Дмитрий Калин

Рыбалка

Странная это штука – предрассветные сумерки. Всё вокруг тебя теряет форму и четкие очертания, расплываясь щупальцами клякс. Знакомые предметы превращаются в неведомых существ, насупившихся и взирающих из-под косматых бровей. Перешептываясь, они злорадно сговариваются, как бы похитрей, поизысканней и бесшумней навредить вторгшемуся в их вотчину. Вот и сейчас, шагая по прямой, как стрела, тропинке, Николай Фёдорович не узнавал леса. Бывало, деревья при свете радостно приветствовали его щебетанием, помахивая ветвями рук. Сейчас же в утренней мгле, они, молча и злобно взирали на гостя. Встав дырявым частоколом, березы, клены и осины тянули к нему свои длинные лапы. Не раз они пытались сдернуть удочку с плеча путника, но та легко выскальзывала из корявых пальцев.

Каждый шаг отзывался слабым гулом, будто шел Николай Ширяев не по земле, а по паркету. Иной раз казалось, что и не тропинка это вовсе, кружившая среди деревьев, а длинный коридор в каком-то пустынном захолустном учреждении. Сходство добавляли повороты. Они не были плавными, как обычно, а резкими, под девяносто градусов.

Николай Федорович, задумавшись, чуть было не шагнул в воду, но сумел вовремя остановиться. Так случалось почти каждый раз. Ширяев никак не мог приноровиться к особенностям тропинки, выскакивающей прямо на берег.

Внезапно выползшее солнце, доселе скрытое лесом, на мгновение ослепило его заплясавшими на воде золотистыми бликами. Николай зажмурился, а затем приоткрыл глаза. Сквозь узенькие щелочки век осматривал он знакомые окрестности. Ничего не изменилось с тех пор, когда он был здесь в последний раз, хоть и ловил рыбу обычно в середине дня или под вечер. Рано утром явился впервые, поэтому и пруд выглядел не так, как всегда, а сонным, вялым и безмятежным. Чуть заметный ветерок, дувший откуда-то сверху, морщинил недовольную физиономию не выспавшегося за короткую летнюю ночь водоема. Покачивавшиеся ивы полоскали в иссиня-прозрачной воде блесны листьев, роняя в нее мусор зеленой шевелюры.

Местные жители прозвали водоём Иваном. Почему - они и сами не смогли бы растолковать. Впрочем, было одно объяснение. Пруд своими размерами и очертаниями напоминал ванну. И рыбы там водилось - кот наплакал, поэтому никто, кроме Николая Федоровича, и не рыбачил там.

К попыткам Ширяева поймать в Иване хоть одну рыбешку местные жители относились с насмешками. Но он ходил на рыбалку даже не за уловом. Просто хотелось посидеть в тишине, подышать свежим воздухом и подумать о чем-нибудь своем. Постоянные ухмылки в конце концов надоели Николаю, вот он и решил рыбачить ни свет ни заря, чтоб никто не мешал.

Выудив из консервной банки червяка пожирнее, Николай Федорович насадил его на крючок и забросил снасть чуть ли не на середину прудика. Гусиный поплавок булькнул и, на мгновение скрывшись в воде, медленно высунул малиновую макушку на поверхность.

- Ну, теперь ловись, рыбка, мала и велика, - проговорил Николай Федорович, усевшись на край отвесного берега.

Оглядевшись по сторонам, Ширяев заметил, что не один. Неподалеку от него сидел незнакомец, швырявший в воду камешки. Шлеп, шлеп, шлеп, - словно капли из плохо закрученного крана.

- Утро доброе, - поздоровался Ширяев. – Тоже не спится? Что-то раньше я вас здесь не встречал. Вы, наверное, новенький?

Незнакомец кивнул головой.

