 |
|
|
Яков Гельфандбейн
из книги "Река воспоминаний" |
|
…Тиха
украинская ночь.
Не хочет воздух. Чуть
трепещут А.С. Пушкин
Где начинается Родина.
Украинская левада.
Для меня самая родная, самая милая и самая впечатляющая была, не менее полноводная, чем океан в детских понятиях, речушка под выразительным названием Лопань – никак не похожая ни на океанские просторы, ни на державные реки. Та самая речушка, у устья которой более чем 350 лет тому назад была, как гласит легенда, атаманом Харько заложена крепость, а затем вырос замечательный украинский город, названный по первому поселению Харьковом. Город со временем разрастался, берега Лопани застраивались и она, как всякая другая уважающая себя река, протекающая в городе, меняла вид своих берегов и характер своих, хотя и не глубоких, вод. Местами она, заливая в половодье прибрежные луга, образовывала очаровательные уголки, которые на Украине ласково называют левадами.
Милая левада! Благодаря тебе, я на всю жизнь сохранил память детства, пронес через нее образ родного города, названия и облик его улиц и площадей, скверов и садов, памятников старины и мостов. И сейчас, когда многого уже нет, да и не бывал я в родном городе очень и очень много лет, память о тебе, родная моя левада, самое яркое пятно моего детства, да и, пожалуй, всей жизни. И поэтому не могу не описать и не представить тебя потомкам такой, какой ты представлялась мне в раннем детстве - в полной красе своей сохранившейся, еще в ту пору молодости, страной дремучих трав, травяных джунглей, чистых заводей и лесных дубрав, населенных очень коварными, многочисленными и странными обитателями. В городе Харьков, в годы моего детства, где-то в 1924-27 годах, было несколько левад, но моя - единственная и родная, была между заводом «Свет шахтера» и Карповским садом, под горой, на обрыве которой расположился Леусовский переулок. Его живописные, широко разбросившие свои крылья и подворья старинной постройки барские усадьбы и обывательские домики, такой же старинный, с металлической решеткой пешеходный мостик через железнодорожные пути в Карповский сад и далее - на Холодную гору, создавали ему характерный патриархально уютный местечковый облик. Одуряющие запахи фруктовых, абрикосовых, вишневых и сливовых садов, заросших мальвами, многоцветными вьющимися на них колокольчиками и чабрецом, огороды, полные размером в хорошую сковородку подсолнухов, и с колесо величиной арбузов и дынь между грядок овощей, дворы с клумбами громадной величины астр и георгин всевозможных цветов и оттенков, ярких гвоздик, маков и роз. Дождевые канавы по сторонам улицы с двумя рядами тополей и лужами не высохшей воды, стаи ворон - неутомимых чистильщиков города, густая дорожная пыль с купающимися в ней стайками воробьев, бродячие собаки и кошки, куры и козы, а то и коровы, пасущиеся вдоль обочин на привязи. Вкусный дымок из печных труб, ряды подслеповатых окошек, прикрытых занавесочками, вышитыми под «ришелье», с геранью и примулой на подоконнике вперемешку с бродящей в бутылях, бутылках и бутылочках вишневой настойкой, под зелеными или красными ставнями небольших обывательских, с железными крышами или соломенными «стрiхами» домиков. Задумчивые старички с цигарками, обсуждающие местные новости и старушки, грызущие семечки и коноплю на завалинках для посиделок, детвора в одних рубашках, гоняющая матерчатый мяч в клубах пыли, – вот что представлял собой Леусовский переулок – живописное и контрастное ожерелье левады. От него на широкие просторы левады, из каждого двора – большого и маленького, вели натоптанные тропинки или ступенечки где было покруче, иногда деревянные и даже с перилами, а из барских домов - спуски, заросшие муравой и жгучей крапивой. По этим спускам можно было вывозить заготавливаемое на зиму пахучее луговое сено и накопившийся на лугах навоз - для строительного кирпича и топлива. Вечерами запахи делаются гуще, свет керосиновых ламп и коптилок узкими лучами прорывается сквозь щели прикрытых ставнями маленьких окошек, и только в редких окнах домов побогаче, тускло горят электрические лампочки. Дневное великолепие левады и окрестностей тихо дремлет под фантастической крышей с мерцающим светом громадного, с полнеба ночного светила, лунные дорожки серебром блестят на поверхностях ее водоемов, отражая мчащиеся тени летучих мышей.
