Странная
это штука – предрассветные
сумерки. Всё вокруг тебя теряет
форму и четкие очертания,
расплываясь щупальцами клякс.
Знакомые предметы превращаются в
неведомых существ, насупившихся и
взирающих из-под косматых бровей.
Перешептываясь, они злорадно
сговариваются, как бы похитрей,
поизысканней и бесшумней
навредить вторгшемуся в их вотчину.
Вот и сейчас, шагая по прямой, как
стрела, тропинке, Николай
Фёдорович не узнавал леса. Бывало,
деревья при свете радостно
приветствовали его щебетанием,
помахивая ветвями рук. Сейчас же в
утренней мгле, они, молча и злобно
взирали на гостя. Встав дырявым
частоколом, березы, клены и осины
тянули к нему свои длинные лапы. Не
раз они пытались сдернуть удочку с
плеча путника, но та легко
выскальзывала из корявых пальцев.
Каждый
шаг отзывался слабым гулом, будто
шел Николай Ширяев не по земле, а по
паркету. Иной раз казалось, что и не
тропинка это вовсе, кружившая
среди деревьев, а длинный коридор в
каком-то пустынном захолустном
учреждении. Сходство добавляли
повороты. Они не были плавными, как
обычно, а резкими, под девяносто
градусов.
Николай
Федорович, задумавшись, чуть было
не шагнул в воду, но сумел вовремя
остановиться. Так случалось почти
каждый раз. Ширяев никак не мог
приноровиться к особенностям
тропинки, выскакивающей прямо на
берег.
Внезапно
выползшее солнце, доселе скрытое
лесом, на мгновение ослепило его
заплясавшими на воде золотистыми
бликами. Николай зажмурился, а
затем приоткрыл глаза. Сквозь
узенькие щелочки век осматривал он
знакомые окрестности. Ничего не
изменилось с тех пор, когда он был
здесь в последний раз, хоть и ловил
рыбу обычно в середине дня или под
вечер. Рано утром явился впервые,
поэтому и пруд выглядел не так, как
всегда, а сонным, вялым и
безмятежным. Чуть заметный ветерок,
дувший откуда-то сверху, морщинил
недовольную физиономию не
выспавшегося за короткую летнюю
ночь водоема. Покачивавшиеся ивы
полоскали в иссиня-прозрачной воде
блесны листьев, роняя в нее мусор
зеленой шевелюры.
Местные
жители прозвали водоём Иваном.
Почему - они и сами не смогли бы
растолковать. Впрочем, было одно
объяснение. Пруд своими размерами
и очертаниями напоминал ванну. И
рыбы там водилось - кот наплакал,
поэтому никто, кроме Николая
Федоровича, и не рыбачил там.
К
попыткам Ширяева поймать в Иване
хоть одну рыбешку местные жители
относились с насмешками. Но он
ходил на рыбалку даже не за уловом.
Просто хотелось посидеть в тишине,
подышать свежим воздухом и
подумать о чем-нибудь своем.
Постоянные ухмылки в конце концов
надоели Николаю, вот он и решил
рыбачить ни свет ни заря, чтоб
никто не мешал.
Выудив
из консервной банки червяка
пожирнее, Николай Федорович
насадил его на крючок и забросил
снасть чуть ли не на середину
прудика. Гусиный поплавок булькнул
и, на мгновение скрывшись в воде,
медленно высунул малиновую
макушку на поверхность.
-
Ну, теперь ловись, рыбка, мала и
велика, - проговорил Николай
Федорович, усевшись на край
отвесного берега.
Оглядевшись
по сторонам, Ширяев заметил, что не
один. Неподалеку от него сидел
незнакомец, швырявший в воду
камешки. Шлеп, шлеп, шлеп, - словно
капли из плохо закрученного крана.
-
Утро доброе, - поздоровался Ширяев.
– Тоже не спится? Что-то раньше я
вас здесь не встречал. Вы, наверное,
новенький?
Незнакомец
кивнул головой.
-
Рыбы здесь маловато, - продолжал
разговор Николай. - Вот старики
рассказывали, что раньше в Иване
она кишмя кишела. Руками можно было
ловить. А теперь сидишь целый день
– и ни одной поклёвки. Я уж какую
только наживку не пробовал: и
червей, и хлеб, и даже тесто с
анисовыми каплями мешал для запаха
– ничего не помогает. Меня, кстати,
Николаем зовут. А вас?