- Рыбы здесь маловато, - продолжал разговор Николай. - Вот старики рассказывали, что раньше в Иване она кишмя кишела. Руками можно было ловить. А теперь сидишь целый день – и ни одной поклёвки. Я уж какую только наживку не пробовал: и червей, и хлеб, и даже тесто с анисовыми каплями мешал для запаха – ничего не помогает. Меня, кстати, Николаем зовут. А вас?

- Паша, - будто маслом плеснул на раскаленную сковородку, незнакомец.

 - Здесь рыба редко клюет, - продолжил Николай, - но если уж ухватится, то только крупная.

Павел молча продолжал кидать камешки.

- Странное дело, - пробормотал Николай, выуживая склизкого червяка из консервной банки. – Вот их едят рыбы. Черви растворяются, становятся частью рыбы. Выходит, что все карпы, щуки и прочие караси состоят из червяков, и люди их едят. Зачем тогда ловить рыбу, если просто можно накопать червяков и съесть?

Павел покачал головой.

- Вы не обращайте на меня внимания, - сказал Ширяев. Потом поправил очки и вытер руки о полосатую пижаму. - Это я так, рассуждаю сам с собой. Мысли, конечно, глупые. Но ведь любую глупость можно выдать за истину, всё зависит о того, кто и как будет выдавать. Вот вы, как и я, ни за что не поверите, что рыба – это на самом деле червяки. И пить пиво не с лещами, а с червяками, не будете. Ну, а если к моим рассуждениям добавить мысли пары-тройки учёных? Они всем расскажут, что рыбы на 90 процентов состоят из червей, а журналисты раструбят сенсацию по всему свету. Да и добавят от себя, ссылаясь на источники, внушающие доверие, что перекрученные черви помогают женщинам сбросить вес, мужчинам повышает потенцию, и вообще незаменимы для здоровья. По телевизору покажут рекламу, в ней звёзды эстрады и кино станут красиво закусывать пиво заморенными червячками. Убедят молодежь, что закусь из червей – только для продвинутых людей. Так, глядишь, все возьмут да и откажутся от жареной рыбы с лучком, а новейшие исследования докажут: это блюдо вызывает кариес и перхоть. Вот вам смешно, а в некоторых странах уже делают из червей печенье. И ничего – людям нравится. Обмануть человека проще простого. Тем более что стараться отличить правду от неправды давно уже никто не хочет. Вот сидим мы сейчас на берегу пруда. А может быть, это и не так вовсе. Может, всё это нам только кажется?.. Нет, всё-таки ничего в этом пруду не клюёт! - сердито прервал собственные рассуждения Николай Фёдорович.- Бестолковое дело! Пожалуй, и правда, надо подыскивать более рыбное место…

Ширяев замолчал и, задрав голову, уставился на солнце. Ослепленный золотистым светом, он закрыл глаза. В темноте пред ним продолжал стоять огненный шар. Подождав, пока тот не исчезнет, Николай взглянул на поплавок. Гусиного пера не было. Согнувшись на мгновение в дугу, удилище выбросило на берег карася чуть больше ладошки. Ширяев сначала даже не понял, что произошло. Но, опамятовавшись, кинулся брюхом на плясавшую на берегу рыбину и засунул ее в кулёк с водой.

- Все, сейчас клёв пойдет, - потирая руки, объявил он и вновь закинул удочку. - Так на чем мы остановились?

- Доктор, Николай Фёдорович, куда вы запропастились? – послышались совсем неподалеку. – Отзовитесь!

- Ну, вот... Половил рыбку, называется. И тут нашли... Здесь, я здесь! – крикнул он. Через несколько секунд зашуршавшие кусты выплюнули двух мужиков в белых халатах. Довольно странное зрелище являли они. Один был долговяз, бледен и длинноволос. Второй же, напротив, небольшого роста, с широкими плечами и с красным, как брюква, лицом. Выпученными глазами он напоминал какую-то неведомую науке рыбину.

- С кем это вы тут разговариваете? - спросил худой.