Левада тех годов - царство природы, еще не затронутое цивилизацией. Пескари, окуни и щучки, раки и черепахи в кристально чистой воде ее заводей, затянутых ряской и кувшинками, с песчаным дном и множеством «перламутровых» беззубок, закопавшихся в песок, с зарослями роголистника и элодеи, кишащими дафнией и циклопами и с ползающими на их стеблях улитками. Маленькие песчаные пляжики с ракушками и колючками, море сочных трав и поля клевера на заливных лугах, с колоссальным множеством земляных улиток, лягушиные трели и миллионы головастиков в больших и малых лужах, всяческая ползающая и прыгающая живность. Ежи и ужи в кущах бузины, домашние кошки и одичавшие коты в зарослях сирени с мрачными шалашами под сводами ее ветвей, опутанными паутиной густо заселенной всяческого рода пауками, выжидающими свою добычу – мир дремучих трав. Птичьи стаи и птичьи гнезда, мириады летающих насекомых, порхающих бабочек самой немыслимой окраски и громадные ярко окрашенные стрекозы, охотящиеся за комарами или сидящие на стеблях осоки. И все это, гоняющееся друг за другом и охотящееся друг на друга, создает сонм звуков и пряных, кружащих голову запахов. И самый сильный среди них - запах собранного в стога лугового клеверного сена, настоянный на запахе прелого навоза - дух родного края! Это первозданный мир левады, мир моего детства! Той украинской левады, какой нигде больше в мире нет, а сейчас, наверняка, нет уже и на Украине, хотя и говорят, что сохранились еще ее заповедные уголки в низовьях Сулы, Хорола и на Ворскле.
И какая она многоликая левада, как она, словно капризная женщина, меняет свой облик и характер с изменением времени суток, времен года или погоды! Как она преображается ночью или в ожидании дождя под грозовыми черными облаками, сквозь которые косыми пучками прорываются яркие солнечные лучи, создающие яркие блики на поверхности ее вод, тени на ее лугах, или многоцветную арку радуги после дождя! Как сверкают мириады капель «слепого» дождика под лучами солнца, описать невозможно - это надо не просто видеть, это надо чувствовать всеми фибрами души! Надо жить под радугой левады, надо ловить ртом капли ее слепого дождя, подставив свою спину его теплым косым ручьям, шлепать босыми ногами по лужам с лопающимися пузырями и плавающими листьями! Надо быть внутри грозы и слиться с левадой в грозовых потоках, накрывшись лопухом в одно общее целое, стать ее частью, или промокнув до последней ниточки, укрыться в шалаше под сиренью! Надо быть оглушенным громом, стать свидетелем удара грозовой молнии в вековой дуб, под ветвями которого ты спрятался в шалаше и участником гашения этого самого дуба, загоревшегося и пораженного ударом смертоносной молнии! Настоящие украинские грозы - только на Украине и только на левадах! Левада (а как красиво и ласково самое это слово - словно имя красивой и любимой женщины!) – наверное, самая яркая часть украинской природы. В окаймленных гладкими валунами озерцах и лужах, на поверхности которых скользят многомерки, плавает пух и перья домашних гусей и диких уток, отражаются вершины окружающих их вязов, дуплистых лип с беличьими гнездами, широченных разлапистых столетних дубов и белые облака на фоне голубого неба. На сухих местах между зарослями бузины и древесных кущей, мы любили запускать «монахов» и змеев, играть в прятки и "в войну". Не думали, не гадали, что она, трижды проклятая, уже на пороге и ждет нас.
