шелест игл и молчание глин
замираешь у
пропасти синей
в пересохшие
русла равнин
сколько
нежности стелит пустыня
чтоб с
печалью ее тягаться
Азиатской
железной дороге
прокаженных
не хватит акаций
городов
протянувших ноги
а закат
отекает тоской
рикшу тела
на волю отпустишь
звезд осыпет
листвой
оскопленную
пустошь
тепловоз
будто ангел трубит
что же
выпадет - в рай или в ад?
ночь
задумчиво цедит как кит
звонкий
мусор цикад
***
Марко спит
под боком у верблюда,
как верблюд,
неровно дышит утро.
Пригоршни
несет оно кому-то
изумрудов
яшмы перламутра.
Марко снятся
кручи да сугробы,
Марко бы
поспал еще немного,
но зовет,
как Лазаря из гроба,
голос ветра
или голос Бога.
Чтобы в
Генуе, когда синичка,
как
бубенчик, отзовется трелью,
города вдруг
вспомнить, женщин, стычки,
как мониста,
бусы, ожерелья.
Глядя сквозь
тюремные решетки,
Причитать,
что нас с тобой случайно
жизнь забыла
в пальцах будто четки,
Рустичано,
брат мой Рустичано…
Песенка
"За три дня
все само перестанет", -
говорил мне
апостол Фома…
Мироносицей
в белом тумане,
может, мне
поможет зима.
На меня снег
посыпал, как брашно,
а по телику
пела girl или boy:
"Что меня ты
не любишь - не страшно,
все равно я
с тобой".
***
Вокзал
д`Орсэ
Бросить все
и уехать в Париж,
мыть посуду
и стать знаменитым.
В кронах
воздух мучительно рыж,
и студеное
небо открыто
для
прощальных порывов души,
для
хрустальных каскадов печали.
На бульварах
его согреши,
чтоб
последние франки пропали.
Оттянись,
господин либертэн,
отгрызи свой
кусочек свободы,
белый прах
не стряхая с колен,
помолись под
высокие своды,
на четыре на
стороны все
погляди -
если мало,
поброди по
вокзалу д"Орсэ,
погуляй по
вокзалу
***
"…Александрович Серов
в этом доме
жил и умер".
Две картины
помню: в шуме
синих
пенистых валов
едет к морю
Навсикая,
стирка будет
ей большая,
ветер светел
и суров.
Деву бык
везет в пучину,
сновидением
дельфина
прочь
скользит от берегов
Навсикая иль
другая…
Я иду себе,
гуляю.
Александрович Серов
Вроде
"Заповiта"
прабабушка
моя рожденная на Днепре
отдыхает в
земле предгорий
я же когда
умре
хочу видеть
море
в
каталонскую лег бы степь
сетками
разгороженную
под прибоя
бас чаек рэп
оригинал
тоже мне
Листопад
Языки
вымирают, толмач,
выступает
скупая натура,
и холодного
солнца кумач
за рекой
озирается хмуро.
Взят
врасплох изумленьем зимы,
далеко
теперь видишь с обрыва -
на границе
заката и тьмы
черный дуб,
как танцующий Шива.
Кино
над ухом
застрекочет
отчаянный
звоночек
и на
подножку вскочит
герой без
проволочек
влажна небес
глазница
и ночь
грозою дышит
как две
большие птицы
два снайпера
на крыше
роняет
листья город
давай моя
отрада
отпустим
жизни горе
в барокко
водопады
двор как
вальсок шарманки
крылатку
клена вертит
а на рубашке
ранка
от пули но
не к смерти
в дождь фары
светофоры
теряют
очертанья
и щеку лижет
море
без края и
названья
а в зал
впускают город
что ничему
не верит
в горячий
полдня ворох
распахнуты
все двери
Веласкес.
Утро
С мамой ты
идешь в Севилье где-то,
но петух
сквозь сон тебе горланит хрипло:
просыпайся и
пиши портреты
всей семье
Четвертого Филиппа.
Пляшут и
поют твои собратья:
карлики шуты
комедианты.
Ты кладешь
по серой ткани платья
Маргарите
розовые банты.
А в зрачки
тебе пускает корни
цепкое
безжалостное лето.
Что же ты,
как скряга, пишешь в черном,
пьяный от
несмешанного цвета?
Пьяному и
море по колено,
пьяному
границы все открыты...
Вот куплю
билет, поеду в Вену
посмотреть
инфанту Маргариту.
Эдди
Рознер
золотой
трубач
Польша лежит
в коме.
Слушай,
Адольф, приказ -
секретарю
обкома
будешь
играть джаз.
В черном
огне Европа -
выдуй всю
душу, трубач.
Думаешь -
это синкопа?
Это
еврейский плач.
Жизнь сейчас
вырвут, как гланды -
в зале один
Сталин.
Эдди шипит
музыкантам:
"Smiling,
psja krev, smiling".
Эдди трубит
по полной -
зоны не
слаще тюрем.
Господь все
слышит - Верховный
сдох
аккуратно в Пурим.
В воздухе
вновь заноет
сладкий
мучительный стон.
Он
разведется с женою
и соберет
стадион.
Это труба
твоя, Эдди,
гаркнет -
"Грядет Человеческий Сын".
Он
наконец-то поедет
в сладкий
смертельный Берлин.
Ты, как и я,
калека.
Что мне
сказать тебе?
- Если
судьба играет человеком,
человек
играет на трубе.
|