Рахель Лихт

ЧАСТЬ I

"О детство! Ковш душевной глуби!" (1889-1903)

Глава 3. Преодоление

Первенцем любуются. Вокруг него суетятся неопытные родители. К нему берут няню. Вглядываясь в его переменчивые черты, пытаются понять, на кого он похож и кем будет - музыкантом, художником? Заботы о ребенке по-иному окрашивают чувства между супругами. С рождением ребенка они впервые начинают осознавать себя семьей.

Рождение первенца обнаружило у Розалии Исидоровны Пастернак новое призвание - материнство. Оно не вошло в противоречие с ее музыкальным призванием, а, скорее, придало ему неожиданное направление. Исполняемые ею произведения приобрели иное звучание, иную окраску и наполнились новым смыслом. Материнство переживалось ею, как Божий дар.

Сюжет материнства запечатлен в многочисленных рисунках Леонида Осиповича Пастернака: головка спящего младенца, кормление ребенка, его первые достижения и первые игры. Даже в узоре виньеток, которые Леонид Осипович выполнял в то время для журнала "Артист", внимательный взгляд заметит глазки сына художника. 

Всего год прошел с поездки супругов на Передвижную выставку прошлого года, всего год назад они, счастливые молодожены, бродили по Петербургу, опьяненные успехом, городом и друг другом. В нынешнем 1890-м году Леонид Осипович не смог сопровождать свою картину "Молитва слепых детей" на заседание жюри в Петербурге. Со дня на день у жены могли начаться роды, и он не решился оставить ее одну.

Интересы московских художников на жюри Товарищества передвижных выставок защищал М. Нестеров. На беспокойный запрос Пастернака о судьбе своей картины Нестеров отвечал осторожно после  приличествующих случаю поздравлений с рождением сына:

"Серов, Вы и я имеем серьезных противников, и положение в виду этого совершено неопределенное.

Вас обвиняют в недоделках и непродуманности.

Серова в незнании рисунка и гастрономии.

Меня во всех возможных нелепостях".   

Желая смягчить неприятную новость, Нестеров приписал: "Все молодое и даровитое в восторге от Вашей вещи".   

Картина "Молитва слепых детей" не была принята к показу. Сообщая художнику это, как он выразился, "странное" решение жюри Передвижной выставки, Нестеров писал:  

  "Считаю лишним писать Вам слова утешения, быть может, Вы найдете его в сознании Вашего дарования и в необъяснимом и странном отношении к Вам "Товарищества"... Желаю, чтобы в подобном действии была хоть честная правда, а не что-либо другое..."

  Поленовский кружок московских художников написал "Товариществу передвижных выставок" коллективный протест.   

  Появление в семье ребенка внесло серьезные изменения в семейный бюджет Пастернаков. Несмотря на скромную жизнь, денег катастрофически не хватало. Леонид Осипович соглашался на любые возможности заработка: заказные портреты, частные уроки, работа оформителем.

Укачивая маленького Борю, кормилица напевала: Вот, ненаглядный мой, подрастешь большой,          папа сами работать не будут, артель наймут...

За неимением артели Леонид Осипович все делал сам. В квартире не выветривался запах скипидара и красок. Для укачиваемого кормилицей малыша эти запахи были такими же привычными и родными, как запах грудного молока. Как пристальный взгляд отца, делающего мгновенные зарисовки с натуры.

Натурой художнику служили не только домочадцы. Он бродил по городу, останавливаясь, чтобы сделать мгновенные зарисовки рабочих, кладущих асфальт,  телеги водовозов, важных дворников и просто прохожих. Записные книжки художника пополнялись все новыми зарисовками. То, что было им подсмотрено и схвачено на карандаш перекочевывало, порой, в картины.  

Оправившись после родов, Розалия Исидоровна снова вернулась к частным урокам. Бездарные в музыкальном отношении ученицы вызывали у нее уныние и тоску. Заботы о доме и сыне не оставляли времени на артистическую деятельность. Она тосковала по родительскому дому, по морю и родным местам. Леонид Осипович резонно считал, что работа - панацея от всех бед и дурных настроений. Но, несмотря на усилия супругов, семейный бюджет трещал по швам. Душное и пыльное московское лето пришлось провести в городе. Ни подмосковная дача, ни поездка к родным в Одессу молодой семье оказались не по средствам.

