Светлана Фельде

 Давай встретимся до смерти

            Сорокина - это фамилия Веры по мужу.

            Если по маме, то была бы - Рейшер.

            Девичья, папина, очень красивая и совсем не типичная. Итальянская какая-то: Винчу. Хотя папа у Веры - чистый немец. Из наших, а не зарубежных, конечно.

            В те времена, когда Веры еще не было не только на белом свете, но и даже в планах, встретились ее папа и мама. Папа - тогда студент предпоследнего курса мединститута, красавец, сердцеед, как говорится, мастер спорта всей Российской Федерации. И - убежденный холостяк: 30 лет, от дам отбою нет, но чтоб жениться - это уж извините!

            Мама - тоненькая брюнеточка с очаровательными веснушками на интеллигентом лице. Вся такая             хрупкая и утонченная, все время хотелось защитить и оберегать.

            Папа влюбился с первого взгляда. И - на всю оставшуюся жизнь.

            Папины родители свадьбу студенческую проигнорировали, а в качестве напутствия  сыну любимому и единственному написали следующее: дескать, мы тебе уже давно невесту присмотрели - Лилю Вагнер. Хозяйственная, работящая, покладистая, наших кровей, опять же. А ты взял и женился чёрт знает на ком, выбрал эту худую и чернявую. К тому же - еврейку. Не быть счастью без родительского благословения. В общем, чтобы ноги вашей не было в нашем доме!

            Через девять месяцев родилась Вера. А через пять лет - Лида. Назвали в честь папиной мамы. Ну почему не сделать человеку приятное? К тому же, с целью примирения - авось, бабушка оттает.

            Попали в яблочко, в самую точку: хорошенькая, смешливая и озорная Лида растопила сердце бабушки, а заодно и дедушки, который ни на невестку, ни на старшую внучку смотреть не желал. Пять лет упрямо глядел в сторону, когда сын подъезжал к родительскому дому на машине, в которой - рыжеволосая девочка с зелеными глазами и молодая женщина с веселыми веснушками на грустном лице.

            И года не прошло после рождения Лиды, как совсем забыли рассерженные на сына родители наказ "чтоб ноги вашей не было". И даже слегка заискивали перед невесткой, угодить во всем старались: кто ее знает, самолюбивая, обидится вдруг, не даст больше Лидочку, крошку нашу.

            Невестка, конечно, не забыла ни "жидовку", ни "не пара она тебе", но против встреч Лидочки с дедушкой и бабушкой не возражала. Разумеется, вместе с Верой. Тоже ведь - внучка.

            Так именно Вера и чувствовала: тоже. Потому что любили ее родные бабушка и дедушка как-то не очень. Совсем чуть-чуть, наверное, любили. А Вера старалась изо всех сил, чтобы понравиться, чтобы скучали, пекли пирожки с капустой и звали в гости каждый день: не капризничала, не баловалась, колготки на стульчик аккуратно складывала и без кривляний ела противную манную кашу. Не то что Лидка: размажет липкую жижицу по платью, опрокинет тарелку на стол и ногами дрыгает.

            Больше всего на свете Вере хотелось, чтобы ее любил дедушка. Оно и понятно: бабушки-то у Веры две - папина и мамина. Мамина - души не чает во внучке. Так что тут все  в полном порядке. По крайне мере - наполовину. На одну половину бабушкиной любви. А дедушка у Веры единственный - папин. И какой! Можно за руку в школу приводить и хвастаться: почти в семьдесят - ни одной сединки в каштановых волосах, улыбка - голливудская, хотя стоматологи ни при чем, молодые  карие глаза и стройный, как юноша. Красавец, а не дед! Не то что некоторые: натуральные старики - тоскливо и душно пахнут нафталином.

            Вера садилась рядом на табуреточку, когда дедушка читал маленькой Лиде сказки, ревниво смотрела, как по-хозяйски младшая сестра крутит пуговицу на рубашке деда, как он смеется весело и раскатисто - от полноты чувств, от нежности.

            Дедушка улыбался Вере приветливо - как хорошей послушной девочке, гладил по голове. И Верино сердце расцветало.

