Андрей Можаев

Поэты лугового края

            В пяти часах езды от Москвы, за Мещёрой, на Рязанщине, между реками Окой и Мокшей, лежит луговой край, обозначенный на картах как Пителенский район. Нет здесь ни промышленных предприятий, ни городов, даже малых – чистая сельщина. Люди живут как встарь: земледелие, уход за скотиной, охотничество да рыбалка. Сам райцентр Пителено – старинное, некогда ярмарочное село со многими сохранившимися каменными домами. Но вот, что самое удивительное: в этом луговом крестьянском краю почти уже двести лет являются самобытные литераторы, поэты. Нет, речь не о «лубочных виршеслагателях», модных ещё недавно. Речь идёт о настоящей поэзии, где слиты два потока: народной, песенной культуры и высокой литературной традиции. Обошла стороной эти земли индустриальная суета, и цветёт здесь и сегодня поэзия. Пишут стихи и люди с образованием - сельская интеллигенция и обычные крестьяне. Вот строки местного поэта:

                         Под дождями осени косыми

В шорохе застывшей тишины

Спит Пителено среди России,

И в ночной туман уходят сны.

Ветер по проулкам тихо бродит.

Месяц в небе – серпик золотой.

Тихая, задумчивая родина,

Та, где ивы плачут над водой.

И заметят-то тебя не сразу,

Ни богатствами известны мы, пойми,

Славны ни удоями, ни газом,

А своими светлыми людьми.

Знаю я – они за нас ответят

Там, где мы не сможем дать ответ,

Словно свет во тьме они нам светят,

И не тьме объять тот дивный свет.

            Надо подчёркнуть особо: Пителенская земля (совсем недалёкая от есенинского Константинова) дала русской литературе двух классиков.

            Первый – Николай Павлов, современник Пушкина, муж известной поэтессы Каролины Павловой, устроительницы знаменитого литературного салона. Павлов был незаконным сыном помещика и вывезенной им из персидского военного похода пленной грузинки. Новорожденного отдали в семью зажиточного крестьянина Павлова и записали в крепостное состояние. Впрочем, о его образовании отец позаботился - уже юношей отправил сына в Петербург, в театрально-музыкальное училище. Но Павлов стал всё же поэтом и прозаиком, а затем был выкуплен друзьями на волю. Его стихи звучат сегодня несколько тяжеловато, архаично:      

Не верь ты верности земной,

Как сверхъестественному чуду;

Но верь, что в стороне чужой

             Я долго, долго не забуду

И музыку твоих речей,

И простоту твоих желаний,

И небо мирное очей,

И ад неистовых лобзаний. 

А вот в повестях он предвосхитил во многом художественный принцип Гоголя. Пушкин писал: «Павлов единственный у нас, кто умеет рассказывать действительно занимательные истории». Именно Павлов первым, пожалуй, изнутри, без романтизма, описал жизнь крепостных, жизнь в солдатчине.

            Другим классиком, уже современным, стал Борис Можаев. В его книгах, в романе «Мужики и бабы» досконально описаны жизнь, история, быт родного края, народа, описаны характерно для всей России. А главное – выражены вольнолюбие и стойкость русского крестьянина во времена тяжелейших испытаний. Это и сегодня ещё удерживает на самом краю нашу жизнь. Вот строки местного поэта об этом значении художественного правдивого слова: 

Много бурь здесь отгреметь успело,

Многое растаяло во мгле.

Кажется, что всё здесь отшумело

И уснуло в мёртвой тишине.
 

Но не всё, не всё ещё в распаде…

Ведь где в воду смотрят облака,

Был Борис Можаев здесь, писатель,

И оставил память на века.

Пусть уходит в этой жизни многое,

Слово не стирается во прах.

Где-то рядом деревенька Брёхово

И Россия «Мужиков и баб». 

 Но первой его книжкой стал не известный широкому читателю сборник стихов. В поэзии автора слышна сильная песенная традиция. Да и как иначе? Ведь, рязанщина – исконно песенный край. Отсюда летом сорок первого года Борис Андреевич уходил на сборный пункт в Муроме, на войну, а оказалось – он уходит в большую литературу: 

И древней Муромской дорогой

Пошли мы, млад и стар,

Где предки ехали на дрогах

Косами бить татар,

Где ратных проносились кони,

Хвостами пыль мели,

Где свист разбойничьей погони

Слыхали ковыли,

Где ехал на базар вчерашний

Тархан и коновал,

Где запах дёгтя и ромашек

Я много лет вдыхал.

Прямая пыльная дорога.

Визгливый плачь колёс…

Тянулся медленно и строго

По ней войны обоз.

И люди шли, дымя махоркой,

Спокойно, как в извоз…

Был долго виден на пригорке

Нам белый холст берёз. 

            Этот холст берёз и сегодня всех провожает и встречает с пригорка… 

            Также известен был по всей средней России поэт 50-70 гг. Николай Яшков. Его книги стоят на полках районной библиотеки им. Б. Можаева. Вот строчки его стихов: 

Кружатся, кружатся листья в саду,

Но всё равно этот лист я найду –

Яблони лист, не иголка сосны,

Тот, что мне дорог с весны.

Помню, стояли в саду мы вдвоём

И вот тогда-то небрежно на нём,

Пряча свой взгляд и улыбку тая,

Ты начертила: «Твоя»… 

            И сегодня есть поэты, для которых стихи, литература – дело жизни. А бок о бок с ними – поэты-«любители», простые крестьяне, учителя, библиотекари, медики. Их стихи также выдержаны в высокой традиции. Да и нет в настоящем искусстве художников «больших и малых», именитых и неизвестных. В глубинах художественного творчества такие разделения не работают. Ведь художник – это состояние души. Всё остальное –дело наживное.

