III глава
Решимость

Один хасид, учителем которого был святой по прозванию “Видя¬щий” из Люблина, постился от субботы к субботе. Он боролся с жаждой и преодолел все искушения. И в сердце его поселилась гордость.
Но он решил лучше напиться воды, чем дать власть гордыне. Когда же он подошел к ручью, жажда оставила его.
Он пошел к дому своего учителя и тот, увидев его, с порога крикнул ему: “Штопка”.
Ни мучительная борьба с искушениями, ни тяжелый путь аскезы не подучила одобрения учителя. А ведь ученик стремился к преодолению силы тела над духом. Борьба с искушениями тела привела его к новому искушению, которое он также преодолел, ибо лучше потерпеть и поражение в аскезе, чей придти к гордыне. Можно ли требовать от человека большего?
Однако речь здесь шла не о том, чтобы требовать чего-либо от человека. Отношение “Видящего” к своему ученику определялось жела¬нием, чтобы ученик поднялся на новую ступень развития. Ученику бы¬ло подсказано, что таким путем не удастся достичь высшей ступени. И учитель предостерегал ученика от стремления идти к своей цели только этим путем.
Становится ясным, что имел в виду учитель. Человеческие дейст¬вия представляют собой движения взад и вперед, они носят зигзагооб¬разный характер и поэтому ненадежны и сомнительны. Этой “штопке” противостоит работа по отливанию целого.
Единая душа, душа из одного слитка приводить к единому делу, делу из одного слитка. Другие души многообразны, противоречивы, сложны, и этим определяются их дела.
Но можно ли стремиться к единству иначе, чем это делал уче¬ник “Видящего”, соединявший, собиравший, сшивавший разорванную ду¬шу в борьбе с искушениями тела и гордыни? В короткой реплике “Видящего” скрыто учение, согласно которому человек противоречивый не знает скрытых в глубине его души божественных сил. Они могут влиять на душу, изменять ее, соединять враждующие друг с другом части, уничтожающие друг друга элементы вставлять один в другой. Лишь человек с единой душой может делать то, что не есть “штопка”, но работа единого слитка.
Итак, упрек “Видящего” ученику заключался в том, что тот за¬теял опасное дело с необъединенной душой и в его работе не получилось единства. Аскеза – это не путь к единству. Она может помочь сконцентрироваться, очиститься, но она не может сохранить душу от противоречий.
Легко увидеть, что единение души не есть мгновенное Действие с окончательным результатом. Даже душа, едина от рождения, иногда испы¬тывает трудности от внутренних противоречий. Но каждое дело, кото¬рое делает объединенная душа, возвращается снова в душу и действует в направлении нового высокого единства. Каждое действие ведет к новому единству, несмотря на трудности и отклонения. Под конец это удается потому, что мера единения так велика, что противоречия преодолеваются как в игре.
Рабби Нахум застал в доме играющих в шашки учеников и объяснил им три правила игры в шишки: во-первых, нельзя сделать два хода од¬новременно, во-вторых, нужно идти только вперед и не возвращаться, в-третьих, если ты взял верх, то иди туда, куда хочешь (поступай по своей воле, свободно).
В понимании единства души с самого начала возможны ошибки, если мы под душой представляем нечто иное, чем весь человек, его тело и душа совместно.
Душа не может быть объединенной, если не объединены все те¬лесные силы, все члены тела. Как написано: то, что собираются делать твои руки, делай с полной силой, Баалшем поясняет это так: чело, которое делаешь, нужно делать всеми частями тела, вся телесность человеческая должна принимать в этом участие и ничего из тела не должно оставаться непричастным. Человек, который представ¬ляет собой такое единство тела и духа, делает дело, которое состо¬ит из единого слитка (сплава).