-
Паша, - будто маслом плеснул на
раскаленную сковородку,
незнакомец.
-
Здесь рыба редко клюет, - продолжил
Николай, - но если уж ухватится, то
только крупная.
Павел
молча продолжал кидать камешки.
-
Странное дело, - пробормотал
Николай, выуживая склизкого
червяка из консервной банки. – Вот
их едят рыбы. Черви растворяются,
становятся частью рыбы. Выходит,
что все карпы, щуки и прочие караси
состоят из червяков, и люди их едят.
Зачем тогда ловить рыбу, если
просто можно накопать червяков и
съесть?
Павел
покачал головой.
-
Вы не обращайте на меня внимания, -
сказал Ширяев. Потом поправил очки
и вытер руки о полосатую пижаму. -
Это я так, рассуждаю сам с собой.
Мысли, конечно, глупые. Но ведь
любую глупость можно выдать за
истину, всё зависит о того, кто и
как будет выдавать. Вот вы, как и я,
ни за что не поверите, что рыба –
это на самом деле червяки. И пить
пиво не с лещами, а с червяками, не
будете. Ну, а если к моим
рассуждениям добавить мысли пары-тройки
учёных? Они всем расскажут, что
рыбы на 90 процентов состоят из
червей, а журналисты раструбят
сенсацию по всему свету. Да и
добавят от себя, ссылаясь на
источники, внушающие доверие, что
перекрученные черви помогают
женщинам сбросить вес, мужчинам
повышает потенцию, и вообще
незаменимы для здоровья. По
телевизору покажут рекламу, в ней
звёзды эстрады и кино станут
красиво закусывать пиво
заморенными червячками. Убедят
молодежь, что закусь из червей –
только для продвинутых людей. Так,
глядишь, все возьмут да и откажутся
от жареной рыбы с лучком, а
новейшие исследования докажут: это
блюдо вызывает кариес и перхоть.
Вот вам смешно, а в некоторых
странах уже делают из червей
печенье. И ничего – людям нравится.
Обмануть человека проще простого.
Тем более что стараться отличить
правду от неправды давно уже никто
не хочет. Вот сидим мы сейчас на
берегу пруда. А может быть, это и не
так вовсе. Может, всё это нам только
кажется?.. Нет, всё-таки ничего в
этом пруду не клюёт! - сердито
прервал собственные рассуждения
Николай Фёдорович.- Бестолковое
дело! Пожалуй, и правда, надо
подыскивать более рыбное место…
Ширяев
замолчал и, задрав голову,
уставился на солнце. Ослепленный
золотистым светом, он закрыл глаза.
В темноте пред ним продолжал
стоять огненный шар. Подождав, пока
тот не исчезнет, Николай взглянул
на поплавок. Гусиного пера не было.
Согнувшись на мгновение в дугу,
удилище выбросило на берег карася
чуть больше ладошки. Ширяев
сначала даже не понял, что
произошло. Но, опамятовавшись,
кинулся брюхом на плясавшую на
берегу рыбину и засунул ее в кулёк
с водой.
-
Все, сейчас клёв пойдет, - потирая
руки, объявил он и вновь закинул
удочку. - Так на чем мы остановились?
-
Доктор, Николай Фёдорович, куда вы
запропастились? – послышались
совсем неподалеку. – Отзовитесь!
-
Ну, вот... Половил рыбку, называется.
И тут нашли... Здесь, я здесь! –
крикнул он. Через несколько секунд
зашуршавшие кусты выплюнули двух
мужиков в белых халатах. Довольно
странное зрелище являли они. Один
был долговяз, бледен и длинноволос.
Второй же, напротив, небольшого
роста, с широкими плечами и с
красным, как брюква, лицом.
Выпученными глазами он напоминал
какую-то неведомую науке рыбину.
-
С кем это вы тут разговариваете? -
спросил худой.
