий.
А. Лучников
Заколки
из прически выну -
и рухнет золота обвал.
Стихия, чуждая мне, - рынок,
стихия родственная - бал.
Не
утруждаясь ношей лишней,
иду - походка все легка.
Стихия родственная - личность.
Стихия чуждая - толпа.
И,
позабыв былое горе,
я вглядываюсь в глубь небес.
Стихия, чуждая мне, - город.
Стихия родственная - лес.
Непостоянная,
как детство,
на груз веков махну рукой.
Стихия родственная - бегство,
стихия чуждая - покой.
Там, где
злодейство, лицедейство
творят привычную им месть,
стихия чуждая - лакейство,
стихия родственная - честь.
И среди
смуты и разлада,
как ни суди и ни злословь,
мной правят искренность, и радость,
и предков солнечная кровь.
1995
I
Я хотела
бы жить с Вами
в замке, в Голландии, летом,
средь седых гобеленов,
от времени выцветших стен,
где б трубили охоту
и слуги вставали с рассветом-
с тем рассветом, когда
мы еще не ложились совсем.
Я хотела
бы жить с Вами,
друг мой с повадками графа,
без турниров, и танцев
и глупостей всяких - вдвоем.
День за днем - кутерьма,
сумасбродства - не ведая страха,
чтобы Вы заплутали
в отчаянном сердце моем.
Мой
печальный кумир,
наш роман оказался не вечен.
И любовная лодка,
как водится, села на мель.
Выбирая одну
из древнейших на свете профессий,
все графини идут
в журналистику и на панель.
Милый
граф, и теперь,
доживая едва до субботы ,
я пишу еще что-то,
хотя едва ноги ношу.
Но, как старая кляча,
заслышу лишь звуки охоты -
бью копытом, как в юности,
гривой по ветру машу.
Это
память Голландии. Да,
и ни больше - ни меньше.
Не трудитесь прощенья просить -
лучше нам помолчать.
Вы прошли,может быть,
мимо самой любившей из женщин.
Вы, наверное, правы.
И лучше Вам не замечать,
как
охота трубит,
птица крыльями бьет над болотом,
развевается флаг,
рассыпаются кольца светил.
Робко брошенный взгляд
завершается звездным полетом.
Но Голландии нет.
Это вымысел тех, кто любил.
Но
Голландии нет.
И ни в сердце, ни в карте не будет.
Как летучий голландец, она -
лишь мираж на песке.
Пошутили поэты.
А им и поверили люди,
чтоб скитаться по свету
в старинной наивной тоске.
1994
II
Я хотела
бы жить с Вами...
С Вами - и только лишь с Вами!
Я забыла, как это еще называлось
словами -
когда ясен закат, а на сердце тоска
и тревога
и когда не венчанья, а встречи
случайной
лишь просишь у Бога.
И когда естество твое, суть твоя
больше не в строчках и рифмах -
об одном человеке беспечном в
смиренных молитвах.
Ни в сетях, ни в страстях,
ни в скитаньях вдвоем
тебе боль и отрада -
а в мечтах о младенце своем
с глубиной его взгляда.
1996
III
Я
хотела бы быть с вами
до
конца,
до последнего поезда,
до
последней
двери,
хлопающей в передней,
и до стертого, выцветшего
лица,
что осталось в памяти –
не
из тех,
что толпятся в комнате
в
черных рамах.
Я хотела бы быть с Вами там –
на
равных.
И смелее всех,
и
смиренней всех.
Чтобы так смущенно
и
без затей
говорить о самом святом –
и снова
пусть рожают женщины Вам
детей,
а я – лишь слова.
Но
и Бог есть Слово.
1999
* * *
Изюминка,
безуменка, роман,
обман, лукавство, детства
продолженье,
над бездной возношенье и крушенье,
раздел земли и неба пополам.
Библейское
измены естество -
нет, не слиянье тел, а мысль - измена.
Лишь память безупречно-неизменна,
как будто отражение Его.
Я буду к
вам жестока и нежна,
но где граница рая или ада?
Я только небу синему жена,
где все - свобода и любви не надо.
Движенье
бесконечности - к нулю.
Дикарка, амазонка - стану вашей?
Я Бога тень на облаке ловлю
и небо пью, зачерпывая чашей.
1994
* * *
Италия.
Шальные паруса
на скользкой глади черного залива.
Быть может, я могла б здесь стать
счастливой,
да вот рассвет так скоро занялся.
Был
Купидон мне другом - стал Харон.
Но здесь, на берегу, прикрывши веки,
иные имена, иные реки
я вспомню. И дела иных времен.
Рассвет
сегодня памятью болит,
и все былое кажется хорошим.
И диск Луны в античности отлит
и для печали в небеса заброшен.
Ну кем Вы
были мне, что столько дней
я в мыслях повторяла Ваше имя
средь этих солнцем выжженных
камней,
живя совсем другим, да и с другими?
Как
будто в темной комнате свеча -
мне эта память согревает душу.
