Лазарь Фрейдгейм

А был ли мальчик?

или

Пушкин и Троцкий – фантазии на пустом месте

Бойтесь пушкинистов.

            В. Маяковский

Великие люди всегда привлекают к себе пристальное внимание, особенно если что-то касается интимных проблем их жизни. Чем не тема для рассуждений: А.С. Пушкин и Л.Д. Троцкий – две разнородных звезды или цепочка поколений одного рода? Тема о родственной связи Пушкина и Троцкого устойчиво появляется на страницах печати и на сайтах Интернета. Последняя известная мне публикация была совсем недавно - в лос-анджелевском альманахе «Панорама» №28 (июль 2006 г.) - статья Розалии Степановой «Кто виноват? – Пушкин». Материал остро звучащий, рассчитанный на широкую публику, на резонанс. Но, как говорят на Востоке, сколько ни повторяй "халва", во рту сладко не становится.

Первоисточниками версии о родстве Троцкого и Пушкина стали статьи Александра Лациса "Спрятанный ключ. Шифровальное мастерство Пушкина" в литературном альманахе "Кольцо А" (1996, № 2)  и ее вариант с добавлениями - "Из-за чего погибали пушкинисты?" в вестнике "Ной", 1996, № 19. В 2002 г. в журнале "Родина" (2002, № 24 (614) Лев Аннинский опубликовал письмо В. Козаровецкого, касающееся этой проблемы, со ссылкой на архив А. Лациса, председателем комиссии по литературному наследию которого являлся автор письма. Владимир Козаровецкий в "Русском курьере" от 18.06.2004 г. поместил статью "Утаенная любовь Пушкина", в наиболее полном объеме представляющую обсуждаемую версию.

Таким образом, гипотеза о родстве Пушкина и Троцкого насчитывает десять лет. Два главных автора – А. Лацис и В. Козаровецкий. Гипотеза не получила существенного развития за все эти годы. Многочисленные публикации представляют собой вариации с дословным совпадением формулировок и предположений, без ссылок на архивы и документы. Но за это время почти не появлялся и критический анализ этой версии. Можно, пожалуй, назвать единственную работу такого рода – статью Сергея Шумихина «Практика пушкинизма (1887 – 1999)», эпиграф которой заимствован мною для этой статьи.

Основная схема родственных (любовных) связей, рассматриваемых в версии: Пушкин – мадмуазель Анжелика Дембинская – сын Леонтий Дембинский – его любовница, кузина вдовы генерала Раевского, мадам Бороздина – сын,  переданный в семью Бронштейна и нареченный Давидом, – жена Давида Бронштейна – Анна (Анета) Леонтьевна - их сын Лев Давыдович Бронштейн (Троцкий). Всё так легко и просто, всего три промежуточных поколения, и кровь октябрьского переворота замешена на крови Пушкина. «Солнце русской поэзии» перешло в «демона русской революции».

Попытаемся проследить путь рассуждений авторов и оценить надежность их выводов. Проблема источников (при отсутствии таковых) решается последовательным рядом гипотез. Косвенные основания для первой стадии – появления незаконнорожденного сына Пушкина - дает авторам так называемый «Донжуанский список Пушкина», мимоходом занесенный им собственноручно в альбом сестер Ушаковых. Там есть обозначение N.N., не нашедшее однозначного прототипа у пушкинистов. Ему присваивается имя - Анжелика Дембинская. За этим следует: идентификация стихотворения «Романс» как отражения  романа Пушкина (возникшего через 4 года после даты написания стихотворения, гениальное предчувствие!), затем - замечание И. Пущина («От нее ко мне или от меня к ней») и посвящение поэмы «Полтава» не установленному доныне адресату (через 10 лет после романа).

В «Романсе» от лица доведенной до отчаяния матери, подбрасывающей в ночи своего младенца к чужому дому, звучит жесткость оценки отца, покинувшего ребенка. В посвящении – сожаление влюбленного автора о непризнании избранницей его чувства. Аура разная, сходства нет, написано с промежутком в пятнадцать лет. Но всё это трактуется как обращения к одному и тому же событию – влюбленности в прекрасную польку, кассиршу передвижного зоопарка Анжелику Дембинскую, - событию, якобы приведшему к рождению внебрачного ребенка. Такого стойкого чувства Пушкин не проявлял ни к одной из женщин, упомянутых в его списке. Вызывает немалые сомнения теснота связей молодого выпускника лицея с руководителями секретного императорского ведомства. Крестным отцом незаконнорожденного младенца по сходству имен называется Леонтий Дубельт, помощник всесильного Бенкендорфа. Завершающим фактором доказательств служит письмо Пушкина в Третье управление с просьбой о разрешении поездки в Полтаву для встречи с Николаем Раевским. Авторам, живущим через полтора столетия после событий, «ясно», что Пушкину незачем было встречаться с Раевским, он хотел встретиться со своим сыном, служащим при Раевском.