IV глава
В себе начать

Великие Израиля однажды были в гостях у рабби Ицхака. Речь шла о значении праведного слуги для управления домом: если слуга хорош, все идет к добру, как мы видим на примере Иоси¬фа, в руках которого все удавалось. Рабби Ицхак ответил: “Я ду¬мал так же, как и Вы, но мой учитель показал мне, что все зави¬сит от хозяина. В юности я был в большом притеснении от моей же¬ны. Поскольку мне самому приходилось нелегко, я жалел челядь. Тогда я поехал к учителю рабби Давиду из Ледова и спросил его: должен ли я возражать жене. Тот ответил: “Спроси об этом не меня, но себя”.
Понадобилось время, чтобы я понял его ответ. Эта притча бы¬ла обращена ко мне. В ней говорилось о мыслях, словах в Деятель¬ности. Мысли идентифицировались с женой, слова – с детьми, деятельность – со слугами.
Кто объединит в себе все три элемента, тот все обратит в доб¬ро. Здесь я понял, что означают вдова учителя: “Спроси об этом себя?”
В притче затронута глубочайшая и важнейшая проблема нашей жизни – вопрос о действительной причине конфликтов между людьми. Обычно возникновение конфликтов объясняют из мотивов, которые осознаются как противоречащие друг другу или пробуют исследовать их аналитически и ищут неизвестные комплексы, в которых каждый мотив является симптомом болезни и органических расстройств.
Хасидское учение также обращается от проблематики внешних фактов к внутренним. Однако отличие хасидизма заключается в двух важных пунктах: в одном – основополагающем и в одном – прак¬тическом, но тех более важном.
Основополагающее различие сводятся к тому, что хасидское учение направлено к исследованию не только душевной организации, но всего человека. Имеется в виду не просто расширение объекта рассмотрения, но речь идет об отказе от частностей, затрудняющих глубокое понимание.
Рабби Бунан учил: “Наша мудрость гласит: ищи мир у себя. Не ищи его больше нигде, только на своем месте, тогда ты его найдешь. Об этом говорится в псалме. Нет мира в костях моих из-за греха моего. Только если человек найдет мир в себе, он сможет искать его во всем мире?”
Но хасидизм не ограничивается тем, что при внешнем конфликте побуждает к поиску его внутреннего источника указывает внутренний конфликт. В слогах Баалшема раскрывается, в чем состоит важнейший внутренний конфликт. Этот конфликт – между тремя принципами в сущ¬ности и жизни каждого человека: мыслью, словом и действием. Причина всех конфликтов между мной и моим ближним в том, что я не говорю о том, что я думаю, и что не делаю того, о чем я говорю. Поскольку этим все больше запутывается и отравляется ситуация между мною и другим, я все больше и больше способствую своему внутреннему распа¬ду и становлюсь рабом своих иллюзий.
Нашей ложью мы вскармливаем конфликтную ситуацию и даем ей силу над нами, силу закабалять нас. Нет другого выхода, чем через знание поворота: все держится на мне и, опираясь на волю к изменению, я хочу себя пересоздать. Но силы для этого пересоздания человек должен найти в себе самом, не в эгоцентрическом “я” индивида, а в своей глубокой сущности.
Вот одна старая шутка, которая звучит как новая в устах мудре¬ца. Рабби Ленох рассказал: некогда жил глупец, которого звали Голем, таким он был безумным. Утром, когда он вставал, ему трудно было собрать свою одежду и вечером, думая об этом, он боялся идти спать. Однажды он порешил записывать, куда он кладет каждую вещь. Сделав это, он встал утром, взял табличку и, довольный, начал читать: шапка – вот она, и он надел ее, брюки – здесь они, и он их тоже надел и т.д. пока не оделся полностью, “Да, но где же я – спросил он себя испу¬ганно, – где же я остался?” Тщетно искал он себя, но не мог найти. Так происходит и с нами – сказал рабби.

V глава
Не заниматься собой (не принимать на себя)

Когда рабби Хайм из Занса женил своего сына на дочери рабби Елизера, приходит он на другой день после свадьбы к отцу невесты и говорит: “Мы породнились и я должен Вам сказать, что хоть у меня седые волосы в голове и бороде, я не могу покаяться в грехах”. “Ах, Вы помышляете только о себе. Забудьте себя и найдете смысл в мире”.
