Любовь Сушко

 Поэма без героя

Был август 

(Памяти Анны Ахматовой)

Снова был жуткий август. Дождь почти не переставал.

Небеса рыдали о потерях и утратах. Она не могла вырываться из плена прошлого, хотя заглянуть старалась в будущее. И в Книге Судеб, которую по-прежнему листала богиня Мокашь, было обещано счастье. Счастье, в которое давно уже не верилось.

- Любви все возрасты покорны, - твердил сгорбленный старик, но она не верила даже седому мудрецу, потому что очень трудно во что-то светлое и красивое поверить, когда всё уже было, и все, кого она любила, успели шагнуть за черту бытия и остаться только легкой тенью.

Цикл стихотворений назывался «Венок мертвым». Но его нельзя было даже записать на бумаге, потому что от этого могли пострадать те, кто ещё были живы, но находились в тюрьме, под подозрением, те, кто завтра могли быть арестованы.

Вождь назвал ее монахиней и блудницей и приказал не трогать - какая великая милость, когда уже успели тронуть всех, кто был рядом. Оставались воспоминания, которые они не могли убить, но убить их хотела она сама, чтобы не было так больно...

И всё-таки, когда боль немного утихала, она уже не хотела от них избавиться, потому что это было то единственное светлое и прекрасное, что еще оставалось в ее мучительной жизни.

Показать бы тебе, насмешнице,

И любимице всех друзей,

Царскосельской веселой грешницей…

 Невозможно читать этого, не вериться, что это было, что такое могло быть уже в этой жизни. Она и не верила. И все казалось просто красивой сказкой.

Вот если бы только по ночам расстрелянные и замученные не приходили снова читать ее стихи и письма, которые не были записаны, потому что она не могла их записать - они становились уликой против живых и мертвых.

Что бы ни сказал, как бы ни написал, они всё по-другому поймут и истолкуют. Они повернут всё совсем в другую сторону, в ту, в которую хочется и выгодно им, в зависимости от того, что хочет от них получить кровавый вождь, который назвал ее «монахиней и блудницей». Глупец, на самом деле она не была ни той и ни другой, она была русским поэтом, и самой счастливой и самой несчастной из женщин, потому что когда-то дерзнула попросить: 

-Дай мне долгие годы недуга,

… отними и ребенка, и друга, -

всё исполнилось, все отняли, ничего не оставили.

Потом всё было невыносимо, но особенно август, 7 августа, смерть Ангела, 21 августа - расстрел Капитана. Она и теперь не могла называть их своими именами, потому что во все времена скрывались имена людей: колдуны или палачи могли наслать порчу даже тем, кому больше не страшна была смерть, но они могли умереть во второй раз в памяти людской, и это была бы окончательная гибель.

Какая ирония судьбы: в революционной пьесе комиссар повторяет только четыре строки - как пример о скверном прошлом - самого романтичного и яркого из его стихотворений: 

Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыплется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет. 

Но пьесу будут играть долго, будут всё время повторять эти четыре строки, кто-то вспомнит о расстрелянном поэте, кто-то, возможно, захочет узнать об авторе удивительных строк. И тогда они узнают, что в этой несчастной стране творили совсем другие поэты, они были удивительными и неповторимыми, и, чем чёрт не шутит, может быть, откопают, отыщут и еще напечатают и его старые книги. Тогда и ее муки, и ее страдания были не зря.

Но сама она засела в том августе писать «Поэму без героя». Какие могут быть герои в этом мире - только подлецы и палачи, чаще всего в одном лице, и жертвы - это те, кто не стал рядом с палачами, кто не решился пасть так низко, как пали они.

А там - иллюзии, тени, штрихи, из которых, вероятно, молодые ничего не поймут, но это не их вина, а общая беда.

И всё-таки она писала свой триптих и пыталась их оживить, - а что еще оставалось делать, когда никого нет, и не будет рядом.

И губы повторяли странные слова, которые порой казались загадкой даже ей самой: 

На стене его твердый профиль,

Гавриил или Мефистофель

Твой, красавица, паладин?

Демон сам с улыбкой Тамары,

Но какие таятся чары

В этом страшном дымном лице -

Плоть почти что ставшая духом,

И античный локон над ухом -

Всё таинственно в пришельце.

Это он в переполненном зале

Слал ту черную розу в бокале

Или все это было сном?

С мертвым сердцем и мертвым взором

Он ли встретился с Командором…

Она невольно оборвала чтение и оглянулась по сторонам, хотя в комнате было пусто, но это не значило, что никто не видит и не слышит.

Проклятый август...

В гробу он был неузнаваем, и она завидовала тем девам, которым не довелось в своей юности столкнуться с ним, и не спалить свою душу дотла. Они будут его любить, но они не смогут прикоснуться к тому мраку, который таился в его таинственной душе, они никогда не узнают его самых страшных тайн, а она унесет их с собой в могилу.

И еще одна тень, совсем иная, тень, которой воплотиться суждено будет уже в конце века, после того, как она сама покинет этот мир, но как же он был прекрасен. И она благодарила небеса или его Воланда, - как тут разобрать, - за то, что все-таки столкнулась с ним в мире, где уже не могло быть талантливых писателей, их всех уничтожили раньше, и только он задержался каким-то чудом, но ненадолго: 

Ты пил вино, ты как никто шутил,

И в душных стенах задыхался,

И гостью страшную ты сам к себе пустил,

И с ней наедине остался. 

Снова август. Всё творчество, да и жизнь сама - это поэма без героя. Потому что не может быть героев в мире, где оставались только жертвы и палачи. Они очень часто менялись местами, и сами палачи становились жертвами, и тоже исчезали бесследно, хотя о них уже больше некому было жалеть и помнить.

Она жила и в этом августе назло всему, чтобы хранить память о тех, кто ушел «полным сил, и светлых замыслов и воли» и оставил ее в этом мире одну, потому что кто-то должен остаться и поведать миру о том, что с ними со всеми случилось.

- И это вы можете описать?

И я сказала: - Могу.

Вот только бы пережить очередной жуткий август, а потом - станет немного легче.