Такая цепочка умозрительных рассуждений незаметно переходит к выводу, рассматриваемому как однозначный результат предположений, что Леонтий Дембинский был сыном Пушкина. При этом в исследованных пушкинистами обширных архивах Пушкина нет ни одного упоминания обо всем этом, нет даже упоминаний о дополнительных материальных проблемах, жестоко преследовавших поэта всю жизнь и которые не могли не возникнуть в связи с такой трактовкой отношений с Анжеликой. Ни в письмах родителям, ни в письмах друзьям…

Еще хуже обстоит дело с гипотезой, что отец Троцкого приходится сыном Дембинскому. Гипотеза «обосновывается» только тезисом, что незаконнорожденного ребенка лучше было отдать в непьющую еврейскую семью, чем в крестьянскую. Основательность такого противопоставления остается на совести авторов гипотезы. Проблемы воспитания незаконнорожденных детей и в императорской семье, и в семьях известных российских людей возникали достаточно часто, но о таком оригинальном решении ни в одном случае читать не приходилось.

В России понятие «еврей» в XIX веке и после советского периода различаются принципиально. Советский период приучил, что понятие национальности - это понятие генетическое, т.е. евреи суть дети родителей  еврейского происхождения, с соответствующей записью в документах. В былые времена в России, как и сегодня во всем мире, национальность воспринималась как принадлежность к стране. А то, что подразумевается под понятием «русский» или «еврей», - это вероисповедание, т.е. православный или иудей. Регистрацией детей обычно был факт записи в церковных (синагогальных) книгах с указанием даты рождения, имён родителей и даты крещения (обрезания). Других форм ЗАГСовских записей (как сказали бы сейчас) на бесконечных просторах России практически не было.

В первой половине XIX века в правящих кругах и во дворянстве к евреям относились по преимуществу недоброжелательно. В культурной российской среде евреев почти не было, существовали трудно преодолимые барьеры. Наиболее образованная еврейская часть общества, связанная с иудаизмом, – раввины, мудрецы, ученые - была априори чужда российскому высшему свету. Евреев в основном воспринимали как ростовщиков, ремесленников и корчмарей. Сам Пушкин высказывался вполне однозначно: "будь жид - и это не беда", "ко мне постучался презренный еврей", а в дневнике 1827 г.: «…неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною» (заметим, это сказано о не узнанном при случайной встрече Кюхельбекере!). А.И. Солженицын в «Двести лет вместе. 1795-1995» (М., Русский путь, 2002) писал, что во времена Николая I российские «государственные власти были ведомы охранными (особенно религиозными) доводами о несмешении  христиан с евреями».

В таких обстоятельствах трудно представить себе передачу ребенка из дворянского рода в еврейскую семью, с естественными последствиями - принятием иудаизма и обрезанием, в частности.

По оценке Солженицына, семья, в которой родился Троцкий, «не вызывала никакой гордости и не составила на будущее славной аттестации». Заглянем в автобиографию Троцкого. У детей даже во втором поколении (поколение Троцкого) не было покупных игрушек. Выход из бедности и улучшение условий жизни произошли уже при жизни Льва, через поколение после мифического обретения семьей Бронштейнов сына Давида. Об уровне жизни наглядно свидетельствует такой пассаж из автобиографии: «Со старым диваном в столовой связана вся моя детская жизнь. На этом диване, обложенном фанерой под красное дерево, я сидел за чаем, за обедом, за ужином, играл с сестрой в куклы, а позже и читал. В двух местах обшивка прорвана. "Давно пора перетянуть, - говорит мать. - Мы диван не перетягивали с того года, когда царя убили". "Та знаете, - оправдывается отец, - приедешь в этот проклятый город, туда-сюда бегаешь, извозчик кусается, та всё думаешь, как поскорее вырваться назад в экономию, вот и забудешь про все покупки". Родители были малообразованными людьми. Как писал Троцкий, в зимние вечера мать «громким шепотом читала заношенный роман из Бобринецкой библиотеки, водя натруженным пальцем по строкам. Она нередко сбивалась в словах и запиналась на сложно построенной фразе… Отец научился разбирать по складам уже стариком, чтобы иметь возможность читать хотя бы заглавия моих книг».