Эта притча по видимости противоречит всему, что было сказа¬но о хасидском учении, а именно: каждый должен помнить о себе сам, выбирать свой особый путь и приводить свою сущность к единству. Человек должен изучать себя сам. Нужно только внимательнее прислушаться, чтобы не принять одно за другое, и тогда мы заметим, что это необходимое и неизбежное в осмыслении целого.
Но можно спросить: к чему я должен помнить о себе, к чему мне особый путь и что мне даст мой путь к единению? Ответ на эти вопросы таков: не ради меня самого. Поэтому в предыдущей главе это называлось: начинать с себя самого, т.е. с себя начинать, но не заканчивать собой, исходить из себя, но не заниматься собою.
В притче мы видим мудреца, седого, набожного, доброжелательно¬го человека, проводящего дни своей старости в раскаянии, что он еще не достиг действительного обращения. Из ответа видно, что он придал слишком большое значение своим грехам, а совершенное до этого покаяние недооценил.
Можно сказать вообще: за все неправедное в твоей жизни ты должен себя не вообще мучить, но силы своей души, которые ты обра¬щаешь на это самобичевание, ты должен употребить на Деятельность в мире, для которой ты определен.
Нужно правильно понять, что здесь говорилось относительно обращения. Обращение – это центральный пункт хасидского представ¬ления о пути человека. Оно побуждает человека к изменению и поискам своего места в божеском мире. Поэтому ни один мудрец не знает ни пропасти греха, ни предела необходимого ему обращения.
Обращение в этом контексте значит намного больше, нежели просто раскаяние и самобичевание. Оно означает, что человек, заблу¬дившийся в путанице поисков себя – где он всегда сам себе цель – через изменение своей сущности находит свой путь к Богу – путь к выполнению особого задания, которое определено ему, особому человеку, Богом. Раскаяние же может быть только побуждением, поводом к этой каждодневной перемене. Тот же, кто изнуряет себя раскаянием, кто мучается оттого, что его покаяние недостаточно, тот отнимает у своего перерождения лучшие силы.
Однако учитель нашего рассказа идет еще дальше. Он непрерыв¬но себя мучает из-за того, что он еще покаялся недостаточно для святости его души и для определения личной судьбе в вечности.
Хасидизм – это только следствие из учения еврейства. Он откло¬няет целевые установки. Главный пункт, в котором расходятся иудаистскнй и христианский пути человека – это направление собственной душевной святости к высокой цели. Для иудаизма каждая человеческая душа является частью в творении Бога и через дела людей ведет к Царству Божьему. Нет ни одной души, цель которой состоит в ней са¬мой, в ее собственной святости. Каждый должен очищать, совершенст¬вовать свою душу, но не для нее самой и не для ее земных или небесных благ, но стремиться к делу, которое должно совершиться в мире Бога.
Устремленность к собственной душевной святости – это сублимация устремления на себя самого. Хасидизм отрицает это интенсивней¬шим образом.
Раввин Бунам учил: написано: “И взял Корей”, Что же он взял? Себя самого хотел он взять и потому то, что он делал, не могло быть годным, Бунам противопоставил вечному Корею вечного Моисея, “смиренного, который делал, не зная себя”.
“В каждом поколении – сказал он – возвращенные души Моисея и Корея. И если однажды душа Корея добровольно подчинится душе Мои¬сея, Корей будет спасен”. Раввин Бунам представляет историю чело¬веческого зла на пути к спасению как борьбу двух этих начал – гордыни, которая полагает себя самое как цель, и смирения, которое во всем мир полагает. Если в человеке смирение победит гордыню, он спасен, а если он сам спасен, он может спасти мир.
После смерти раввина Бунама один его ученик сказал! “У равви¬на Бунама были ключи ко всем небесам”. А почему бы не так? Человек, который полагает не себя самого как цель, имеет все ключи.