            Справедливо говоря, дедушка Веру никогда не обижал. Покупал сладкие "петушки", собирал для нее черешню в саду, водил в цирк и зоопарк. Ну, чего еще надо? А надо было, чтобы обнимал как сестру Лиду, катал на шее и качал на ноге. Ну и что, что уже большая? Не такая же большая, чтобы на ноге не покачать!

А надо было, чтобы карие глаза  лучились любовью, которую невозможно скрыть, если она есть. И тут уже хоть все "петушки" в мире скупи, хоть каждый день в цирк води, хоть ни разу не обидь, не повысь голоса и уж тем более не шлёпни...

            Дедушка умер, когда Вере исполнилось восемь лет. Пел по телевизору Муслим Магомаев,  тихо и уютно шептал за окнами вечер. Раздался телефонный звонок, и папа побледнел, и никак не мог найти ключи от машины.

            Еще много лет Вера видела дедушку во сне: сестра Лида сидит на табуреточке, ревниво смотрит на деда, а он, усадив Веру на колени, читает сказки, крепко прижимает к себе, и теплеют, теплеют карие глаза.

Вера просыпалась, чувствовала себя маленькой-малюсенькой, а земля - такая огромная по сравнению с ней и висит в пространстве отпущенным воздушным шаром без всякой опоры и поддержки, а вокруг - черная бездна и мрак, в которые рано или поздно срывается всё, что на земле. Сердце рассыпалось на мелкие осколки. Вера плакала, прятала голову под подушку - сестра услышит, побежит к маме, мама начнет расспрашивать. Нежная, мучительная безнадежность витала над головой, словно туман, никак не верилось: не случилось и не случится уже никогда. Невыносимо, невыносимо хотелось увидеть хотя бы на минутку, встретиться снова, чтобы сказать: дедушка, люби меня, как я тебя! Ну, пожалуйста, люби! Ну, что тебе стоит?!

            Как будто можно вымолить, выпросить, вымечтать! Нет...

            Но это понимаешь позже, гораздо позже - как раз, наверное, в тот миг, когда приучаешься жить - без...

            ...У каждого человека, пока он не вырастет, должно быть две бабушки и два дедушки. В том смысле - чем больше любви, тем легче взрослеть. В том смысле - вон их сколько, на кого можно опереться, пока начнешь привыкать и привыкнешь совсем, что жизнь - не сказка. И в пятнадцать лет Вера решила разыскать своего второго деда. Ведь есть же он где-то?! Значит, нужно найти! Долго пытала бабушку и маму: где, что, как и почему?

            Почему родной дед - неизвестно где, и вообще ничего не известно? Давайте, выкладывайте всю историю! Какие такие драмы и трагедии скрываете?

            История оказалась простой и грустной, как это чаще всего в жизни бывает: еврейский дедушка, тогда совсем не дедушка еще, а молодой и очень интересный, привез жену с двухлетней дочкой, то есть Вериной мамой, в большой родительский дом, где каждую пятницу встречали субботу и хранили белый талес, принадлежавший чуть ли не прадедушке дедушки, - в местечко под Одессой. Кривое Озеро называется местечко. А сам отправился на заработки  не то в Сибирь, не то на Север. Откровенно говоря, это уже не так  важно, куда именно.

            Собственно, всё складывалось нормально, не хуже, чем у других, хоть и в разлуке. Но ведь она не вечная: письма муж пишет, деньги исправно высылает, через год обещает вернуться.

            И вернулся. Только жену с трехлетней дочерью дома не нашел.

            А всего-то и была мелочь: сестра Сара что-то очень обидное сказала. А может, и не очень обидное. Сейчас и не вспомнить, через столько-то лет!

            В общем, бабушка, гордая и принципиальная, уехала в город Канск, откуда родом - дома и стены помогают - где устроилась работать на ватную фабрику. В город Канск писал дедушка письма девять лет: возвращайся, не могу забыть, жду.

            Ну и, спросила Вера, чего ж ты не вернулась? Ведь звал же, просил!

            Звал, вздохнула бабушка, просил. Молодая ты еще, не понимаешь...Звал, просил...А нужно было приехать, взять за руку и увезти... Письма - только бумага. Я их потом и не читала, выбрасывала нераспечатанными.

            А дальше, пытала Вера?

            Дальше? - грустно переспросила бабушка. Дальше...ничего. Не знаю, что с ним, жив ли вообще, где и как? Может, по-прежнему там, под Одессой...