Зимой 1891 года Леонид Осипович написал жанровую картину "Домой на родину" - молодая овдовевшая дама, едет в купе поезда с ребенком и кормилицей в провинцию, домой. В феврале он повез картину в Петербург на суд жюри очередной Передвижной выставки. Картину приняли, но только для ограниченного показа в Москве и Петербурге. Остальная российская публика, по мнению уважаемого жюри, не нуждалась в работах Пастернака. 

С момента своего возникновения Товарищество Передвижников "передвигало" выставки отобранных ими картин из Петербурга в Москву и далее в провинциальные города, следуя уставным обязательствам Товарищества - "доставлять жителям провинций возможности знакомиться с русским искусством". В этом отношении оно было прогрессивнее сонной Академии художеств и этим привлекло к себе в свое время молодых художников. Однако к концу XIX века Товарищество передвижных выставок по косности взглядов почти не отличалось от Академии художеств. Беда была даже не в том, что оно взяло на себя единоличное право решать, какие именно произведения искусств нужны жителям российской глубинки, а в том, что определяющим критерием служил не уровень художественного произведения, а его тематика и жанр, в том, что свежим направлениям и молодым художникам доступ в Товарищество был практически закрыт. Скандал, разразившийся в 1887 году, когда в знак протеста Товарищество покинул Репин, не смог поколебать укоренившихся взглядов мэтров.  

Подавленным вернулся Леонид Осипович домой. Неудаче в Петербурге сопутствовали финансовые неудачи. Под грузом накопившихся долгов семейный корабль мог дать еще больший крен. Гордость не позволяла Леониду Осиповичу обращаться за помощью к родным. В марте 1891 года ему пришлось принять жесткое для семьи решение: отправить жену с ребенком к ее родителям в Одессу, немедленно освободить квартиру и, поселившись где-нибудь на отшибе, усиленным трудом заработать средства, достаточные для того, чтобы вытащить семью из долговой ямы.

Когда дело касалось принятия кардинальных решений, затрагивающих его профессиональную деятельность, Леонид Осипович был решителен и твёрд. По семейному преданию, он всегда носил при себе бутылочку с ядом - как напоминание семье, что ни перед чем не остановится, если семейные заботы будут отрывать его от художественной деятельности. Жест несколько театральный и экзальтированный, но, возможно, в те времена он таким не казался. 

К первым числам апреля все было готово к отъезду. Поезд на Одессу отходил поздно вечером. Посадив жену с годовалым ребенком в переполненный вагон, Леонид Осипович с тяжелым сердцем вернулся в разоренное семейное гнездо. До Киева молодой женщине пришлось ютиться на боковом месте. Мимо постоянно ходили люди. Из тамбура в вагон врывался холодный воздух. Ребенок спал на руках у матери, пытавшейся защитить его от неудобств путешествия. Только после того, как освободилось место в купе, Розалии Исидоровне удалось уложить сына и прилечь рядом. В Одессу она приехала измученная дорогой и не выспавшаяся. Неудивительно, что и жизнь в родном городе показалась ей неустроенной, холодной и неуютной. То, что издали представлялось Розалии Исидоровне родным и милым родительским домом, вблизи оказалось средоточием семейных неурядиц и тревог. В Москву полетели полные тоски и отчаяния письма к мужу. Леонид Осипович отвечал ласково, но непреклонно - он уже рассчитал прислугу, упаковал вещи, его переезд куда-нибудь в пригород, где можно было снять комнату подешевле,  дело решенное. Он уже настроился на трудовое лето и был уверен, что сможет заработать достаточно, чтобы расплатиться с долгами, выкупить из ломбарда мебель и обеспечить себя уроками и заказами на следующую зиму. 

Розалии Исидоровне пришлось смириться с непоколебимым решением мужа. Вскоре она вошла в колею новой повседневности, много времени смогла уделять занятиям музыке, подготовке новой концертной программы.

Маленький Боря всегда рядом. Он осваивает мир, наполненный непонятными звуками и предметами. Слышимое и видимое существуют пока что без названий и оттого так таинственны. Еще менее понятны связи между явлениями и предметами. Но уже ясно, что вот этот большой блестящий и черный "зверь" рычит, стоит только к нему прикоснуться. Оставалось только удивляться, что на прикосновение маминых рук "зверь" отзывался совершенно иными звуками. Эти звуки иногда заставляли Борю кружиться в своеобразном танце. Впрочем, круг его интересов был гораздо шире. Во время прогулок он тянул взрослых в соседний двор, к иным зверям. Особенно его привлекали лошади.