Самый способный из учеников Бунама, человек трагической судь¬бы, раввин Мендель из Козка спросил однажды собравшуюся религи¬озную общину: “Что требую я от вас? Только три вещи: не смотреть из себя, не смотреть в других и себя не полагать целью. Это зна¬чит: каждый должен, во-первых, сохранять свою собственную душу в ее собственном виде и на ее собственном месте, не завидовать чужому душевному образу и чуждому месту; во-вторых, каждый должен уважать тайну души своего ближнего и не вторгаться с дерзким лю¬бопытством; и в-третьих, каждый должен жить в мире с сам с собой и с миром.

VI глава
Там, где ты стоишь

Новичкам, впервые пришедшим в нему, раввин Бунам рассказал историю об Айзике, сыне Екеля из Кракова.
После нескольких лет тяжелой нужды, не поколебавших его любви к Богу, Айзик видит сон, в котором ему сказано идти в Прагу и искать под королевским мостом клад, И когда этот сон повторялся трижды, Айзик собрался и отправился в Прагу. Но на мосту денно и мощно стояла стража, и он никак не мог приступить к задуманному. Он приходил каждый день и кружил по месту до вечера.
Начальник стражи, обративший на него внимание, как-то спросил Айзика, ее ищет ли он здесь чего-либо или быть может ждет кого. Айзнк рассказал, какой сон привел его на чужбину. Начальник засмеялся: “И ты, водный парень, с твоими разбитыми ногами отпра¬вился паломничать из-за какого-то сна? Да кто верит снам? Я тогда тоже должен немедленно отправляться в дорогу, так как мне приказано во сне направиться в Краков и отыскать там какого-то иудея Айзика, У него в комнате под печью будто бы закопаны сокровища. Как же я найду в чужой стране дом какого-то Айзика? Что мне в той стране, где половину евреев зовут Айзик, а другую Екель, во всех домах копать?” И он опять рассмеялся.
Айзик потупился, вернулся домой, раскопал клад и на эти день¬ги построил маленький дом, который назвал синагогой раба Айзика, сына раба Екеля.
“Вдумайся в эту историю, – сказал раввин Бунам, – обрати вни¬мание на то, что она тебе говорит. Тебе дано нечто, чего ты нигде в мире не сможешь найти, кроме как в том месте, где ты это смо¬жешь найти”.
Эта старинная история известна по многим литературным памятни¬кам. Но в устах хасида она звучит как новая. Она не только внешне пересажена в иудейский мир. Но хасидские интонации, в которых эта история рассказана, переплавили ее. Она стала словно бы прозрачной, и хасидская истина проглядывает наружу. Это не мораль, внешне при¬ложенная к рассказу, а вновь прозвучавшая мудрость, когда все в действительном смысле открылось и стало доступным. Истина, открывшаяся Айзику, заключается в том, что клад, который можно найти в единственном в мире месте, является осуществлением бытия. Место, в котором этот клад найден, это место, где ты стоишь.
Многим из нас только в редкие мгновения полного осознания действительности удается понять, что мы не умеем платить за осу¬ществление действительности, что мы не принимаем участия в дейст¬вительно осуществленном бытии.
Но мы всегда в той или иной степени чувствуем отсутствие того, чего нам недостает, и стараемся найти это: где-нибудь, в какой-нибудь области мира или духа, только не здесь, где мы стоим, где мы поставлены. Но как раз здесь я нигде в другом месте можно найти клад. Окружение, которое я ощущаю как естественное, ситуации, которые мне уготованы судьбой, все, что происходит со мной изо дня в день, то, чего требуют от меня каждый день, – в этом мое истинное задание и в этом – осуществление бытия.