А увлечение запуском корабликов – от бумажной лодочки, до плотика из дощечки с бумажным или тряпичным парусом и усаженным на него мышонком, пойманным в лопухах! Увлекательные приключения мышонка–путешественника Пика на воде, из прочитанной мамой накануне вечером, на сон грядущий, сказки Сокольского, так красочно описанные им, играя в детском воображении, будили фантастические картинки, отражаясь в волнах реального мира широких луж левады! Но вершиной удовольствия на воде, было путешествие на плотике из доски или веток дерева (а то и из старой двери или из ворот), ныряние в воду и купание с такого плота. А какие качели мы делали на деревьях, и какие взлеты совершались на них! А какие случались головокружительные пируэты и падения!
Но самым удивительным на леваде, были лопухи. Лопух – царь ее травяной растительности. Его заросли, создавая травяные джунгли, достигают громадной величины, а сам он, возвышаясь над травами, покрывает их шапкой листьев, диаметром более чем метр каждый. Такие лопухи я видел позднее только на Сахалине. Лопух на леваде – это покровитель всего живого - и во время солнцепека и в непогоду. В первую очередь нас – пацанов, накрывающихся его листьями или покрывающих лопухами крыши шалашей, защищая их от солнца и от дождевых потоков. Их заросли, вперемежку с бузиной и кустами одичавшей сирени во влажных местах, с покрытыми паутиной шариками колючек – любимое место обитания всякой живности, и если хотелось не просто "чего-то", а что-то поймать - живое, мышонка или ящерицу – дети ведь, лезли в лопухи. Да и лечили бабушки нас, пацанов, от всякой напасти лопухом - то мазью, то отваром или настоем по обстоятельствам. И сами от диабета и аллергии лечились тоже лопухом, а молодые в те годы мамы, наводили мазями из лопуха «марафет», шуточно именуемый тогда, как «маскировка номер два» - по одному из модных в то время кинофильмов. Лопухи вообще пользовались большим уважением. В голодные 32-33 годы, под ними вылавливали улиток, которые хорошо шли в пищу, из его листьев, сочных и мясистых молодых черешков, делали гарниры к мясу, рыбе, если их, конечно, удавалось добыть, добавляли к яичнице – этой вообще редкой радости, варили из них суп. Высушенный лопух перемалывали (крутить мясорубку - это чудо техники, было не меньшей радостью, чем вертеть швейную машинку!) и добавляли в муку, что бы испечь хлеб или ржаную лепешку. Корень его сушили, толкли и использовали вместо цикория. А семена лопуха собирали для кур, листья срезали для пищи скота и добавляли их в сено. Лопух, я лопоухий! Только позднее, вспоминая под гигантскими трехметровыми лопухами на Сахалине детские приключения в лопухах левады, узнал, что научное название его "лаппа томентоза" и происходит оно от греческого слова «хватать» - «лапа», или хвататься, и «томентоза», что по по-латыни означает "войлочная". Да и в самом деле, как тяжело было освобождаться от его навязчивости! С каким усилием приходилось отдирать прицепившиеся к одежде лохматые зелено-серые шарики его соплодий! Сколько усилий тратили мальчишки, стремясь попасть ими в косы девчонок, доказывая тем самым, свое к ним неравнодушие! А сколько визга и плача они издавали, выковыривая репейники, застрявшие в волосах! И не удивился я, узнав, что его специально возделывают в Корее и Японии (под названием «гобо»). Что корни его едят не только сырыми (это мы усвоили на леваде, чуть научившись ходить), но и вареными или печеными как картошку (сколько слез пролили и мальчишки и девчонки от дыма костров!), но и жареными - с румяной и сладкой корочкой, что из них можно делать котлеты и лепешки. Вот здесь, конечно, был, как сейчас говорят, прокол… И только в последнее время (гадалок, то развелось как лопухов на леваде!) узнал то, что в пору моего детства знали все цыганки. Увидеть во сне лопух означает, что Вы не сможете добиться поставленной цели, что Вас ждут крупные ссоры, что мужчине такой сон сулит сварливую жену (как будто сварливых жен без лопухов не хватает!). Что использовать во сне лопух в лекарственных целях - к приобретению какого-либо имущества нечестным путем, а делать во сне то, то мы сотни раз делали наяву - выкапывать его корень, означает, что в скором времени Вам предложат нелегкую работу, за которую Вы не получите вознаграждения. И самое интересное – что если Вам снится, как Вы срываете лист лопуха (сколько раз безо всяких опасений мы это делали наяву!), то это означает, что в скором времени Вам предстоит объяснение с человеком, глупость которого переходит все границы. Вот, оказывается источник выражения – «Лопух ты, лопух!»
