Александр Шаргородский    Монолог вечно первого... (Из цикла "...как на войне...") I Как фальшиво поют нашей юности громкие трубы! И песок на зубах, а не та богоданная манна... Может это не я - молодой, неуклюжий и глупый опускаюсь по склону на влажное дно котлована? Может всё же помедлю? У самого края присяду? Закурю не спеша и насмешливо голову вскину? Только первым беру неудобную эту лопату и мешу сапогами тугую и липкую глину... II Видно робость моя да нелепая совесть повинны... Я в стотысячный раз на себя, остолопа, в досаде. Лучше прятаться впредь за широкие чьи-нибудь спины: во чужом, во пиру и спокойней, и правильней - сзади... Вспоминать бы почаще про хату, которая с краю… чтоб призывным речам не внимать, не вздыхать обалдело... Ведь уже не впервой я поспешно плечо подставляю под любое большое и якобы общее дело! III Эти двое лежат, будто просто с устатку уснули. А не хочешь быть третьим - пригнись и поглядывай в оба... Осыпается грунт: это ИХ аккуратные пули подстригают травинки по самому краю окопа. Я шинель подстелю. Я у стенки привычно прилягу... На войне береги поясницу, а выйдет - и нервы... Но когда лейтенант, матерясь, прогорланит: "В атаку!" Я поспешно вскочу и увижу, что всё-таки - первый! 80-е, 90-е годы – 2003 Странная война (Из цикла "...как на войне...") Пиджаки, конечно, не шинели. Многие с годами поумнели. Тихие, как будто, времена. А посмотришь, кажется, - война… И встаём, угрюмы и упрямы. В фляги нам нацеживают граммы. И сулят, конечно, до хрена… Словно продолжается война. Кто-то выпьет флягу, кто-то выльет. Чью-то душу - подлостью навылет. Чья-то совесть снова не вольна. Так выходит, всё-таки - война… 1990 год Той травы по склонам... (Из цикла "...как на войне...") Той травы по склонам – спорыша да кашек … А в небесах – ни тучки, тишь да благодать! Батальонный писарь чинит карандашик: скоро похоронки придётся заполнять. И в раю ко времени кончили с приборкой: санитары-ангелы мыли да скребли. Сам главврач-архангел усмехнулся горько: скоро пополнение последует с земли. В самый раз ко времени - прибыли ребята, из палат больничных, из огня и тьмы… Родом, - кто откуда: этот вон с Арбата, тот из-под Воронежа, а тот - из Бугульмы. Ну, а здесь заведен распорядок чёткий. Всех - в единый список, каждый - кто такой? В бане хлопцы вымылись, приняли по сотке, закусили плотно, и в койки - на покой… Лейтенант - к начальству, мол, пойми солдата: Не могу я бросить там своих ребят… Вышли к перекрёстку, и на тебе - засада! Помогу отбиться, - сразу же назад. Но главврач-архангел обрывает сразу: - Без тебя решится там раз и навсегда. Кто-то отобьётся - и придёт на базу. Кто-то там и ляжет, попадёт сюда… А другой тревожится, не пристанет к месту. С санитаром курит всё, просится на Русь… - Мне б слетать, утешить бы девочку-невесту. Обнять напоследок - к вечеру вернусь… Санитар - солдатику: - Нет, нельзя додому! Обнимает парня за плечо крылом. - Знать, твою невесту утешать другому. Потоскуешь малость - свыкнешься потом. А один, тихоня, всё твердит упрямо: Буду здесь в дальнейшем - тише чем трава, но мне бы напоследок повидаться с мамой, подсобить родимой - поколоть дрова. Санитар кивает, молвит глуховато: отдыхай, покуривай, не жалей табак… Может, выйдет помощь ей от военкомата… Может, по соседству ей подсобят и так. А вон тот обвыкся, видно, понемногу… Но херувима-доктора просит о своём: Мне бы, извиняюсь, очень надо к Богу. Как бы записаться на завтра, на приём? Мне б узнать у Бога: где же Правда эта. Не найдут, не сыщут да за тыщи лет! А херувим кивает на двери кабинета. На дверях табличка, надпись: «Бога нет». Той травы по склонам – спорыша да кашек … А в небесах – ни тучки, тишь да благодать! Батальонный писарь чинит карандашик: много похоронок придётся заполнять... 90-e годы – 2003 год Последние афганцы (Из цикла "...как на войне...") I Перевалы, расщелины, крестный путь салажат… Те, кто молоды-зелены, по «зелёнке» лежат Из Москвы, с Беларуси ли, пали вместе ли, врозь. Вы, отцы наши, струсили - нам под пули пришлось… II Бьют разрывы, как молоты, - дробный стук по броне. Те, кто зелены - молоды, здесь стареют вдвойне. Здесь - похабными бреднями славословий елей. Мы уходим последними. Нам - всего тяжелей… Декабрь 1988 - январь 1989 г. Первый снег Знать, этот город так поблек в грязи осенней, что только чистый первый снег - его спасенье. Но мы не ведали, чего мы так хотели, а оказалось, что его ночной метели! И снег пошёл, пошёл, пошел... Как цвет черешен, он был не лёгок, не тяжёл, а просто нежен. Он властно лёг поверх обид, как бинт на ране, что заглушит, что победит воспоминанье. Он четко вычертил карниз, набух, как пена, освобождая душу из былого плена. Освобождая душу из былой печали, он уходил покорно вниз, а мы молчали. Он для тебя и для меня мелькал искристо... Пусть ляжет первая лыжня легко и чисто! Под эту музыку, что в нём почти звучала, давай рискнём: давай начнём, начнём сначала! Знать, этот город так поблек... Не позднее 1984 года Вернусь в Тбилиси! Солнце искрится в синей выси и гортанно журчит вода… Я однажды вернусь в Тбилиси, хоть и не был там никогда! Старый камень шуршит шершаво, отдавая руке тепло… Я вернусь, утверждая право пережить и отвергнуть зло! Документы мои листая, что гадать о моих корнях! Здесь родня у меня такая: Грибоедов и Пастернак! Здесь отыскивал Окуджава хоть бы тени своих родных… Разве мало родства и права, унаследованного от них? Солнце искрится в синей выси и гортанно журчит вода… Я однажды вернусь в Тбилиси хоть и не был там никогда! Там прохладою – вечер ранний, там обычаи столь мудры, там скликает нас Пиросмани на несбыточные пиры… В край, оплаканный и воспетый, в старый город, что был и есть… Здесь в решительный миг поэты выбирали не жизнь, а честь! Я вернусь в этот край, который знал тревогу ещё вчера. Здесь сквозь выстрелы шли актёры репетировать к Стуруа. Солнце искрится в синей выси и гортанно журчит вода… Я однажды вернусь в Тбилиси хоть и не был там никогда! Тёмный век разделяет снова. Но в отчаянном споре с ним силой жеста, мазка и слова мы единство своё храним! Ну какая же заграница - эта радость и боль, и страсть?! В день исхода - припомнить лица и на землю ничком упасть… В час последних моих желаний оглянусь, потянусь назад к той идиллии Пиросмани, на тоскующий голос Нани, заклинающей снегопад! Конец 90-х - ноябрь 2003 года