Не то чтобы светла. Не горяча.
Но тьма придет, когда ее потушат.
1994
КНЯГИНЯ
ОЛЬГА
И когда
окружили тебя и глумились, смеясь,
я сбежала с порогов и вскинулась в
небо,
как птица.
Неужели с тобой не увижусь на свете,
мой князь?
Неужель не позволят с тобою, мой
свете, проститься?
Я
отмстила врагам, женам, детям их и
городам,
я казнила подряд - даже слабых,
убогих и нищих,
и застыла - увидела твой
укоризненный взгляд,
устремленный с тоской на
поруганное пепелище.
Пролетели
века, я все так же стою у окна,
не видны людям слезы мои. Только
слышу ночами:
"Тяжело ли тебе без меня? Как ты
княжишь одна?
Милуй их, не казни. Вспоминай меня
во дни печали."
Этот
город - чужой, и почти что - чужая -
страна.
Облетели слова, обмелели и души, и
реки.
И последняя жизнь не нужна бы была
и странна,
но мы встретились, княже, и нас не
разлучат вовеки.
(1990)
ДОРОЖНЫЙ
ВАЛЬС
В городе
том, где смешенье времен,
лета повадки,
перевозил нас усталый Харон
в рай на канатке.
О,
окруженье, круженье в краю
снежного плена!
Там Босса-нову играли в раю
или Шопена?
Вновь
расписанье смешалось в судьбе,
спутаны рейсы.
От точки А до моей точки Б -
струны ли, рельсы?
Стон
парохода, ухода гудки,
сполохи сердца.
Мы - телефонные дети тоски.
Не отвертеться.
Взмахи
крылатых, взлетающих рук -
что там! - До встречи!
Мы - несмышленые дети разлук.
Может быть - вечных.
1998
* * *
Поднимаюсь
с утра с усилием
лишь затем, что меня ты помнишь.
Белый врач с голубыми крыльями -
моя самая скорая помощь.
Валидольно-сладостная
печаль -
так узнала я вкус печали.
Не прощай меня, ангел мой, не прощай.
Я сама себя не прощаю.
А вдоль
нашей дороги памятники
всем, разбившимся здесь когда-то,
вот и стали тоской и памятью
наши письма и наши даты.
Тишина в
доме страшная - хоть кричи,
и листочки в конвертах горкой -
ну откуда же столько горечи,
если нам не кричали: "Горько!"
Поднимаюсь
с утра с усилием,
лишь затем, что меня ты помнишь.
Белый врач с голубыми крыльями -
моя самая скорая помощь.
1998
И был у
меня муж.
И был у меня друг.
И было родство душ.
И было тепло рук.
И был у
меня дом,
а в доме всегда тишь.
И были цветы в нем,
котенок, щенок, чиж.
И в доме
жила дочь,
и дом был к ней так добр.
И даже когда ночь,
нестрашным был мой дом.
В том
доме всегда свет
и детская воркотня.
В том доме меня нет -
пойди, поищи меня.
И там,
где был муж - мрак,
и там, где был друг - враг,
и там, где был дом - дым,
и я улечу с ним.
1994
* * *
Такая на
душе печаль,
такое тихое отчаянье -
будто от берега отчалила
ладья, уснувши невзначай.
И над
рекой дрожат огни,
такие робкие и тленные,
про все разлуки и вселенные
напоминают мне они.
И ничего
нельзя вернуть.
Не изменить реки течение.
И бесконечное значение
прожитый обретает путь.
(1999)
* * *
Зимой я
одиночеством утешусь.
Пусть телефон молчит в моей
берлоге,
пусть в темноте шаги не раздаются,
не скрипнет дверь, не зазвенит
звонок.
Пусть
телефон молчит в моей берлоге.
Как умирает в конуре собака,
не издавая крика или стона,
так я хотела бы уйти достойно.
Расстаться, став сестрою - не
тоскою.
Пусть в
темноте шаги не раздаются.
Ты не переступай порога дома,
где притяжение земли не властно,
где ангел - белый, плюшевый,
атласный -
укачивает дни мои слепые.
Не
скрипнет дверь, не зазвенит звонок.
Я даже имена теперь не помню
тех, кто проник, напился и приник,
открыл тайник, прочел меня и вышел.
И скомкана судьба, как черновик.
И заново уже не перепишем.
* * *
Холмы,
холмы, холмы -
и никакой любови.
Кружение судьбы,
кручение колес.
Дороги кутерьма
сродни минутной боли,
касанию руки,
бросанью под откос.
От всех отъединись
под свой надежный кузов,
спидометр отстает,
зашкаливает бег.
Не утирая слез
и порывая узы,
ты пролагаешь путь
сквозь темноту и снег.
Бегут деревья прочь,
деревни сносит ветер,
снежинок толкотня -
мерцание стрекоз.
Но ты дороги дочь,
важней всего на свете
кружение судьбы,
кручение колес.
(1996) |