Ничего этого мы, лопушата, тогда не знали. Для нас, детей, его главным достоинством была возможность игры в его зарослях в прятки, надежного укрывательства от родителей, призывающих домой, местом сохранения детских сокровищ. А какие это были сокровища! Такие современным детям и не снятся! Скрепка, стеклянный шарик, авторучка, хотя бы и поломанная, почтовая марка с кораблем Магеллана и мальтийским крестом на парусе (вершина богатства – «треуголка»!), а то и просто – спичечный коробок с самолетом–бипланом и «дулей» плану Керзона на носу, вместо двигателя! Но самым дорогим сокровищем был все же «пугач», оловянный револьвер, стреляющий «пробками»! О «самопалах», стреляющих «порохом» из спичечных головок и говорить не приходится. Их делали сами из медных трубок сплющенных с одной стороны и проволочкой прикрепленных к деревяшке, играющей роль рукоятки револьвера. Делали тайком и берегли пуще собственного глаза, который, случалось, и выбивали этим же самым самопалом! Боевое было детство – предвоенное. И все это объединяется одно целое с рекой детства – харьковской Лопанью, породившей ее, любовь мою – харьковскую леваду. Но вот этот самый пугач, можно было купить за 25-30 копеек (целое состояние!), заработанное сбором навоза на леваде, который вывозили для заготовки топлива на зиму или строительного кирпича, замешивая его на самане – измельченной в молотьбе соломе. Мы не гнушались такой работой, и многие из нас становились счастливыми обладателями стреляющей игрушки. Благо «пробки» для пугача продавались по копейке, и на каждой улице были свои мастера, промышлявшие таким доходным промыслом.
Родной край и родные запахи! Народная мудрость давно связала их воедино пословицами и поговорками. Но если бы я был поэтом, то написал бы оду, посвященную пахучему продукту жизнедеятельности домашнего скота, определяющего специфику родины! Мало того, что он вскормил само человечество как естественное (теперь говорят «биологически чистое») удобрение и помог ему освоить земледелие, он согревал его собственным теплом, противостоя воздействию окружающей среды буквально со времен, когда человек ходил еще в шкурах животных и только начинал осваивать скотоводство. Именно брусок навоза помог человеку освоить домостроение. Он и до настоящего времени дает строительный материал для деревенских построек, а на Украине в прошлые годы вообще невозможно было представить себе хату без формованного навозного кирпича – кизяка. Но разве я, в те годы совсем еще мальчишка, мог предполагать, что именно навоз спасет меня от гибели в суровую военную осень 1941-го года? Когда, выходя из окружения на Брянском фронте, и попадая на продуваемые лютыми морозными ветрами распаханные под озимые бесконечные поля, в достаточно легкой для двадцатипятиградусного мороза одежде, он сохранит мне не только руки и ноги, но и самую жизнь? Тогда, закутавшись головой в брезентовую плащ-палатку и «закопавшись» в кучу навоза, вывезенного ранней осенью на поле, удавалось, наслаждаясь запахами родного края, проспать несколько часов без риска быть обмороженным.