- Да вот, Дмитрий, - вздохнул Ширяев, – объясняю Павлу, что рыбы в этом пруду немеряно, только уметь ловить нужно. А он не верил, пока я карася не вытащил. Хороший такой карась. Грамм на двести - не меньше.

- Какому такому Павлу? - удивился толстячок.

- Да вон сидит, - кивнул Николай и повернулся к своему новому знакомому. Того на месте не оказалось.

- Видно, ушел, пока я с карасём возился, - немного смутился Ширяев.

- Ну-ну, – переглянулись оба мужика в белых халатах. - Хоть улов тогда покажите…

Ширяев протянул им кулёк с плескавшейся рыбиной. Те уставились на неё, как будто никогда в жизни не видели карасей.

- Действительно, карась, - наконец промямлил коренастый. – Ладно, пора собираться, Николай Федорович.

 - А может, вы без меня сегодня как-нибудь обойдётесь?

- Нет, доктор, без вас никак нельзя. Сами знаете.

Кряхтя, Ширяев поднялся, и через минуту троица шагала среди деревьев. Доктор, весело помахивая кульком, насвистывал под нос какую-то незамысловатую мелодию. Он прикидывал, во сколько завтра проснуться, чтобы снова пойти к Ивану на рыбалку. Выйдя из зарослей, доктор с подчиненными зашагали по асфальтированной дорожке, ведущей к жёлтому одноэтажному зданию клиники, утопавшей в зарослях полыни, репейника и крапивы. Пройдя сквозь скрипучую калитку, доктор поднялся на крылечко и вошёл в клинику. В своем кабинете Ширяев первым делом выпустил карася в большой аквариум. Немного понаблюдав за тем, как ошалевшая рыбина приходит в себя, Николай Федорович подошел к окну и глянул сквозь запотевшие от времени стекла. Больные уже вышли на прогулку. Они медленно прохаживались, иногда собираясь в небольшие группы и беседуя. Ширяев снял с себя полосатую пижаму и надел белоснежный докторский халат. На правом нагрудном кармане синими нитками были вышиты инициалы. «НФШ» - в который раз по привычке прочел Ширяев и улыбнулся. Усевшись за поцарапанный стол, накрытый листом стекла, Николай Федорович достал из ящика папку:

- Не получилось у меня сегодня разговора с новым пациентом. Как его там зовут? Павел? - Открыв дело новичка, доктор углубился в изучение бумаг. Так и просидел до самого вечера, изредка вставая и прохаживаясь в раздумьях по кабинету. Лишь когда из-за сумерек стало трудно разбирать буквы, Ширяев опомнился.

- Ничего себе, - удивился он, взглянув на часы. – Уже почти 10. Странно, что так время быстро пролетело. Пора, пожалуй, и на боковую, а то завтра рыбалку просплю.

Ночью Николаю Федоровичу приснился странный сон. Карась, которого он поймал, выпрыгнул из аквариума и забился на полу в судорогах. Задние плавники вытянулись и превратились в ноги с ластами, а передние обернулись руками. Только голова осталась рыбья. Похватав оскаленным ртом воздух, полурыба встала на ноги и прошлёпала к выходу.

 

 2

 

Почему-то во всех больницах двери неплотно примыкают к косякам. Ночами через щели из коридора пробиваются узенькие полоски света, расчерчивая стены и потолки палат. У пациентов, которые подолгу лежат в больницах и мучаются бессонницей, эти лучики вызывают неприятные чувства. Кажется, что ты один на всем белом свете, позабыт-позаброшен и абсолютно никому не нужен. Лишь звуки дают понять, что есть еще люди на этом свете. Вот кто-то из соседней палаты прошаркал тапочками по паркету, отправляясь по своей надобности. Скрипнула дверь в туалете. Потом вновь шарканье и скрип двери - ночные звуки в клинике не отличаются разнообразием. Разве что кому-нибудь становится плохо - тогда добавляются новые звуки…

Дмитрий большую часть своей жизни провел в клинике. Там он и дневал, и ночевал. А потому тоже не любил надоедливые лучи, пробивающиеся в палату из коридора. Вот и сейчас, отдыхая после работы, он с раздражением смотрел в потолок, где разлеглась полоска света. Наконец, тяжело вздохнув, он сел на кровати. Кровать жалобно скрипнула – еще один привычный ночной звук.