-
Да вот, Дмитрий, - вздохнул Ширяев,
– объясняю Павлу, что рыбы в этом
пруду немеряно, только уметь
ловить нужно. А он не верил, пока я
карася не вытащил. Хороший такой
карась. Грамм на двести - не меньше.
-
Какому такому Павлу? - удивился
толстячок.
-
Да вон сидит, - кивнул Николай и
повернулся к своему новому
знакомому. Того на месте не
оказалось.
-
Видно, ушел, пока я с карасём
возился, - немного смутился Ширяев.
-
Ну-ну, – переглянулись оба мужика в
белых халатах. - Хоть улов тогда
покажите…
Ширяев
протянул им кулёк с плескавшейся
рыбиной. Те уставились на неё, как
будто никогда в жизни не видели
карасей.
-
Действительно, карась, - наконец
промямлил коренастый. – Ладно,
пора собираться, Николай Федорович.
-
А может, вы без меня сегодня как-нибудь
обойдётесь?
-
Нет, доктор, без вас никак нельзя.
Сами знаете.
Кряхтя,
Ширяев поднялся, и через минуту
троица шагала среди деревьев.
Доктор, весело помахивая кульком,
насвистывал под нос какую-то
незамысловатую мелодию. Он
прикидывал, во сколько завтра
проснуться, чтобы снова пойти к
Ивану на рыбалку. Выйдя из зарослей,
доктор с подчиненными зашагали по
асфальтированной дорожке, ведущей
к жёлтому одноэтажному зданию
клиники, утопавшей в зарослях
полыни, репейника и крапивы. Пройдя
сквозь скрипучую калитку, доктор
поднялся на крылечко и вошёл в
клинику. В своем кабинете Ширяев
первым делом выпустил карася в
большой аквариум. Немного
понаблюдав за тем, как ошалевшая
рыбина приходит в себя, Николай
Федорович подошел к окну и глянул
сквозь запотевшие от времени
стекла. Больные уже вышли на
прогулку. Они медленно
прохаживались, иногда собираясь в
небольшие группы и беседуя. Ширяев
снял с себя полосатую пижаму и
надел белоснежный докторский
халат. На правом нагрудном кармане
синими нитками были вышиты
инициалы. «НФШ» - в который раз по
привычке прочел Ширяев и улыбнулся.
Усевшись за поцарапанный стол,
накрытый листом стекла, Николай
Федорович достал из ящика папку:
-
Не получилось у меня сегодня
разговора с новым пациентом. Как
его там зовут? Павел? - Открыв дело
новичка, доктор углубился в
изучение бумаг. Так и просидел до
самого вечера, изредка вставая и
прохаживаясь в раздумьях по
кабинету. Лишь когда из-за сумерек
стало трудно разбирать буквы,
Ширяев опомнился.
-
Ничего себе, - удивился он, взглянув
на часы. – Уже почти 10. Странно, что
так время быстро пролетело. Пора,
пожалуй, и на боковую, а то завтра
рыбалку просплю.
Ночью
Николаю Федоровичу приснился
странный сон. Карась, которого он
поймал, выпрыгнул из аквариума и
забился на полу в судорогах. Задние
плавники вытянулись и
превратились в ноги с ластами, а
передние обернулись руками. Только
голова осталась рыбья. Похватав
оскаленным ртом воздух, полурыба
встала на ноги и прошлёпала к
выходу.
2
Почему-то
во всех больницах двери неплотно
примыкают к косякам. Ночами через
щели из коридора пробиваются
узенькие полоски света,
расчерчивая стены и потолки палат.
У пациентов, которые подолгу лежат
в больницах и мучаются бессонницей,
эти лучики вызывают неприятные
чувства. Кажется, что ты один на
всем белом свете, позабыт-позаброшен
и абсолютно никому не нужен. Лишь
звуки дают понять, что есть еще
люди на этом свете. Вот кто-то из
соседней палаты прошаркал
тапочками по паркету, отправляясь
по своей надобности. Скрипнула
дверь в туалете. Потом вновь
шарканье и скрип двери - ночные
звуки в клинике не отличаются
разнообразием. Разве что кому-нибудь
становится плохо - тогда
добавляются новые звуки…
Дмитрий
большую часть своей жизни провел в
клинике. Там он и дневал, и ночевал.