Не так давно силами администрации района и области был издан сборник поэтов Пителенского края под названием «Зелена моя дубрава». Вот, к примеру, как выражает своё отношение к жизни простая крестьянка: 

Умирают травы на покосе,

Умирая и желтея, словно в осень.

Ветерок ласкает травы нежно

И волнуется за жизнь их так мятежно.

Приподнимет травку над землею,

Та зашепчет: «Жизнь, ведь я с тобою».

И падёт к земле головкой близко.

Не подняться, а лежать ей низко.

В ветерке спасения ища,

Травы умирают трепеща». 

            Отчего же в сельской глубинке, среди рек и озёр, лугов и лесов возникла и развивается вопреки всем невзгодам, эта традиция? Вопрос этот весьма значим для понимания нашей культуры, истории.

Как было сказано выше, корни явления в самой поэтически-песенной душе народа. Отсюда всегда и везде происходят самородки. Но в России со второй половины позапрошлого века стали появляться на селе земские школы. В помощь лучшим из дворян в дело просвещения стали приходить выходцы из других сословий. Все они чуть позже станут называться «народниками».

В начале прошлого века дело образования вышло на свой пик. Появились династии «народников». При школах часто образовывались театральные, краеведческие, фотографические, литературные кружки. Гуманитарное образование стояло на очень высоком уровне. У автора имеется книга – полное собрание сочинений Пушкина в одном томе. Книга эта принадлежала сельскому учителю. На её страницах сохранились карандашные отметки и надписи, по которым легко определить, какой величины отрывки из каких произведений задавали тогда учить школьникам. Сравнение явно не в пользу нынешнего времени.

Чтение, наряду с песнями, участием детей в церковном хоре под управлением регентов были тогда главным культурным занятием. Старики ещё помнят, как читали по вечерам в кругу больших своих семей под керосиновой лампой, а потом обсуждали услышанное. Так врастала в быт любовь к книге. Так осуществилась мечта ещё Некрасова о том, что когда-нибудь крестьяне понесут в избы с базаров томики Гоголя и Белинского. Кстати, и сегодня глубинка достаточно равнодушна к популярным в больших городах бестселлерам. Традиция книжности пока ещё жива. Это она растила людей в уважительном, достойном отношении друг к другу, что и сегодня бросается в глаза на улицах Пителена и выглядит поразительным диссонансом в сравнении с городскими нравами. И эта же традиция облагораживает чувства, даёт душе высокий строй. Вот удивительное стихотворение местного поэта: 

                                    Над Россией большой и тихою,

Над святою и грешной Россиею

Купола потянулись к небу –

Золотые на тёмно-синем.

Над погостом ветла и берёза

Ветки кутают в белом инее,

А кресты на закате морозном

Золотые на тёмно-синем.

Вот луна загрустила над прудом

И блестит между ряской и лилией.

Лик её, беспристрастный и мудрый –

Золотистый на тёмно-синем.

Зрелым колосом шепчет поле,

С горизонтом сливаясь линией.

И такое раздолье и воля –

С золотого до тёмно-синего.

Много красок бывает в жизни,

Но не всеми ей быть красивою.

Я из радуги взял капризной

Золотое и тёмно-синее.

Ветер – время с годами уносит

Ту любовь, как весна, красивую…

А бывает любовь – как осень.

Золотая по тёмно-синему.

Пусть виски осыпает проседь,

Пусть уходят и чувства, и силы,

Ведь бывает любовь, как осень,

Золотая на тёмно-синем.

Всё равно, вы когда-то поймёте

Грусть и радость, что вместе – красивые,

Как любовь, купола и осень –

Золотые – на тёмно-синем. 

После революции книжный голод только усилился. Из поколения в поколение передаётся в семьях память о том, как десятилетиями переписывали в тайные тетрадки стихи запрещённого земляка Есенина. И в те же времена в сельскую, провинциальную школу пришла высланная из центров интеллигенция, высоко и широко образованные люди: профессура, учёные, инженеры, литераторы, музыканты, артисты. Они вырастили новое поколение учителей. Именно они стоят у истоков явления в советский период огромной плеяды выдающихся деятелей во всех областях жизни. Кстати, Борис Можаев – воспитанник именно этой среды, и сам перед войной учительствовал в школе деревни Гридино. Память о тех золотых людях жива в Пителене и сегодня. Это выражается, прежде всего, в отношении к школе. Вот как – наивно, но искренне - пишет об этом сельская учительница: 

Маленькой девчонкой возле дома

Я учила кукол говорить

И мечтала: «Вырасту и буду

Ребятишек грамоте учить».

В школе я училась на «отлично»,

Шаг за шагом двигаясь к мечте,

И, окончив институт с дипломом,

Подошла к намеченной черте.

Я боялась, буду слишком строгой,

И боялась, вдруг, что не поймут?

А на деле оказалось проще:

Если что не ясно – подойдут.

Только вот бездушия не терпит

Этот маленький и радостный народ.

Только справедливых, верных, чутких

За «своих» он в классе признаёт. 

            И это написано сегодня, когда нашу многострадальную школу не поливает грязью только ленивый!

            Всё это: и поэзия, и уклад жизни, и отношение к школе, к детям, и многое-многое другое, что ещё сохранилось в провинции, - говорит о том, что традиция жива. Её след можно отыскать по всей коренной Руси, но очень наглядно она выразилась поэтикой, книжностью отчего-то здесь, в Приокском луговом крае. Это даёт в сегодняшнее трудное время надежду. Вот как пишет об этом местный автор: 

На земле на Пителенской –

С деревнями и сёлами –

Будем снова высокими,

Будем снова весёлыми.

Всё родное здесь, милое, -

Хоть порой и с ухабами, -

Живо песнями русскими,

Мужиками да бабами!