Михаил Блехман 

Моя «Алиса»

О переводе «Алисы» Льюиса Кэрролла (опубликованном в «Порт-Фолио» в 2005 г).


  

 

В 15 лет я начал писать пародии – на Пушкина, Маяковского, на других, менее выдающихся авторов. Когда мне было 16, написал пародию-перевод «Евгений Онегин». Это была, так сказать, двойная пародия – на великий роман в стихах Александра Пушкина и потрясающий перевод на украинский Максима Рыльского. Моя пародия была задумана - и, кажется, получилась - не злой, а доброй и потому – вроде бы смешной.  И, кажется, именно тогда я начал понимать то, что сформулировал для себя только сейчас: перевод – это и есть пародия. Только – добрая.

Теперь расскажу вам вкратце (полный рассказ занял бы месяцы и мегабайты) историю моего перевода другой великой книги другого великого писателя – «Приключений Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла. Точнее говоря, это не совсем перевод, а скорее пересказ, потому что перевести эту книгу - в изначальном, «непародийном» смысле слова "перевод", - наверное, невозможно. История эта - длинная, long and sad tale, то есть наоборот, совсем даже не печальная, но очень длинная. Попробую сократить, не выплеснув главного.

Началось всё, когда я учился в университете. Было мне лет 20, и мы изучали английский язык и теорию перевода. Преподавателем теории у нас был умнейший человек - Владимир Лазаревич Юхт. Он, и преподаватель английского языка Раиса Васильевна Погорелова (моя лучшая учительница в университете и один из лучших учителей в жизни), каким-то непонятным мне до сих пор образом внушили мне немыслимую страсть к лингвистике и переводу. Иначе говоря, развили во мне то, что заложили родители: я по природе "клинический" лингвист. Язык для меня - самодостаточная ценность, а в литературе едва ли не главное - стиль. На языке и стиле я помешан, - но это предмет отдельного разговора, не будем отклоняться, хотя и очень хочется отклониться.

Владимир Лазаревич как-то рассказал нам об Иринархе Введенском, о его переводах Диккенса. В частности, о том, что Введенский, считавший (это и стало моим кредо в переводе "Алисы"), что переводить следует не букву, а дух, перевёл вроде бы элементарную английскую фразу He kissed her примерно так - в полном соответствии с контекстом: "Он запечатлел поцелуй на её пурпурных устах". Ясно, что в другом контексте та же фраза должна была бы быть переведена иначе, например: "Он впился губами в её тощие губёнки" или – тривиально (иногда нужно тривиально) - "Он поцеловал её".

В то же время - так Бог дал (и это для меня оказалось чудом!) - я прочитал в журнале перевод "Алисы" Бориса Заходера. Заходер стал ещё одним моим учителем, и я жутко захотел сначала прочитать "Алису" по-английски, а потом - перевести её - лучше, чем Заходер. Сказано, что ученик не может быть лучше учителя, но я хотел не сам считаться лучше (хотя, чего греха таить, - и это было и есть), а - лучше перевести. Сначала думал - "ещё лучше", а когда повзрослел - просто "лучше". Нет - просто "намного лучше".

Для краткости опускаю рассказ о том, как и где достал оригинал "Алисы" - книгу, изданную в Англии. А прочитав "Алису" и перевод Н. Демуровой, понял, что просто обязан перевести сам. Тем более что моей старшей дочке Оле было 6, потом 7 лет - возраст Алиски, а младшая - Марина - была на 6 лет младше, т.е. понемножку дорастала до этого важного возраста.

Главной моей идеей была вот какая. Я считал и считаю, что все маленькие девочки - ну, лучшие из них, скажем так, хотя этих лучших - очень, к счастью, много, - в принципе одинаковые: умненькие, хитренькие, смешливые, и с громадным чувством юмора. А играть в слова - это для них просто величайшее наслаждение. Перекручивать, переделывать, переиначивать, пере... смешивать. Потому-то Алиска Лидделл и попросила заику До-до рассказать им сказку - чтобы было необычно, весело и смешно. Она-то, как и её сёстры, была нормальной, то есть викторианской, девочкой, и похохотать было для неё первейшим делом. При этом, ясная речь, Алиска была примерной ученицей и ребёнком цивилизованным, - как я сказал, нормальной, то есть викторианской девочкой. Из тех, которые вырастали не в «зрителей», а в «артистов» - я об этом написал пьесу "Синдром зрителя", о феномене зрителей и артистов, который меня очень тревожит. Но, снова-таки, не буду отклоняться. И о викторианской культуре – как я её понимаю – тоже пока не буду. Лучше как-нибудь напишу об этом рассказ.

Итак, я взялся переводить "Алису", и было это в начале 80-х. Процесс был такой: приходил вечером с работы, обедал, жена одевала младшую Марину, укладывала её в коляску, и мы с ребёнком отправлялись на пару часов гулять. Было уже холодно, морозно, ребёнок спал, а я в голове переводил. На вечер у меня было задание: перевести одну игру слов или одно имя. Но – перевести, а не вымучить. Ведь перевод – это не вымученность, а... – пародия. Только не злая, а добрая, в этом секрет.

Возвращался, передавал Марину жене, а Оля ждала меня в коридоре. Она не знала, что я перевожу "Алису", я умышленно не говорил ей. Чтобы проверить, получился ли перевод, я говорил найденную шутку Оле. Если она улыбалась, перевод годился, если нет - я на следующий вечер придумывал новый и проверял аналогично. Вот, например, Кот без Сапог, но с юмором был принят на ура моментально. Аналогично - Божья коровка с Божьим Бычком, "Есть хочется... сыро" - она тут хитро, совершенно понимающе улыбнулась.