А потому тоже не любил надоедливые
лучи, пробивающиеся в палату из
коридора. Вот и сейчас, отдыхая
после работы, он с раздражением
смотрел в потолок, где разлеглась
полоска света. Наконец, тяжело
вздохнув, он сел на кровати.
Кровать жалобно скрипнула – еще
один привычный ночной звук.
-
Ты не спишь, что ли? – раздалось с
соседней кушетки. Вадим приподнял
голову с тощей подушки. – Я тоже.
Никак не привыкну здесь. Неудобно
спать - сетка чуть ли не до полу
провешивается, того и гляди, спину
сломаешь. Да ещё мысли всякие в
голову лезут. Бывает, так полночи
проворочаешься с боку на бок.
Думаешь, думаешь обо всём на свете,
в башке черт-те что творится.
Лежишь, мысль поймать пытаешься,
или даже не мысль, а обрывок какой-то.
Вроде поймал, а она бац – и исчезла.
И всё заново начинается. Бред какой-то!
У тебя такое бывает?
-
Да. Как у всех, - ответил Дмитрий. -
Всякое в голову ночью приходит. Я
вот в последнее время все о
матрёшках думаю. Понимаешь,
матрёшки они вроде как жизнь
человеческая… Вот, к примеру,
самая маленькая - это как бы
младенец. Потом он подрастает, и
матрёшка прячется в другую,
побольше. Ещё вырос – новая
матрёшка. И так до самой большой
матрёшки - последней.
-
Н-да, - промычал Вадим. – Понимаю...
А
Дмитрий продолжал:
-
Вот и выходит, что самая маленькая
матрёшка – идеальная: она же из
цельного дерева сделана, в неё уже
ничего не запихнешь. Есть в ней и
форма, и содержание – душа, в общем.
Потом человек подрастает, в школу
идёт, но сперва ведь на него
школьную форму надевают. Не будет
формы – человек себя не будет
чувствовать школьником, есть форма
– есть и школьник. Ну, а маленькая
матрешка–младенец помешается в
большую – школьника. И младенец
этот никуда не девается, сидит себе
преспокойно внутри. Человек идет в
армию – тоже новая форма. Потом
работа – там своя форма, и опять
новая матрёшка. И так до
бесконечности, пока на человека не
наденут его последнюю форму –
понятно какую. Вот и выходит: что
на теле носишь, то и в душе. И кто
скажет, одежда на нём или
собственная кожа?
-
Ну, это уж ты хватил лишку, -
засомневался Вадим.
-
Совсем нет. Мы ведь к одежде так
привыкаем, что и когда голые,
чувствуем себя одетыми, никак о
своей форме забыть не можем.
Возьмем, к примеру, нашего доктора
– Николая Федоровича. Что ты о нём
можешь сказать?
-
Да у него, честно говоря, не все
дома, - заговорил Вадим. – Это ж
надо удумать - ловить рыбу в Иване!
-
Ну, бывают же и у нормальных людей
странности, разве нет?
-
Ничего себе странности! Я понимаю,
любит человек рыбу ловить. Хорошо,
иди себе на пруд или на озеро -
зачем же на краю ванны-то сидеть?
Сидит этот псих Ширяев каждый день
в помоечной и счастлив выше крыши.
Сегодня вот с каким-то Пашей
познакомился. С душем, что ли? Чёрт
его знает. Птички, видите ли, у него
поют. Деревья кругом растут. Ага!
Пока до ванны по коридорам топаешь,
одни фикусы в кадках встретишь. А
ему лес дремучий кругом. Идёт,
радуется… Ну что, не псих разве?
Ладно хоть не буйный. Вот потому и
разрешают ему чудить.
-
Хорошо, допустим, ты прав, -
улыбнулся Дмитрий. – А как же
Доктор умудрился в ванне поймать
карася? Там рыбы, сам знаешь, нет...
-
Вот это-то самое удивительное, -
развел руками Вадим. – Сам ума не
приложу. Разве что для смеха кто
запустил… Вот рыбина с голодухи на
крючок и насадилась.
-
Может быть, - еще задумчивее
заметил Дмитрий и пристально
взглянул на собеседника. – Так ты
считаешь доктора психом, да?
Предположим. Ну, а доказать ты это
сможешь?