Окружающий мальчика мир был огромен и непонятен. Но всегда рядом находился кто-нибудь из взрослых, умеющих объяснить и успокоить. Казалось, что взрослые знают все и ничего не боятся. 

Между тем у взрослых были свои переживания. Весной 1891 года к ним прибавилось известие о распоряжении вступившего на должность генерал-губернатора Москвы Великого князя Сергея Александровича. "Новая метла" принялась очищать Москву от евреев-ремесленников, которым был велено немедленно покинуть столицу. (Через полгода запрет селиться в Москве и Московской губернии распространился также на отставных николаевских солдат.)
До постановления 1891 года евреи, живущие своим ремеслом, входили в привилегированный список лиц, имеющих разрешение жить вне черты оседлости. После постановления такие привилегии сохранялись только за евреями, имеющими высшие образование, ученую степень или первую купеческую гильдию.

Указ о выселении не распространялся на семью Пастернаков. В ту весну 1891 года университетский диплом закрепил за Леонидом Осиповичем почетное звание московского гражданина. Но не было в природе такого звания, которое бы освобождало от мыслей и переживаний.

Художник писал жене:

"Просто работать не хочется, когда посмотришь, какая царит паника среди евреев. Каждый наготове завтра сняться с места, где он жил десятки лет с семьей. И куда они денутся, все эти несчастные. Скверно! Вчера, например, я столкнулся с Левитаном у Поленовых, и вот мы полдня почти прошлялись по городу и все пели одну и ту же заунывную ноту об исключительном положении евреев и о безнадежном их в будущем состоянии".

Многим изгнанникам некуда и не на что было ехать. Таких помещали в пересыльную тюрьму, держали вместе с уголовниками, чтобы потом отправить по этапу в черту оседлости. Многие из выселяемых умерли, не выдержав тяжелых условий и переживаний. Многие пытались скрыться на окраинах города. Но полиция, не справляющаяся с поимкой ослушавшихся, нашла выход из положения. За выдачу администрации скрывающихся евреев платили денежные премии. На улицах Москвы могли остановить любого человека сколько-нибудь похожего на еврея, чтобы проверить его право на пребывание в городе. В это постыдное время на вопрос "Как вам живется?" Леонид Осипович неизменно отвечал: "Я не живу, я рисую". 

Он переселился в Петровский парк. Тот самый, что сейчас прилегает к московскому стадиону "Динамо", а когда-то был частью огромного Петровского-Разумовского лесного массива. История этого места началась с маленького охотничьего домика, выстроенного для государя Алексея Михайловича в подмосковном селе Семчино. Село было переименовано в Петровское в честь рождения будущего Петра Великого и подарено царскому тестю, К. Нарышкину. Второе свое имя – Разумовское - село получило позже, когда в качестве приданого за одной из княгинь Нарышкиных было передано ее мужу, графу Разумовскому.

Летом 1891 года это место было дачным пригородом. Там, на даче архитектора Микини, и снял небольшую комнату Леонид Осипович Пастернак. Дача находилась недалеко от Москвы, куда Леониду Осиповичу нужно было ездить по делам связанным с выпуском иллюстрированного юбилейного издания Лермонтова. 

Идея выпуска этого уникального иллюстрированного собрания сочинений принадлежала издателю П. П. Кончаловскому. К 1891 году истек срок исключительных прав фирмы И.И.Глазунова на издание сочинений Лермонтова. В том же году исполнялось 50 лет со дня гибели поэта. Задуманное П. П. Кончаловским издание предполагало быть дорогим, поэтому издатель осуществлял его по предварительной подписке в типографии братьев Кушнеровых. Идея о выпуске иллюстрированного издания была с восторгом встречена в кружке Поленова. Пастернаку, знакомому с оформительской работой в журнале "Артист", предложили стать художественным редактором издания. В его обязанности входило художественное оформление страниц будущего издания и кропотливая корректорская работа. Сложная и многоступенчатая техника воспроизведения иллюстраций в те годы часто приводила к техническим погрешностям: чрезмерная ретушь и изменение цветовой гаммы могли вконец испортить картину. Корректор-художник должен был следить за точным воспроизведением иллюстраций. 

