Григорий Марговский

Стихи


Белой шахматной ладьей
Снился мне маяк над молом,
Строем пешечным веселым –
Парапет береговой.
Море с пеною у рта
Хлестко щучило баклана:
Мол, зиме помстилась рано
Куп миндальная фата!..
Но по клетчатой доске –
По раскопкам херсонесским –
Кроме солнца было не с кем
Пробираться налегке.
И зудело в голове
От любовного гамбита,
У разбитого корыта,
На таврической траве.
Но не раз со дна времен
Из ракушечных шкатулок
Дистих юного Катулла
Был, как жемчуг, извлечен.


На турбазе

В то лето был я сам не свой –
Фрондерствуя и безобразя.
Мы обитали всей семьей
На севастопольской турбазе.
Цедили с жадностью из фляг,
Уйдя в поход на три ночевки,
И размалевывали флаг,
И тараторили речевки.
Инструктор наш Корокозьян
Изрядно смахивал, задира,
К отбою образцово пьян,
На козлоногого сатира.
Наряд на кухню просто так
Я схлопотал или за дело –
С ухмылкой оттирал черпак,
А котелок – остервенело.
Мы с белобрысым пацаном
Сдружились, немцем из Сибири:
То через клумбу сиганем,
То мчимся, персиков натыря…
В аллее тихой нас поймал
Какой-то хмырь и шлепать вздумал.
Я был смышлен, хотя и мал,
И пригрозил: скажу отцу мол!
Тот сдрейфил, покраснел до скул
И, чином рисковать не смея,
Тайком блондинчику шепнул:
«Не слушай этого еврея!»
Узнав про это, я вскипел,
Нагнал его при всем народе –
И выпалил, от гнева бел,
В лицо: «Поганое отродье!»
...Возможно, этот эпизод
И вспоминать излишне даже:
Ведь мы, немея от красот,
Все больше нежились на пляже,
И наблюдали млад и стар,
С каким величием, в изморе,
Схвативши солнечный удар,
Утес обваливался в море.


Дом литераторов

Инакосущая меня гвоздит икота:
И рад бы выблевать, да впроголодь толкусь
Вокруг да около людского антрекота,
Солено-сладко-кисло-горького на вкус.
За горсть оскомины благодарю Кормильца –
На званом пиршестве, доверчивей дичка,
В упор пуховые разглядываю рыльца,
Луженым глоткам подпивая вполглотка.
Пархаты звезды в этом небе разливанном,
А пробки юркие стартуют взапуски,
И ублажают златом, смирной и ливаном
Чертяку, делящего жирные куски.
Арийской внешности мне не дал бог погромов,
И дорог Вагнер мне, как заворот кишок.
А цэдээловское племя управдомов
С монгольской жадностью кромсает артишок.
Урла сановная! По сабантуям куксясь,
Вы мне потрафили, и в имени «Москва»
Я слышу кваканье, и яблочный свой уксус
До дна вылакиваю ради торжества!..


Апология

Халиф Омар и Карл Великий
Племен посеяли раздор –
Что ядовитой повиликой
По стогнам вьется до сих пор.

Но так ли уж кичливых замков
Нам очертания милы,
Чтоб их История, прошамкав,
Откапывала из золы?

И разве фьефу и оммажу
Поставит свечку шариат,
Коль сменит ангельскую стражу
Бесовская у Вышних Врат?..

Портфель министра, жезл монарха
Суме и посоху сродни;
Пусть наша летопись неярка –
Мы не останемся в тени.

Куя доспехи окаянно,
Циклопы – ни в одном глазу...
А мы – и в кратере вулкана
Сумели вырастить лозу!

Напрасно не ломая копий,
Душистый холили побег
И ни в Леванте, ни в Европе
Не жгли чужих библиотек.

Так в чем, скажи, Сократ повинен –
Ужели в нежности такой,
Что смертный грех со всех афинян
Сняла навеки как рукой?


Послание друзьям
накануне репатриации


Юлии Скородумовой и Алексею Гомазкову

Когда, нарезываясь досвина,
Мы распевали, породнясь, –
Не напрямую, а лишь косвенно
Погибель осеняла нас.
Психотворенье в позе логоса –
Рвало Искусство под уздцы
Богему с понуканьем: «Трогайся
Умом и сердцем, стервецы!»
И вот, на бесноватых гульбищах –
О, анаконда канонад! –
Витков твоей спирали губящих
Мы грядый пестовали ад.
Тимура вычислив Пулатова:
«В отплату Риму» – знал ли я,
Что скроена с греха Пилатова
Заиорданская куфья?!
Но с каждой новой анаграммою
Сужалось грозное кольцо;
Язык, с его игрой упрямою,
Все цокал, цокал, цокал, цо…
По мнению Готхольда Лессинга,
История религий – лесенка.
(Крепка ли рифма, Эфраим?)
Мы все над пропастью стоим!..