Очень важно было, чтобы перевод был – рассказом от лица девочки, причём викторианской. Чтобы говорил не я, а именно девочка, то есть чтобы Алиса по-русски рассказала о своих диковинных приключениях. А для этого мне нужно было стать ею, Алиской, - да, собственно, любой нормальной 6-7-летней девочкой. Не подражать ей, а именно стать ею. Как заметил Бальзак, «Госпожа Бовари – это я». Ведь пародия – это не подражание, это говорение устами того, кого пародируешь. И поскольку Алиса по-русски говорить не умеет, мне пришлось помочь ей и сделать это за неё.

Поэтому взрослые, а также девочки, к сожалению, не наученные этими взрослыми играть в свой родной язык, не всегда понимают язык моей «Алисы». Вот вам примеры – уж вы-то меня поймёте.

Английская Алиса говорит по-французски «Où est ma chatte? Это – фраза из её учебника французского языка. Я бы, конечно, мог попросиь её сказать по-взрослому, скучно и обыденно: «Где моя кошка?» Но я хотел разговаривать с детьми так, чтобы им захотелось если не в разведку пойти с Алиской, то уж во всяком случае - прыгнуть вместе с ней в заячью норку. И тогда сам собою вопрос сформулировался так: «Куда запропастился мой кот?» Моей Оле эта фраза безумно понравилась. Она ходила по квартире, мудро подняв сложенные щепоткой пальцы правой руки (признак, я думаю, неординарности момента) и, понимающе улыбаясь, повторяла: «Куда запропастился мой кот?» Она смаковала слово «запропастился» - в сочетании со словом «кот» оно для неё было совершенно великолепным.

Или вот ещё. В начале книги Алиска сидит на берегу реки, возле своей старшей сестры, и делать ей совершенно нечего. Сестра читает книгу, причём книгу без картинок и разговоров. А что это за книга без картинок – в ней же читать нечего – сказал я по-русски за Алису, и моя Оля, а затем и подросшая Марина, полностью с нею согласились.

Алиске нечего было делать, день был ленивый, и ей постепенно начало хотеться спать. Именно так – начало хотеться, любая девочка меня поймёт – и поняла. А взрослый сказал бы просто – «захотелось спать». Ну, так взрослый на то и взрослый, он и во фразе «Кот наплакал» не заметит ничего смешного. А моя Оля рассказывает, что когда её прадедушка впервые сказал «Кот наплакал», ей стало безумно, гомерически смешно. 

У меня растут года,

Скоро старой стану.

Кем же стану я тогда,

Если не устану?

 

Я до неба доросла,

Задеваю тучи.

В лилипуты б я пошла,

Пусть меня научат.

 

До чего же я мала!

Как любить такую?

В Гуливеры бы я пошла,

Пусть меня надуют!

 

А как достать диковинный фрукт? Разумеется, путём надкусывания пирога. И два ёжика, разумеется, не закончили драться, а – додрались. И не Дину напущу на вас, мелюзгу, а – Динищу.

Я сравнивал свои находки с переводами Заходера и Демуровой, с грандиозным переводом Раисы Бушиной на украинский язык. Анализировал  переводы Соловьёвой и Набокова. А печатал - ввиду отсутствия в те годы персональных компьютеров - на пишущей машинке.

По окончании - прочитал перевод Оле. Она хохотала, и я понял, что - получилось. Потом отнёс на работу, и там женщины перепечатывали мой перевод для своих и других детей на машинках с закладкой до 8-ми листов (горжусь этим жутко!) папиросной бумаги. Потом Олина подружка Маша нарисовала потрясающие - не сохранились, жаль! - рисунки, мы переплели книгу в типографии в красном твёрдом переплёте и подарили в детский дом. А в «Порт-Фолио» «Алиса» вышла с чудесными рисунками харьковской художницы Дарьи Раковой. Опубликовать же мой перевод в виде «нормальной» книги не удалось тогда, не удаётся и сейчас. Увы, в издательствах не работает ни одной нормальной девочки.

Ну, что ж, как бы там ни было, а благодаря моим родителям, учителям и Льюису Кэрроллу мне удалось сделать лучший перевод "Алисы", точнее - пересказ. Перевод, над которым бы хохотали нормальные - то есть викторианские - девчонки, сделать невозможно.

То, что я сказал, не имеет к хвастовству ни малейшего отношения, даже наоборот. Человек я, хотя и весёлый, но сильно комплексующий по поводу своих "способностей" и "талантов". Но "Алису" перевести был обязан, подчёркиваю – обязан. Сделал это, и моей заслуги тут намного меньше, чем родителей, учителей, Льюиса Кэрролла и Алиски Лиддэлл. Потому эпитет "лучший" - не похвала себе, а благодарность им. 

Крошка сын к отцу пришёл,

И спросила кроха:

"Что такое хорошо"

И что такое "плохо"?

 

- Если мальчик стёкла бьёт

И баклуши тоже,

Слава о таком идёт:

Очень он хороший!

 

- Если в лужу он полез,

Замочил трусишки,

Говорю я: Молодец!

Так держать, детишки!

           

- Если маме нагрубил,

Бабушке и деду,

Мне такой мальчишка мил,

Дам ему конфету!

 

- Если ж учится на "пять",

Слабому поможет,

Про такого говорят:

Очень нехороший!

 

Если он цветы полил

И сварил картошку,

Я б такого отлупил

И подставил ножку!

 

Мудрый папа спать пошёл,

И сказала кроха:

"Плохо делать хорошо!

Лучше делать плохо!"

 

Да, чуть не забыл. В «Порт-Фолио» опубликован мой рассказ «Старшая сестра». О ней нет перевода, поэтому пусть будет рассказ.