Рахель Лихт 

Черновик биографии Бориса Пастернака


  

ЧАСТЬ I

"О детство! Ковш душевной глуби!" (1889-1903)

 

Глава 5. Дом с галереями

 

Вернувшаяся из Одессы семья Леонида Осиповича Пастернака поселилась в доме купца Лыжина. Карлу Евгеньевичу Пастернаку было не просто подыскать новую квартиру для семьи своего двоюродного брата, весьма ограниченного в средствах.

Учитывая неудачный опыт предыдущей квартиры в доме Веденеева с большим количеством тесных и потому никчемных комнат, Розалия Исидоровная просила ограничиться четырьмя: детской, родительской спальней и двумя комнатами, одна из которых должна была служить мастерской для мужа, а другая исполнять роль гостиной и одновременно быть комнатой для ее собственных музыкальных занятий. К величине двух последних комнат предъявлялись особые требования. Скудность семейного бюджета не позволяла сменить район проживания. И все же Розалия Исидоровна просила, чтобы рядом с домом был хотя бы небольшой сквер для прогулок с ребенком. 

  Четырех комнатная квартира в доме Лыжина удовлетворяла практически всем пожеланиям Розалии Исидоровны. Двухэтажный дом купца Лыжина выходил торцом на Малую Угольную площадь. Его два крыла тянулись сразу вдоль двух улиц - уже знакомого нам Оружейного переулка и Садовой-Каретной, - образуя огороженный с трех сторон двор. Все комнаты пастернаковской квартиры выходили окнами в Оружейный переулок, и только самая дальняя комната, отданная под мастерскую Леонида Осиповича, находилась в торце здания и смотрела на Малую Угольную площадь. В мастерской было достаточно места и для работы художника и для школы рисования, которой он руководил. По соседству с мастерской, в гостиной, стоял рояль, там занималась и давала уроки музыки Розалия Исидоровна.  

  В первом этаже дома размещались мастерские и мелкие лавочки. Второй этаж сдавался внаём жильцам. Со стороны двора вдоль трех стен дома тянулась широкая галерея, на которой жильцы хранили воду в огромных кадках и снедь в накрепко запираемых кладовках. Тут же, на галерее, располагались отхожие места. Всякого поднимающегося на галерею по скрипучим деревянным лестницам черного хода сшибала с ног смесь самых невероятных запахов. Черный ход вел на кухню, и уже из нее в квартиру, ничего не знавшую о задворках жизни. Потому что в противовес черному ходу имелись и парадные лестницы, их каменные ступени с чугунными перилами, минуя галерею, вели прямо в Оружейный переулок. 

  Жизнь переулка и двора разнилась не только запахами, но и звуками, их разнобой долетал до детской Бориса причудливой музыкой, загадочный смысл которой был скрыт от ребенка.  

  Во дворе дома под массивными кирпичными арками галереи размещались извозчьи пролетки и лошади. Извозчики чувствовали себя во дворе полновластными хозяевами. Немощеный двор утопал в их ругани, лошадином ржании, грязи, зловонии и птичьем гомоне.

  Иная музыка доносилась из Оружейного переулка, по булыжным мостовым которого с грохотом неслись экипажи, ломовые извозчики и мужицкие телеги. Некоторые сворачивали под сводчатую арку ворот дома Лыжина. Прямо над аркой находилась детская Бориса. Гулким эхом отдавалось под аркой цоканье лошадиных копыт и скрип рессор.

  

Стоит и за сердце хватает бормот
Дворов, предместий, мокрой мостовой,
Калиток, капель... Чудный гул без формы,
Как обморок и разговор с собой.

....................................................

Струится грязь, ручьи на все лады,
Хваля весну, разворковались в голос,
И, выдирая полость из воды,
Стучит, скача по камню, правый полоз.

  

  А когда под аркой глохло эхо, и грохот пролеток сменялся скрежетом и сухим шелестом полозьев с железными подрезами, на город опускалась зима.

  Из окон пастернаковской квартиры были видны ворота Духовной семинарии, к ней прилегал большой парк. Чинные прогулки маленького Бори с няней Феоной по аллеям семинарского парка, нарушались гоготом вырывавшихся на перерыв семинаристов. Нянька тащила в сторону, подальше от крепких слов и нешуточных драк. Аллеи парка сменялись близлежащими бульварами и улицами, вдоль которых раскатывался  неспешный московский говорок. В экипажных заведениях Каретного ряда внимание привлекали диковинные медвежьи чучела, стоявшие на страже предлагаемых на продажу лакированных пролеток на высоких рессорах. 