- Ты не спишь, что ли? – раздалось с соседней кушетки. Вадим приподнял голову с тощей подушки. – Я тоже. Никак не привыкну здесь. Неудобно спать - сетка чуть ли не до полу провешивается, того и гляди, спину сломаешь. Да ещё мысли всякие в голову лезут. Бывает, так полночи проворочаешься с боку на бок. Думаешь, думаешь обо всём на свете, в башке черт-те что творится. Лежишь, мысль поймать пытаешься, или даже не мысль, а обрывок какой-то. Вроде поймал, а она бац – и исчезла. И всё заново начинается. Бред какой-то! У тебя такое бывает?

- Да. Как у всех, - ответил Дмитрий. - Всякое в голову ночью приходит. Я вот в последнее время все о матрёшках думаю. Понимаешь, матрёшки они вроде как жизнь человеческая… Вот, к примеру, самая маленькая - это как бы младенец. Потом он подрастает, и матрёшка прячется в другую, побольше. Ещё вырос – новая матрёшка. И так до самой большой матрёшки - последней.

- Н-да, - промычал Вадим. – Понимаю...

А Дмитрий продолжал:

- Вот и выходит, что самая маленькая матрёшка – идеальная: она же из цельного дерева сделана, в неё уже ничего не запихнешь. Есть в ней и форма, и содержание – душа, в общем. Потом человек подрастает, в школу идёт, но сперва ведь на него школьную форму надевают. Не будет формы – человек себя не будет чувствовать школьником, есть форма – есть и школьник. Ну, а маленькая матрешка–младенец помешается в большую – школьника. И младенец этот никуда не девается, сидит себе преспокойно внутри. Человек идет в армию – тоже новая форма. Потом работа – там своя форма, и опять новая матрёшка. И так до бесконечности, пока на человека не наденут его последнюю форму – понятно какую. Вот и выходит: что на теле носишь, то и в душе. И кто скажет, одежда на нём или собственная кожа?

- Ну, это уж ты хватил лишку, - засомневался Вадим.

- Совсем нет. Мы ведь к одежде так привыкаем, что и когда голые, чувствуем себя одетыми, никак о своей форме забыть не можем. Возьмем, к примеру, нашего доктора – Николая Федоровича. Что ты о нём можешь сказать?

- Да у него, честно говоря, не все дома, - заговорил Вадим. – Это ж надо удумать - ловить рыбу в Иване!

- Ну, бывают же и у нормальных людей странности, разве нет?

- Ничего себе странности! Я понимаю, любит человек рыбу ловить. Хорошо, иди себе на пруд или на озеро - зачем же на краю ванны-то сидеть? Сидит этот псих Ширяев каждый день в помоечной и счастлив выше крыши. Сегодня вот с каким-то Пашей познакомился. С душем, что ли? Чёрт его знает. Птички, видите ли, у него поют. Деревья кругом растут. Ага! Пока до ванны по коридорам топаешь, одни фикусы в кадках встретишь. А ему лес дремучий кругом. Идёт, радуется… Ну что, не псих разве? Ладно хоть не буйный. Вот потому и разрешают ему чудить.

 - Хорошо, допустим, ты прав, - улыбнулся Дмитрий. – А как же Доктор умудрился в ванне поймать карася? Там рыбы, сам знаешь, нет...

- Вот это-то самое удивительное, - развел руками Вадим. – Сам ума не приложу. Разве что для смеха кто запустил… Вот рыбина с голодухи на крючок и насадилась.

- Может быть, - еще задумчивее заметил Дмитрий и пристально взглянул на собеседника. – Так ты считаешь доктора психом, да? Предположим. Ну, а доказать ты это сможешь?

