| Авторы | Поиск по сайту | Текущий номер |

 

Владимир Таблер

Стихотворения

 

Молитва

Червь озлобленья мне сердце обвил,
в мыслях и чувствах - пустыня и порча.
Но все воюю и ранюсь, и корчусь...
Господи!..
Господи!..
Дай мне любви...

Ядами травлен. Рентгеном исшит.
Трачен брехнею. Кругом поднадзорен.
С воздухом, с почвой земною поссорен
до отрицанья возможности жить.

В море беспамятства, лжи и тщеты
как нужен мне хоть глоток упованья -
участь и честь человечьего званья
больше кромешной моей нищеты.

Труднoe дело - увидеть суметь
сущего суть в проявленьи мгновенном,
гений Творца даже в слабом и тленном.
И принимать,
и любить,
и жалеть.

Господи!
Я уже столько убил.
Верить?
Не верю...
Надеюсь?
Не очень...
Кукиш в кармане и на сердце осень...
Но всею кожей взываю:
- Любви!..

1989.

Когда уносит осень птиц, и мне, как птице, -
так хочется перенестись, переместиться.
Да и без них накатит стих, не в лад сезону,
сбежать бы из узилищ сих в иную зону
от длинных тем, от глины дел, что мнешь, сутулясь,
от мутных душ и душных тел, недужных улиц.
Из мира, где деньга и пот, где лямку тянешь,
чтоб этот бутер, этот брод, и чтобы глянец,
где суета и словеса, и боди билдинг,
и где свирепствует попса, ибо дебилдинг.
Куда-нибудь к подножьям гор, или в пампасы,
где в небесах и чижик горд - эль кондор паса...
На горы, в щели их, пазы, - от всей бодяги-
туда, где правильны козлы, и яки всяки.
Хоть в самоедские снега, хоть в Аппалачи -
от жизни сучьей навсегда к чертям собачьим...

Но ты свободен - не сопи, глотай таблетки-
лишь только в выборе цепи и формы клетки.

***

В сентябре

Мое лихо поутихло -
перебил чем-то я.
В тихом тике паутинка
переливчатая.
А из облачной из джонки,
что рассохлась, видать,
солнце сыплется, как пшенка, -
благодать, благодать.
Перебил тоску я,плюнул -
грызть себя да копать.
Чуть повою в полнолунье
и замолкну опять.

А в озоне слышен порох -
уток бьют мужики.
Спаниелька - сучий потрох-
испугался реки.
Не несет он селезненка,
что упал в камыши,
брешет жалобно и звонко -
от души, от души.
Ну а нам с моей хорошей
так молчится легко.
Я мурлычу с глупой рожей
песню про Сулико.
Сладким ядом поздних ягод
тешим мы языки.
Хорошо быть травоядным
в эти чудо-деньки.
Мы гуляем по тропинкам
ты идешь впереди.
Над тобою паутинки...
Хорошо, Господи!

Но внезапно протрезвею...
А тебя-то и нет -
не подвластно ротозею
твой удерживать свет.
Посередке небосвода -
мои тонут глаза.
До небесного ОСВОДа
докричаться нельзя.
Поболишь в моем помятом
и погнутом ребре...
И опять возникнешь рядом
в сентябре, в сентябре.

***

Зима пришла так вдруг, так сразу
(хотя, казалось бы, и в срок)
по ранам осени, по грязи
на язвах выбитых дорог.

И снег пошел, сначала редок,
ложась на землю, на бетон,
на скрюченные пальцы веток
стерильным тоненьким бинтом...

А вот и густо закружился,
захлопотал он, ворожа,
над исстрадавшеюся жизнью,
как сердобольная душа...

Расслабься, братец мой, утешься,
довольно маяться виной,
все милосердно скроет снежный
и нежный ветер ледяной.

И очень многое не спелось,
и что-то причиняет боль,
но снег -сиятельство и светлость-
все это скроет под собой.

Увидишь -пусть обманет зренье-,
когда оглянешься на след,
одни лишь светлые мгновенья,
как будто был там только свет...

***

Была предутренняя тишь.
И были озеро, и берег.
Ночь утекала в скрытый ерик,
что в камышах не различишь.