К работе над иллюстрациями Кончаловский привлек 18 лучших художников России разных поколений и школ. Мастеров - Айвазовского, Сурикова, Шишкина, Репина, братья Васнецовых, Поленова. И совсем молодых – Пастернака, Коровина, Серова. По настоянию Пастернака Кончаловский пригласил недавно приехавшего из Киева молодого художника Врубеля. Именно работы Врубеля стали находкой готовящегося издания. Его рисунки отличались от иллюстраций в принятом смысле этого слова, но при этом именно они оказались конгениальны произведениям Лермонтова. По смелости изображения и силе воздействия "Демон" Врубеля казался произведением самого Лермонтова. Критиками также благожелательно отмечались рисунки Л. О. Пастернака к "Маскараду" и "Мцыри". 

Комната в Петровском-Разумовском, где поселился Пастернак, имела выход на небольшой балкон, который был превращен художником в мастерскую. В дачной тиши, на свежем воздухе художнику легко и увлеченно работалось. За месяц он приготовил семнадцать иллюстраций к изданию Лермонтова, писал заказные портреты. Часто приходилось бывать в типографии: шли пробные оттиски иллюстраций к лермонтовскому изданию, надо было держать корректуру. Так что с работами своих коллег Леонид Осипович познакомился задолго до выпуска лермонтовского сборника. Он был в восторге от работ Врубеля и Серова. Из своих ему нравились только игроки в "Маскараде" и портрет Лермонтова к стихотворению "Дума". Огорчали работы Айвазовского, особенно к стихотворению "Воздушный корабль".

Не зная, что Айвазовский прислал свои работы в поддержку изданию, как безвозмездный подарок Кончаловскому, Пастернак решил нарисовать взамен свой вариант иллюстрации. Эта работа была заверстана на самом последнем этапе выхода издания, поэтому ее даже не успели внести в список иллюстраций.
Но иллюстрации Айвазовского из собрания не выкинули.

Спустя много лет Л. О. Пастернак записал:

"Это лермонтовское издание с иллюстрациями почти всех русских художников того времени было своего рода смотром и даже состязанием. Выражаясь словами бородинского ветерана – "не многие вернулись с поля..." И как раз самые прославленные оказались слабыми".

Июль. Лето в самом разгаре. Четвертый месяц разлуки. Из Одессы шлют нетерпеливые вопросы: "Когда?" И мольбы: "Соскучилась".

В ответ Леонид Осипович отправляет жене только что вышедшие оба тома Лермонтова. Он тоже соскучился. Намеченные самому себе задачи выполнены: заработанные деньги дали ему возможность расплатиться с долгами, выкупить из ломбарда мебель и снять квартиру. Заботы по снятию новой квартиры он поручил своему двоюродному брату, Карлу Евгеньевичу. Оставались приятные пустяки: дописать начатые портреты и посетить торжественный обед в ресторане "Мавритания", который Кончаловский давал в честь выхода в свет иллюстрированного издания.

В первых числах августа в новом только что купленном костюме, гордый своими итогами, Леонид Осипович приехал в Одессу.

Иллюстрации к главе "Преодоление". 

Набросок Л. О. Пастернака. "Маленький Боря". 1890.

Как великолепно угаданы на этом рисунке черты будущего поэта.

Еще несколько рисунков, на которых изображена Розалия Исидоровна:

Л. О. Пастернак. "За книгой". Тушь. 20 декабря 1890. 

Л. О. Пастернак. "Спящая". Уголь. 1891.

Л. О. Пастернак. "Под лампой". Тушь. 1891.

Тепло и покой излучает следующий рисунок неизвестной спящей. 

Л. О. Пастернак. "За столом. Спящая". Карандаш. Без даты, ориентировочно 1890-1895 годы.

Сохранился этюд Л. О. Пастернака, написанный 1 апреля 1891 года перед разлукой с женой и годовалым сыном.  Через пять дней поздно вечером Леонид Осипович проводил их на одесский поезд.

Л. О. Пастернак. "Интерьер с Розалией Исидоровной и Борей". 1891.

Первый фотоснимок младенца был сделан в марте 1890 года у стены дома Веденеева.

Кормилица Маша, как и полагается кормилице, - в кокошнике. Клара, младшая сестра Розалии Исидоровны, пытается развеселить племянника, настороженно разглядывающего незнакомое странное сооружение и фотографа, скрывающегося под черным покрывалом.

В конце лета 1890 года маленького Борю снова сфотографировали.

Окрепший за лето малыш на руках у кормилицы Маши выглядит жизнерадостно. Так что беспокойство молодой мамы, заглядывающей через плечо кормилицы, напрасно.

Уличные наброски Л. О. Пастернака: 

"Водовозы в Москве". Карандаш. 1892. 

"Пара пристяжной". Карандаш. 1903.

"У ворот". Уголь. 1904.