  Но самое интересное происходило чуть дальше, на плацу Знаменских казарм. В полдень там проходили учения конных жандармов. Тут даже нянька забывала свои обязанности. Прильнув к казарменной решетке вместе с другими зеваками, маленький Борис следил за происходящим. Было что-то завораживающее в размеренном аллюре движущихся по кругу лошадей, в том, как лихо с разбега вскакивали в седла всадники. Слаженные и точные движения всадников хотелось повторить самому. 

  Улицы с их диковинными витринами и гарцующими жандармами привлекали внимание, но ничего не требовали взамен. Соверешнно иные чувства овладевали мальчиком, стоило им с няней углубиться в любой из близлежащих переулков. И как ни оберегала нянька, как не оттаскивала в сторону от всего, что не полагалось видеть и слышать ребенку, на глазах у Бориса протекала жизнь околотка, где целые кварталы были отданы разврату, где выставляли напоказ ничем не прикрытую изнанку жизни. Жизнь "отверженных" глубоко запала в душу мальчика, дав ростки чувству, которое позднее поэт назвал пугающей до замирания жалостью к женщине.

 

Иллюстрации к главе " Дом с галереями"

 

Незадолго до того, как Пастернаки поселились в Оружейном переулке, дом с галереями принадлежал купцу Свечину. Его имя по привычке продолжали писать на почтовых конвертах, хотя купца Свечина уже не было в живых, и его вдова продала дом новому домовладельцу купцу Лыжину.

Фото М. Балцвинника. 1974 год.

Пастернаки жили на втором этаже дома Лыжина. Третий этаж был надстроен позднее. Над аркой ближайших к нам ворот располагалась когда-то детская Бориса.

 

По плану реконструкции Москвы 1976 года с целью расширения Садового кольца было снесено несколько домов между Садово-Каретной улицей и Оружейным переулком. Дом Лыжина попал в их число.

Пастернак ни раз обращался к описанию дома с галереями в своих прозаических произведениях ("Записки Патрика", "Доктор Живаго"). В одном из таких домов на Чистых прудах жил его школьный друг. Детские смутные воспоминания переплелись с воспоминаниями юности:

"Дом был каменный с деревянными галереями. Они с четырех сторон окружали грязный немощеный двор. Вверх по галереям шли грязные и скользкие деревянные лестницы. На них пахло кошками и квашеной капустой. По площадкам лепились отхожие будки и кладовые под висячими замками".
(Б. Пастернак. "Доктор Живаго". Книга 1, часть 2.)

 


Фото В. Вальтера. 1976 год. Незадолго до сноса дома.

Вид со двора на галерею, проходящую на уровне второго этажа дома Лыжина.

 

Из окна пастернаковской квартиры открывался вид на Божедомский переулок и ворота, ведущие когда-то к московской Духовной семинарии расположенной за оградой по левую сторону от переулка.

Фото В. Вальтера. 1976 год.

 

Фото Надежды Далецкой. 2006 год.

Ограда семинарского парка почти не изменилась, только теперь она огораживает Музей декоративного прикладного и народного творчества, расположившийся в здании Духовной семинарии.

      

Совершая прогулку по современной Москве трудно представить себе московские улицы начала прошлого века.

Фото Надежды Далецкой. 2006 год.

В Каретном ряду мы не увидим ни экипажных заведений, ни медвежьих чучел, ни карет.

Фото Надежды Далецкой. 2006 год.

В бывшем семинарском парке не найдем тех дорожек, по которым ходил маленький Боря с няней.

 

Предлагаю прогуляться по дорожкам бывшего семинарского парка в сопровождении воспоминаний Бориса Пастернака.

 

"Необъяснимым образом что-то запомнилось из осенних прогулок с кормилицей по семинарскому парку. Размокшие дорожки под кучами опавших листьев, пруды, насыпанные горки и крашеные рогатки семинарии, игры и побоища гогочущих семинаристов на больших переменах".
( Б. Пастернак. Автобиографический очерк "Люди и положения".)

 

 

 

Три фотографии М. Карповского. 2004 год.