Но нет левады без Лопании, как нет Лопании без левады. Выше, против течения, милая и чудесная Лопань потихонечку и не спеша, так как текут реки только на Украине, вьется меж зеленых покатых берегов в метр - два высоты. В 20-е годы я жил на Малой Гончаровке и любил бегать на небольшой деревянный мостик через речку, с маленькой деревянной гатью. Основание мостика образовывало сверкающую на солнце «зеркальную струю» полуметровой высоты. Это - неподалеку от кондитерской фабрики "Джордж Борман" (сейчас, наверное, никто и не знает, что была такая!). Вела туда поперечная улица, пересекавшая и Конторскую, и Екатеринославскую - ту, которая сейчас - Полтавский шлях. Бревенчатая плотина мостика выглядела живописно. Все кругом заросло осокой и кувшинками, балки плотины и ее опоры поросли ярко зеленым мхом, падавшая с тихим шелестом по всей ширине реки зеркальная водяная струя, создавала маленькую радугу и мириады мелких брызг. В мелких водоворотиках ниже плотины на фоне чистейшего речного песка, резвились стайки бойких рыбешек, над поверхностью воды стремительно носились быстрокрылые стрижи. Природный рай в городе. И из этого рая, я вынес на всю свою жизнь любовь к рекам и их обитателям. Везде и всегда, когда это возможно, завожу аквариум и делаю его сам.
А вот ближе к центру города, Лопань теряла свою девственную привлекательность. Ее берега замусоривались, выглядели запущено, хотя их как могли и убирали. Далее, в сторону Благовещенского базара, на который обычно через деревянный мостик направляются пешеходы, идущие с живописного Бурсацкого спуска и знаменитой Клочковской улицы – почти копии вишневой киевской Борщаговки, Лопань сужалась и мельчала. С ее низких берегов, которых не достигла каменная набережная, возведенная в центре города, просматривалось илистое дно, на котором можно было найти все, а больше всего - гниющих остатков Благовещенского базара – “Благбаза». В общем - здесь Лопань была, как и всякая иная городская «Лопань». Но какое-то равновесие, все-таки существовало, устойчивых запахов гнили в воздухе не было. Был все тот же запах речной прели да застоявшейся воды.
Но самое интересное, что весной на Лопани обычно бывал большой ледоход - откуда столько льда бралось, понять было невозможно и это удивляло всех. Я помню то ли в 29-м году, то ли в 30-м, пожарные спасали со льдины человека у Екатеринославского моста. Где и как он попал на лед, не знаю – видимо, где-то выше по течению пытался перейти через реку, явно недооценив ее ледоходных возможностей. Как сейчас вижу его прыжки со льдины на льдину, уходящую под воду. Так и ушел он на одной из них за поворот реки. Посевернее, за Клочковскими склонами, Лопань представляла собой небольшой ручей, местами почище, местами погрязней, заросший буро-зелеными водорослями. В нем водилась всякая болотная живность, водяная мелочь, на поверхности плавали домашние утки, берега заросли осокой, камышом и амброзией. Для купания там было только одно место - простая яма в обвалившемся песчаном берегу, вода в которой напоминала густой горячий суп, в котором кишели мириады водных прыгающих и плавающих насекомых. Река Харьков была более полноводная, в первую очередь за счет плотины ГРЭС у Харьковского моста. Но вода в ней была зеленая, застоявшаяся, заросшая ряской, роголистником и элодеей. В районе электростанции ее берега были ухожены, сама река - чистая, достаточно глубокая для лодок, и на ней их было, если и не множество, то достаточно много. Помню, даже была лодочная станция. А вот для байдарочников был рай, причем народ был тогда добрый и душевный, пацанов катали просто так, да и не только на байдарках, но и на "великах". Вот она, перед моими глазами, река Харьков у Вознесенского моста, где из-за мельницы на ее левом по течению берегу, виднеется угол дома, в котором перед войной размещалась 14-я Харьковская специальная артиллерийская школа, занявшая здание бывшей 2-й женской губернской гимназии. Вспоминаю здание этой гимназии, фасадом выходящее на площадь Фейербаха (бывшая Вознесенская). Нет сегодня этого здания, разрушенного в годы войны. Но на новом здании, построенном на его месте, прикреплена мраморная доска с надписью: «В этом здании в 1937 - 1941 году размещалась 14-я специальная артиллерийская школа. В ней были подготовлены более тысячи командиров - артиллеристов, грудью ставших на защиту Родины в годы Великой Отечественной войны». Среди этой тысячи был и я. И больше всего мне хотелось, если было суждено сложить голову на войне, полечь в землю милой моему сердцу, украинской левады.