Прощайте, други! Эзотерика
Мне старцев оптинских чужда
В тот час, как зырит из-за Терека
Неутоленная вражда.
Я понял: сколько ни увиливай
По винтовой на эмпирей –
Мир видится Йезекиилевой
Долиною сухих костей;
Игральных ли – позднее вызнаю:
Там, где сошлись Евфрат и Тигр...
Но расставание с отчизною
Возвещено Игрою Игр.
В хребет империи не вклиниться
Междоусобным позвонкам.
Москва! Ты для меня – гостиница,
Где распрей скапливался хлам.
Грез Эмпедокловых над Этною
Не разделяю и на треть.
Отчизну лишь ветхозаветную
Обнять хочу – и умереть.
17 августа 1993 г.


Эмиграция


Александру Богоду

Смягченный вариант отсидки.
Нашествие заморских блюд.
Попреки, дружеские пытки
Нам предоставивших приют.
Прокрустова кушетка речи.
Блаженство смаковать винцо,
Поплевывая издалече
Преследователям в лицо.
Возможность зваться Бенционом.
Ослабленность семейных уз –
И взрывом информационным
С пелен контуженный бутуз.
Свобода лозунгов и мнений,
Как будто президент – ваш зять,
И под угрозой увольненья –
Желанье босса облизать.
Раздолье для апологета
Любого рода новизны –
И прозябанье в полугетто
Умов, что призракам верны.
Ох, эмиграция, и броско ж
Ты смотришься среди невзгод
Всех тех, кто, порицая роскошь,
Зарылся глубже в огород!
Любительница развалиться
В шезлонге – изо рта аж прет,
Хоть для тебя розоволицей
Вполне естествен запах шпрот, –
Отныне от сортов бордосских
Тебе икать, и поделом:
Не весь же век храпеть на досках,
Чефирить и махать кайлом!
Да, ты – забавный бестиарий:
Сплошные ангелы без крыл.
Твой папа римский без тиары
Сюда за золотом приплыл.
Кастильский флаг вонзая в берег,
Стать нелегалом он не мог –
И открывателю Америк
Из щедрости влепили срок.
И ты вослед ему румянься,
Бровь басурманскую сурьмя
Под звуки дивного романса
О том, что родина – тюрьма.


* * *

Девять карт моей колоды,
Неопознанная масть.
Я мечтал все эти годы
Окончательно пропасть.
Пьянству, похоти и лени
Предавался я, бузя, –
Вот и пройдены ступени
От шестерки до туза!
Сам себя обрек чужбине,
Блефом ставок охмурен.
Остается мне отныне
Лишь подсчитывать урон.
Сколько муз у Аполлона?
Сколько грамм в куске свинца?
С шулерами беззаконно
Заседаем с утреца.
Мне их прикупа не надо,
Сам за все держу ответ.
Девятью кругами ада
Обернулись девять лет...

17 августа 2002 г.


Капитальный ремонт

Андрею Карепову

На пюпитре шелестели ноты –
Узелковому сродни письму
Перуанцев древних... «И давно ты –
Жрицею валторны?» – «Год тому». –
«А до этого на чем играла?» –
«На фортепиано. Еще там.
Узнаешь ли темку – из финала
«Травиаты»? – Тра-та-там-та-там...»
И покуда пальцы алебастром
Рассыпались, теребя металл,
По крутым перилам и пилястрам
Любопытный взор его летал.
Стыли кресла с пыльными чехлами,
На ветру гудзонском изболясь.
В ревматически никчемном хламе
Ощущался некий дисбаланс:
Мать ее роскошна, фон муаров,
В ретро-стиле вытравлен офорт,
На скатерке – томик мемуаров
Старого гебиста... Тьфу ты, черт!
И махровой желтизной гибискус
Вьется из горшка в соседний штат...
Для провинциала – что за искус:
Без пяти минут аристократ!
Перед ним – одна из петербуржек,
Для которых столь невыносим
Этот их шероховатый суржик,
Дух торговли под дождем косым.
Возвращаться? Малость рановато.
С женихом бы юным – это да!..
Не беда, что дед его когда-то
За Уралом сгинул без следа:
Где-то там, на лесосплаве горбясь,
Пел, хрипя, «Интернационал»...
А ее орел – вошел в дипкорпус,
С Молотовым пил и процветал.
Затаи дыханье: эти звуки –
Как брильянтовая снизка рос!
Не забыла родина о внуке,
Даже если хлопчик низкоросл.
Не робей, придвинься к ней поближе:
В Гонолулу упорхнула мать, –
Обними игрунью, обними же,
Разве кто-то запретит обнять?..
Но нежданно – Deus ex Machina!
Штукатуры в люльке подвесной
С облаков спускаются – и чинно
Окропляют стены белизной.