Надежда Далецкая    Я В ЛЕС ВОШЛА… Сквозняк принёс колючий дождь. Я в лес вошла, в тот, что стеною Передо мной. А за спиною – полукольцом заката дрожь. Судьба, споткнувшись позади, отстала, увязая в глине, припав к поваленной осине, как малое дитя к груди. К чему мне всё? Я ни при чём. Склонились вековые ели. Я в лес вошла без всякой цели. Лучом закатным, как ключом лес отворила. Мрак сеней. В стволах пульсировали соки. Им ветер голосом высоким спел жалобу судьбы моей. Разрушив фа-минорный ряд, вплетая птиц многоголосье, всем дирижировала осень – взмах рыжей кистью о закат! Дождь бил в неистовстве своём дробь барабанную – о сыне. Судьба присела на осине. Я в лес вошла, как входят в дом. КАК МОГЛА! Ночное вымарано небо чернильною засохшей краской. И башни тянутся нелепо, стремясь приблизиться к нему. Зачем мне это? Не пойму… Ни нежностью своей, ни лаской я сердца хлад не растопила. Восточной ночи взгляд случайный. Шатры погонщиков у Нила, мираж – оазис, караван. Мечты оптический обман… Падение звезды. Я тайной в душе его не прилегла. Я для него была лишь тенью, Как тяжелы от слёз крыла! Засохло без воды растенье. Шуршит над ним песок зыбучий. Над башнями нависли тучи. Как я любила! Как могла! Свидетелем – ночная мгла. ЛЮБОВЬ-ОКАЁМ В дому обречённом пустынно и тихо, так тихо, что хочется тихо запеть. На цыпочках в кухне слоняется лихо, и дверь приоткрыта, не настежь – на треть. Мы с лихом любовь довели до порога, присели в углу на дорожку втроём. От слёз не пролитых раскисла дорога. Иди от греха! Эх, любовь– окаём! Дорога… сама бы ушла, да не в силах… Ни смелости нет, ни труда для стыда. Поспешно любовные травы скосила и бросила в поле, где вольно вода вздохнула, захлюпала, след поглощая, стараясь на совесть всю ночь напролёт. Искусно зелёного крепкого чая заварит мне лихо и песню споёт. В дому опустелом темно и постыло. Жужжит надоедливо лампочки нить. Пусть любят меня! Так, как я разлюбила! Слеплю я из лиха душистого мыла – бездушной душе развлеченье и сыть! ДУША По снегу рванула к тебе босиком. Взмахнул безразличьем своим, как клинком. По сердцу меня полоснул, как ножом. Душа отлетела. И стылый мой дом уже не тревожит меня суетой о близком ремонте, о трате пустой на благоустройство, на быт, на уют. Созвездья небесную травку жуют. А утром заутреню мне пропоют. А впрочем, не мне, а всего лишь душе, всего лишь душе. Я ж лежу неглиже мертва. Я зарезана нынче тобой. Репейником всходит твоя нелюбовь – побегами самозащиты до брани. Напрасно. Убита. Лежу на диване. Но это не я, а всего только тело. А где же душа? А душа отлетела к созвездьям и бродит по небу, шурша. Там тихо, беспечно, там жизнь хороша! ХОТЕЛА Хотела написать: «Ах, милый, милый!»… Но так внезапно кончились чернила, а слог короткий «ми» завис как вилы, и в лист воткнулся, покачнувшись хило. Хотела побежать тебе навстречу, но навалился вечер мне на плечи, и темнотой подрезал, как картечью. Стою на ощупь – улыбаться нечем! Хотела, чтоб сомкнулись наши руки… Но на ладонь росой легли разлуки. А небо затянули злые тучи, законом подлости – для невезучей. Хотела, наконец! В любви признаться. Призналась. Или нет? Не разобраться… А тут внезапно осень налетела, потом земля покрылась снегом белым. Весна и лето от меня несмело… И снова осень. Что же я хотела? Хотела? Точно помню, что хотела! (ещё немного места для