Спасибо, что есть Харьков с его и моей Лопанью - любимый город моей левады, моего детства, моей юности, моих радостей, моих печалей. Город моих воспоминаний – многоцветный радужный шар моего детства! Лопнул этот радужный шар как мыльный пузырь, лопнул кровавыми брызгами, расстрелянный огнем танковых пушек гитлеровского третьего рейха, раздавленный гусеницами его танков, задушенный пороховым дымом. Окрасились воды левад в цвет крови мальчишек и девчонок, строивших на их полянах шалаши и пускавших кораблики в их водах, их отцов и матерей, пестующих их бабушек и дедушек. Забелели на их лугах, изуродованных шрамами разрывов, траншей и окопов, кости полегших солдат. Гуще стал гвалт вороньих стай над еще уцелевшими дубами, встали деревянные обелиски на братских могилах воинских захоронений. Оскудел животный и растительный мир левад, вместо прозрачных озер – мутные мертвые лужи производственных и бытовых отходов, сохранившаяся местами растительность отражается от их поверхности в радужной пленке мазута и нефти. Не стало сочных лугов и пастбищ, на их месте выросли промышленные сооружения и хозяйственные постройки, исчезли запахи родного края. А послевоенное поколение пацанов, вместо пугачей с пробками и самопалов, раскапывая земли левадских лугов в поисках гранат и шмайсеров, подрывается на сохранившихся минных полях.
Левада и в самом деле, самое яркое воспоминание детства, которое не покидало меня всю жизнь, а на фронте оно возникало всегда, когда произносилось слово «Родина», и вселяло в трудную минуту и силы и уверенность. Сколько раз она являлась мне во сне – и дневная, в ярком сиянии солнечных лучей, блеске своих водоемов, и ночная – в лунном свете, тусклом мерцании ее вод и тихом шелесте листвы ее дубрав, с небом, полным алмазных звезд и лунными дорожками в полнолуние! Да, любить свою Родину можно только так, как можно любить леваду! Именно такие места как левада, и порождают эту святую любовь. Именно с них начинается Родина, - это и твой первый букварь, и картинки в нем, и добрые товарищи с соседских дворов, и березки на лугах, и весенние запевки скворца, и та самая дорога, которой не видно конца... Увы, нет сегодня левады, да и конец той самой дороги уже виден… Но сохранилась ли сегодня сама Родина или осталось только анкетное «Место рождения»?
Поймал себя на мысли, что писал о леваде не разумом. Рукой, писавшей эти строки, водила Душа, и спасибо ей, что я на старости лет, хоть на какой то миг очутился в дорогом для меня детском мире моего любимого старого Харькова. Спасибо Душе за то, что она резонирует на каждое воспоминание своей стрункой, своей ноткой, создавая гамму чувств и порождая новые воспоминания. Видимо, это – одно из проявлений жизни. Чувствую, значит – живу, а чтобы жить, она - душа милая, не должна стареть. И омолаживают ее, отдаляя тот самый конец дороги, воспоминания молодости…
|
 |