- Я ж тебе только что всё доказал! – изумился Вадим.

- Не торопись. Ты не доказал, а всего-навсего рассказал - о том, что вроде бы чудится доктору и что ты сам вроде бы видишь. Ну, а почему ты думаешь, что чудится ему, а не тебе, а видишь ты, а не он?

- Да тогда бы не твой любимый доктор в полосатой пижаме ходил, а я! – взорвался Вадим.

            Дмитрий ещё пристальнее посмотрел на него и тихо проговорил:

            - А может, у тебя под халатом – пижама, просто ты этого уже не замечаешь?

- Да чего я не замечаю?! - заорал Вадим. – Вот мой санитарский халат, - он рванул одежду на груди так, что пуговицы разлетелись по сторонам. – Под ним ничего нет!  Нет ничего! Вот, смотри – это я, моя кожа, нет на мне никакой пижамы!

- Если бы пижамы не было, - еле слышно ответил Дмитрий, - ты бы на этом так не настаивал. Присмотрись – может, увидишь?

Вадим проследил за взглядом Дмитрия. Опустив глаза, он взглянул на свою грудь и увидел мятую пижамную ткань в ровных полосках. В ужасе обхватив обеими руками внезапно разболевшуюся голову, Вадим рухнул на привинченную к полу кровать, уткнулся в подушку и завыл. Дмитрий медленно прохаживался по палате от окна с решетками до двери. Подождав, пока Вадим успокоится, он подошел к нему и сел рядом.

- Ничего страшного, - погладив по плечу Вадима, сказал Дмитрий. – Зато ты теперь знаешь правду, а не только догадываешься о ней.

- Да кому она нужна - твоя правда?! - вскочил тот. – Шизик, который знает правду!.. Здорово! Дальше-то что? Прожить всю жизнь в психушке – это ещё куда ни шло, но знать, что тут тебе и место?! Да если бы я вообще ни о чём не думал - был бы себя санитаром и в ус не дул! Что мне теперь делать?! Что мне теперь делать в этой проклятой пижаме?!

Вдруг он замолчал. Его осенило:

«Пижама...- сказал он про себя. - Всё дело в пижаме. Чтобы стать нормальным человеком, нужно избавиться от пижамы!..» Он снова помолчал и добавил: «Но если снять пижаму – останусь голым, а тогда пижама сама по себе опять появится, как только что появилась.. Вот что: мне нужна другая одежда! Точно! Где бы мне раздобыть другую одежду?!»

Не обращая внимания на Дмитрия, Вадим ринулся к шкафу и распахнул его. Выглядевший снаружи небольшим, шкаф оказался на удивление глубоким. Какой одежды там только не было! На вешалках висели офицерские френчи, халаты врачей, санитаров, блузы рабочих, спецовки, отдельно – шубы из натурального меха, манто. На полках - фуражки, кепки, панамки, строительные каски. Внизу – обувь, даже ласты их кто-то запихнул в дальний угол. Вадим, вытаращив глаза, смотрел на все это богатство, которого раньше не замечал.

- Решено! – прокричал он. - Завтра выберу, во что одеться, и никто меня больше не назовёт сумасшедшим. Не на того напали!.. А теперь - спать! – скомандовал он сам себе и, содрав халат вместе с полосатой пижамой, запрыгнул в постель.

Дмитрий с улыбкой взглянул на спящего санитара-пациента, выключил свет и улегся на свою кровать – теперь можно было отдохнуть: длинный трудовой день удался на славу – впрочем, как и все предыдущие.

Под утро Вадим проснулся. «Хорошо, что не проспал!» - подумал он удовлетворённо. Потом оделся и пошёл привычной дорогой по коридору.

Дмитрий потянулся на кровати, стараясь не помять изящного камзола. Улыбнулся и проговорил: «Надеюсь, Доктор вернётся с уловом!» Он расхохотался, почесал копытцем рожки и пошёл в соседнюю палату.