А тишина жила во всем -
в росе на нитке паутины,
в покое рясковой патины,
в звезде в обнимку с пузырем,

во тьме прибрежного леска,
начавшей осторожно таять,
в воде, кругами длящей память
прикосновения весла.

И был я в ялике своем,
как в чашечке весов аптечных.
Как будто взвешивала вечность,
что я такое и почем.

Потом - нырял на самый ил,
тянул, как шелк, руками воду,
всплывал куда-то к небосводу
в круг угасающих светил...

В клубы туманного сырца
все дальше уплывала лодка...
Все было неизменно, только
в той лодке не было гребца...

***

...А под мокрою радугой -
дол зеленый смарагдовый,
Здесь все просто, легко и в лад.
И сам воздух зеленоват.

А лошадка под ивою
с ивой спутана гривою.
Глянешь в небо высокое -
солнца около - соколы.

А в траве- то кузнечики
точат сабельки-мечики.
Чуть дрожит от дневной жары
воздух в искорках мошкары.

Тьму грунтовую проколов,
бьют там тысячи родников.
В небо вырасти норовя,
рвет себя из земли трава.

Не скорбей и не слез юдоль -
только воля и вширь, и вдоль.
Никаких нет вериг, тенёт -
жизнь как в чистой воде плывет...

Если надолго пропаду
в темноте, суете, бреду,
бросит дух ли от божьих губ
за сатурновый хула-хуп -

все равно отыщу я мост,
чтоб вернуться сюда со звезд,
от харибд и от сцилл уйду,
улизну из котла в аду.

Коль не в нынешней жизни - пусть...
доползу, дорасту, вернусь...

***
А давай все начнем сначала.
Что ты маешься и грустишь?
Смимикрируем от печалей,
эмигрируем от скучищ!

А поедем на сине море,
да и за море уплывем -
эх, под смоквы и сикоморы!
Ах, за надцатый окоем!

Будем мчаться, переноситься,
в травы падать и в горы лезть.
Будут сахарные столицы
марципановых королевств.

Будут пагоды золотые,
будут ласточки в небесах -
словно юркие запятые
Боже радостный написах...

Сочиню, если нету денег...
Ты увидишь, закрыв глаза.
Сине море и дальний берег,
крылья, облако, паруса.

Ну, поплыли, отдать швартовы!
Бриг приветствует госпожу!..
Я люблю тебя.
Будь здорова.
Очень-очень тебя прошу.

***

Ветла

Пилили дерево, пилили
большую сильную ветлу -
не по трухе и не по гнили
тягали хищную пилу,
а по живым древесным жилам.
По сочной крепости ствола
пила с оскаленным нажимом
свои зубарики гнала.
То в торопливости собьется,
то вновь елозит взад-вперед -
все глубже в годовые кольца,
за годом сжевывая год.
И сообразно ходу стали
через прожитые дела
ветла, судьбу свою листая,
куда-то в прошлое плыла...
Как будто снова становилась
она трепещуще юна,
и возвращалась стану гибкость
и радость - силе волокна.
Ей снился май - звенящ, скрипичен,
блестящ в ликующем дожде,
с листвы новорожденных личек
смешинок сыпалось драже.
И ночи летние в том мире,
не сжатом зданьями с краев,
ее, как в вареве, томили,
густом от звезд и соловьев.
Там человечья неразумность,
не покушалась на сады,
не наступали, пятясь с улиц,
на них гаражные зады...
В момент свержения на плоскость,
в секунду разделенья с пнем
она припомнила подростка,
лопату, лейку, чернозем.
И сладкий ток земного жира
в зарытой сетке корневой
она почувствовала живо...
и перестала быть живой.

Чихал копер, бил сваю бабой.
Ревел начальник без причин.
Какой-то юный стебель слабый
геройски лез на кирпичи.
Начальник маялся ногами...
Ну почему они мозжат?..
Он обозвал трудяг врагами
и вышел из вагона в сад.
И будто блицевою вспышкой,
день давний высветился в нем -
сажал он дерево мальчишкой...
лопата...
лейка...
чернозем...