От учителей талмуда передается, что путь к нему должен быть таким же очевидным, как улицы родного города. Хаси¬дизм перевертывает это изречение: улицы родного города должны бить так же явственны, как дороги к небу. Здесь, где мы находимся, мож¬но заставить вспыхнуть тайную божественную жизнь. Спокойное самоотверженное отношение к живущим вблизи нас может позволить нам достичь полного бытия. И мы узнаем тайны высших миров, мы станем участниками истинного бытия, если будем исполнять дела, нам вме¬ненные в обязанность, со святыми намерениями. Под очагом нашего дома закопан наш клад.
Баалшем учил, что в нашей жизни может проступить свя-тое значение без встречи с образом или целью. Люди, с которыми мы живем, звери, которые вам помогают в наших трудах, земля, которые мы обрабатываем, природные вещества, которые мы добываем и пере¬рабатываем, инструменты, которые нам служат, – все скрывает в себе святую душевную субстанцию, которая наставляет нас, чтобы наш чистый образ привести к окончательному завершению.
Мы пренебрегаем этим и душевная субстанция на нашем пути оказывается спрятанной. Мы только обдумываем ближайшие цели, не развивая истинного отношения к образам и вещам, к жизни которых мы должны принимать такое ж же участие, как они в наши. Тогда перед нами откроется истинное наполненное бытие.
Высочайшая культура души останется неплодотворной, если не эти маленькие встречи день за днем, предназначенные каждому, и вода жизни выльется, и в душе образуется пробоина, точно так же, как скудеют мощные силы при внутреннем бессилии, если они не будут в одном тайном союзе состоять с большим и малым.
Многие религии придают характер настоящей жизни, нашему пребыванию на земле. Другие учат, что все то, что с наш здесь слу¬чается – это только знак, который мы должны понять, или что это только преддверие настоящего мира, преддверие, которое мы минуем без того, чтобы почитать его особенно. Иначе в иудаизме.
В хасидизме получает сильнейшее выражение идея, что все, что человек теперь и здесь делает в святости, не менее важно и прав¬диво, чем его будущая жизнь.
Рабби Хенох из Александера говорил: “Народы земли полагают, что существуют два мира в том мире, где мы живем. Они полагают, что два этих мира отъединены, отодвинуты друг от друга. Но Из¬раиль знает, что оба мира в истине – это одно и то же и во всем явлена действительность. В их внутренней правде оба мира пред¬ставляют собой единое. Они равнозначно выступают один за другого. Но они опять станут единым, которое они есть в их внутренней прав¬де. И человек сам сознает, что он – оба этих мира. Этого единства он достигает через святую жизнь с миром, в котором он находится, на месте, где он стоит”.
Однажды спросили раввина Ринхаса из Кореза, что труднее всего переносить нуждающимся. С грустью выслушал он вопрос, затем под¬нял голову и сказал: “Бог в мире простирается и все успокаивает”.
Возможно ли это? Чтобы Бог простирался в мире? Это не занос¬чивость ли и не дерзость ли? Как может земной червь помешать божьему гневу? Позволено ли это человеческому творению?
Здесь иудейское учение опять занимает другую позицию, нежели другие религиозные учения. Глубочайшее выражение иудаизма в этом вопросе дает хасидизм.
Бог хотел прийти в свой мир, но он хотел прийти к нему че-рез руки людей. Это – мистерия нашего бытия, это – спасительный шанс человеческого рода.
Раввин Мендель из Козка поразил некоторых образованных людей бывших у него в гостях, вопросом: “Где живет Бог? ” Они не могли улыбнуться про себя. “Как сказать Вам? Весь мир его великоле¬пия полон”. Но раввин ответил на свой вопрос сам: “Бог живет там, куда его впускают”.
“Впустите Бога!” – это то, к чему подходит последний вопрос. Но впустить Бога можно только здесь, где стоишь, где действительно стоишь; здесь, где живешь, где настоящей жизнью живешь.
Обыкновенно мы начинаем с маленького мира, где мы живем, мы помогаем Богу в сфере творения, в которой мы живем, в которой душевная субстанция стремится к завершению. Затем на этом нашей месте мы отводим место для жилища Бога м впускаем его.