Авторы указывают, что «нить, ведущая от Пушкина к Троцкому, подкрепляется и чисто наследственным сходством. У того и другого случались беспричинные обмороки, был тик в левом углу рта. Оба страдали подагрой, близорукостью, желудочно-кишечными неполадками».  Сопоставление талантов, недостатков и болезней Троцкого и Пушкина вряд ли повышает надежность версии, являясь плохим подтверждением родственных (генетических) связей. В мире было много сотен прямых родственников Пушкина с хорошими, а не сомнительными родословными, – и при этом без выдающихся данных своего предка. Ничуть не лучшим свидетельством родственных связей семьи Бронштейна являются имена детей – Александр, Лев и Ольга, совпадающие с именами членов семьи Пушкиных. Отметим при этом, что по документам Троцкого звали Лейба.

Дополнительно опять сошлемся на автобиографию Троцкого: «Из восьми рожденных от этого брака детей выжило четверо. Я был пятым в порядке рождения (а не первым или последним, как указывается в различных публикациях сторонников родственности! ЛФ). Четверо умерло в малых летах от дифтерита, от скарлатины, умерло почти незаметно, как и выжившие жили незаметно». Вероятность случайного совпадения трех широко распространенных имен (тем более не строгого!) среди восьми детей при произвольной их последовательности достаточно велика, чтобы использовать такое совпадение для какого-либо доказательства. О каком же наследовании имен говорят авторы гипотезы?

Заметим также, что не находит подтверждения версия авторов относительно отчества отца Троцкого, образованного якобы от имени Леонтия Дембинского. Согласно публикации Игоря Шкляева в газете «Слово»,  № 35(250) 29 августа 1997 г., по старым документам его звали Бронштейн Давид Лейбов. Можно предположить, что превращение этого отчества в обрусевшее «Леонтьевич» произошло при оформлении документов в более позднее время. В соответствии с еврейской традицией мальчика, родившегося после смерти деда, назвали его именем. Поэтому сын Давида Лейбова стал Лейба Давидовичем, впоследствии – Троцким Львом Давыдовичем.

На право Троцкого, обсуждаемое В. Козаровецким, считать или не считать себя евреем, гипотеза о православном происхождении отца никак не влияет при матери еврейке. Вот если предположить,  что его мать, Анна Леонтьевна, происходит от потомков Пушкина, тогда другое дело. Но это уже будет новая версия, хотя и равно вероятная (т.е. столь же безосновательная).

Как бы следуя некрасовскому утверждению, что «дело прочно, когда под ним струится кровь», авторы видят подтверждение правоты своей версии в гибели известных пушкинистов – С. Гессена в 1937 г., Л. Модзалевского в 1948 г. и Б. Томашевского в 1957 г., небрежно путая при этом годы смерти и поколения пушкинистов. Они предполагают, что указанные пушкинисты независимо друг от друга докопались до происхождения Троцкого и по неосторожности «озвучили эту информацию кому-то из своих друзей». Якобы за это они и были уничтожены органами НКВД-МГБ в подстроенных катастрофах. Других подтверждений такого многократного открытия пушкинистами родственной связи Пушкина и Троцкого не имеется.

Для того чтобы версия оказалась несостоятельной, достаточно быть недостоверной хотя бы одной гипотезе в цепочке рассуждений. Здесь же нет ни одной надежной составляющей. Однако хлипкость каждого из оснований версии не мешает безапелляционному авторскому осознанию основательности всей постройки. Невозможно, конечно, воскресить ушедших ученых; для их гибели, по-видимому, были другие причины. Но похоронить версию родства вполне возможно. Мне представляется, что осиновый кол для этого уже готов.

Можно отметить, что прямые родственники Пушкина, живущие сейчас, и даже некоторые носящие его фамилию, весьма скептически относятся  к попыткам расширить круг родственников Пушкина без видимых объективных оснований. Об этом свидетельствует, в частности, опубликованная в 1998 году в московской газете "Культура" заметка потомков великого поэта, Юлии Григорьевны Пушкиной, праправнучки, и Георгия Александровича Галина, праправнука, "С Пушкиным на родственной ноге".

Ну, и в заключение. На дворе XXI век. Есть неопровержимые методы установления возможности родственных связей. Есть сохранившиеся пряди волос Пушкина, наверняка есть сохранившиеся следы крови Троцкого, есть прямые и безусловные родственники того и другого. Не проще ли решить гипотезу «прадед – правнук» на современном уровне? И тем, быть может, посрамить сомневающихся.

PS. Автор приносит сердечную благодарность заведующей отделом генеалогии Государственного музея А.С. Пушкина (г. Москва) О.В. Рыковой за доброе внимание и замечания, позволившие устранить некоторые ошибки и неточности в этой работе.