-
Я ж тебе только что всё доказал! –
изумился Вадим.
-
Не торопись. Ты не доказал, а всего-навсего
рассказал - о том, что
вроде бы чудится доктору и что
ты сам вроде бы видишь. Ну, а почему
ты думаешь, что чудится ему, а не
тебе, а видишь ты, а не он?
-
Да тогда бы не твой любимый доктор
в полосатой пижаме ходил, а я! –
взорвался Вадим.
Дмитрий ещё пристальнее
посмотрел на него и тихо
проговорил:
- А может, у тебя под халатом –
пижама, просто ты этого уже не
замечаешь?
-
Да чего я не замечаю?! - заорал Вадим.
– Вот мой санитарский халат, - он
рванул одежду на груди так, что
пуговицы разлетелись по сторонам.
– Под ним ничего нет! Нет
ничего! Вот, смотри – это я, моя
кожа, нет на мне никакой пижамы!
-
Если бы пижамы не было, - еле слышно
ответил Дмитрий, - ты бы на этом так
не настаивал. Присмотрись – может,
увидишь?
Вадим
проследил за взглядом Дмитрия.
Опустив глаза, он взглянул на свою
грудь и увидел мятую пижамную
ткань в ровных полосках. В ужасе
обхватив обеими руками внезапно
разболевшуюся голову, Вадим рухнул
на привинченную к полу кровать,
уткнулся в подушку и завыл. Дмитрий
медленно прохаживался по палате от
окна с решетками до двери. Подождав,
пока Вадим успокоится, он подошел к
нему и сел рядом.
-
Ничего страшного, - погладив по
плечу Вадима, сказал Дмитрий. –
Зато ты теперь знаешь правду, а не
только догадываешься о ней.
-
Да кому она нужна - твоя правда?! -
вскочил тот. – Шизик, который знает
правду!.. Здорово! Дальше-то что?
Прожить всю жизнь в психушке – это
ещё куда ни шло, но знать, что тут
тебе и место?! Да если бы я вообще ни
о чём не думал - был бы себя
санитаром и в ус не дул! Что мне
теперь делать?! Что мне теперь
делать в этой проклятой пижаме?!
Вдруг
он замолчал. Его осенило:
«Пижама...-
сказал он про себя. - Всё дело в
пижаме. Чтобы стать нормальным
человеком, нужно избавиться от
пижамы!..» Он снова помолчал и
добавил: «Но если снять пижаму –
останусь голым, а тогда пижама сама
по себе опять появится, как только
что появилась.. Вот что: мне нужна
другая одежда! Точно! Где бы мне
раздобыть другую одежду?!»
Не
обращая внимания на Дмитрия, Вадим
ринулся к шкафу и распахнул его.
Выглядевший снаружи небольшим,
шкаф оказался на удивление
глубоким. Какой одежды там только
не было! На вешалках висели
офицерские френчи, халаты врачей,
санитаров, блузы рабочих, спецовки,
отдельно – шубы из натурального
меха, манто. На полках - фуражки,
кепки, панамки, строительные каски.
Внизу – обувь, даже ласты их кто-то
запихнул в дальний угол. Вадим,
вытаращив глаза, смотрел на все это
богатство, которого раньше не
замечал.
-
Решено! – прокричал он. - Завтра
выберу, во что одеться, и никто меня
больше не назовёт сумасшедшим. Не
на того напали!.. А теперь - спать! –
скомандовал он сам себе и, содрав
халат вместе с полосатой пижамой,
запрыгнул в постель.
Дмитрий
с улыбкой взглянул на спящего
санитара-пациента, выключил свет и
улегся на свою кровать – теперь
можно было отдохнуть: длинный
трудовой день удался на славу –
впрочем, как и все предыдущие.
Под
утро Вадим проснулся. «Хорошо, что
не проспал!» - подумал он
удовлетворённо. Потом оделся и
пошёл привычной дорогой по
коридору.
Дмитрий потянулся на кровати, стараясь
не помять изящного камзола.
Улыбнулся и проговорил: «Надеюсь,
Доктор вернётся с уловом!» Он
расхохотался, почесал копытцем
рожки и пошёл в соседнюю палату.