пробела) Хотела… Но душа, покинув тело, слезу смахнула, крылом взмахнула и в небе синем потонула. ВСЁ ТВОЁ На скале и под скалою, на волне и под волною – всё захвачено тобою, всё тобою взято в плен. И морской, солёный воздух, и мерцающие звёзды, и цветов душистых гроздья – всё твоё. А мне взамен только рыб скользящих тени, только лунное затменье, только в греческой кофейне шёпот ласковый сверчка. Мне и этого в достатке! Запахом ванили сладкой, именем любимым, кратким насыщается строка. В небо – острым птичьим клином. В море – раковиной дивной. В горы – змейкой, серпантином. На судьбу – твоя рука. На ладонь – моя щека. СТРОЧКИ ЮЖНОЙ СКАЗКИ Выбивает ветер из волны о скалы молоко парное. Брызги, словно дети скачут у причала – по двое, по трое! Яхта на припёке прикорнула млея. Полдень, зной, сиеста. Луч целует в щёки. Я сегодня – Рея, Критская невеста! Невесомость мыслей, южная отрада, Посейдона ласки. На лозе повисли гроздья винограда – строчки южной сказки. ГОСПОДИ ТЕБЯ ХРАНИ! Тень крыла от самолёта наползает на жнивьё. На плечах расселись годы. На осинах – вороньё. Лентой белой, перекатом след трассирует в вираж, где искрится от заката поздней осени меланж. Мысль назойлива, как муха, бьётся, бьётся о стекло! Вечер шёпотом на ухо: «Не свершилось. Не легло…» Крадучись на мягких лапах, кот – единый из родни! Вечный спор. Журавль и цапля. Господи тебя храни! От обиды запах сладкий. Пар плывёт над утюгом. Кот в углу грызёт тетрадку. Я же глажу память, дом. Ночь как ставник, примостилась под киотом черных глаз. Пусть не сбылось. Но приснилось… Нежность речкой разлилась. Расплескалась под балконом. Нет ни в чём твоей вины! Спи, мой милый! В царстве сонном мы с тобою не знакомы… Господи тебя храни! И ЗАПОЁТ ВОДА! Давно ли было так, что слов твоих я жаждала, как бедуин в пустыне глотка воды? Так отчего же ныне я избегаю думать о тебе? Склоняюсь, разуверившись в мольбе, над тканью чувств, крою поспешно стих. Полгода минуло – столетия, века! Сырец надежд не превратился в ласки, не стал судьбой, подвергнувшись огласке. В уток вплетая недоверья нить, распад объятий не остановить! Швом запошивочным пристрочена строка. И лишь во сне, не ведая стыда, над наготой склонится нагота, в круг бессознательно вступая… Без труда пески расступятся. И запоёт вода! АМУЛЕТ От порога до порога – тридцать вёрст и двадцать лет. Смотришь весело и строго, обживаешь амулет. За потрескавшейся крышкой горсть печалей и разлук. Прошлое скребётся мышкой – слишком слышимо вокруг. Я привычна к звукам этим, к шорохам прошедших лет. Год из года на рассвете открываю амулет. Выпускаю призрак утром на прогулку по снежку… За истёртым перламутром сладко спится на боку под воспоминаний пледом мальчику иных планет. Просыпайся! Побеседуй, подари мне лунный след. Ближе к смерти и к обеду – возвращайся в амулет. КОЛЫБЕЛЬНАЯ Баю–баюшки–баю! В небо лесенка, в вод небесных полынью моя песенка. Колыбельную пою. Спи, мой маленький! В синем облачном раю, цветик аленький! Одеяльце подоткну и косыночку я наброшу на луну: «Моей сыночке не слепи глаза, луна, не тревожь его!» Дремлет звездная страна. Травы скошены на небесных берегах. Речка млечная прочь несёт печаль и страх быстротечностью. Доля, воля, седина, боль-былиночка. Одинёшенька, одна! Ночь – гранитная стена. Нет ни двери, ни окна, лишь зловещая луна…. Спи, мой сыночка!