            Ночью Вере снилось странное кривое озеро, незнакомый человек сидел на берегу, спиной, у ног его стоял потрепанный раскрытый чемодан зеленого цвета, из бледно-розовой пасти  виднелись десятки, сотни писем. Вера хотела подойти к человеку, тронуть за плечо и увести за собой, но озеро расплывалось, удалялось, становилось мельче, фигура человека истаивала, пока совсем не развеялась, как дымок от погашенной свечи.

            Вера написала в паспортный стол города Одессы. Ответ пришел быстро, на желтоватом казенном бланке: "На ваш запрос сообщаем, что гражданин Александр Харитонович Рейшер проживает по адресу такому-то..."

            Две недели сочиняла Вера письмо: все-таки трудно правильные слова подобрать для родного деда, который ничегошеньки о тебе не знает.

            Обо всем рассказала! О том, что глаза у нее зеленые - как у мамы и у него. Что мечтает стать археологом и любимый предмет у нее история! А еще, дорогой дедушка, высылаю тебе фотографии всей нашей семьи: это - мама, это - папа, он у нас очень хороший и очень любит маму, это - моя младшая сестра Лида, она мечтает стать врачом, а это - бабушка. Ты ее еще помнишь? И напиши мне, дедушка, письмо, буду очень ждать! Бабушка говорит, что тебе 55 лет. Ты уже старенький, дедушка, я боюсь, что ты умрешь, а я так и не увижу тебя. Давай встретимся до смерти, дедушка, мне так хочется тебя увидеть! Если хочешь, приезжай к нам в гости. У нас большой дом, места хватит всем! А может быть, папа с мамой отпустят меня к тебе. И тогда я обязательно привезу цветы, которые называются эдельвейсы. Они растут высоко в горах, почти у самого снега.

            Вера сходила на главпочтамт, выбрала марку с репродукцией картины "Девятый вал", наклеила, погладила: дескать, счастливого пути, лети с приветом...

            Через месяц дедушка прислал открытку с тюльпанами:  "Здравствуй, Вера! Спасибо тебе за фотографии. Не ожидал...Знаешь, мне сейчас очень некогда, много всяких дел, но очень скоро я напишу тебе большое подробное письмо..."

            Много лет ждала Вера ответа. Хранила открытку, часто перечитывала несколько торопливых и посторонних строк. Через пару лет чернила поблекли, тюльпаны выцвели и побелели, а потом открытка и вовсе затерялась где-то.

            Жизнь шла. Вера вышла замуж, родился сыночек, у которого обнаружились каштановые волосы - от одного прадеда, и зеленые глаза - от другого.

            Вера действительно стала археологом и однажды поехала в служебную командировку в Одессу. В выходные коллеги звали на пляж, к морю, но она сослалась на усталость и просила не беспокоить ее в гостинице.

            От Одессы до Кривого Озера - рукой подать. Когда еще такой случай будет? Она ехала в автобусе и пыталась представить, как найдет дом, постучится, войдет, скажет: "Здравствуй, дедушка..."

            И они обнимутся. И он объяснит ей, почему больше не написал. Лучше поздно, чем никогда - это правда.

            На незнакомой улице встретился седой старик с черными глазами.

            - Вы не знаете, спросила его она, где тут живет Рейшер Александр Харитонович?

            - Иди прямо по улице, - ответил он, - потом свернешь налево. Иди, не заблудишься, найдешь...

            Она нашла его быстро, будто знала, будто сама стояла тут в тот день, с которого прошло уже двенадцать лет.

            Имя, две даты на неприметном камне: шпат и кварц проросли друг в друге, перемешались, напоминая древние письмена. Вера положила на камень сухие эдельвейсы.

            В автобусе, на обратном пути, она задремала. Ей снилось, будто сидит она на детской табуреточке в просторной комнате, в которой плавают и кружатся тени. Откуда-то журчал ласковый голос, рассказывал о Спящей красавице, о непослушной девочке в красной шапочке, о рукодельнице и ленивице, о чудовище, которого не побоялась Алёнушка. И ласковые руки гладили Веру по голове.

            И круглый голубой шар не болтался неизвестно где без всякой опоры и поддержки. Он держался, как известно, на  огромных китах, а под ними было синее-синее море и - никакой бездны.